***
Меня привела сюда память. И безвыходность. Мое прошлое, с каждым годом все больше терзающее меня. Я чувствую себя перевернутым на спину жуком на самом пекле - сколько бы я не перебирал лапками, сколько бы не раскачивался на панцире, я не могу принять привычное положение и сбежать в прохладу тени. И солнце заливает собой мое тело, покрывает его ожогами и заставляет биться в агонии. Чем дольше, тем больнее. И панцирь, который я создал для себя и который считал таким крепким и надежным, не помогает - я раскрыт и уязвим. Я на грани смерти. Жук... Кутаясь в кожу куртки, скрыв пустые глаза темными очками, я решаюсь поднять голову, бросить взгляд на до тошноты знакомую улицу. И воспоминания наваливаются на усталый мозг с новой силой. Вот она - Цитадель похоти и унижения. Улица, на которой я снимал клиентов. Меня начинает трясти. Как в то время. Мелкая дрожь, вызванная страхом, безвыходностью и рыданиями. Моей погибшей гордостью. Кто сейчас стоит тут? Я почти могу увидеть юношу рядом с собой. Если повернуть голову - можно заметить свою тень, еще одного человека, молодого и жаждущего светлого будущего Кою. Мальчишка, которому пришлось строить это будущее совсем не детским путем. Призраки прошлого... Этот мальчишка хрупок и почти невинен, несмотря на то, что уже прошелся по нескольким жадным рукам. Он храбрится, старается выглядеть вульгарно и соблазнительно, но смотрится это вовсе не так, как ему хочется - он совсем не умеет подать себя. Его взгляд, который, как он думает, должен светится томными огоньками и лукавством, на самом деле потерянный и испуганный. И тело его, хоть и гибкое, движется немного сковано. Джинсовые шорты, до невозможности короткие, и джинсовые чулки, держащиеся на подвязках - несомненно идут ему. Но он еще не умеет их правильно носить. Ничего страшного, у него есть время научиться... Я прикрываю глаза, сжимая пальцами ворот куртки, поднимая его так, чтобы скрыть нижнюю часть лица, словно боюсь быть замеченным. Ничего не изменилось - я все так же оборачиваюсь, боясь встретить согруппников в этом месте и попасться им на глаза с поличным. Хоть и знаю, что сейчас мужчины уже спят, что им просто не за чем приходить сюда, я все равно украдкой оглядываюсь по сторонам и наконец решаюсь ступить на землю своего падения. Юноша рядом со мной тоже осторожно делает шаг вперед... Вот я и вернулся, Жестокость. Я здесь только по необходимости, так что не обращай внимания, прошу тебя. Я просто должен был вернуться. Иногда говорят - если ты чего-то боишься, столкнись с этим лицом к лицу. Но даже так, это не единственная причина моего появления здесь. Нет, я не ищу клиента. Просто... это нужно. Мне сегодняшнему и мне вчерашнему. Потому что я понимаю, что становлюсь безразличным и пустым. Менее человечным. Холодным и равнодушным ко всему. Я уже не способен на эмоции? Я хочу быть способным на них. Мне нужно убедиться, что я все еще могу чувствовать. Хоть что-нибудь. Мы проходим парочку домов и останавливаемся. Кою поворачивает голову к темноте между зданиями. Верно. Тут был мой первый раз. В глуби этого проема, скрывшись от прохожих. Я знаю, там стоят мусорные контейнеры, которые каждую ночь слышат новые голоса - молодые и старые, болезненные и развратные. И если войти туда вновь... Я резко дергаюсь с места, позабыв о страхе, почти панически, едва не пустившись в бег, пробираюсь между стенами к глухой черноте. Вот тут, это случилось прямо тут! Ох боже... Зачем я вернулся? Мое тело останавливается так же резко, как и пустилось навстречу страданиям, словно сковываясь стальными тисками - взгляд натыкается на мусорные железные ящики. Дыхание сбивается, становясь судорожным и прерывистым. Я какое-то время не могу двинуться с места, стараясь совладать с собой. Меньше всего мне хотелось побывать здесь еще раз, но что-то внутри заставляет меня вновь пройти эти испытания. Словно укрепление духа или способ вернуть себе панцирь. И я заставляю ноги подчиниться моей воле, очень медленно и