Цена измены

POV Джон

      Джим подошел ровно в семь. Я уже успел занять наш столик и заказать нашу любимую пиццу, которую делают ровно полчаса. Он всё еще был в костюме, в котором проводил собеседование. Вид у него был усталый. На улице шел дождь, так что Джим был мокрым и наверняка замерзшим. Я подумал, что странно, что он был без зонта. Это ведь осень в Лондоне. Никто не ходит осенью в Лондоне без зонтика. Что же настолько отвлекло внимание Джима, что он забыл про зонт? Некстати вспомнился Майкрофт. Он бы никогда не пошел куда-нибудь без своего любимого зонта-трости, Пуси, как я сам про себя его окрестил. Все. Пора завязывать. Нельзя вспоминать про своего мужа при каждом удобном и неудобном случае. И тут меня очень вовремя отвлек Джим. Он очень громко чихнул и поежился, чем вывел меня из задумчивости.       Я помахал ему рукой: Джим все еще стоял у двери, словно забыл, где стоял наш столик. А вообще странно, что все эти мелочи помню я. Ведь прошло почти тридцать лет. Но я могу поспорить, что он всё еще любит спать в обнимку, на завтрак ест медовые хлопья с молоком и все еще болеет за Манчестер. Почему я так в этом уверен? Ну, потому что Джим, которого я знал, всегда был человеком привычки. Почему я не думаю, что он мог измениться? Потому что он все еще зачесывает волосы назад и немного направо и так же, как в молодости, заказывает двойной капучино с тройным сахаром. Как я могу помнить его любимый напиток спустя столько лет? А я еще в начале наших отношений сказал ему, что столько кофеина и сахара сведут его в могилу к сорока годам и что он, как врач, должен следить за своим здоровьем. Но как я могу видеть, он все еще жив и не выглядит особо больным.       Негромкое "кхе-кхе" вернуло меня обратно с небес на землю. Джим уже снял пальто и сел напротив меня. Он грел руки о чашку и дул на поверхность своего напитка. Ненадолго мне показалось, что мы вернулись в то время, когда только начинали жить и были всего лишь желторотыми юнцами, студентами-медиками, которые смотрели на мир с огромной надеждой и оптимизмом. Но затем я встретился с ним глазами, и очарование момента ушло. Только у видавшего виды человека мог быть такой взгляд. Бесконечно усталый и понимающий. А если присмотреться, то в них можно было увидеть какую-то затаенную боль. Я подумал, что у Джима, скорее всего, произошло какое-то несчастье, которое потушило огоньки в его глазах и поселила туда эту боль. Наконец я нашел в себе силы начать разговор.       - Ну, что, Джим? Какими судьбами в Англии? И когда ты начал преподавательскую деятельность? И вообще, как ты жил в Америке? Давай, рассказывай.       - Я переехал сюда год назад. Я начал преподавать в Гарварде почти сразу после его окончания. Конечно, сначала я был всего лишь абитуриентом и работал лишь помощником одного из преподавателей, совмещая это с практикой и научной работой. Довольно-таки скоро я стал вести собственные лекции, опубликовал несколько научных работ по нейрохирургии, защитил докторскую. Через несколько лет я возглавил свою кафедру, но потом кое-что случилось и я переехал сюда. Мои рекомендации и послужной список обеспечили мне аналогичную должность и в Сент-Джордже.       Услышав это, я был поражен. Да, я помнил, что Джим был одним из лучших студентов, но никогда не думал, что он станет преподавателем и так скоро достигнет в этом успеха. Дело в том, что преподавателями и, тем более, заведующими кафедрами зачастую были почтенные старики, проведшие более половины жизни в кабинетах и палатах. Так что из рассказа Джима следовало, что он и вправду достиг огромных успехов и проделал очень много научной работы.       - Итак, Джон, как ты? Как твоя семья? Я слышал, что ты женился и завел детей.       - Ну, у меня есть сын и дочь. Хэмишу восемнадцать. В этом году он заканчивает школу. Он довольно-таки хорошо играет в футбол, но поступает на юридический: не хочет связывать свою жизнь со спортом. А дочери, Келли, скоро исполнится семнадцать. Она закончит в следующем году. Хочет поступить на медицинский. Сейчас покажу их, - с этими словами я достал бумажник и вытащил оттуда семейную фотографию. - Это вот Хэмиш, а вот это Келли.       - А это твой муж? Какое-то у него странное имя было. То ли Эджворт, то ли Манворт, - сказал Джим, указывая на Майкрофта.       - Да. Это Майкрофт. Мой муж. Мы разводимся, - сухо ответил я.       - Как? Почему? Вы женаты сколько? Пятнадцать-восемнадцать лет?       - Двадцать лет и пять месяцев. Последние три месяца мы живем раздельно. Он изменил мне и солгал об этом, глядя мне в глаза. А теперь давай закроем эту тему и поговорим о тебе. Я слышал, ты тоже женился. Ну и где сейчас второй мистер Мориарти? - сказав это, я сразу понял, что делать этого не стоило, увидев волну боли в его глазах.       - Ну что ж. Мой муж, Себастьян Моран, полковник американской армии, три года назад пропал без вести в Ираке. Я искал его, звонил и писал бесконечное число раз каждому, кто хоть чуть-чуть мог мне помочь. Но все было безуспешно. Полтора года назад мне прислали его жетон и нож, обнаруженные в захваченном лагере повстанцев. Год назад, я, будучи больше не в состоянии находиться там, где все напоминало о нем, переехал сюда.       - Боже, Джим. Прости. Я... Я не знал. Прости.       - Да что там, Джон, - Джим усмехнулся. - Я уже привык. Ты бы знал, сколько людей уже спрашивали о нем... Ведь нашему сыну уже семнадцать, и он учится в Сент-Джордже. Он так похож на своего отца, но решил стать врачом, как я, после того, как Себастьяна не стало. Прости, Джон, мне надо идти.       Джим надел пальто и быстро ушел. Я не успел ни остановить его, ни попрощаться.