Аларикус

Аларикус снова уснул, а в голове Иришки начал смутно вырисовываться план. Да, конечно, убить оккупанта ей не под силу, но вот устроить ему небольшую подставу, пожалуй, ей удастся. Он планирует на ней оттачивать свое обычное, человеческое умение подчинять. Прекрасно, он сам дал ей в руки это оружие против себя. Дезинформация - способ, к которому не стеснялись прибегать самые опытные стратеги. Так, за ночь, пока есть время, надо придумать лжеключ, потом притвориться, только очень убедительно притвориться, что именно этому она и не может противостоять. Но, что же такое это могло бы быть? Какие бывают способы? Вербальное запугивание, физическое воздействие, демонстрация пыток. Он уже знает, что она плохо переносит физическое насилие, но такие эксперименты ей, пожалуй, долго не выдержать. Она всё-таки не Зоя Космодемьянская, а вполне себе тривиальная школьница, не отличающаяся ни недюжинной стойкостью, ни настоящей храбростью. В голову назойливо, как летние мухи в жару, лезли глупости уровня Диснея, типа пыток мороженым, или непереносимость классической музыки. Может быть, создать иллюзию, что она не переносит его пристального взгляда? Это уже ближе. Потом ей пришло в голову, что она может выбрать из того, что начнет практиковать Аларикус. Сыграет в поддавки, и дело сделано. Приняв такое решение, Иришка, успокоенная, наконец уснула. Конечно, она думала о том, что можно было бы, пользуясь тем, что император заснул, вернуться на диван. Но девушка сказала себе, что это может вызвать ненужные проблемы, и осталась спать в огромной и очень удобной кровати. Едва она закрыла глаза, как её безжалостно разбудили. Это был офицер, вкативший тележку с завтраком. Императора в комнате уже не было. - Битте, - произнес он, потом повторил по-русски: - "пожалуйста", Руди. Иришка, злобно зыкнув в его сторону, села в кровати. Есть совершенно не хотелось, хотелось спать. Но остаться в кровати она не решилась. Она чувствовала себя очень неуютно, как воробей на блюде. Спать в комнате, куда в любую минуту может кто угодно зайти, невозможно. Поэтому, она пошатываясь встала и огляделась в поисках двери в ванную комнату. Душ, ненавистная форма, раздражающе скудный завтрак из овощей и пророщенных зёрен. А после думы, чем себя занять до появления Аларикуса. Машинально порылась на книжных полках. Из русскоязычной литературы отыскала только детектив Марьи Монцовой. Ага, значит это правда, что в планах фюрера сделать захваченных гражданских тупыми. Вот и пособие. Надо бы ещё ради интереса отыскать все сезоны «Бам2», наверняка имеется. Незаменимая штука в таком деле. Потом на глаза попалась "Анна Каренина", и Ирина, не переносившая замшелой классики, испорченной школьным разжевыванием и навязыванием, обрадовалась ей как родной. С удобством устроившись на широком подоконнике, девушка начала читать, и начав, поняла, как же она соскучилась по этому занятию. Ей удалось прочесть страницы четыре или пять, как дверь распахнулась и в комнату мелкими неслышными шагами кто-то вошёл. Вскоре этот кто-то с платиновыми кукольными локонами, в слепящем своей белизной платье и сияя голубенными глазищами, подошел к Ирине. Ирина, взглянув на девочку, хотела ей улыбнуться, но её нарочитая "немецкость" вселила в душу невольную неприязнь. Девочке было лет десять на вид. Её нельзя было назвать красивой, но её тщательность и опрятность просто поражали. Нимало не смущенная холодным приёмом, девочка оперлась руками на подоконник и, подпрыгнув, заглянула в книжку. - Русский, - сказала она, гордая своими познаниями. - Меня называть Герда, - прилежно отчеканила она и протянула ручку. - Рада за тебя, - хмуро кивнула Ира и демонстративно ниже склонилась над книгой. Герда переспросила, но, не получив ответа, всё равно не ушла, а вместо этого забралась на подоконник и стала болтать ногами. Какое-то время помолчала, потом спросила : - Weißt du, wer mein Vater ist? (1) Мой отец очень главный, - пояснила она на русском. – Очень, очень главный. - Добрый день, - поприветствовал фюрер входя, и маленькая Герда, стремительно слетев с подоконника, и подбежав к нему, выкинула руку в фашистском приветствии. - Хайль, Рик, - произнесла Герда. Судя по всему, ей позволялось больше, чем другим. Видимо, в силу возраста. Аларикус улыбнулся Герде и, погладив по тщательно причесанной голове, спросил: - Как твой русский? - Добрый день, меня называть Герда, мне одинцать лет, я красивая. - Меня зовут Герда, - поправил Аларикус строго. - Меня зофут Герда, - старательно повторила девочка. - Уже лучше, - удовлетворенно кивнул «учитель». - Правда, Руди? - обратился он к Ирине, неспешно подходя к подоконнику. Девушка подняла на него голову и сдержанно кивнула, не желая ни вступать в полемику, ни провоцировать. - Я хорошо говорить? - потребовала Герда, не удовлетворившись таким ответом . - Нормально, - бросила Иришка. - Я хорошо говорить!