Сказки на ночь

— Рой! Рой, иди сюда! — смеётся Эдвард, судя по тихому шороху альбомных листов, чирканью скрипучего карандаша, ломкого грифеля и влажных шлепков кисточки с гуашью (других красок ведь нет), что-то рисуя. Пусть и получается откровенно не очень, но уже давно всё равно. — Иду-иду, — вздыхает Рой, шаря руками в поисках опоры и слепо тычась пальцами босых ног о вещи на полу, которые неведомым образом оказались на нём. — Надеюсь, тебе понравится! Посмотри! — Эдвард снова засмеялся, делая вид, что не слышал хмыка. Но он всё-прекрасно-слышал. Слышал и видел, как слепые глаза Роя привычно смотрят куда-то в пустоту, а шаркающие шаги стихли совсем рядом со столом, чудом в него не врезавшись. Эдвард протягивает листок бумаги под самые руки Роя, давая понять, что хочет, чтобы он «посмотрел» на его содержимое. Бесконечное, синее-синее, слишком синее, неестественное небо, с кое-где белыми звёздами, а не пробелами из-за неаккуратного покраса карандашом, совсем нет, и с бесконечными брызгами от гуаши да кривоватыми звёздами-крестиками, нарисованными дрожащей от усталости держать её навесу рукой. Кажется, Эдвард никогда не задумывался о том, чтобы облокотить руку локтём о край стола, удобнее бы было, но тот так до сих пор и не делает. Мир Роя чёрный, совсем чёрный, словно огромное, бесконечно-холодное полотно. Он тонет в этой темноте, так глубоко, что свет давно до него не доходит. — Хах, ты, кажется, неровно фон закрасил, пятна не маслянистые от грифеля, чувствую, — занимаясь задумчивым жеванием губы, тянет Рой, рассеянно проводя тонкими пальцами по рисунку и прикрывая невидящие глаза. — Хм, тогда пойдём, Рой! — Эдвард тянет тонкую руку, всю в разноцветных пятнах гуаши, к Рою и мягко берёт его ладонь в свою, пока ещё мягкую и узкую. Сколько лет проходит, а это «пока» всё тянется-тянется-тянется. Словно патока, тягуче так. Рой не знает, не видит, не чувствует, куда его ведут, но под босыми ступнями отчего-то мягко, словно он идёт по облаку или по тонкой пушистой траве, такой странной. Воздух стал холоднее, а перед глазами будто бы звёзды, те самые, нарисованные на тонком альбомном листе, кривоватые и неровные. Они бредут дальше и дальше, слушая шёпот листев, — откуда им в квартире-то взяться? — рассказывающих об этих самых звёздах, купающихся в воде рядом с такими же облаками, розово-закатными, пушистыми и резвящимися. — …Эд? Куда это мы? И где? Что происходит? — Рой тихо сипит, чуть ли не шепчет, своим безумно красивым, чуть хриплым и бархатистом голосом. Под ногами ни вещи, ни камушка, ни чего-либо другого, которое может навредить босым ногам. Но почему, отчего так чисто? — Тихо-тихо, всё хорошо, ты просто спишь. И скоро проснёшься, — успокаивающе ласково смеётся Эдвард, поглаживая пальцами запястье и вены, проступающие сквозь хожу. Шуршит под его ногами трава, такая же странно-мягкая. А может, это всё-таки облако? — Сплю?.. — неуверенно спрашивает Рой, слепо тычась другой рукой в мягкую щёку, покрытую лёгким пушком… И, кажется, пятна неровной и тонкой гуаши даже на лице есть? — Да, — выдыхает Эд, целуя каждый палец на руке Роя, чуть рассеянно улыбаясь. Луна светит странно, искажённо, неправильно, бледно-жёлтым светом. Рой не мог понять, откуда он знает всё это, но слова сами напрашиваются на язык из головы. Под ногами всё ещё облако-трава, под веками взрывы звёзд, под рукой толстые вековые деревья, отчего-то с гладкой корой. И всё же, где они? Что происходит? — Эд, когда я?.. — не успевая договорить и обдумать слова, первые сами по себе вырвались из горла. Молчание ему ответом, только разъедающая тишина и тихий шорох облака-травы. Эдвард подходит к странному окну, которое встроено прямо в горизонт, тьму ночного неба и землю, с этой глупой травой или облаком. Он с лёгкостью забрался на высокий подоконник, утаскивая слегка испуганного Роя за собой. — Рой, отпусти нас… Эти воспоминания… Пожалуйста, ведь всё хорошо… Всё давно закончилось… — тянет Эдвард, прикасаясь неестественно холодными губами к венке на его запястье. Щёки мокрые от слёз, таких горьких. — Я не понимаю… — глухо шепчет Рой, сжимая в своей ладони руку Эда, страясь не навредить тонкому запястью. — Не надо… Отпусти… И тут Эдвард, утаскивая Роя за собой, открывает настежь огромное окно, медленно отталкиваясь от лакированой поверхности, срываясь вниз, в вязкую осколочную темноту. А Рой, обнимая целующего его мальчишку, чувствует резкую темноту в сознании, словно пробел в памяти, провал, где нет ни его, ни воспоминарий, ни-че-го. Бездна поглощает тьмой их тела, не оставляя даже следа… …Рой резко вскакивает на кровати, тяжело дыша, отчего лёгкие прорезает тысячью тонких иголок, запоздало понимая, что всё прекрасно видит, сейчас почти день, а сам он спит рядом с Элриком, который, судя по сопению, видел десятый сон. Воспоминания накрывают с головой, хотелось уже забыть те годы, проведённые во тьме, но даже сейчас, когда всё хорошо, когда мир его не чёрный, когда всё закончилось, тьма преследует его, раздирая сознание на клочки да обрывки. — М-м-м? Рой?.. Ты чего?.. — сонно плямакая и потирая глаза, тягуче тянет Эдвард, прижимаясь всем телом к Рою в нежном объятии. — Всё хорошо, прошлое приснилось просто… — опуская глаза, тяжело вудохнул Рой, не рисуя уголками губ фальшивую улыбку. Сейчас не к месту. Эдвард сразу понял о каком именно прошлом он говорит, наваливается всем весом на него, поваливая на кровать, и мягко осыпает солнечно-тёплыми поцелуями лицо Роя, трётся о него всем телом, грея озябшее тело. Стараясь успокоить и уберечь. — Всё закончилось… Отпусти… Пожалуйста… Рой чуть дёрнулся от этих слов, снова вспоминая глупый кошмарный сон и неожиданно улыбается, нежно, ярко, почти как ребёнок и, прижав Эда к себе поближе, утыкается носом в ямку между ключиц. А потом, тихо хихикая, выдыхает еле слышное: — Люблю тебя!.. — А я тебя люблю! Эдвард смеётся, согревая уставшего Роя своим теплом. Растапливая затянувшуюся холодную весну в его душе. Теперь там снова лето, тёплое и безмятежное. И на этот раз, сон был тёплым, мягким. Им снились розово-закатные облака, плескающиеся в воде, мягкие бело-сизые крылья, бег босиком по мокрой от росы траве, вечные пшеничные поля и мечты, мечты о будущем и забытом прошлом. И совсем скоро, возможно завтра, у них получится расправить бело-сизые крылья…