К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      Парни проводили ее до дверей ведьминого дома. Он не выглядел заброшенным, несмотря на занесенный снегом порог. Кто-то здесь явно бывал. Тим сунулся в сарай. — Гляди-ка, у ведьмы и дрова имеются, и хворост припасен. Возьмем маленько. Не замерзать же тут ночью. Потом вернем, что сожгли. У старосты со двора сопрем. Пошарив в сарае, компания нашла и запас свечей. — А свечи я в трактире сопру, — вызвался Дасти. — У ведьмы каждая свечка на счету, а Лысый Том не обеднеет. — И я у младших богов свечей позаимствую, — поддержал ученик дайна.— Им не надо.       Когда растопили очаг и зажгли свечи, в ведьмином жилище сделалось даже уютно. Еды в доме не было. Да Берта и не взяла бы ничего без спроса. Так что принесенная с собой краюшка черствого хлеба пришлась как нельзя кстати. Когда за приятелями закрылась дверь и затих скрип снега под их ногами, Берта пододвинула к очагу лавку и устроилась ночевать, завернувшись в найденный тут же старый, потертый, местами украшенный дырками плед. Дрова в очаге шипели, словно неразборчиво бормотали что-то. Ветер скреб по стенам колючими ветками и шуршал тростником на крыше. Что-то тихонько скрипело и потрескивало в стенах. Пахло старым деревом и сушеными травами. Пригревшись, Берта начинала дремать. Поначалу ее заставлял вздрагивать каждый шорох — не идет ли кто? Но потом тихие, едва слышные звуки, которыми был наполнен старый дом, перестали пугать и Берта сама не заметила, как заснула.       Разбудили ее чьи-то шаги и холод, тянувший от открытой двери. — А это еще что за явление Христа народу?! Слова непонятные, но голос веселый, без угрозы. Берта проснулась окончательно, проморгалась, села и, ойкнув, тут же снова нырнула с головой под плед. На пороге стоял одноглазый наемник в компании эльфов. — Маринка?! — продолжал одноглазый, бесцеремонно вытряхивая девчонку из пледа. — Кой лях тебя сюда занесло? А, черт, обознался. — Он отпустил Берту и перешел на человеческий язык. — Ты… Кто? Зачем здесь? — говорил он медленно, словно человеческий язык был для него чужим. Берта на всякий случай захныкала. — Не гоните меня, господин воин! Не воровка я! Ничего я у Нэн не украла, крошки чужой не взяла! Только переночевать зашла. Берта я, Берта Балдтомсон из “Старого загона”, Лысого Тома раба. — Берта, значит. А зачем явилась? — Переночевать. От старой ведьмы прячусь. В трактире у нас черная ведьма завелась. А Тим сказал — она меня сожрет. — От дура-то! С чего ей тебя жрать? — Постой, — вмешался один из эльфов. — Дай сам погляжу. Он подошел к дрожащей Берте и накрыл ее ладошку своей узкой прохладной рукой. Девчонке сразу расхотелось бояться. — Она очень напугана. Странное существо. В любом случае отдавать ее черной ведьме не следует. — Кой лях? — проворчал Один и прибавил, переходя на синдарин. — Мы в дела людей не лезем. Дозорные подняли его на смех. — Знаем мы, как ты, например, не лезешь в дела людей! Жену-то откуда привел? Берта сообразила, что прямо сейчас ее не прогонят, хотя говорили эльфы на своем языке и она не поняла ни слова. — Господин наемник, а дозвольте узнать, вас к нам лорды наместником прислали? Один только усмехнулся. — Нет. Я сам себе лорд. Местная власть мне и не нужна, и неинтересна. — А дозвольте узнать, вы, не в обиду будь сказано… того, на ведьме нашей женились? — Была ваша, стала моя, — ухмыльнулся наемник. — Женились, стало быть, — разочарованно вздохнула Берта. — Опять мне не свезло. — Тьфу ты, черт, вторая Маринка! — буркнул Один по-русски и тут же пожалел о своих словах, потому что девчонка продолжала: — Силы она, стал-быть, лишилась, раз удачу отдала. Опять, говорю, не свезло мне. Хотела в ученицы к ней напроситься. А чему ж она научит, раз силы лишилась? Шипящее фырканье эльфов заставило Берту замолчать. Она робко оглянулась — они что, рассердились на нее? И только приглядевшись, Берта поняла, что то, что она приняла за злость, было самым неподдельным, искренним весельем. Что могло их так развеселить? — Не лишилась она