- Надулась Герда и шлепнула Иру по плечу. Император с понимающей улыбкой приподнял брови, наблюдая за этой сценой. - Руди, Руди, кажется ты украл у меня мою поклонницу, - c шутливой укоризной в голосе заметил Аларикус. Или для кое-кого, просто Рик. - Кого? – переспросила девушка настороженно. - Герда раньше была в меня влюблена. А вот появился ты, такой прекрасный и загадочный, и сначала моя мать, а теперь и дочь Корбла стали жертвой твоих чар. А ведь тебе, Руди, всего несколько дней от роду. Послушай, - несолидно, по-мальчишески запрыгивая на подоконник рядом с ней, начал он. – А может, нам и правда из тебя настоящего мальчика сделать? Смотри, какой успех. - Нет, - резко воскликнула девушка. - Ты же понимаешь, что мне не требуется твое согласие? Если я прикажу, тебе сделают операцию. Не понимаю только, почему ты против? Ну, ладно бы, если бы у тебя была по-настоящему женственная внешность, а так что терять? Это было обидно! Это было так обидно, что и словами не передать. А ведь с начала оккупации она благодарила небеса за свою неприметную внешность. Только благодаря ей, Ире удалось остаться не только в живых, но и девственницей, несмотря на то, что насиловали и старых, и жирных и сумасшедших. Ею не то, чтобы брезговали, а скорее как-то взгляд не цеплялся. До того, самого дня, когда двоим фашистам почему-то взбрело в голову увидеть в ней женщину. - Конечно, можешь, но зачем? – стараясь усмирить голос, спросила Ирина с колотящимся сердцем. - Ну, хотя бы для себя. Я же тебе уже говорил, что женщины меня не привлекают. По его тону она никак не могла понять, шутит он или говорит всерьёз. Герда, всё это время пытающаяся понять, о чём идёт речь, сидела с выражением хмурой досады на мордашке. Это была слишком беглая речь для её уровня владения русским языком. Следующий вопрос был продиктован страхом и отчаяньем, и слетел с языка раньше, чем Иришка успела этому помешать. - А что как мальчик я могу дать тебе такого, чего не смогу в ... теперешнем виде? Он явно не ожидал этого. Может быть поэтому и помедлил с ответом. Молча пробежался взглядом по её лицу, задержался на губах, а потом протянул руку и, едва касаясь, провел по пояснице, потом ниже. Сделав невероятное усилие над собой, чтобы не дернуться, Ирина замерла, сжав губы и затаив дыхание. - Может быть, тебе и удастся меня убедить, - тихо сказал он, чуть изменившимся голосом. – Ночью выясним. Последнюю фразу он произнес твёрдым, многообещающим голосом, и его мальчишеский взгляд снова стал древним и жестким. Не добавив к этому ничего, Рик покинул комнату, уводя за руку Герду, которая засыпала его кучей вопросов на немецком. Весь день прошёл в угнетающе-тоскливом ожидании. Как перед казнью. Иришка шаталась по огромной комнате, как тигрица по клетке. Она понимала, что должно произойти. Её возьмут сзади. Или, говоря проще, трахнут в задницу. Наверняка будет больно. А может быть очень больно. Но выхода нет. Если только она не решится сигануть из окна. Или устроить адскую бучу, чтобы её были вынуждены пристрелить на месте. Но страшно! Мамочка, как же страшно! Паника давила, паника толкала на бессмысленные действия. Паника заставляла искать. Подойдя к двери и осторожно открыв её, девушка выглянула наружу. Просто чтобы разведать обстановку. Никакой охраны. Иришка вышла в коридор и пошла. Пошла вперед, бездумно и бессмысленно. Только дойдя до лестницы ведущей вниз, заметила, что вышла в одних носках, без ботинок. Ботинки она сняла перед тем как забраться на подоконник, да так их там и оставила. Но возвращаться из-за такой мелочи показалось странным. А дальше, дальше всё было как в кошмарном сне. Перед ней как из-под земли вырос какой-то немец и, оглядев её свирепым взглядом, начал что-то орать на немецком. Несколько раз он больно двинул ботинками по её ступням, видимо разъяренный расхлябанностью той, кого принял за кадета. Потом, отойдя на два шага назад, вытащил пистолет и, сняв с предохранителя, направил на Ирину. Девушка в ужасе зажмурилась, закрыла уши руками, но она всё-равно услышала оглушительный выстрел. Её удивило, что она сначала даже ничего не почувствовала, а начала как в вату куда-то проваливаться. А потом чья-то знакомая рука снова схватила её за шкирку, не давая упасть окончательно. Тот офицер, что орал на неё, лежал на ковре, и под его головой растекалась красная лужа. Второй офицер, только