К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      После пришедшегося на вечер завтрака Бребенэль привела Нэн в свою нишу, мало чем отличавшуюся от той, в которой ведьма провела день. — Вот, посмотри, — Бребенэль открыла стоящий у стены плетеный короб, — Я надену это платье в следующее Пограничье года. Нэн взглянула и у нее захватило дух. На дне короба лежал сверток, сияющий льдистым, серебряным блеском. Шелк. В деревне только у старостихи да у трактирщицы были шелковые ленты на чепцах. Богачки берегли свои сокровища и вынимали их из сундуков лишь по большим праздникам. — Возьми, разверни, — подбодрила Бребенэль. Нэн казалось кощунственным не то, что дотронуться, а и смотреть на серебристо-лунное чудо. Тогда Бребенэль вынула и развернула сверток сама. В свертке оказалось платье и нечто вроде длинного и широкого платка. В руках Бребенэль ткань струилась и переливалась, как дорожка света на речной воде в полнолуние. Нэн протянула руку и робко коснулась чуда. Ткань оказалась мягкой и невесомой, будто и впрямь была соткана из лунного света. — Это мое платье. — А где же швы? Как оно скроено? Бребенэль рассмеялась. — Оно не сшито и не скроено, а сплетено. Задними ногами, как и положено. Нэн распахнула глаза. — Шутишь? Что ж это за ткачи такие? — Обычные ткачи-шелкопряды. Мохнатые, восемь ног, восемь глаз. Ты думаешь, откуда у нолдорских королей шелк берется? Они его у нас покупают. Нэн слегка осмелела. — А что это? Не то платок, не то шаль… — Это айятэ. Оно есть у каждой замужней леди. Перед свадьбой невеста отдает его жениху и он возвращает его в Круге. Когда рождается ребенок, он спит в айятэ, пока не подрастет. — Вместо колыбели? — Вроде того. Только айятэ можно и носить на себе, и привязывать к ветке. А разве у людей не так? — У людей дети спят в колыбели. — Значит, люди как нолдор — дикие. Тогда ну их, — сказала Бребенэль непонятно, сворачивая платье и укладывая его обратно в короб, — А теперь пойдем, я тебя познакомлю с ткачами. Зимой ткачи спят и если не сделать все сейчас, то придется отложить праздник до весны.       Идти пришлось в самый глухой угол леса. Деревья здесь обросли длинными бородами мха, древние ели чуть не до земли спускали свои лапы с серо-зелеными космами душистых лишайников. Ветви так переплелись над головой, что у корней, где землю покрывал толстый слой опавшей хвои, царили вечные сумерки. И везде здесь между деревьями можно было увидеть толстую как веревка паутину, протянувшуюся во все стороны. — Ой… Но там же… Пауки? “Какими же должны быть пауки, чтобы наплести такую паутину? Человек для них навроде мухи: ам — и нету!” Вместо ответа Бребенэль внимательно оглядела протянувшиеся во всех направлениях нити, а потом ухватила одну из них и принялась нещадно дергать. Потом отпустила и, ухватив Нэн за руку, поспешно отбежала в сторону. — Сейчас спустится. Главное — под самой паутиной не стоять. Хоть глаз и восемь, да все подслеповатые. Пока-то она разберется, еда это, или что еще… Нэн хотела что-то спросить, но не успела, потому что в этот самый момент на то место, где они с Бребенэль только что стояли, растопырив мохнатые лапы стремительно опустилось на паутине нечто; восемь длинных суставчатых лап, округлое брюхо, глянцево-черная с золотистыми полосками шерсть, восемь блестящих выпуклых глаз и размером с добрую свинью. — Это что? Паук?! — Паучиха. Это она ткала мне платье. — Да она настоящая красавица! А можно мне ее погладить? Мы, ведьмы, со всяким зверьем ладим… Бребенэль оценивающе оглядела Нэн и вдруг заулыбалась. — Рискни. Только окликни сначала. Она отзывается на Цисси, потому что ее собственное имя произнести невозможно. У нас нет таких звуков. — Цисси? Огромная паучиха развернулась всем корпусом. Угрожающе взметнулась вверх передние лапы, выдвинулись из пушистых чехлов под глазами острые хелицеры, похожие на пару изогнутых кинжалов, на которых тут же повисли белесые капли яда. Паучиха словно стала в два раза больше. Впрочем, почти сразу лапы были опущены и кинжалы хелицер втянулись обратно в пушистые ножны. Нэн внимательно разглядывали восемь блестящих, бездонно-черных глаз. — Не еда, — неожиданно заявила паучиха. Ее голос походил на тоненький скрипучий свист, совершенно неожиданный для такого большого и грузного тела, но понять ее было вполне можно. — К восходу луны мальчишки тебе кабана пригонят, — пообещала Бребенэль. — Ой, а ты еще и разговаривать умеешь?! — поразилась Нэн. Паучиха посмотрела на нее как на муху. — Я разумна. Все разумные существа обладают речью, разве тебе неизвестно? — Известно, — смущенно пролепетала Нэн. — А можно тебя погладить? — Галвэн жила среди людей, — пояснила Бребенэль. — Но она из наших. Наш лауме берет ее в жены. — Это ее извиняет, — проворчала Цисси. — С точки зрения пауков люди разумом не обладают, — ехидно сообщила Бребенэль. — Приходят без спроса, шумят, паутину портят, машут острыми предметами. А неразумных существ принято есть. Нэн осторожно коснулась черной глянцевой шерсти. — Мягкая, пушистая. Ой, и коготки на лапках! — Только на передних, — заявила паучиха. — А посмотри, что у меня на задних! — Гребеночки! Вроде ткацких гребешков. — Именно. Ими я и тку. — Собственно, ради этого мы с Галвэн сюда и пришли. Галвэн нужно платье. Вроде того, что ты делала для меня. У нее свадьба через шестиночье. — Свадьба — это хорошо. Пусть преподнесенная тебе добыча будет велика и вкусна. — пожелала Цисси. — О чем это она? — недоумевающе спросила ведьма. Эльфийка хихикнула. — Видишь ли, паучиха может и съесть неудачливого жениха, если он взойдет на брачное ложе без вкусного угощения. У пауков, при всей их разумности, весьма своеобразные представления о любви. Нэн в красках вообразила Одина, водружающего на постель огромное блюдо с жареным поросенком, и едва удержалась от смеха. “Что ей ответить? Гномам надо говорить “Да удлинится бесконечно твоя борода”, птице — “Да примет тебя в конце пути родное гнездо”, а что сказать пауку? О, кажется придумала!” — И да не останутся без добычи твои сети! — Как приятно встретить разумное и вежливое существо, пусть у тебя только два глаза, четыре лапы, совсем нет шерсти и хелицер, и ты не ткешь паутину. Позволь мне посмотреть, как плести для тебя платье. “У нее дар обращения с пауками”, — побежала по лесу неслышимая весть. — “Находка для Леса, хоть и человек”. Создание платья продолжалось почти до рассвета. Цисси всячески вертела Нэн мохнатыми лапами, совсем как обычный паук, закатывающий в паутину про запас пойманную муху. — Сложное плетение. Повернись-ка. Хм. А вот эти две выпуклости пониже шеи обтягивать или скрывать? Как у вас принято?