Аларикус

Руди казалось, что с этого дня отношение к ней резко изменилось. Белинда почти исчезла из её поля зрения, а при редких случайных встречах держалась спокойно и довольно приветливо. Прочие не смотрели в глаза, словно бы опасаясь. Одна только Герда осталась верна себе, и не просто продолжала оказывать детские и совсем недетские знаки внимания, но усилила натиск. Даже Корбл оказался бессилен ей что-либо втолковать. Герда просто не могла и не хотела смириться с тем, что кто-то к ней равнодушен. Аларикус подшучивал над Иришкиной яростью, когда Герда, под каким-нибудь предлогом старалась коснуться своего кумира, прижаться, или даже чмокнуть в щёку при встрече. - Ты так не любишь детей? - спросил её Рик однажды, после очередного пресечения детских поползновений. - Можешь смеяться, но она делает это не как ребенок. - Делает "это"? - удивленно приподняв брови, уточнил Рик. - Так вы уже...? - Нет, конечно! - возмутилась Иришка. - Как только в голову могло такое прийти?! - Следи за своими эмоциями, приучайся, - стремительно посерьезнев, предупредил Рик. - Я стараюсь, - едва не скрежеща зубами от напряжения, ответила девушка с вымученной покладистостью. - Я серьезно! Для тебя это жизненно важно. По утрам будешь обливаться ледяной водой. Это тебя заставит держать нервы под контролем. - А почему бы попросту не перестать выносить мне мозг? - Что? - переспросил он. И только потом девушка сообразила, что он может не знать этого и подобных ему выражений. - Почему не перестать меня мучить? - сделала Руди перевод с русского на русский. - Создание стрессовых ситуаций - это часть обучающей программы, - холодно и безапелляционно пояснил Рик, как только уяснил, что она имела в виду. - Поэтому ты ничего не делаешь для того, чтобы оградить меня от ...? - Ты слишком много болтаешь сегодня, - оборвал её Рик. - Собирайся, мы едем на тренировку. Первое задание состояло в том, чтобы после комендантского часа остаться в районе Бибирево совсем одной и безоружной. Её высадили из машины около развалов станции метро и автомобиль укатил, мигнув на прощанье фарами. В этот раз её не заставили надевать форму, а позволили облачиться по собственному усмотрению. Девушка выбрала белую майку, синие джинсы и синюю парку с капюшоном. Только оказавшись в кромешной тьме обесточенного района, Руди вспомнила, что ей не объяснили, куда надо двигаться и надо ли вообще. Выбор за неё сделал страх. Страх приказывал делать хоть что-то. Сунув руки в карманы джинсов, прикрыв лицо капюшоном и немного ссутулившись, Руди двинулась, едва глаза немного привыкли к темноте. Впрочем, глаза не просто привыкли к темноте. Едва паника усмирилась до обычного настороженного страха, Руди обнаружила, что видит всё отчетливо. А посмотреть было на что. И тут и там притаились люди. От них исходил резкий запах. Запах грязных тел, алкоголя, табака и злобы. Всё это Руди отмечала не вертя головой по сторонам и не сбавляя шага. И даже когда от одной из темных групп отделились трое и, как им казалось, тихо пошли за ней следом, Иришка сохранила прежний ритм движения. Через какое-то время, показавшееся преследуемой бесконечно долгим, ей уже и самой захотелось перейти к активным действиям. Ещё за пять шагов наметив провал в асфальте, ведущий, скорее всего, в вестибюль метро, девушка сорвалась с места и прыгнула вниз, как в кроличью нору. Ей не пришлось лететь так же долго, как Алисе, и, так как оказалось трудно при скорости прыжка оценить удаленность пола, приземление вышло немного болезненным. Нет, она не упала. Ей удалось сгруппироваться и прийти на ноги и на одну руку, но удар по подошвам был все же не слишком мягким. Её преследователи не стали прыгать за ней, им был известен другой, чуть более длинный, но не такой опасный путь. Сначала в конце вестибюля замелькал огонек, заключенный в стекло и жестянку, от которой противно несло керосином. И свет лампы на какое-то время помешал Иришке видеть того, кто её нёс. Но она заметила двух других, неловко спускающихся по полу-проваленным ступенькам. - Где она? - спросил один из них, слепо озираясь. - Она? - переспросил лампонос. - Это же пацан. - Баба это, - уверенно произнес первый. - Отвечаю - баба. - Да какая разница, ептыть! - не выдержал третий. - Видали, на чём этот недоносок приехал? Пошли отсюда лучше. - Да тя вообще никто не звал, че ты за нами увязался? - разозлился первый. - Я за вас мудаков отвечаю, - пояснил третий свою позицию. - А теперь пошли отсюда. Говорю вам, у фрицев здесь тайный ход. Видел я, как они сюда привозили какие-то ящики. Эти люди не были вооружены, не походили на бойцов, и совсем не вызывали даже слабенькой злости. Чтобы не таиться по тёмным вонючим углам, и покончить с заданием как можно скорее, Руди выступила в зону освещённости. - Ваш товарищ прав, валите лучше отсюда, - посоветовала Иришка. - Гля, из бывших соотечественников, - осклабился светоносец, и при его усмешке пахнуло такой вонью, что у Руди заслезились глаза. - Фрицы прислали гуманитарную помощь, - развеселился второй, как только почувствовал, что жертва здесь одна. - Костлявая какая-то помощь, - подхватил первый. – Да ещё и ужарится. Савелий, на тебя не хватит, - обратился он к самому осторожному. - Вы что, едите людей? – чувствуя спазм тошноты, не удержалась от вопроса девушка. - Мы всё едим, не вегетарьянцы, - охотно пояснил второй и вытащил из сапога нож. Руди невольно отступила назад. Не столько от страха, сколько от омерзения. - Не спеши, а то успеешь, - посоветовала она хриплым шёпотом. Ей хотелось и самой верить в то, что она представляет для них опасность, но пока ничто не оправдывало этой надежды. Она не чувствовала нужной ярости, одно только беспокойство и тошноту. Но этого было явно недостаточно для того, чтобы справиться с ними. А вот её противники, наоборот, как раз совсем осмелели. Даже Савелий. Очень медленно, они двинулись на неё, продолжающую отступать в темноту, и мельтешащий свет лампы мешал девушке сосредоточиться. Решение пришло неожиданно. Не сводя c них глаз, Иришка поднесла запястье к губам и прокусила тонкую кожу. Этот маневр немного смутил троицу и двое из них стали как вкопанные, а тот что с лампой отступил на шаг. - Ещё есть время, - криво ухмыльнувшись, предупредила Иришка, прежде чем лизнуть выступившую каплю крови. Этого хватило. Долгожданный красный дурман ударил в голову. Первой была повержена лампа, за то, что причиняла боль глазам, и за то, что её живой огонь так неестественно пугал и раздражал. Люди закричали прежде, чем первый из них почувствовал стремительное движение в свою сторону, а следом адскую боль в кисти, которой инстинктивно пытался прикрыться. Руди уничтожила всех троих за какие-то минуты, не испытывая ни жажды, ни злости. Совсем не так, как с Машей. Девушка всего лишь расчищала дорогу, убирала помеху со своего пути. Закончив, уловила откуда идёт сквозняк и в три прыжка оказалась на поверхности. Неизвестно, слышали ли остальные обитатели Бибирево крики своих незадачливых товарищей, собирались ли что-то предпринять? Иришка об этом не задумывалась. О чем думать, пока нет действия? А будет действие – будет и противодействие. Когда сзади из темноты материализовалась машина, Руди села в неё не глядя, просто зная, чувствуя, что это свои. Свои? Как давно они стали своими? Эта мысль могла бы ужаснуть её, если бы смогла пробиться сквозь вязкую толщу холодного,тупого омерзения, что испытывала девушка по отношению ко всему миру и себе самой в первую очередь. - Как ты? – спросил Рик. - Нормально, - равнодушно обронила Иришка, не взглянув в его сторону. Он всё понял. Понял, возможно больше, чем она сама про себя понимала. Вечером, когда девушка была в душе, Рик пришел туда. Иришка даже не вздрогнула, не покраснела при мысли, что стоит перед ним абсолютно голая. Ей вообще казалось, что её душа окаменела. И осознание этого даже приносило мрачное удовлетворение, внушало чувство собственной неуязвимости. Рик, взяв девушку за плечи, повернул её к себе спиной. С осторожностью коснулся нескольких синяков, погладил по крепкой узенькой спине и снова спросил, на этот раз полушепотом: - Как ты? От его прикосновений, тихого голоса, от неподдельной тревоги, уродливая броня со звоном и лязгом раскололась. Горло девушки свело судорогой, в глазах защипало. Ей хотелось скрыть подступающие, неожиданные для неё самой рыдания, но Рик почувствовал, как