что получивший от императора назад свой пистолет, убирал его обратно. Жива! И уже не важно, что в третий раз оказалась жива благодаря врагу. Жить, дышать, не валяясь бесполезным мешком плоти под лестницей, чувствовать, как твоя кровь бежит по венам, а не вытекает из черной дырки на виске! Как же это важно! Как же это неизмеримо много! Она дошла вместе с хмурым Риком до комнаты, оглушённая счастьем быть живой. Даже боль от ушибов по ногам её радовала, так как лишний раз доказывала ей, что она жива. Видимо, так и сходят с ума приговоренные к смерти и помилованные в самый последний момент люди. Ей, вопреки всему, хотелось улыбаться. Даже смеяться, невзирая на эти слёзы, что безостановочно текли по её лицу, несмотря на тошноту. Когда он, взяв Иришку за подбородок, заглянул ей в глаза, она произнесла одними дрожащими губами: «Спасибо». Рик ничего не ответил, и лицо его оставалось всё таким же хмурым. Он, так прекрасно владеющий русским, не мог не понять этого слова. И всё-же промолчал,так же молча вглядываясь в её заплаканные, но полные какой-то животной радости глаза. Иришке неоткуда было этого знать, но император сейчас размышлял о том, как вышло так, что его офицер не услышал, и не послушался его приказа? Что же такого в этом русском воздухе, что вдыхающие его, вдыхают вольнодумие и безрассудство? - Ты готов? – спросил он её очень тихо. Она не смогла ответить вслух, только кивнула. Он провёл второй рукой по её щеке, а потом наклонился и поцеловал в губы. Ирина не умела целоваться. Пробовала, но так и не научилась. Губы ее были слишком напряженными, но он знал, что это не намеренное сопротивление. Девушка не возразила ни словом, когда он стал расстегивать на ней рубашку, ремень, попутно целуя то в ключицы, то в шею. Как только ней не осталось ни нитки, он поднял её на руки и отнес на кровать. Пока он раздевался сам, девушка сидела не шевелясь, чувствуя, как сердцебиение усиливает ток крови по венам. Но по венам. Внутри. Не на пол. Полностью обнаженный, неестественно прекрасный, просто безупречный каждым своим мускулом, он подошел к кровати, и негромко приказал: - Встань на колени. Девушка, едва справляясь со своими дрожащими конечностями, встала, повернувшись к нему спиной, на колени и опустилась на руки. Она теперь не могла его видеть, но чувствовала, как кровать под его весом мягко спружинила. Его ладони, такие властные, но такие нежные, легли на её спину, синхронно проскользив вниз, остановились на пояснице и, надавив, принудили девушку вынуться так, что её попка задралась высоко, как у ждущей кота кошечки. Девушка задрожала в ожидании неизвестного. Тощий живот вздрогнул и совсем прилип к спине, когда девушка ощутила прикосновение чего-то твёрдого к своему сфинктеру. И страх, и желание, чтобы это произошло как можно скорее, вызвали почти неслышный нервный стон. Если бы он спросил теперь, то Иришка попросила бы остановиться. Но он больше ничего не говорил вообще, а ей теперь было страшно отказываться самой. Она догадывалась, что по её просьбе, или даже мольбы он не остановится, а просто возьмет её силой, с разрывами, увечьями и реками крови. Сначала это было как давление, сильное, странное, но не болезненное. Потом, медленно, миллиметр за миллиметром он начал проникать в неё. - Не надо, - очень тихо, почти мысленно заклинала она, глядя расширенными глазами на собственные пальцы, вцепившиеся в подушку, сжимаясь всем нутром от боли и боясь пошевелиться. Но он то ли не услышал её, то ли не посчитал нужным отреагировать. Со смесью недоверия и ужаса, она чувствовала его в себе, но не так, как надо. Странно, она ведь была девственна и понятия не имела о том, что это за ощущения, когда в тебя входит мужчина. Но знала наверняка, что от той дефлорации, когда рвется девственная плева, боль иная, и ещё она знала, что так больно будет не только в первый раз, а ещё долго, может быть, всегда. Но потом его длинные гибкие пальцы легли ей на клитор, и мучительное пощипывающее жжение превратилось в горячие волны наслаждения. Глотая невольные слезы, девушка как к спасению прижималась к его рукам своей влажной, пылающей плотью, ища облегчения и утешения. - Все хорошо, Руди, - услышала она нежный, сбивчивый шепот своего мучителя. - Ты молодец. Он погладил её по гибкой, мокрой спине и осторожно вышел. Потом она лежала, зарывшись в одеяло несмотря на жару, и боль вытекала из нее сладко-горькими слезами. - Ты очень смелый! - услышала она сквозь толщу одеял голос Аларикуса и ей неожиданно захотелось выбраться на поверхность, туда, в их уединенную комнату, в надежные объятья своего палача. 1) Ты знаешь, кто мой отец?