Эдвард Элрик был обычным парнем в его возрасте, шаловливым, улыбчивым, вспыльчивым. Многие удивлялись, как он может оставаться таким же даже после смертей и лишений. Как он всё это выдержал?
И он не выдержал…
Просто немного не так, как предполагалось. Он перестал чувствовать эмоции без присутствия дорогих ему людей. Все люди, которыми он дорожит, все они, его мир, его реальность. Нет их, нет и его. Об этом знают только Рокбеллы, и Альфонс. Они стараются не оставлять Эдварда одного, ведь без них он чувствует лишь пустоту.
Это безумно страшно. Ведь тогда, когда рядом никого нет, он словно забывает свою личность, свой характер и свои эмоции. Он не знает, как вести себя с остальными, которые его знают, но которые не стали для него дороги. Из-за этого он стал скрытен.
Эдвард бездумно смотрел на узор серого ковра, висящего рядом с его постелью. Опять это чувство пустоты. Такое гадкое, серое. Он ненавидел это чувство, по крайней мере по воспоминаниям, в которых он чувствует. Но сейчас он не чувствовал, только помнил и всё. Просто знал, что может чувствовать, но не сейчас, когда вокруг никого нет.
О, точно! У него же есть ежедневник, в котором он записывает дни одиночества. Кажется, эти записи сделаны для эмоционального него, которому… как же там это называлось? О! Ин-те-ре-сно. Эдвард без понятия, что может быть интересного в абсолютной безэмоциональности. Это скорее никак. И страшно? Или как там ещё называлась это эмоция, когда тело дрожит и ты либо ускоряешься, либо стоишь, как вкопанный.
Он вздохнул и поплёлся в сторону кухни. Может, эмоций и нет, а вот чувствовать голод он вполне может. А вот удовольствия или отвращения от вкуса еды он не испытывал. Это, когда он становился вторым собой, казалось странным, до истерики забавным и до потери пульса страшным.
И Эдвард разделял себя на двое. Пустого и Живого.
Он знает — он не-но-рма-лен. Когда он пустой, то не чувствует все краски жизни, только пустые данные. Мир для него становится серым. Бессмысленным. Не существует градаций чувств и цветов. Только бесконечная пустота.
Эдвард резко чихнул от витающих в кухне пылинок, виднеющихся только при лучах бесцветного солнца. Рука машинально открыла окно, и в кухне послышалась давно забытая мелодия. Она должна вызывать чувство ностальгии, но не вызывает. Как-то это никак.
Он, словно под рукой кукловода, наливает себе кофе и слышит, как ругается соседка из соседнего окна. Но это не вызывает смеха, как всегда это бывает. Они всегда с Альфонсом на пару смеются с заковыристых фраз соседки. Иногда он находит их в своём ежедневнике.
Ворчливой трелью отозвался дверной звонок на очередное высказывание соседки. Как удачно совпало.
Прошаркав тёплыми тапочками, он приоткрыл дверь, пряча за спиной огромный кухонный нож. Если кто-то опасный, он может и не успеть воспользоваться алхимией. Но нож выпал из ослабевшей руки с, наверное, неприятным звуком. В дверном проёме стоял запыхавшийся Рой. Спешил.
— Привет, Эд. Меня Альфонс попросил последить за тобой, — протараторил Мустанг, мягко отодвигая Элрика, чтобы пройти и чуть не наступил на нож, наверно, забавно ойкая. — Кстати, почему?
— Альфонс, как всегда, заботится обо мне. А я ведь старше, — говорит Элрик, пустым взглядом смотря в чёрные омуты собеседника. — Без него нет меня. Нет моей личности. Лишь пустота.
— В смысле? Я не понимаю… — голос Огненного дрогнул от непонятной эмоции, кажется, смеси страха и удивления.
— У меня мало дорогих мне людей. А те что есть — мой мир. Понимаешь, без дорогих мне людей я не испытываю эмоции. Совсем. Они — мой мир, мой характер и моя личность, — безразлично поясняет Эдвард.
И Рой с немым ужасом смотрит на Элрика. Он не может чувствовать без присутствия близких? Ты о чём, Эд? Это такая шутка?! Прекращай, это жутко! На секунду Эдварду показалось, что Рой задыхается. Он судорожно хватался за ткань кителя, как утопающий за спасательный круг, панически озираясь по сторонам, стараясь не задохнуться. Но секунда прошла и Рой спокойно смотрит на Элрика, тщетно пытаясь улыбнуться. Но понял, Элрику всё равно. Аб-со-лю-тно.
