Неотправленные письма.

И снова здравствуй, Гин. Не знаю, лисяра, где тебя нынче носят черти, не понимаю, зачем ты в очередной раз оставил Готей, все, что у тебя здесь было... О том, что ты в очередной раз кинул меня, я уже и заикаться не рискую, я к этому привыкла, как к данности. Все, что осталось у меня по жизни - воспоминания о том, как мы сидели, болтая ногами в речке, как ты обещал мне, что станешь синигами, и я больше никогда не буду знать бед и горестей. Тогда мы были детьми, тогда я плохо представляла, что нас ждет... А теперь мы давно повзрослели, я и сама стала лейтенантом, и, без ложной скромности, могу сказать, что я и без тебя неплохо устроилась, Гин Ичимару. Только выводит из себя одно - мне нахрен ничего без тебя не надо. Устала я, Лисяра... Устала от того, что ты постоянно куда-то пропадаешь, гонишься все дальше и дальше за своими одному тебе известными планами, мыслями, идеями, бредишь местью кому-то иллюзорному, чьего образа я даже не представляю. И хоть бы раз ты соизволил объяснить, что ты в очередной раз решил предпринять, так нет же, все, что доставалось на мою долю - твое негромкое ”Не грусти, Ран-чан”, быстрый, рваный, раздирающий на куски из-за очередной разлуки поцелуй... и твоя костлявая спина в белом хаори с чертовой цифрой ”три”, которая мне до гробовой доски в кошмарах сниться будет. И вот ты снова ушел. Теперь, похоже, навсегда, ведь, заклейменный как предатель, ты себе все пути в Готей навеки закрыл. Если ты и рискнешь вернуться, тебя казнят, и ты знаешь об этом не хуже моего. Жаль, Лисяра... мне всего жаль того, что у нас так и не получилось. За одно могу спасибо сказать - ты научил меня держать лицо всегда и везде, блистать улыбкой, даже если в мыслях навязчивое желание сунуть башку в петлю и прекратить одним махом все свои мучения. Правда, признаюсь тебе вот в чем, Гин Ичимару. С той поры, как ты изволил слинять с Айзеном и слепцом Тосеном, много воды уже утекло, и кое-что в моей жизни изменилось. Да, я тебе вот именно в этом тысяча четыреста пятьдесят первом письме решила признаться - я нашла того, с кем научилась заново дышать, я нашла того, кто сумел вернуть мне желание жить. Я ведь первое время после того, как ты свинтил в свое гребаное Уэко Мундо, хотела лишь одного - напиться до смерти, повеситься, со скалы спрыгнуть... Да без разницы, что, лишь бы поскорее сдохнуть. А Шухейка взял всю меня со всеми моими соплями, пьяными истериками, плачем, больше на вой раненой волчицы похожим... Я не знаю, Гин, что с ним изменилось, почему с ним я внезапно взяла, изменила своей привычке держаться этакой легкомысленной хохотушкой, и показала ему всех тех демонов, что пожирали меня заживо изнутри. Я не знаю. Впрочем, я не знаю, какая дьявольская сила каждый раз когда-то тянула меня в твою койку, когда ты возвращался менос бы его знал откуда?.. Являлся весь такой как данность, мол, принимай, Рангику, радуйся, Рангику, раздвигай ноги, влюбленная дура! Я, признаться, честно, поражаюсь просто нечеловеческой выдержке Шухея. По-моему, он нас с тобой в этом плане переплюнул и обогнал на сто шагов вперед. Да, он никогда не давил из себя высокомерных или нарочито-бодрых улыбочек, он обычно молчалив и сдержан. Но и нытьем своим он никогда в жизни никого не утомлял, даже Ренджи или Кира ни разу и слова от него не слышали о том, что ему паршиво. А это много значит, они ведь его близкие друзья. А теперь представь ещё, что к куче его проблем добавилось ещё и то, что девушка, которую он, как оказалось, любит, (да-да, Гин, чтоб ты знал, меня ЛЮБЯТ, и только с Шухеем я поняла, что это такое!) постоянно плачет по своему бывшему... Так он и это вывез, чтоб ты знал, чёртов любитель пропадать неизвестно где и действовать только в угоду личным интересам, наплевав на остальных! Он переварил, он смог, он практически вылечил меня от тебя... Пусть это тысяча менос его разбери какое письмо, которое я под страхом смерти тебе не отправлю, но знаешь, что меня очень радует? Гин, похоже, это одно из последних писем... Скоро я прекращу, скоро я отдамся новому счастью и буду только иногда вспоминать твою улыбчивую мордаху. Прости за резкость тона, Лисяра. Но, кажется, я почти от тебя излечилась. И за это спасибо Шухейке. Поставив жирную точку в своём преисполненном эмоций письме, Рангику горделиво выпрямилась и закурила, оглядывая с некоей обидой исписанный лист, словно несчастный клочок бумаги ей в жизни насолил примерно столько же, сколько тот, кому адресовано было это послание. Ничего, она уже знала, что сейчас будет. Она докурит, а потом