как можно тише огибая контейнер, зажмурив глаза на ходу. Оно должно было остаться... Дрожащие пальцы на ощупь находят шершавую стену передо мной, и я все же решаюсь раскрыть веки, ощущая тошноту у глотки... И вздрагиваю, когда зрачки ловят в полутьме иероглифы, уже почти стершиеся, почти незаметные... "Утонувший". Вот оно. И мгновенно сердце пронзает отравленной стрелой, отчего ноги подкашиваются, заставляя раненного пошатнуться под ударом. Я падаю на колени, сгибаюсь пополам и, закрыв ладонями лицо, срываюсь на рыдания. Это я... я написал это девять лет назад... После того, как получил свои первые грязные деньги. Это пророчество... стало им. Словно печать на мое тело. Словно я знал еще тогда, чем все кончится. Клеймо на мою судьбу... Я ошибался. Чувства не померкли - я вновь рыдаю. На этом жертвенном алтаре, так же горько и громко, с тем же отвращением к самому себе. И кажется, что я вновь... Вновь был изнасилован сейчас. Так же, как и девять лет назад. - Я мог не делать этого? Уруха-сан? Я мог избежать этого? Мальчишка рядом со мной... Я не могу ответить этому призраку, у меня нет ответа. У меня ничего... Не осталось ничего. - Я ведь мог избежать этого? Почему я не устроился на другую работу? - Нам... было некогда ждать... некогда ждать зарплаты. Нам были нужны деньги... немедленно. И Кою замолкает, опускаясь передо мной на корточки. Наверное... он бы пожалел меня, но - это же мой призрак. А я - ни тогда, ни сейчас - не нуждался в этом. Я ненавижу жалость. Я ненавижу ее... потому что это тоже унижение. Своего рода. А я уже и так достаточно унижен, больше не нужно. - Значит, у меня на самом деле не было выбора. Ты ведь знаешь это, Уруха-сан? Я не хотел... терять то, что было. Терять ребят. Терять группу. Я только хотел спасти нас. Спасти... Я хотел вытащить нас. Не себя - всех. Вытащить из этой ямы... - Я думал только о друзьях. - Я... хотел... хотя бы накормить нас... - Я сделал все, что мог. Поэтому - я не должен больше плакать. Никто не просил меня жертвовать собой. - Я был слишком молод... Даже если бы я нашел работу... - Мне бы не платили много, из-за неопытности и возраста. Я знаю. Я отнимаю ладони от лица, стягивая с переносицы темные очки, залитые соленой влагой. - Но я мог попробовать. Попробовать найти другой выход, Кою. - Нет. Не мог... Я поднимаю лицо к посланию на стене, опустив руки на колени. Это правда, тогда я не мог поступить иначе. Мой возраст не позволил моему разуму отыскать верное решение. В определенном возрасте мы делаем определенные вещи, поступаем так, как считаем нужным. В то время я решился на это, потому что был молод и горяч, потому что знал, что красив и соблазнителен, потому что думал, что вынесу этот груз. И меня никто бы не переубедил в обратном. Потому что я был молод. Уже ничего не вернешь. Я повзрослел. Я понял, что это было началом конца. Но юный Кою не способен был понять этой истины. - Если бы я не был грязным, я бы, наверное, сейчас был с Каем. Я дергаюсь от этой мысли, распахивая глаза. Но после успокаиваюсь, легко улыбнувшись мальчику. - Не был бы. - Почему? - Потому что я бы не смотрел на него, как на мужчину. Просто не было бы причины и повода. И не было бы знаний о прелестях такой связи. Я бы встречался с женщиной. Я отыскиваю в кармане платок и неторопливо протираю стекла очков. Соль на них остается прочными разводами, которые будут мешать мне смотреть, но влага уже испарилась, так что уже не стереть до конца... Так же и с моей жизнью. Моя юность уже позади, так что... не стереть. - Мы пойдем дальше? - Да. - Будет еще больнее. - Ты глупец... Чем больнее - тем лучше. - Нет. Это ты глупец... А ведь уже мужчина. Я тихо усмехаюсь, вновь надевая очки. Кто из нас прав? Сейчас эта боль мне поможет. Я знаю. Пережить все вновь и вернуться обратно на свое место - то, что нужно. После сегодняшнего разговора с лидером ничего больше не решит моих проблем. А торговца наркотиками я так и не нашел. Лидер... Мысль о нем треплет умывающуюся слезами