— Ладно, потом пояснишь нормально. Ты хоть ел что-нибудь? — устало вздыхая, тянет Мустанг. В лёгких всё ещё ноет после панической атаки.
— Только что собирался, — отвечает Эдвард, шаркая по полу тёплыми тапочками. А потом странно посмотрел в пол, в его глазах читалось удивление, очень слабое, но оно было. — Знаешь, ты вызываешь отголоски чувств. Значит, Живому ты становишься дорогим, но медленно.
— Это хорошо… Стоп, что значит «Живому»? — выделяя интонацией слово «Живому», спрашивает Рой, ставя разогреваться чайник.
— Понимаешь, есть два Эдварда Элрика. Что-то вроде раздвоения личности, но по-другому… Как же там я написал? — он, занимаясь
почти задумчивым жеванием нижней губы, решил порыться в записях ежедневника его Живого. И с
почти радостным, но тихим кличем, зачитал. — Это сложно описать, но когда дорогих мне людей нет поблизости, я чувствую резкую пустоту. Эмоций ноль, и видевшие моё такое поведение говорят, что я выгляжу жуткой марионеткой без кукловода. То есть, я абсолютно лишаюсь возможности испытывать любые эмоции.
— А кто является тем, от кого зависят твои эмоции?
— Рокбеллы, Альфонс и Учитель. При них эмоции как и у всех людей. При других эмоции либо слабые, либо их нет совсем, — лаконично отвечает Эдвард и, немного подумав, добавляет. — Началось всё после неудачного воскрешения матери, до этого я был обычным.
— Я даже не знаю, что сказать. Наверно, задам ещё один неприятный вопрос. Значит ли это, что если дорогим тебе людям причинят боль, то те, кто это сделал, будут…
убиты? — спрашивает Рой, хмуря чёрные брови. И в ответ слышит безразлично-уверенное:
—
Да.
Они с минуту стоят молча, переваривая информацию. Это оказался тяжёлый разговор для Роя. Так странно осознавать, что его подчинённый, до этого казавшийся совершенно обычным, окажется
ненормальным, даже больным. Но это не вызывает негативных эмоций, скорее, странное желание заботиться об Элрике. И Рой не против такого. Но вот фраза о ликвидации тех, кто причиняет боль дорогим ему людям, немного пугает.
— Знаешь, Рой. У Живого ты иногда вызываешь раздражение, иногда даже злость, — Стальной ткнул пальцем себе в грудь, ближе к сердцу. — Это так странно. Сейчас, когда возможность испытывания эмоций отсутствует, ты вызываешь лишь странное ощущение… Ммм… Нежности? — он машинально мягко улыбнулся. Хоть и улыбка была пуста, от неё стало легко. — Слабо очень, но так и есть. Живой, судя по ежедневнику и воспоминаниям, частично теряет память обо мне, Пустом.
— Своим обращением к себе в третьем лице, ты пугаешь. Пожалуйста, не делай так, — отшатывается Огненный, беспокойно ёрзая на стуле.
— Нет. Так проще, — обрывает его Эдвард, вставая на свист закипевшего чайника. — Чай будешь?
— Буду.
За чаепитием Рой решил почитать немного вслух, а так как Эдварду было безразлично, он не сопротивлялся. У Роя голос был тихим, бархатистым и мягким, от него тянуло в сон и Эдвард, повинуясь усталости, уснул прямо на плече Огненного. От бесцветного солнца его фигура казалась бледной, призрачной. Хах, даже во внешности Эд отличается от себя обычного. И это даже хорошо.
Рой мягко провёл по щеке Стального. И слыша, как в передней слышится хлопок двери, он, коротко поцеловав Эдварда, уложил того поудобней и ушёл. Но странное тянущее чувство было после этих действий.
А на улице был Июль.
Сон Элрика с хлопком двери улетучился, как птица. Солнечная гостиная, в которой он уснул, встретила его привычной бесцветностью. Надо сюда картин поярче повесить, а то совсем тоскливо. Может, попробовать нарисовать что яркое, абстрактное и повесить? Неплохая идея.