содрогнулись мышцы под его ладонью, услышал почти беззвучный горестный вздох. И когда легко, как пушинку, он вытащил убийцу из ванны и прижал к себе, у девушки просто не осталось выбора. Слезы полились, заструились по лицу, вымывая весь затаённый ужас и боль, что надежно хранились под камнем искусственного, спасительного равнодушия. Сначала она чувствовала только это прорвавшееся, отравляющее нутро горе. Потом пришло осознание, что Его руки скользят по маленькой груди, по тощему животу, что его губы повторяют пройденный руками путь. Это было чудовищно и цинично по всем понятиям морали, но она не смогла бы оттолкнуть его, ей нужны были его ласки и его утешения. Они спасали, стирали с её кожи, с её волос незаметный для других запах насильственной смерти. Они так нежно, так убедительно лгали, что не произошло ничего страшного и что с этим вполне можно жить дальше. Аларикус наклонился и коснулся губами её соленых, горячих губ, таких напряженных и таких страждущих. Руди ответила с жаром, с благодарностью и страстью. Прижалась всем своим маленьким и мокрым телом к нему, запустила руки в его светлые волосы, чуть не до боли сжимая их. Они так нуждались друг в друге, эти два юных, одиноких нелюдя! Руди совсем уже не пугало то, что должно было произойти. Напротив, даже радовало ожидание боли, которую Рик причинит ей, ввергаясь в узкий проход своим членом. Пусть эта боль станет искуплением. Не за смерть, а за попытку быть равнодушной к смерти. Рик хотел быть нежным, но она сама распаляла, взнуздывала его своим рычанием, своими порывистыми движениями, яростным блеском всё ещё мокрых от забытых слёз очей. И он, сам не заметив как, тоже зарычал, завелся, начал насаживать её на член и уступая её желанию и наказывая её за то, что смеет манипулировать. Её человеческое тело сжималось и молило о пощаде, а волчья душа, душа хищника, принимала эту муку с наслаждением. В короткой, смертельной для троих битве, ей не хватило этого. Не хватило возможности ощутить ответную боль от атакуемых, из-за чего бой превратился в избиение младенцев. А легкая добыча это не радость хищника, а радость стервятника. Бедное тело не знало этого, но древняя, много веков дремавшая в ожидании своего часа душа, теперь понемногу подчиняла себе слабую юную плоть. Не очень считаясь с тем, выдержит ли ткань, не слишком пластичная по сравнению с тканью влагалища, этот чудовищный натиск. После этого убийственного соития им обоим снова пришлось вставать под душ, а после, сама не помня как, Руди оказалась в постели. Не в постели Аларикуса, а на том маленьком диване, куда её когда-то определили. Утром всё произошедшее воспринималось неотчетливо, как дурной сон. Ни малейшего физического дискомфорта, никакой тревоги, никаких мучений. Прислушавшись к себе, Руди ощутила лишь надменное самодовольство и животную радость жизни. Без всяких дополнительных рассуждений, она пришла к выводу, что Земля нуждается в очищении от человеческого хлама. А все опустившиеся пьяницы и наркоманы, жрущие людей, несомненно относились именно к этой категории. С удовольствием потянувшись, девушка ушла в душ, где без напоминания вылила на себя заранее приготовленную ледяную родниковую воду. Эта процедура должна была помочь сохранять самообладание в любых ситуациях. Кто же знал, что не поможет?! Мог ли Рик предполагать, какой трагедией обернется его уверенность в том, что Руди готова сама справляться со своими эмоциями? Вернувшись в комнату, Руди, еще прежде, чем заметила взглядом, ощутила присутствие постороннего. Конечно же это было маленькая белокурая пиявка. Это было само по себе неприятно, но, словно бы Вселенной было угодно испытать нервы Иришки на прочность, Герда напялила на себя вчерашнюю одежду Руди. Пытаясь держать себя в руках, Иришка, не глядя на наглую гостью, прошла через всю комнату и распахнула дверь. - Убирайся отсюда! – Велела она Герде. Но та неожиданно сменила виноватое выражение личика на упрямое и зло выкрикнула - Найн! - Пошла вон, я сказала! – повторила Руди, делая шаг к незваной гостье. - Сука! – сорвалось с детских губ отчетливое русское ругательство. Уши заложило, сознание заволокло и, проигнорировав крик