Цена измены

POV Джон

      Я это сделал. Я выжил. Месяц без Майкрофта. Самый длинный месяц в моей жизни. Самый мучительный. Сколько усилий мне стоило игнорировать мужа! Как хотелось сдаться его напору, как хотелось вернуться к нему, моему Майку. Хотелось вернуться домой. И я не говорю о доме, в которым мы прожили последние десять лет. Я говорю о Майкрофте. Ибо только с ним я чувствую себя удобно и комфортно. Чувствую себя, как дома. И я злюсь на себя. Злюсь за эти чувства, за то, что все еще люблю его. За то, что не могу ударить, зная о том, что с его тела долго не сходят синяки и что у него низкий болевой порог. Злюсь за то, что не могу не заметить, как он похудел и осунулся. И дело не в осанке, нет. Она, как всегда, безупречна. Весь его вид какой-то понурый. Может никто и не замечает, но я то вижу. И ненавижу себя за это. За то, что не могу не пожалеть. И только гордость удерживает меня от того, чтобы не вернуться к нему. О Господи, если бы не она, я бы, наверное, уже простил его. Но нет. Я не могу его простить. Не после того, что он сделал. Каждый раз, когда я вижу его, я представляю его с другим. Мне чудится запах чужого парфюма. Он душит меня. Каждый раз, когда я вижу Майкрофта, внутри меня что-то умирает. Мне так оглушительно больно, что я не могу находиться с ним в одном помещении. Но я так же не могу быть далеко от него. Без него я не могу дышать. И я хочу вернуться к нему иногда только из-за того, что снова хочу дышать полной грудью. Пусть мне и будет больно. Но нет. Моя гордость держит меня. Хранит меня. Защищает остатки моего достоинства. Жалкие ошметки меня.       Кто я без него? Кем я был рядом с ним? Я почти полностью растворился в своем муже. Мой Майк. Наши дети. Наш дом. Мог ли я подумать двадцать лет назад, блестящий и подающий большие надежды хирург, что стану практически домохозяйкой? И что, тем более, буду счастлив в ее качестве? Я уже почти не помню себя двадцативосьмилетнего. Каким же амбициозным я был! Окончив школу экстерном в шестнадцать лет с красным дипломом, поступил в Оксфорд. Родители меня любили, и отец тогда получал немало. Как-то умудрились оплатить три года доклинического обучения. Я жадно впитывал знания, учился с удовольствием и рвением, заслужившего много похвал со стороны преподавателей. Я учился настолько хорошо, что на третьем году обучения меня отобрали в клиническую медицинскую школу Оксфорда. Родители настолько сильно гордились мной, что продолжали платить за недешевое обучение, правда, теперь я получал стипендию и изредка подрабатывал то тем, то этим. Шесть лет клинической медицинской школы и диплом бакалавра хирургии. Конечно же, после такого образования передо мной были открыты все дороги. На интернатуру я поступил Бартс. Каким же радужным было мое будущее. Два года интернатуры пролетели очень быстро. И вот меня зачислили в штат.       Я был окрылен успехом. Подумать только! Мне двадцать семь, и я уже штатный хирург в старейшем госпитале Лондона! Мне прочили блестящее будущее. Говорили, что у меня руки бога. И я сам в это верил. И вот на пике своей молодости и уверенности в себе я встретил его, моего будущего мужа. Тогда пока еще действительно довольно-таки скромного служащего правительства. Я сразу влюбился. Невозможно было не полюбить его. Умный, харизматичный, яркий, уверенный в себе, потрясающе привлекательный он уже тогда заставлял всех с собой считаться. Он излучал энергию и власть. Через год мы поженились. А как иначе? Мы были блестящей парой. Пять лет брака пролетели как один миг. Затем появились дети. Мои золотые Келли и Хэмиш. У нас вечно не было времени, чтобы побыть с ними. Но мы не могли не взять их в семью. Кузина Майкрофта умерла в автокатастрофе и мы были самыми подходящими родителями. Затем ранение. Тогда Майкрофт управлял каким-то незначительным отделом, на самом деле будучи заместителем главы британского МИ 5. Я потерял практику. Это было для меня ужасным ударом. Я был к этому времени уже главным хирургом больницы, но кто подпустит к хирургическому столу человека с серьезной травмой плеча и периодическим тремором в левой руке? Но и тогда я не сдался.       Я окунулся с головой в воспитание детей. Наконец-то сблизился с братом мужа, моим лучшим другом Шерлоком. Кто-то должен был присматривать за ним. Я помогал в расследованиях, ибо в моей жизни не хватало адреналина, который я раньше получал на работе, спасая человеческие жизни, а дети были уже достаточно взрослыми, чтобы оставаться иногда одним или с няней. И я не жалею ни об одном дне из этих двадцати лет. Кроме того последнего, когда я узнал о предательстве. Я не сдался, когда потерял работу. Не падал духом, когда Келли лежала с тяжелейшей пневмонией. Не впал в отчаяние после смерти отца. Тогда почему сейчас? Единственный человек, которому я доверял полностью и которому я отдал всего себя, предал меня. Я чувствую себя сломленным. Мне сорок восемь. Я работаю на никчемной должности терапевта в маленькой больнице рядом с Бейкер-стрит. У меня хромота. Тремор в левой руке. Дом, в который меня пустил жить брат моего мужа. И разбитое сердце. От меня и вправду остались одни ошметки. Ибо человек, которому я посвятил всего себя, сломал меня. Человек, ради которого я, не моргнув глазом, отдал бы жизнь. Мой муж. Скоро уже бывший. Надеюсь, дети поймут.