— Привет, братик, — раздаётся весёлый голос Альфонса, и стала видна взъерошенная макушка брата. Эдвард расплылся в задорной улыбке и бодро прошествовал в своих тапочках-пошаркушках, принялся помогать брату с сумками.
— Альфонс, у меня хорошие новости! Я нашёл того, кто тоже сможет вызвать во мне эмоции! Это Рой! — счастливая улыбка на лице Элрика почти ослепляла. Ведь он видел, как грустит Ал, когда говорит по телефону с Уинри. Его «скучаю» до сих пор отдаётся гулким эхом в голове. Но он решил умолчать о том, что не хочет быть обузой Рою и только изредка будет находится рядом с ним, чтобы не забывать, каково это быть…
Живым.
Альфонс счастливо рассмеялся, он теперь хотя бы безбоязно может ездить к Уинри в Ризенбург. Это ведь хорошо, что братик нашёл того, кто ему дорог? Ведь хорошо, да? Альфонс даже не подозревал, насколько всё сложно.
***
Эдвард проснулся уже в сентябре. Как же быстро летит время. Ещё вчера был жаркий бесцветный Июль, а сейчас он уже в прошлом. Эдвард, опять путаясь в тёплом одеяле и удивлённо созерцая пустое место на полу, где должны быть тапочки, которые снова неведомым образом оказались под кроватью. Ветреный, солнечный сентябрь, казался по-летнему жарким, и даже частично пожелтевшие листья не похожи на осенние. Эдвард сонно бурчит на салатово-серые обои в доме. Помнится, он хотел развесить абстрактные яркие картины, но было как-то не до этого.
Настенные часы монотонно отбивали секунды, их осталось около трёх до без минуты семь. Так рано… Эдвард устало вздохнул и пошаркал в сторону тихого шуршания в передней.
— О! Братик, ты рано, — улыбается Альфонс, завязывая шнурки на серо-салатовых ботинках. — А я к Уинри еду. Ей передать что-нибудь?
— Разве что пожелание счастья вам обоим, — пробормотал Эдвард, в задумчивости кусая губу. И тут же ярко улыбаясь.
— Спасибо, — улыбается в ответ Альфонс. — Кстати, скоро должен прийти полковник.
И правда, после того, как за братом захлопнулась дверь, послышалась ворчливая трель дверного звонка. И соседка опять разбушевалась.
— Привет, Эд. Я тут снова заскочил потрепать тебе нервы, — усмехнулся Рой, поскальзываясь на маленьком коврике. — Да что такое? У вас тут мины расставлены? Каждый раз падаю.
Странно, но после этих слов Эдварду захотелось… Смеяться? Но ведь это хорошо? Он машинально поправил длинную чёлку, опять лезущую в глаза.
— И тебе привет, Рой, — улыбнулся Эдвард своей фальшиво-задорной улыбкой, выражающей лишь печаль. — Хочешь, обрадую?
— М?
—
Я к тебе привязался.
Давящая тишина повисла в коридоре. Рой в оцепенении смотрит в медовые глаза собеседника. Запоздало осознавая, как печальна эта улыбка на тонких губах. Он не хотел к нему привязываться? От этой мысли сердце сжалось. Больно. Даже слишком.
— А привязался в каком плане? — озадачено спрашивает Мустанг, снимая с себя тяжёлые ботинки.
— Ты стал моим восприятием мира. Это намного хуже, чем любовь. Потому что быть центром чьей-то вселенной намного сложнее. Хотя, что-то романтическое, определённо, есть, — безразлично поясняет Элрик, даже не стараясь скрыть печаль в глазах.
Он немного нервно теребил край собственной домашней одежды, опустив взгляд в пол. Из последних сил сдерживаясь, чтобы истерично не рассмеяться. И вдруг, чувствует тёплую ладонь на своей щеке. Он льнёт к широкой ладони, словно котёнок. Рой находит это милым и мягко улыбается. Он, немного опасаясь, мягко касается губ Элрика своими. Нежность, сквозящая в их движениях, почти опьяняет.
— Зачем я тебе такой? Ты ведь понимаешь, я как паразит, живу и чувствую за счёт других людей. Зачем?.. — горячие слёзы обожгли щёки. Ну вот, а ведь так хотел сдержаться, а теперь стоит и ревёт.