силы. Даже наоборот. У Берты отвисла челюсть. — Так же не бывает! Ведьма удачу отдает и силы лишается. Вся сила уходит к новой ведьме. А куда вы дели Нэн? Дом-то стоит закрытый, мы думали, вы ее к лордам повезли… Эльфы один за другим исчезли, словно растворившись в воздухе. Только со двора доносился их смех, похожий на шипение и фырканье рассерженной кошки. — Не к лордам, а в Лес. Я там живу. — А она вернется? — Вернется, когда новый дом для нее построю. Берта подумала. — Не говорите никому, добрый сэр, что вы не наместник. Наместника уважать будут. А того лучше — скажите, что старшие лорды вас прислали. Младших-то у нас после Злоязыкого в грош не ставят. А старших боятся. — Зачем мне врать? — Оно и видно, сэр, что вы не местный. Изведут наши ведьму-то, коль узнают, что нет ей защиты. А один вы со всей деревней не справитесь, будь вы хоть какой рыцарь. И еще вот чего я скажу, сэр, нельзя деревне без ведьмы. Одна ведьма ушла — уже другая на ее место метит. Черная вастачья ведьма. А с черной мы все наплачемся. — Так она еще и вастачка?! Тьфу ты, холера ясна! Из сказанного Берта поняла только, что одноглазый вастаков не любит. Сильно не любит, и, похоже, ему есть за что. — Серая ведьма — слабая ведьма, сэр, — пояснила она, — Черная — сильная. Вастаки, сэр, только рады будут, коль она нашу деревню к рукам приберет. Да и богатеи мигом за сильного горой встанут. Тогда все под Морготову руку пойдем. Все плешивыми гоблинами станем. И рыжие лорды ничего не сделают. — А что за рыжие лорды? — Да феаноринги, сэр. Младшие, которые двойняшки! Их Злоязыкий в том году так отчихвостил — пух-перья летели! Теперь даже самый последний дворовый мальчишка про них похабные истории рассказывает. И Берта, нимало не смущаясь, поведала одноглазому байку про Тингола и посольство семерых феанорингов. — Чудное отражение. И тут эта байка ходит, — подумал Один вслух. — Какие у нас в деревне отражения? Только в луже или в ведре, — вконец осмелела Берта. — А байки эти Злоязыкий в трактире рассказывал. До него их тут не слыхивали. Мне сказка про замужество Лутиэн понравилась, — Берта хихикнула. — Дескать, за кого ее замуж выдавать, она ж всем тетка! Вот и отдали за человека, чтоб старой девой не осталась. — Таких совпадений не бывает… что за Злоязыкий? — Да, с вашего позволения, сэр, дурак дураком, — отмахнулась Берта.— Его эльфы старосте на прошлогодней весенней ярмарке всучили, а староста трактирщику перепродал за жбан пива. Дурак, как есть дурак. По-нашему не понимал, пока хозяин его пинками да затрещинами людскому языку не выучил. — Придется мне пощупать того старосту за яй… кхм, за жабры. Да и приятелей своих лесных порасспрошу, кого они там к людям спровадили полтора года назад. А что еще Злоязыкий рассказывал? — Ой, да много, я уж всего-то и не упомню! Последняя байка уж больно смешная была, только не все понятно. — Берта нахмурилась, припоминая. — А вот феаноринги, серия “А”, берете одного — второго получаете в подарок! Тут расхохотался Один. — Однозначно кто-то из наших наследил. Это уже не совпадение. — А еще он обещал про Вайрэ и бледную моль рассказать, но пропал. — Про ту моль я и сам знаю. — А расскажииите, сэр! — Берта, окончательно потеряв всякий страх, выжидательно уставилась на одноглазого. “Эй, напарничек, ты чего там застрял? Что у вас там за веселье?” “Ты не поверишь. В здешнем трактире обитает почти точная копия Мышки. Только побойчее будет. Но информацию выбалтывает точно так же — по километру в минуту”. “Я хочу это видеть!” “Ты лучше к Лассэлину присмотрись. Сдается мне, это будущий Видящий. Возьми да и выучи”. “Хм? Выявить могу, а учеников брать еще не положено. Пускай Эльворн с ним возится”. Один подбросил дров в очаг. — До рассвета еще далеко. Есть хочешь, мелочь пузатая? — Я всегда есть хочу, — она ощетинилась. — А взамен чего надо? Один потрепал Берту по белобрысой макушке. Девчонка сжалась, втянув голову в плечи — не схватит ли за косу, не завалит ли на лавку, и уже приготовилась дорого продать свою честь. Наместник только вздохнул. — Да ничего мне от тебя не надо, желторотая. Солдат ребенка не обидит. Что ты, что кошка бездомная — все едино, приласкаю да накормлю. От миски похлебки в хозяйстве не убудет, а малявке радость. “Я взрослая! — мысленно огрызнулась Берта, — Мне уже пятнадцать зим есть! В округе половина одногодок просватана, у кого приданое есть, а я бесприданница, потому и не нужна никому”.       