К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      Восточный берег открывал перед Нэн новый, неведомый мир. Один водил ее по лесу и показывал, где растет клюква, где собрать последний перед снегом терн, где больше всего диких яблок, рябины и бузины, а где можно найти поздние грибы, но не это было главным. Он стал ее проводником среди неведомых дотоле тайн мироздания, о которых она до того даже не догадывалась. Словно ощупью жила, а теперь начала прозревать. Тот, кто заступился за нее на торжище, теперь вел ее за собой в свой мир, невероятно огромный мир знаний, где богам не было места и путь этот был без возврата. “До чего же приятный сон! — думала рыжая ведьма. — “Не хочу просыпаться”.       Костры Пограничья года вспыхнули, стоило солнцу скрыться за краем мира. И тут же, словно костры послужили для него сигналом, с темнеющего ясного неба начал тихо падать снег, будто звезды вдруг решили покинуть свои извечные места и спуститься на землю. Инея, низкорослого и косматого лесного конька, Ломион все-таки задействовал. Вплетя ему в гриву разноцветные ленты, он усадил рыжую ведьму в седло и, взяв коня под уздцы, торжественно вывел его к костру, где уже собрались родичи, многочисленные приятели и просто знакомые. Цисси, сейчас крепко спавшая в коконе из теплой паутины, надежно укрытом от снега и зимних холодов в глубине норы между скал и древесных корней, постаралась на славу. Платье, облегавшее тонкую фигурку Нэн, переливалось оттенками лунной радуги и казалось светящимся. На распущенные, сияющие в свете костра словно пламя свечи на сквозняке волосы ведьмы падали снежные звезды и это была уже не всем знакомая деревенская ведьма, но удивительной красоты порождение снега и ночи Пограничья года, когда может случиться все, что угодно. Эльф помог ей сойти с седла, и торжественно соединил руки оборотня и ведьмы. — Теперь Галвэн и Один принадлежат друг другу. — Перед Лесом и людьми — моя! — повторил свою клятву Один. — Лес слышал, — произнесла ответную часть клятвы рыжая ведьма. — Живите в радости. — произнес Ломион заключительную фразу, — Да будет так. Тут Один метко испортил всю пафосность момента: — Надо же, брал деревенскую замарашку, а получил лесную королеву. Не слишком ли много для отставного солдата?       Ломион расседлал обиженного конька, скормив ему в утешение кусок кленового сахара. Вмиг схрупав угощение, конь белым вихрем умчался в темноту леса, не дожидаясь, пока взбалмошный хозяин придумает чего-нибудь еще. — Ну как тебе белый “мерседес” с разноцветными ленточками? — невозмутимо поинтересовался эльф. — По-моему, похоже вышло. Я старался. — Какая же ты все-таки зараза неисправимая! — С кем поведешься, друг мой, с кем поведешься… — А что мы теперь будем делать? — робко спросила Нэн. — Петь, пить, танцевать. У нас целая ночь впереди! Драк не будет. Даже не проси. Словно в ответ, песня зародилась в глубине леса. Поначалу едва слышная, словно шелест пламени в кострах, она становилась все полнозвучнее, поднимаясь сквозь сплетения ветвей к темному звездному небу с бегущими по нему рваными облаками. Лес встречал Пограничье года. Со стволов, с ветвей, с выворотней, задравших к небу щиты корней и земли скалились, пялясь светящимися глазами, жуткие маски. — У нас тоже делают Тыквоголового Джека, — заметила Нэн. — Не знала, что и у эльфов этот обычай в ходу. — Вообще-то это люди переняли его у нас и, как всегда, все извратили. Свечи прогорят, а тыквы съедят звери и птицы. Похоже, в песне все же была магия. Махнув рукой на все, Нэн шагнула в круг других дев и понеслась в танце вместе с ними, повинуясь лесной музыке. Сейчас она действительно чувствовала себя порождением этого леса, ночи, снега, звездного неба и песни. Это был ее праздник, праздник, которого она не ждала, но который сам нашел ее. Улучив момент, Ломион украдкой заглянул в душу ведьмы. Огонь, уютный, как пламя очага. И — тень зверя под человеческим обличьем. Незримая для других, в душе рыжей ведьмы резвилась медведица. “Вот он, истинный ответный Дар, — подумал провидец, прерывая видение. — Она сняла цепь с его души и он подарил ей Тень зверя. Вот она, та магия, которая до поры не проявляла себя ”.       Ночь, пройдя над равнинами и горами земли, уходила в сторону океана. Постепенно гасли костры. Небо на краю мира начинало тихо светлеть в ожидании появления солнца, постепенно растворяя в себе побледневшие искры звезд. Солнце, вставая, говорило Лесу: “Замри!”