***
Мирон лениво прислоняется плечом к косяку, наблюдая за Глебом. Тот выглядит до одури мило, потирая ступни одна о другую, широко зевая, сонно морщась, потирая глаза и заправляя прядки волос за уши. В какой-то момент Глеб запрокидывает голову и глубоко вздыхает, выдыхая через рот, а после прикусывая нижнюю губу. Фёдоров усмехается, склоняя голову. — У тебя фетиш наблюдать за мной? — раздражённо бурчит Голубин, выразительно изгибая левую бровь. Не то чтобы он был против, наоборот, такое внимание даже льстило, но он предпочитал быть в курсе, когда находится под пристальным взором этих холодных глаз. — Я не увижу тебя ещё месяца три, — Мирон устало вздыхает и, оттолкнувшись от косяка, подходит к столу и роняет себя на стул. — Так что не вижу повода возмущаться. В конце концов, я не прошу большего. Фёдоров хмурится и переводит взгляд на Голубина, который робко прижался к кухонной тумбе и виновато поджал пальцы на ногах. Порой Мирон порывался удалить все контакты парня, сменить собственные и больше никогда не пересекаться с ним. Но тот факт, что малой заменил ему кислород, был неоспорим. Глеб словно стал Атлантом, что взвалил на свои хрупкие детские плечи душу Фёдорова. Он смотрел на Глеба и видел в нём всё, что у него было. То была не слава, не образ, не его имя и даже не ебучий его центр Вселенной, но человек, который вынуждал его вставать по утрам, улыбаться, чувствовать, дышать, жить. Просто жить, даже если эта жизнь проходила мимо в пустых надеждах бросить всё и приблизить долгожданную встречу. Приблизить тот момент, когда он скажет «я дома»; когда ответом ему будет не звенящая тишина пустой и холодной квартиры; когда из глубины донесётся нетерпеливый вздох, а затем шлепки босых ног по холодному полу; когда ему снова представится возможность утонуть в таких родных омутах глаз, словно поросших болотной тиной; когда он почувствует горячее дыхание на своей коже, когда вечно робкие руки коснутся его шеи, сладкий запах обнимет его, а губы прошепчут «наконец-то». — Эй, — тихо позвал Глеб. Мирон тряхнул головой, часто моргая. — Я все ещё здесь, — прошептал Голубин, нерешительно подходя к Мирону. Малой никогда не поймёт, что это навсегда. Он всегда будет искать подвох там, где его нет, лишая себя самого лучшего чувства: взаимности. — И никуда не уйду. И когда бы ты не вернулся — я всегда буду здесь. Буду ждать тебя. Опустившись на колени, Глеб преданно заглядывает в глаза Фёдорову. И в этом взгляде читался упрёк за украденную жизнь. Посмотри, что ты сделал со мной. Посмотри, как я нуждаюсь в тебе. Ты украл всё, что у меня было. Ты обязан восполнить всё то, чего лишил меня. Ты обязан не дать мне захлебнуться в одиночестве, когда тебя нет рядом. Ты обязан помогать мне жить. — Я всегда буду возвращаться, — тихо отвечает Мирон, осторожно беря до боли родное лицо в ладони и притягивая к себе, чтобы оставить на чужих губах пламя жаркого трепетного поцелуя. Отстранившись, он молча утирает мокрые дорожки слёз с впалых щёк и корит себя за ту боль, что изо дня в день причиняет этому прекрасному ребёнку. Глеб позволяет себе секундную слабость. Эти слёзы — ничто по сравнению с тем, что удерживает возведённая плотина. И в одиноких слезинках звучит лишь немая просьба: помоги мне. Я уже тону. Без тебя мне просто не справиться. — Раньше Ваня шутил над тем, что ты ещё не вырос, — Мирон встаёт и утягивает парня за собой. — Я смеялся над этими шутками. Теперь я не хочу, чтобы ты взрослел. Хочу, чтобы ты всегда был таким открытым и искренним, — Фёдоров грустно улыбается, касаясь губами лба парня. Просто, тепло, по-отечески. Только эти отношения много неправильнее отношений сына с отцом. Но если это человеческая привязанность и страсть, тогда что в ней неправильного? — А вот ты постарайся перестать заставлять меня краснеть, как школьницу, — буркнул Глеб, прикрывая глаза, чтобы навсегда запечатлеть ощущение тёплых губ на своём лице. Мирон