Одноглазый, похоже, прекрасно знал, где у Нэн что лежит. Он достал котелок, зачерпнул в него воды из стоявшей в углу бочки и подвесил над огнем. “Дежавю какое-то. Всего пару шестиночий назад сидел здесь с Нэн и кормил ее тем же пеммиканом. Чудная соплюха. Будто родня какая дальняя в гости нагрянула ”. Соплюха между тем совершенно успокоилась. — А про моль расскажете? — Ладно уж, слушай. Вайрэ ткет ковры, на которых изображает все, что было когда-то. А Моргот, чтобы досадить Вайрэ, создал моль. Ткет Вайрэ свои ковры, а моль ест их да ест. Тогда Йаванна, чтобы подружке помочь, создала синиц, чтобы они ели моль. Синицы стали есть моль и дергать нитки из ковров, чтобы вить из них себе гнезда. Вот почему в истории Арды такое количество дыр — что моль не проела, то птички продырявили. Берта, хохоча, восторженно захлопала в ладоши. — Сегодня же парням расскажу! Тиму понравится.       Отведав эльфийской похлебки, Берта почти замурлыкала от сытости и удовольствия. — А у вас еще есть? — нахально спросила она. — Я бы с парнями поделилась. Они меня тоже не раз кормили задаром. Не то что всякие там. Краюхой черствой угостят и тут же лапать норовят. — Что ж у вас за порядки такие, коль голодные девки продаются за миску супа? — Я не продаюсь! — с хлюпаньем втянув в себя остаток похлебки, гордо заявила Берта. — Это другие разные — те и за нитку стеклянных бус с кем угодно пойдут, а я не такая. Толстушка Мэг, трактирщица, так и говорит — красивая ты девка, жаль, не выйдет из тебя путной шлюхи. Если б вы, сэр, ко мне под юбку полезли, я бы ни за что не далась, вот! С голоду помирать буду — а не продамся. Сбегу и Мо меня прокормит. Он хоть и свинья, а получше иного человека будет. Корешков и грибов везде хватает, а Мо их умеет искать. И от мужиков защитить может. Как тринадцать зим стукнуло — так и начали, грязные свиньи, не в обиду Мо будь сказано, виться, как мухи вокруг меда. А Гэс-балбес, сынок Лысого Тома, хозяина моего — тот хуже всех. Ни одной девки не пропускает, хозяин уж и не знает, на ком его женить. По всем окрестным деревням дурная слава вперед него бежит. Был Злоязыкий — еще можно было дурака-сыночка пристроить. Гулящий муж, конечно, дрянь, но умная женушка рассудит так, что процветающий трактир — партия хорошая. Делами жена заправлять будет, а муж — пусть себе гуляет, пока шею не свернет. А как Злоязыкий пропал — дела тут же пошли скверно. Теперь Гэсу разве что в Бретиле невесту искать надо, там про него еще не знают. Будь моя воля — всех бы гуляк и выпивох в поганые грибы превратила, а Гэса-балбеса первым! Чтоб у него там все отсохло и узлом завязалось! “Натерпелась девка. Нет, это не Мышка, для которой самая большая трагедия — измена плюшевого мишки. Единственный раз получила по носу, причем за дело, и громко страдала аж три месяца. Берта другая. Она слезы лить не будет, а пойдет убивать. И ни гуманизм, ни толерантность ей не указ. Она и слов-то таких не знает. Учить ее надо. Как меня самого учили”.       Пугаясь собственной храбрости, Берта сложила пальцы решеткой, зажмурила один глаз, как показывала старая ведьма, и посмотрела на Одина. Когда она вот так смотрела на людей в трактире, они продолжали видеться людьми, а истинная суть проступала из них как сыворотка на тряпице, когда отжимают творог. Сейчас все оказалось иначе. Человек исчез вовсе. На его месте вольготно расположился громадный медведь, с интересом наблюдавший за Бертой, словно та была пчелой, несущей в улей добрую каплю меда. Но при этом в глубине сути горел огонь, уютное пламя костра, словно косматый лесной зверь был человеком… — Ух ты! Выходит, не соврал Камлост-то. Медведь