подпалит это письмецо, чтоб горело оно синим пламенем, как все её наивные мечтании о том, что ей удастся обуздать переменчивого, как сам ветер, таинственного и загадочного Гина Ичимару. К чёрту и его, и его белобрысую макушку, в которую она любила дуть, когда он лежал у неё на коленях, перебирая её длинные рыжие локоны... Теперь в макушку она дует Шухею, теперь с её волосами играет он, и, надо сказать, с Хисаги как-то теплее, что ли. Наверное, потому, что он играет с её волосами, а не с её душой, терзает её тело во время их извращённо-изысканных постельных игр, а не измученное болезненными отношениями сердце. Так что пускай воспоминания о Лисе сгорят вместе с этой бумажонкой, а она выйдет из своего домика и направится в редакцию "Вестника Сейрейтея", где неутомимый трудяга Шухей сейчас сто процентов трудится над новым номером. Не найдёт его там - отправится на полигон, скорее всего, он мог сейчас заниматься тренировкой новеньких... Она уже знала, что при встрече с ней молчаливый и сдержанный лейтенант девятого не сдержится от улыбки. А ему так шла улыбка, как-то она оживляла его немного изнурённый вид, преображала его... И да, что бы ни говорили злые языки по Готей 13, несмотря на шрамы, татуировку и странную серую ляпку на лице, Шухей казался рыжеволосой красавчиком. Да чего греха таить, она ведь видела, как молоденькие девушки-рядовые, медсёстры из четвёртого и даже изнеженные аристократки заглядывались на подкачанного брюнета. Задумавшись о том, как же ей с Хисаги повезло, Мацумото откинулась в кресле, и аж подпрыгнула от неожиданности, когда очутилась в крепких мужских объятиях. Таких знакомых, таких неожиданных.... и чёрт, продолжающих оставаться всё такими же желанными. Её обнимал не Хисаги Шухей. Её обнимали костлявые, но сильные руки, и она, даже не поворачиваясь, уже знала, кому эти руки принадлежат. - Гин?.. - выдохнула девушка в пустоту перед собой, затянувшись покрепче. Негромкий смешок стал ей ответом, и спустя мгновение перед Рангику материализовался тот, кому она и царапала тут письмо, которое не рассчитывала отправлять ни при каких обстоятельствах. - Привет, Ран-чан, - а он держался всё так же по хозяйски, вёл себя всё так же, своё появление обставив как данность и даже не соизволив извиниться за всё произошедшее. Он, словно танцующая тень, приблизился к ней, начал её неспешно целовать... Самым поганым для Рангику оказалось как раз то, что ни противиться этому, ни оттолкнуть беглого капитана она не смогла. - Ты уж меня прости, - улыбаясь и скрывая за этой улыбкой болезненность от укола в самое сердце, прошептал Гин, - я немного подсмотрел, пока ты писала... Расстроила ты меня. Я-то пришёл, хотел тебя забрать.... а тут такие подробности. Может, мне и правда лучше уйти и не мешать тебе строить своё счастье? - Проваливал бы ты отсюда, Лисяра, - голубые глаза красавицы сверкнули так, словно она мысленно навешала худощавому блондину целый град пощёчин. Но на поцелуй его девушка ответила, пылко припав к нему и чувствуя, что она снова катится в тот самый чёртов омут, из которого выбираться не хотелось, и в котором она забывала всё на свете. Она ведь уже знала, что пойдёт за Гином хоть в Уэко Мундо, хоть в задницу к меносу, хоть в ад. Да простит её Шухей. А тот не заставил себя ждать, лёгок на помине. Он примчался, взволнованный такой, запыхавшийся, в руке сжимая огромный букет незабудок, в котором было спрятано золотое кольцо. Он хотел сделать Рангику предложение, уже лелеял мечту о том, как она согласится, как будет проходить и торжество, и их дальнейшая совместная жизнь... А теперь Шухей стоял и смотрел на то, как Гин целует Рангику, и чувствовал себя примерно так же, как если бы ему в лицо харкнули. Букет вывалился из рук, прошуршав по полу, коробочка с кольцом выкатилась оттуда, и из-за того, что углы её были закруглены, покатилась по полу, негромко постукивая. Этими звуками и оказались отвлечены Рангику и Гин друг от друга, и теперь, замерев натянутой струной, Гин воззрился на побелевшего лицом Шухея. - Не ссы, лисяра, я тебя не сдам, - чувствуя, как каждое слово ему даётся с невероятным трудом, медленно выдавил из себя Шухей. - Шухейка... прости, - пролепетала Рангику, чувствуя себя просто ужасно. Она ведь понимала, что с её стороны то, что она сейчас делала, было сильнейшим плевком в душу продолжавшему неизвестно каким чудом сдерживать себя Хисаги. - Будь счастлива, Рангику, - отчеканил Шухей, и, не глядя в столь полюбившиеся ему глаза цвета ясного неба в июльский день, круто развернулся на месте и сорвался в шунпо.