Аларикуса, прозвучавший за спиной, Иришка рванулась к маленькой избалованной девчонке. - Руди, назад! – вновь прозвучал крик, но на этот раз он сопроводился резкой болью в горле. Словно бы какая-то невидимая удавка сжалась вокруг шеи и девушку отдернуло назад. Бледный Корбл, стоящий позади императора, видел, что тот не сделал и шага к волчонку. А только выбросил вперед руку и резко поттянул её обратно, словно таща что-то тяжелое. И в синхрон его движениям, девушку отшвырнуло назад, и она опрокинулась на спину. Потом, вывернувшись, хрипя перевернулась на четвереньки и судорожно ухватилась рукой за шею, тщетно пытаясь нащупать ненавистный ошейник и освободиться от него. Даже страх за безопасность дочери ушел на второй план. Корблу ещё не приходилось видеть в жизни призрачного аркана. Хотя он поверил в возможность его существования как и во все, о чем в минуты откровения рассказывал ему его друг и повелитель. Эти минуты изумления стоили ему упущенного момента, и когда он уже пришёл в себя и хотел забрать дочь, девочки в комнате не было. Рассудив, что императору сейчас не до военного этикета, Корбл, салютнув, быстрыми шагами покинул место чуть не разыгравшейся трагедии. Но было слишком поздно. Герда исчезла. Никто из офицеров не видел её выходящей из поместья, и тем ни менее, чуть ли не бегом обойдя все её любимые уголки, Корбл не нашел ребенка. Рик возвышался над ошеломленной, тяжело дышавшей девушкой, давая ей возможность прийти в себя и наглотаться воздуха. По его лицу невозможно было прочесть, о чём он думал. Со стороны он казался холодным и спокойным. - Угомонилась? – спросил он, с едва заметной ноткой брезгливости. - Что это? – словно бы не слыша, отозвалась Руди сорванным голосом, уже не ощущая давления, но все еще недоверчиво шаря дрожащей рукой по горлу. - Для дисциплины, - пояснил он. – Я смогу удерживать тебя, пока ты в зоне моей видимости. - Когда ты …? – спросила она, глядя вниз и тяжело дыша. - Ещё до твоей поездки в темный район, - признался он, беря её за руку выше локтя и помогая подняться. - Это навсегда? - Только до тех пор, пока я не смогу доверять тебе полностью. По особняку поползли страшные слухи. Слухи о волке, рыщущем по коридорам ночами. Аларикус догадывался, что во время своих отчаянных, но бесполезных поисков, Корбл несколько раз намекнул на что-то подобное. Остальное довершили нервы и усталость. И эти сплетни о звере взбудоражили всех – от офицеров до обслуги. Впрочем, пока это были только пересказы кого-то кто видел волка, но просил не называть его имени. Беседы и допросы привели к тому, что слухи подзатихли, но только до того времени, пока не появилась первая кровавая жертва. Один из юнгеров. Его опознали по значку, больше опознавать было нечего. Изуродованное лицо, лужи крови, клочки изодранной формы не могли бы раскрыть секрета, кем он был до того, как клыки чудовища порвали сонную артерию. Аларикусу пришлось экстренно собирать военный совет. Отсутствие привычной готовности подчиниться приказу, тайные переглядывания подчиненных, снова навели Рика на размышления об этом пресловутом русском воздухе, что как ржавчина разъедает любую дисциплину и упорядоченность. Что ж, если ему так хотелось вкусить всех прелестей жизни обыкновенного, земного человека, самое время наслаждаться по полной. Оглядывая, и словно бы заново узнавая своих людей, Рик отмечал мелкие, но вопиющие детали, свидетельствующее о том, что дисциплина расшаталась. Всякие мелочи, типа пятнышка на форме, блуждающий взор, неухоженные руки выдавали начало распада и разложения. Но больше всего тяготило пустующее кресло Корбла. Император обязан был обратить внимание на это вопиющее нарушение, но впервые в жизни почувствовал малодушное желание промолчать. Видимо, разложение коснулось и его безупречности. - Где генерал Корбл? – спросил он недрогнувшим голосом и не понижая обычного командного тона. Возможно, что этот вопрос и вызвал бы ту самую, давно назревающую бурю, но дверь распахнулась и впустила того, кто чуть на стал катализатором бунта. Его лицо заливала смертельная бледность, синие губы дергались. Остановив свой безумный взгляд на Аларикусе, Корбл приблизился к столу, на ходу вытаскивая