. Существа ночи разбредались по домам, уступая место любителям дня. Один отвел Нэн во временный дом, какие были у каждого клана. Туда отселяли выросшую молодежь, еще не обзаведшуюся собственными семьями, там селили неожиданно свалившееся на голову пополнение из северных и западных земель, туда же женщины выгоняли своих мужчин, когда на свет должно было появиться дитя. Такой же зимний дом, как и все остальные, служивший ему жилищем с момента окончания поражения в правах. Тот же общий зал, те же ниши и уже кем-то разожженный очаг. — Тут мы и будем жить, пока не отстроимся. Выбирай любую нишу. — Они все одинаковые. Выбирай ты. Один подхватил ее на руки и отнес в ближайшую, куда являлся ночевать. За спиной сомкнулись заменявшие дверь тяжелые занавеси. — Слышь, рыжая... А ты везде рыжая? — Чего, проверить охота? — в тон ответила Нэн. — До смерти охота. Все запреты рухнули. Ведьма стянула платье и распущенные, струящиеся волосы окутали ее огненным плащом. — Вот она я, вся тут. Любуйся.       Сон отступал неспешно, словно вода после весеннего паводка, оставляя рыжую ведьму на берегу реальности. Ниша была затоплена теплым янтарным светом — солнце, пройдя свой извечный длинный путь, собиралось в очередной раз покинуть небо. Глядя на балки потолка, в вечернем свете казавшиеся медовыми, Нэн думала, что ради этого ей совершенно не жалко расстаться с колдовской силой, пусть даже эта сила и была всем, что у нее есть. Она привычно “проглядела” себя от макушки до пяток — цела ли, и с удивлением обнаружила, что сила никуда не делась. Даже вроде бы еще больше стала. И это был не сон. После ночных плясок у костра Пограничья года ныли ноги, и это было приятно. “А это еще что такое?” — Нэн прислушалась к себе. Так и есть. В собственном теле она была уже не одна. Ведьмы такие вещи чуют сразу. Пограничье года стало пограничьем жизни. “Если дочь родится похожей на него, хорошо получится. Красавицей вырастет”. Нэн попробовала шевельнуться и убедилась, что сделать это не так-то просто — обнимавшая ее рука тут же обхватила ведьму еще плотнее. Хватка действительно была медвежьей. Нэн осторожно высвободила одну руку и принялась изучать, что же ей досталось. Пальцы находили многочисленные следы огня, натыкались на узкие ровные следы ножевых отметин… А это еще что? Нэн еще раз провела по жестковатым краям. Звезда, раскинувшая пять лучей. Словно кто-то нарочно вырезал ее на коже, оставив след навсегда. “Откуда это? Как клеймо, но клеймо таким не бывает. Моргот клеймит души, а не тела. Остальное понятно. Воевал, не в кабаках отсиживался”. Зарывшись лицом в густые волосы мужа, пахнущие полынью и дымом и накрыв ладонью звезду на его спине, она наслаждалась непривычным пока ощущением тепла, покоя и безопасности и, заглянув в суть, увидела как дремлет огромный, косматый, донельзя довольный зверь, нашедший-таки свое счастье. “Время — мед, застывший в сотах…” — думала ведьма. Но странное клеймо в виде звезды не давало рыжей ведьме покоя. Откуда он пришел, воин, так не похожий на людей, что она знала? Cупруг наотрез отказывался говорить о своем прошлом. Поняв, что напрямую ничего не добьется, Нэн решила посоветоваться с Бребенэль. — Ну, это дело поправимое, — махнула рукой лесная дева, выслушав подругу, — Ломиона спрашивать не будем, он с Одином заодно. Спросим моего отца. Вы, лауме, закрываете свои мысли, как и мы, но, как и люди, во сне открыты.       Моркелеб и его супруга объяснили Нэн, что сны можно открывать слой за слоем, словно покрывала. Обычно эльфы считали это крайне предосудительным, делая исключение лишь для тех, кто принадлежал друг другу. И ведьма, улучая моменты, стала погружаться в тени былых надежд чужой жизни, обходя жуткие белые омуты, про которые Моркелеб говорил, что к ним нельзя даже приближаться. Перед ее мысленным взором разворачивались странные картины чужого, непонятного мира.       Мягкая, открытая всем ветрам, исчерченная дорогами равнина, то серо-зеленая, с низко плывущим над ней солнцем, то заснеженная, с безумным танцем звезд и радужных сполохов в небе.       Города, похожие на горы, улицы, запруженные толпами людей в странных одеждах и непонятными тварями с сияющими глазами. И чем больше листала Нэн обрывки чужого прошлого, тем больше возникало вопросов, и тем страннее казался ей мир, из которого явился ее супруг.       