душу лишь сильнее. Но одновременно - лечит. Пусть не так эффективно, как мое обычное "лекарство", и все же - этот образ и это тепло способны на многое, пусть даже это просто пленка с записью в голове. Я шарю в своей сумке в поисках маркера. Оставляю новую надпись на стене под старой. И поднимаюсь на ноги. - Зачем? - Не знаю. И мы продолжаем путь. Мы обходим бары. Заглядываем в их теплоту. Прокуренную, с запахом перегара. Ловя взглядом каждую мелочь. Здесь все изменилось за столь долгий срок. В этом заведении нет уже той стойки, на которой я сидел, закинув ногу на ногу, позволяя очередному незнакомцу вылизывать белую кожу на открытом бедре. А в этом пропали отдельные кабинки, в которых можно было скрыться от глаз остальных посетителей, прижать юную шлюху грудью к столу рядом с тарелкой и бокалом и отыметь, не отрываясь от спиртного. А вот в этом баре уже нельзя загнать мальчишку под стол, заставив его прижаться губами к чужому паху - из-за исчезнувших длинных скатертей. Это место было создано для похоти. Что-то вроде "красного квартала", где хозяева заведений не запрещали подобные игры. Сейчас появились какие-то границы морали. Еще слабые, но уже нашедшие свои отголоски в этом мрачном месте. - Пива. Владелец тоже сменился - я не знаю лица за новой стойкой, которое даже не думает улыбаться посетителю. Мужчина только открывает бутылку, и я забираю ее, направившись к выходу. Перед тем, конечно, заплатив. - Молодой человек! Сдача! - Не нужно. - Ух ты... - юный Кою продолжает идти рядом, повернув ко мне лицо. - Я стал состоятельным. Даже сдачу оставил. Я на какое-то время останавливаюсь, бросив взгляд на бутылку. Да. Сейчас для меня это мелочь, а раньше - целое состояние. Раньше я бы никогда не позволил себе оставить кому-то свою сдачу. Я бы забрал все, до копеечки, бережно опустил в карман, а после - вытряхнул бы это в общую коробочку, в которой мы все пятеро хранили наши сбережения. Скидываясь, пряча эту драгоценность и доставая ее только в случае крайней необходимости. Это было спасением. Бедные, как церковные крысы. - Жалеешь? - Что сдачу не взял? Конечно! - Вот как... И я возобновляю движение, прижимая горлышко к губам. - Теперь я часто пью, да? Верно. Только уже не пьянею. И оттого это уже не помогает забыться. Не помогает убежать от проблем. Я пью часто, много. Но не могу потерять контроля, памяти, не могу дойти до состояния, когда люди лишаются ощущения реальности. И сигареты тоже не приносят успокоения нервам. Просто зависимость, в которой я нещадно гублю свое здоровье. И бросить ее не в силах - это единственная "радость", оставшаяся со мной неизменно. Шаги рядом становятся все тише и реже, пока не замолкают. И я не оборачиваюсь в удивлении, бросив взгляд на застывшего мальчика позади. - Кою? - Я не пойду дальше... не хочу... И я дергаюсь, наконец понимая, куда привели меня ноги - сами собой, отключившись от головы, забитой мыслями. Бордель. Я медленно поворачиваю голову ко все еще живому дому терпимости. И рука с опустошенной лишь до половины бутылкой в пальцах, опускается. Да. Именно здесь, та самая ночь... И испуганный мальчишка медленно отходит все дальше от меня, не желая видеть места, где был сломлен и разрушен. - Это слишком много... - Ты мне понравился, так что бери. Я роняю бутылку. Она выскальзывает из рук сама собой. Разбивается об асфальт. Кою убегает. А я... А я уже не мальчишка. И внезапно в моей груди вспыхивает ярость. Ярость и ненависть. Вспыхивает давняя обида. Вспыхивает чувство вечного неприятия. И я шагаю к углу дома слишком твердо и уверенно. Я знаю этот голос. - Но... - Пойдем. Я знаю этого мужчину. Я знаю это лицо, слабо освещенное уличным фонарем. Эту манеру двигаться. Эту похотливую улыбку. Мое прошлое... еще живое! Еще дышит. Оно еще существует! Почему ты еще дышишь?! Свинья... пропитанная жижей преступлений.