что-то из-за пазухи. У Рика потемнело в глазах, когда он подумал, что Корбл принес голову его любимой. Только в этот момент он до конца осознал, насколько же опасается за её безопасность! Но то, что выбросил Корбл своей трясущейся, как у старика рукой, оказалось комком каких-то заскорузлых тряпок. - Вас ис дас? – спросил Рик. - Это то, что осталось от моей дочери, - ответил бывший друг и хриплый, сухой голос его и в самом деле напоминал карканье ворона. Император не понимал, как возможно рассмотреть в этих неприглядных лохмотьях остатки окровавленного платья, но осознавал, что сейчас не лучший момент для споров и сомнений. - Все свободны кроме Корбла, - отдал он приказ, и в минуту офицерская опустела. - Корбл, если ты прав и Герда действительно погибла, я обещаю, мы найдем убийцу, - сказал Рик, после минутного молчания. - Зачем искать? Мы оба знаем, кто это, - отозвался офицер, глядя вниз и тяжело опираясь руками о стол, на котором все еще лежало страшное свидетельство его потери. - Это не она, - безошибочно понимая, кого Корбл имел в виду, ответил Рик, едва сдерживаясь от желания немедленно вернуться в комнату и убедиться в том, что Руди цела. На какое-то мгновение он даже решил, что ему и правда надо вернуться туда, даже вместе с Корблом и продемонстрировать осиротевшему отцу, что Иришка лишена была возможности причинять кому-то вред. Но передумал. Даже успокоение бывшего друга не стоило дополнительного унижения любимого человека. С лихвой хватило и того, которому он подверг девушку, когда начал приковывать ее на ночь цепью. Как собаку. Против желания перед глазами вновь всплыла та жуткая сцена. В ушах звучал голос обиженной, перепуганной девушки, просившей, умолявшей его не делать этого. - Так надо, - сказал он ей тогда с уверенностью в голосе, которой не ощущал в душе. Это совсем новое, но уже надоевшее чувство неуверенности, охватывало его так же часто, как тонкий железный ошейник защелкивался на шее Руди. Длина цепи позволяла передвигаться по комнате, включая ванную и туалет, но от этого девушка чувствовала оковы еще отчетливее, поэтому предпочитала оставаться неподвижной, забившись в угол, где и проводила всю ночь. - Где ты всё это нашёл? – кивая на страшные улики, спросил Рик. - В подвале. Это было единственное место, куда я забыл заглянуть. - Ясно, - кивнул Рик и встал. - Тебе надо выспаться, - добавил он, прежде, чем покинул офицерскую. Подвал был почти лишен электрического освещения и Рику пришлось воспользоваться фонарем, чтобы обследовать каждый угол. В самом деле, в спертом воздухе стоял запах псины. Кое-где попадались клоки светло-серой шерсти, оставленные на шершавых стенах. В углу рыхлая земля могла скрывать закопанные кости, но Рику вовсе не хотелось проверять верность своего предположения. Расслышав тихие неверные шаги, Рик напомнил, не оборачиваясь, - я же сказал, что тебе нужен отдых. - Я не могу оставить Вас одного перед лицом опасности, - ответил Корбл. Рик знал, что это было правдой раньше, но теперь Корбл пришел совсем с другой целью. Верный друг остался в прошлом, его место занял мстительный и отчаявшийся незнакомец. Наверное все эти новые ощущения, такие желанные раньше, но теперь выбивающие из колеи, заставили Рика потерять бдительность. И когда раздался волчий рык, и зверюга материализовалась из кромешной тьмы, он ничего не успел предпринять. Он не успел остановить Корбла, выхватившего пистолет и разрядившего в светло-серую волчицу всю обойму. С жалобным поскуливанием зверь рухнул на обшарпанный бетонный пол. Рик подбежал к умирающему зверю, светлую, почти белую шерсть которого теперь окрашивала темно-вишневая кровь. Голубые глаза подернулись дымкой. Голубые – не желтые. Рик обернулся на застывшего безумца, всё ещё сжимавшего пистолет. Тот с вызовом встретил его взгляд, согласный теперь быть расстрелянным, удовлетворенный свершившейся местью. Но горечь и сочувствие в глазах императора отрезвили и заставили вздрогнуть. Ещё прежде, чем началось обращение, сердце Корбла сжалось от предчувствия невыносимого горя. Он хотел подойти к трупу, но ноги подкосились и ему пришлось ползти. Ползти с проклятьями и воем к телу убитой им же дочери.