отстраняется, чтобы усмехнуться пылающим румянцем щекам парня. Вы, блять, посмотрите, как эта ошибка русского рэпа умеет смущаться. — Ну, — Мирон секунду раздумывал, стоит ли говорить то, из-за чего он может огрести сковородкой по лбу, — ты моя школьница, так что я не против. — Как только мир носит твою жидовскую задницу? — выдохнул Глеб, утирая глаза. — Ты чё жрать будешь? Из еды только пакетик каши и пара яиц, — парень отодвинул от себя мужчину и заглянул в холодильник. — Ещё есть…а нихуя больше нет, — Глеб цокнул языком, качая головой. — Как ты вообще выживаешь без мамки, а? — Мирон возвёл глаза к потолку. — Да Тёмка иногда закидывает дерьма какого-нибудь из KFC, а иногда Фима присылает свою лали и она стряпает что-то, — пожимает плечами Глеб, доставая из холодильника всё, что там было: полупустая бутылка молока и три яйца. Открыв бутылку, парень нерешительно понюхал её содержимое, а потом сразу же закашлялся. — Так, выливай это дерьмо, — он протянул бутылку Мирону, который на расстоянии вытянутой руки отнёс молоко в туалет и смыл его. — Ебать, малой, — Мирон выбросил пластмасску в ведро и покачал головой. — Мне страшно оставлять тебя. — Не ссы, я умею заваривать чай, — Глеб поставил чайник на плиту и бросил на стол пакетик сухой смеси под названием «каша быстрозавариваемая со вкусом клубники». — На двоих поделим. Кстати, ты слушал мой альбом? — Глеб постоянно ненавязчиво пытался выяснить у Мирона его мнение по поводу песен малого. — Я такое дерьмо не слушаю, — беззлобно отозвался Мирон, внимательно изучая состав той хуйни, которую он собирался съесть. — Е, Е, какой-то хуедрол, хуйминная кислота. Ладно, — он тряхнул головой. — Ваня по фану делает радио громче, когда играет «5 минут» или «Дико». Ему доставляет бесить меня. Глеб засмеялся, заправляя волосы за уши. — Бля, — он вздохнул, глядя на Мирона. — Я бы хотел съездить с тобой в тур… — задумчиво протянул парень, а потом одёрнул себя. — Нет, нет, нет! — запричитал он, мотая головой и махая руками, заметив удлинившееся лицо Фёдорова. — Я ничего блять не имею в виду. Забудь, нет, Мирон, — Фёдоров даже не успел ничего вставить в этот сплошной поток слов. — Это возможно, но будет очень геморно, — пробормотал Мирон. Глеб выключил огонь и достал тарелки, высыпая по половинке содержимого пакетика в каждую. Осторожно залив эту адскую смесь кипятком, он накрыл тарелки блюдечком. — Забудь, мне там не место. Они ещё не привыкли ко мне. Мне даже иногда кажется, что Мамай хочет меня отравить, — Глеб небрежно бросил ложки на стол. — Он же сделал тебе пропуск, — Мирон покачал головой, снимая блюдце с тарелки. На него пахнуло химозным запахом клубники. — А это уже достижение. Я ручаюсь тебе за него. Он отгорел. — Хорошо…***
— Слушай, сучка, — зашипел Мамай Глебу на ухо. Он больно схватил его за волосы и стукнул головой о стену. — Ты какого хера притираешься? Какого хуя забыл на нашей территории? Тебе мало своих обдолбанных ушлёпков? Или ты выполняешь роль ручной собачки? Таскаешь хозяину пиво? Или ты у нас элитная шлюха? — мужчина больно упёрся коленом в пах парня. Глеб молча слушал, чтобы не привлекать внимание. Он не хотел, чтобы все увидели эту ссору, ведь тогда он точно не сможет влиться в эту чужую ему семью. Голубин зло втянул носом воздух, а потом жалобно заскулил. На глазах выступили слёзы. Парень зло рыкнул. — Я тебя не трогаю — вот и ты не трогай, — холодно ответил он, сжимая ладошки в кулаки. И хотя внешне он старался выглядеть угрожающим, внутри у него всё трепетало. Тут его задавят. Тут он — боязливая лань на территории изголодавшихся шакалов. Тут он в меньшинстве, а, следовательно, должен прогибаться. — А ты покладистый, — Мамай схватил парня за подбородок и приподнял его лицо. — Не нарывайся. Пока Мирон занят текстами, тебя не должно быть на милю вокруг, усёк? — Усёк, — скрипя зубами, ответил Глеб, шумно сглатывая. И, надо признаться, его опасения были вполне обоснованы…