Ты везде, но не со мной

— Как же давно я тут не был, — задумчиво пробормотал Глеб, расстёгивая парку и осторожно дёргая плечами. — Хорошо, что ничего не меняется… Голубин подождал, пока Мирон поможет ему с ботинками, и прошёл вглубь однушки в центре Питера, позволяя волнам ностальгии захлестнуть себя с головой. На кухне всё так же стояла одинокая табуретка, на столе в вазе лежали зелёные яблоки, накаченные химикатами настолько, что даже спустя пару месяцев оставались гладкими и блестящими, на подоконнике покоилась стопка пыльных дисков, а на полу в углу непонятно зачем стоял огарок свечи. — Если б я был тобой, то я бы с удовольствием возвращался сюда после всяких туров и поездок, — хмуро проворчал Глеб, ведя ладошкой по шершавой стене. — Тут как-то по-особому спокойно, что ли… Мирон слушал парня вполуха, глядя вниз на улицу, прямо на вход в подъезд. Возле парадной тёрся какой-то тип и вертел в руках какую-то бумажку. — Мирон? — позвал Глеб уже очевидно не в первый раз. Он даже пощёлкал пальцами перед лицом мужчины, недовольно морща носик. — Это медбрат, — кинул Фёдоров, отходя от окна. Он глянул на Глеба, несильно сжимая ладонью его плечо. — Может, приляжешь? — Я и так всю дорогу лежал! — недовольно воскликнул парень, всплескивая руками. — Уже отлежал всё, что можно было отлежать, так что завались про прилечь. Фёдоров лишь усмехнулся, пожимая плечами. — Тогда переоденься и руки помой. Когда он сделает тебе укол, я схожу в магаз и куплю что-нибудь пожевать. Я тут не появлялся несколько месяцев, — тут же в домофон позвонили, и Мирон поспешил открыть дверь, укоризненно смотря на парня, который и не думал переодеваться. Глеб нахально фыркнул и показал мужчине средний палец, с размаху прыгая на кровать и закидывая руки за голову. — Нельзя, чтобы он меня засёк, — сказал Мирон. — Позови, как он закончит, — дождавшись кивка, Мирон кивнул в ответ и скрылся в гардеробной, плотно закрывая за собой дверь. Фёдоров не любил эту квартиру. Вернее сказать — ненавидел. Он прекрасно помнил ночи проведённые в агонии и беспокойном бдении, помнил бесконечно долгие недели безразличия и опустошающего холода в душе, когда даже самое счастливое воспоминание не может вернуть тебя к жизни, помнил реки алкоголя и столпы едкого табачного дыма, что сжигал лёгкие. Говорят, что Питер — город мечтаний и полёта чувств. Говорят, что здесь отдыхаешь душой и лечишь себя тягуче сладкой печалью хмурого неба и обжигающей радостью палящего летнего солнца. Для него всё было иначе. Он знал эти насквозь прогнившие улицы, его воротило от их вычурности и напыщенной парадности, для него этот город был персональной клеткой. Здесь к нему тянули руки всадники его собственного апокалипсиса: одиночество, депрессия и собственная слава. Без надобности не хотелось возвращаться. Без надобности он бы не вернулся. Хотя сейчас всё было иначе. Звенящая тишина квартиры не угнетала равнодушный разум, одиночество не стискивало горло. Он больше не был одинок. Очень хотелось бы верить, что никогда и не будет. — Ляг на спину и расслабься, — нерешительно проговорил тощий медбрат, непроизвольно начиная царапать короткими ногтями прыщ на лбу. Глеб недовольно скривился, но ничего не сказал. Он без удовольствия глянул на обкусанные ногти на руках этого крайне неприятного типа. Как бы заразу не занёс какую. Медбрат осторожно достал из чемоданчика ампулу и шприц. — Мне казалось, доза не такая большая, — ну же, Глеб, ты уже большой мальчик. Неужели испугался маленького укольчика? — Так она и небольшая, — медбрат вытер ладони спиртовыми салфетками, отчего Глебу заметно полегчало. Он выдохнул и уставился в потолок. Голубин коротко вздрогнул, когда его предплечья коснулись ледяные руки в силиконовых перчатках. — Сожми и разожми кулак пару раз, — он сделал, как велено, а после сморщился от сильных шлепков по нежному месту внутренней стороны локтя. После игла плавно скользнула под кожу, но почти тут же вынырнула обратно. — Вены глубокие, — оправдался медик, виновато поджал губы. В итоге, с пятого раза лекарство было введено; на местах попыток попасть в вену вздулись пурпурные шишки. Тут же Глеб почувствовал сильную слабость, но списал это на переживания и долгую дорогу. — Всего доброго, — буркнул медбрат, тихо покидая квартиру. — Мирон! — мужчина тут же тряхнул головой и вышел из душной комнаты, вдыхая свежий воздух. — Все вены истыкал, мразь, — проворчал Глеб, устало садясь и стягивая с себя толстовку. — Успокойся, не убил же, — буркнул Фёдоров, подбирая с пола вещи, что Глеб побросал на пол. — Шмотки сам достанешь? Я схожу в магаз. Что-нибудь хочешь? — Тазик притащи, — хриплым голосом попросил Глеб, слизывая капельки пота с верхней губы. — Возможно, буду блевать, но это не точно. Парень откашлялся и тяжело выдохнул, его торс уже блестел от пота, а конечности мелко подрагивали. Было такое чувство, как будто его внутренности затянуло в водоворот. Всё вокруг кружилось, резко стало холодно. — Не стой столбом! Принеси ебучий таз или ведро! — Мирон тряхнул головой и кинулся в ванную. — Сядь! — рыкнул Фёдоров, подпихивая под поясницу парня две подушки, чтобы тот полусидел. — Бля, да не трясись ты так, расслабься, — уже тише попросил он, придерживая ведро рукой. — Отпустило, — наконец выдохнул Глеб, откидываясь на подушки и расслабляясь. — Видимо, с уколами была плохая идея. Мирон лишь фыркнул и поставил ведро у кровати. Он встал, достал с верхней полки махровый плед и швырнул его в парня, кинув своё заботливо-грубое «грей свои кости». — Поесть не надумал? — ещё раз поинтересовался он, обувшись и захватив с тумбы кошелёк. — Купи пельмешей. Ещё один твой кулинарный шедевр мой желудок не переварит. — Да ладно тебе. Вкусные котлеты получились. — Ты умудрился их спалить, хотя внутри они оказались сырые. — Молодец. Ты вогнал меня в комплексы: я не готовил и не буду. Глеб лишь усмехнулся, качая головой и убирая волосы со лба. Он подумывал подстричься, но никак не мог решиться — Мирон будет в бешенстве, это уж точно. Он порой мог часами не спать, перебирая сухие пряди и думая о чём-то своём. Голубиная порой пугало это ненормальное стремление постоянно угождать Мирону. Но, зная причину, парня можно легко понять…