вы, господин наемник. Самый настоящий медведь. — Тоже мне открытие. А то я без тебя не знаю, — добродушно проворчал Один. — А вы можете эльфов обратно позвать? Страсть как охота эльфа вблизи рассмотреть! Я их только на ярмарке видала, да и то близко не подходила. “Любопытна, как синица”. — Думаю, они тоже не откажутся тебя поразглядывать. — Чего им на меня смотреть. Что они — людей не видали? — Ты не поверишь, но многие действительно не видали. Дозорные явились со двора, и в комнатке опять стало тесно. Берта выбрала ближайшего и сложила пальцы решеткой. — Огонь! Да яркий какой! Эльфа вообще не видно — только огонь. А у этого — метель, снежный вихрь! А вон у того — родник! Странно… люди совсем по-другому видятся. Они все-таки остаются людьми. А вы изнутри на себя не похожи. — Так и должно быть, — пожал плечами эльф, — Мы же не люди. У людей суть принимает образ формы, а у нас суть такова, какова она есть. Чему тут удивляться? Кстати, зачем ты смотришь сквозь пальцы? Это никак не помогает увидеть истинную суть вещей и привлекает лишнее внимание. Попробуй смотреть глазами. Представь себе, что тело — это одежда. Ты ее снимаешь и что видишь? — Огонь… Какой-то непонятный огонь, слишком яркий для очага. И трепещет… На ветру трепещет. — Это и есть моя суть. То, что заморские лорды зовут “пламенем Амана”. — А вы что, добрый сэр, из-за Моря?! — ахнула Берта. — Оттуда, где пыль на дорогах сверкает, листва никогда не опадает, а урожай снимают четыре раза в год? Там, наверное, было хорошо? — Не очень. И вообще все это было давно. Теперь я лайквэндо. Ночь пролетела как одно мгновение. Столько всего интересного оказалось! И ни капельки не страшно. — Так можно, я тут ночевать буду, покуда старая карга из деревни не уберется? — Если обещаешь, что в доме будет порядок, оставайся. — Обещаю-обещаю!       Лампы в простенках, источавшие аромат сосновой смолы, освещали главный зал теплым трепетным светом. Нэн на Совете Видящих была впервые, уговорив Ломиона проводить ее в соседнюю долину, пока супруга не было дома. Она искала кого-то, кто мог бы объяснить странные видения чужого мира, не без оснований полагая, что Ломион сам много чего не знал. И вот, сейчас она была на совете тех, кто воочию видел Древнейшие Дни. Ломион считал, что без ее появления на Совете вполне можно было бы и обойтись, только ссориться с Нэн не хотелось. Тихая с виду, на своем рыжая ведьма настоять умела не хуже любой лесной девы.       Нэн же внимательно разглядывала двух незнакомых леди, к которым все собравшиеся обращались почтительно, даже Эльворн и Моркелеб, бывшие на этом берегу далеко не самыми последними. Матери матерей, о которых люди слышали совсем мало, и еще меньше было тех, кому довелось видеть лесных владычиц. Строгая, безупречная красота, сродни красоте заморских богов, какими их изображали храмовые богомазы. Захотят ли ее выслушать? Ее выслушали. И то, что она услышала в ответ, заставило ее почувствовать себя так, словно предстояло прыгнуть в ледяную зимнюю воду. — Он совсем не тот, кем видится, — заговорила леди в малахитово-зеленом платье, чья коса свернулась золотой змеей, — Твой избранник не потерявший все воин, ищущий покоя. Он вождь. Он тот, кто должен был стать властелином мира — или погибнуть. Там, откуда увел его Ломион. Ему не хватило полшага. Теперь вы будете возрождать из пепла свой народ. Он и ты. — Это так, — поддержала ее темноглазая леди в платье темно-сливовых тонов и айятэ цвета молодой весенней листвы, — Смерть или слава. Но не покой. Ему выпала смерть, и Ломион спас его, даже не представляя, кого спасает. Ты, избрав его, дала больше, чем можешь представить. Все дети вашего народа — твои дети. Ты — Мать матерей, леди Галвэн.       