Темнота и огромное окно в еще более необычный мир, где люди и другие существа, приручившие железных птиц, могли летать среди звезд и множества миров, минуя беззвездное ничто. Рядом друзья. Тоже смотрят в окно, в котором виден другой мир.        Вода до края мира, с плывущими по ней льдинами. Хэлкар?       Строй мальчишек в одинаковой одежде перед алым знаменем. Ощущение щенячьего восторга.       Сияющие великолепием покои дворца, много людей в странных, но, несомненно, богатых одеждах. Неприятных людей, говорящих не то, что думают. Какой-то гадкий тип с сизым носом, чем-то похожий на деревенского сапожника. Враг, захвативший родную страну. Человека, похожего на деревенского сапожника, нужно убить. Эмоций не было. Убить, как убирают заразную падаль, чтобы освободить страну, которой дал клятву верности. Быстрый взгляд в сторону и ответный, спокойный и расчетливый взгляд друга, чьи коротко стриженные волосы были светлыми, как выгоревшая на жарком летнем солнце солома.       Недостроенный богатый каменный дом и толпа похожих на вастаков людей, и исходящая от них трусость с угодливостью пополам. Появляется важный старый воин. Наверняка не ниже тысячника. Вастаки жалуются. Незнакомое слово, ставшее именем: “Бронеход!”       Старуха с испитым лицом, продающая нечто, похожее на лютню. Ведьма открыла глаза и поглядела на спящего супруга. Старуха запрашивала значительно меньше истинной цены, а Один не разубеждал ее в этом — той суммы, что стоил инструмент на самом деле, у него не было и быть не могло. Но разве он еще и менестрель? Дома он никогда не упоминал о музыке…       Зал трактира. Очень странного, но ничем, кроме трактира, это быть не могло. Незнакомая, навязчивая музыка и много отвратительных и странных существ, однако, не вызывающих страха. И запахов никаких нет, словно и трактир, и все, кто в нем находится, не настоящие. И кто-то, хорошо знакомый Одину, пришел в это странное и гадкое место за кораблем — самым быстрым, что когда-либо плавал между мирами...       Но, все же, что это был за мир, мир странных существ и странных обычаев? Комната с голыми стенами. Несколько кроватей, открытое окно и перекинутая через подоконник веревка, привязанная к какой-то ребристой железной балке возле пола. За окном — глубокая ночь, видна ущербная луна и несколько звезд, а в комнате несколько младших дружинников, почти детей, спорящих о звездах, о людях, летающих меж звезд на звездных кораблях и о битвах, кипящих в черной межзвездной пустоте. Нэн понимала, что ее супруг и был когда-то одним из этих младших дружинников. Межзвездные битвы — их будущее? Что могли означать тянущиеся к облакам странные деревья, похожие на гигантские метелки для сметания пыли с потолочных балок? Налетавший порывами жаркий ветер заставлял деревья раскачиваться и казалось, будто они кланяются кому-то. В воздухе висел странный запах — вроде бы, пахло какими-то незнакомыми цветами, но к аромату цветов примешивалось что-то соленое. Что это за место? Где могут расти такие деревья? На столе лежала широкая доска, раскрашенная в черную и белую клетку. Расставленные на ней фигурки тоже были черными и белыми. Ведьма понимала, что это какая-то игра, но суть от нее упорно ускользала. В деревне, да и по всему Эстоладу, знали только принесенную вастаками игру в кости.       И старый вождь, в бороде которого вполне могли бы жить пчелы, спрашивающий, согласны ли ее супруг и его друг служить идее, которая , возможно, обернется миражом? Делу, результатов которого они могли и не увидеть, как не увидели их старый вождь и его соратники? — Да, командир, — ответил старому вождю Один, — Родина и свобода. — Да, — сказал вслед за ним его друг, чьи волосы были светлыми, словно выгоревшая на солнце солома, — Идея и небо. — Хороший девиз, — одобрил старый вождь. — Хулио, — обратился он к кому-то, невидимому ведьме, — распорядись, чтобы подготовили Цессну, и полетай с ним над океаном. Глаза приятеля сияют, словно ему предложили отправиться в Благословенный край. — Я хорошо летаю. Только часов пока маловато. Цессна — это чье-то имя? Вроде паучихи Цисси? Так зовут существо, умеющее летать? В восприятии мужа — что-то большое и крылатое. Там приручили драконов?       Небо. Горячее летнее небо с плывущими по нему облаками. Пение ветра в кронах сосен, запах примятой травы, дыма и земляники. И она сама — рядом. Покой. Как странно видеть себя чужими глазами… В руках инструмент, напоминающий лютню. Привычное ощущение струн под пальцами. И музыка, способная изменить мир...