* Мой палач. - Плохой мальчик. Ты что, забыл, что сегодня встречаешься со мной? - улыбаюсь я, когда наконец оказываюсь рядом с двумя темными фигурами. - Ты нечестен. - Ты еще кто такой? - рычит недовольный свидетелем "волк" во все той же белой шкурке - приличном дорогом костюме. - А ты постарел... - торжество, пронзившее мое тело. Морщинистое лицо - такие, как он, действительно быстро теряют красоту. Я лишь улыбаюсь, потянув к себе потерянного юношу и обвив руками его тонкое тело, крепко прижав его к себе. - Постарел... И теперь от тебя несет разложением. Какая жалость... - Да как ты смеешь?! Я легко уклоняюсь от попытки ударить меня. Нет уж, на этот раз я не позволю тебе измываться надо мной. И простая подножка роняет старика на землю, перед этим заставив дряхлое тело удариться о мусорный контейнер. - Там твое место. И мое... тоже. Но мне еще рановато лежать среди этого дерьма. И я, вспомнив все в самых ярких подробностях, в самых жутких картинах, в самых грязных словах, со странным и несвойственным мне чувством мести пинаю бывшего мучителя в живот со всей силы, словно обезумев... Заставив его закашляться и вскрикнуть. И лишь дрожащее тело в моих руках не дает мне окончательно слететь с катушек. Я шлюха. Но становиться убийцей - самое низкое и последнее дело. Это намного хуже и страшнее. Нет... Никогда. - Пойдем отсюда, глупый ребенок. Я хватаю мальчика за ухо и грубо тащу его обратно на свет. - Ай! Что вы делаете! Больно, пустите! - Помолчи! Этот рык заставляет моего спутника затихнуть. Так что я покидаю это место. Уезжаю из этого Ада. Вместе с пропащей душой на заднем сидении своей машины. И еду в отель. - Заходи. Испуганная "птичка" рядом со мной поднимает на меня широко распахнутые глаза. В них начинают появляться паника и слезы, но он слушается, сжав в пальцах свою старую сумку и нырнув вглубь темной комнаты отеля. Я лишь вздыхаю, заходя следом и закрывая за собой двери. - Что теперь будет? - Шлюхи не задают таких вопросов. Шлюхам вообще не следует болтать. Их рот должен быть занят другими вещами. Я скидываю с себя куртку и ловлю паренька за запястье, грубо дергая на себя сройное тело и роняя его на кровать, нависая сверху. Мои руки упираются в матрац по обе стороны от его лица, а колено властно раздвигает длинные ноги моего "последователя", заставляя его лицо исказиться от ужаса. - Пожалуйста, не надо... - Страшно? - Да... - А ты знаешь, что тот человек, который сегодня получил по заслугам, хотел отвести тебя к еще двоим-троим своим товарищам-извергам? И котенок подо мной застывает от шока. Прямо как я в тот день... Так похож на меня, что мне становится так больно... Больно, невыносимо. Хочу убежать. Хочу все вернуть! Почему в тот день рядом со мной никто не появился так же, как я сегодня, почему никто не остановил этих ублюдков, почему не спас меня?.. Почему же... Почему... - Они хотели изнасиловать тебя всей пьяной толпой, пустив по кругу. Тебя бы заставили глотать чужую сперму и ползать на коленях. Вылизывать грязные туфли и отдаваться каждому из них вновь и вновь, пока не насытятся. Они бы шептали тебе на ухо, что ты ничтожество, игрушка, что ты был рожден только для пресмыкания перед такими, как они, и что у тебя нет будущего. Нет и не будет никогда. И продолжали бы иметь твое узкое горло и неопытное тело снова и снова, до крови, до рвоты, а когда бы ты возненавидел сам себя, отвернулся бы от себя, угробил бы себя под их напором, они бы бросили тебя в номере, привязанным к кровати и с вибрирующей игрушкой в твоем теле, спокойненько возвратившись на свою работу или в свои семьи. Тебя бы нашли утром уборщики, высмеяли твое положение, и лишь насладившись твоим позором, освободили бы, позволив уйти. Веселая ночка тебя ждала, верно? Парнишка задыхается от страха, задыхается от потрясения, вжимаясь всем телом в простыни, закрыв ладонью свои губы и с трудом удерживаясь от слез. Совсем молоденький! Закончил ли он школу? Есть ли ему хотя бы двадцать лет? Я медленно выпрямляюсь, садясь на край кровати и оставив мальца в покое, стягивая с себя очки вновь. Не мое дело - знать все это. Но если я смогу