Когда Берта проснулась, за окошком, затянутым мутным рыбьим пузырем, было еще темно. Угли в очаге тихо дотлевали, подернутые слоем пепла. Поеживаясь от холода, Берта сползла с лавки и подкинула в очаг хвороста, который радостно занялся живым огнем, осветив комнату. Ни эльфов, ни наемника не было, словно они все во сне Берте приснились. Только на столе лежало несколько завернутых в прокопченную рыбью кожу брусков, доказывавших — ночные гости были здесь на самом деле. Устроившись на корточках у очага и протянув руки к огню, Берта сидела, грелась, смотрела на пламя и раздумывала. “Если там, за Морем, так хорошо, как дайн поет, чего ж они оттуда ушли? Тут-то жизнь вовсе не мед. Даже у эльфов. А может, у них там — как у нас здесь? Лордам хорошо, а простому народу — как нам, трактирным слугам? Тот, с огнем в душе — никакой не лорд. Господ-то сразу по повадке отличишь”. Кто-то тихонько поскребся в дверь. — Берта! Мы за тобой! Берта впустила приятелей, которые основательно продрогли, добираясь до ведьминого жилища. Теплые обмотки были только у Тима. Остальные обходились тряпками да стельками из осоки, положенными в деревянные башмаки. — Ого, а у тебя тут тепло! Мальчишки скинули башмаки и расселись у очага греться. — Мы с Тимом тебе хлебушка принесли. — А я рыбки сушеной прихватил. — А я тоже сегодня богатая! — Берта гордо указала на два эльфийских бруска. — Давайте поедим. Она разбила ледок, затянувший за ночь воду в бочке, наполнила котелок и повесила его над огнем. — Как закипит — надо кинуть этот кирпич туда, подержать, пока не разойдется, и можно есть. — Ух ты-ы, эльфийская еда, — протянул Тим. — Где взяла? Ты что, до ведьминых запасов добралась? — Еще чего! — фыркнула Берта. — Мне чужого добра не надобно. Сейчас такое расскажу — упадете! И она выложила все, что случилось ночью. — Я было решила, что мне все во сне привиделось, но еду-то мне одноглазый оставил! — Добрый наместник? — засомневался Дасти. — ЧуднО как-то. Сроду наместники добрыми не бывали. — Он у нас поселится, — сообщила Берта. — Эту халупу, говорит, снесу, а себе большой дом построю. — Вот это похоже на правду. Станет наместник в ведьминой хибарке жить, ага, жди, когда свинья на грушу влезет! — Я так кумекаю, ребята, что одноглазый — наместник от старших феанорингов, а не от рыжих. Где он такие отметины мог получить? У рыжих-то тишь да гладь, никаких войн. Орков там отродясь не водилось. А у старших — набег за набегом, война за войной. Вот они и прислали наместника — с лесными союз заключать. Деревня наша тут ни при чем. Она старшим и даром не сдалась. Налогами да непочтительными вилланами пускай младшие занимаются, это их хозяйство. — Тогда кто же он? — Да тролль лысый его разберет! Ясно только одно — у него перед старшими феанорингами какие-то особые заслуги. — Парни, кто ставил на одноглазого? Дасти, ты? — Ну, я. — Твоя взяла. Удачу ведьмину одноглазый забрал. Сам признался. И на ведьме женился. Честь по чести. — Дайн их не благословлял, — мотнул головой Тим.— Я бы знал. Я на каждой службе бываю. — А если не дайн, то кто? Эльфы? — Получается, да. — С чего бы такая честь? Лесные же людей терпеть не могут. А тут как-то притерпелись. — Ха! Дураки они, что ли, — со старшими феанорингами ссориться? Берена они тоже терпят, потому что за ним стоят Тингол с Мелиан. Думаешь, феаноринги хуже? Счастливый Дасти вслух пересчитывал свои трофеи. — Связка сушеных лещей, грузило от сети, кусок дратвы, три гвоздя, фляжка гномьего вина, кусок кожи на ремень да ожерелье косой Элис. Я богач! А коль скоро я богач, то рыбку мы съедим, а ожерелье да вино я в вастачьей лавке сменяю на теплые чулки для Берты. Я уж давно прикидывал, как бы их половчее стянуть. Да только лавочник бдит в три глаза и двоих охранников держит. Побоялся лезть. А теперь сменяю честь по чести. — Дасти принюхался. — До чего ж вкусно пахнет! Тим тоже узнал знакомый запах. — Так вот чем одноглазый ведьму кормил! Хоть раз в жизни наедимся досыта. Как компания ни старалась, все съесть не получилось. Тим похлопал себя по животу. — Я скоро лопну. Если у эльфов так кормят, подамся-ка я в Нарготронд. Когда выучусь, конечно. Стану там мудрым. Не всю же жизнь дайну прислуживать. Берта перелила остаток варева в горшок и спрятала его под передником. — С Мо поделимся. Он тоже такого сроду не едал. А горшок вечером назад верну.