— Просто нужен. Зачем, говоришь? За тем, чтобы тебя любить, — говорит Рой, и с таким видом, будто объясняет ребёнку очевидную вещь.
— Дурак, — хрипло смеётся Элрик, утыкаясь в грудь Мустангу.
— Ммм, Возможно, — хмыкает Рой, обнимая в ответ.
***
На улице уже Февраль.
Бесконечный Февраль, с ярким, бесцветным, не греющим солнцем и мягкими перьями снега. Эдвард плотнее укутался в тёплый, колючий шарф, тщетно пытаясь согреть нос. Вот тело не мёрзло, хоть он и был в лёгкой куртке, а нос мёрз постоянно. Магия какая-то.
Эдвард опять чувствовал пустоту. Вокруг не было ни души и, решив, что Рой не придёт на свидание, он поплёлся в сторону дома. Конечно, Живому было бы обидно, что свидание не состоялось, но сейчас он ничего не чувствовал. Лишь серая пустота. Он бездумно оглядывался вокруг, слушая, как свистяще поёт ветер вокруг. Мыслей не было, он просто слушал, как потоки ветра тянут неизвестные ноты.
Громкий взрыв обрывает монотонную песню. В сознании пролетели слабые отголоски тревоги. Там есть кто-то, кто ему дòрог! Эдвард сорвался с места и перед глазами увидел красные пятна на кирпичной кладке. Рой, тяжело дыша снова, закрывая рукой рану на боку, щёлкает пальцами. Взрыв. А врагов словно и не уменьшилось, они подступают и подступают. Взрыв. Разносится отвратный запах сожжённой плоти.
В голове будто что-то щёлкнуло. Эдвард в секунду подлетает к едва стоящему Рою. Бормоча что-то безумное, обрывчатое, бессмысленное. Помогая тому сесть и оборачивается к врагам. Те на секунду застыли, смотря прямо в остекленевший взгляд медовых глаз. Только теперь глаза потемнели, что делало взгляд ещё более пустым, а бледные губы искривились в устрашающей ухмылке. Хлопок. И пальцы стальной руки заострились, превращаясь в самые настоящие когти.
« — Значит ли это, что если дорогим тебе людям причинят боль, то те, кто это сделал будут… убиты? — спрашивает Рой, хмуря чёрные брови. И в ответ слышит безразлично-уверенное:
— Да.»
«Боже! Боже! Боже! Боже, Эд, не надо. Пожалуйста, Эд. Не… надо…» — пролетали мысли и, последний раз взглянув на побоище, он отключился.
***
Яркий свет забил по глазам, как только Рой попытался открыть глаза. Чёрт, почему в больницах всегда такой яркий и противный свет? Он хотел было попытаться сесть, но почувствовал, что не в состоянии. Он повернул голову, а за окном всё танцевали снежинки. Значит, ещё бесконечный Февраль.
Рядом послышалось сонное мычание и Рой повернул голову на источник шума. Эдвард тёр глаза, пытаясь привыкнуть к яркому свету палаты.
— Ты очнулся! — он счастливо посмотрел на озадаченного Роя. — Боже, я так испугался, когда обнаружил тебя бессознания. Ты идиот. Напугал меня.
— А что вообще случилось, пока я был в отключке?
— Эти ублюдки остались живы, но бока я им почти всем да вспорол, — Эдвард сжал руки в кулаки, но тут же успокаиваясь. — А потом я обнаружил тебя облокотившимся на стену и бессознания. В итоге, ты провалялся в отключке два дня.
Элрик мягко взял прохладную ладонь Огненного и прижал к своей щеке. И тихо-тихо шептал «Живой, живой. Боже, как же хорошо. Он жив.»
— Рой, я люблю тебя, — признаётся Эдвард, целуя уже тёплую ладонь. На его глазах навернулись слёзы, но они были счастливые, так же, как улыбка. — Ты центр моей вселенной. Я даже не знаю, что бы делал если бы тебя не стало. Дурак!
— Куда ж я от тебя денусь-то? Так просто ты от меня не отделаешься, — смеётся Рой, привлекая Эда к себе, осыпая лицо россыпью лёгких, как снег, поцелуев. И истинно по-кошачьи проводя языком по губам. — И я люблю тебя, Эд. Правда, люблю.