изменить хотя бы чью-нибудь судьбу... Хотя бы кого-нибудь избавить от страданий... - Зачем тебе нужны деньги? - Я... хочу играть рок... - Вот как. - У меня есть группа! - почти кричит он, закрывая руками лицо. - Мы хотим продолжать! Мы хотим быть, как GazettE! Я резко дергаюсь, отвернувшись и быстро надев очки, набрасывая волосы на лицо. Черт... Слабость наваливается на меня вновь. Тяжесть греха... невыносима. Если бы он узнал... Обо мне... Он бы выбрал себе других кумиров. - Будешь. Если ты так сильно хочешь этого, что решился на такой шаг... будешь обязательно, потому что не бросишь. Никого из них... Но это не выход. Я достаю из кармана кошелек, раскрывая кожаную книжечку и вытягивая из ее глубин несколько купюр. - Найди хорошую работу. Слышишь меня? Иначе... всю жизнь будешь жалеть о том, что пошел этим путем. Я оставляю деньги на кровати, рядом с будущим музыкантом, и тихо поднимаюсь, подхватив с пола свою куртку и направившись к дверям. - За номер я заплатил, так что можешь переночевать здесь. А с завтрашнего дня начни искать менее ужасные способы достижения своей мечты. Удачи. - Уруха-сан... Ледяная волна тут же накрывает грудь, заставляя дыхание остановиться. И я застываю в дверном проеме, сжимая пальцами ручку дверцы. Все-таки узнал меня... Боже. Зачем я только... - Не важно, почему вы знаете все это! Я все равно хочу быть гитаристом! Таким, как вы!.. Даже если... вы не идеальны. Я не хочу оборачиваться. Потому что слезы из моих глаз уже срываются вниз по щекам, вновь впитываясь в кожу горечью. Горечью за мою жизнь... И виной. Виной за то, что я все-таки разочаровал кого-то. Стыдом, который разрушает изнутри. Но среди этого робким осторожным лучиком вспыхивает чувство благодарности... Именно она. И это лишь добавляет силы слезам, застилающим мир перед моими глазами плотной пеленой. - Не надо... быть таким, как я. Пожалуйста... будь лучше меня. Через десять лет проверю. Дверь за мной закрывается тихо и медленно. Скажи мне, Кою... на самом ли деле у меня не было выхода? Или же у меня просто не было того, кто направил бы меня? - Нет. Я просто... - Глупец. ______________________________________________________ Строка из композиции "The Invisible Wall". The GazettEЧасть Четвертая
28 февраля 2013 г. в 04:03
Фото + песня: http://vk.com/matt_berry?w=wall136866371_4828
Все это уже позади, и теперь вы живете каждый в своем доме. Хотя, Аой-сан жил один с самого своего приезда в Токио.
Reita: Мы были как семья
Ruki: Я не был бездомным учеником средней школы, я был бездомным джей-рокером!
Uruha: Гадость какая!
Жили у друзей?
Aoi: Руки был просто ужасен.
Uruha: В то время мы даже ещё не были группой. Мы не могли купить оборудование, даже гитары. Мы не могли жаловаться на плохой звук. И мы очень много работали чтобы просто купить QY (драмм машинка и синтезатор).
Reita: А я думал это твой был.
Ruki: Но мы многому научились. Оказывается с помощью QY можно очень много сделать.
И так вы записывали свои первые песни.
Aoi: Первые два года, да именно так.
Uruha: Машинка была очень маленькая, так что можно было сводить песни, держа её на руках, и даже при этом спать.
Ruki: Мы использовали QY вплоть до "Gama", да? Но после выпуска "COCKROACH" у нас появилось оборудование. Где-то в это время мы впервые купили компьютеры. О да, и мы, помнится, ещё писали песни в караоке.
Reita: Оу, "Haru ni chirikeri, mi wa kareru de gozaimasu", точно? Мы записали её к нашему первому интервью?
Uruha: Ага, ага. Нам сказали, что ничего не будет, если мы не напишем песню. Мы установили MTR (Multi-track recorder) в караоке.
Reita: А в караоке цена зависит от количества народу, вот. Сначала пошли Руки и Уруха, потом Аой, а я гулял по Shibuya.
Ruki: Тогда какое-то время я просто ненавидел петь перед публикой.
Uruha: И было очень смешно, потому что ты только напевал какую то фигню типа "La"....
Ruki: С тех пор мы впервые говорим об этом, нэ?
Reita: Точно!
Интервью группы для Neo Genesis vol 33 [2009].
Перевод: by DizZy