К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      Отступила зима. Каштаны и клены разворачивали свои листья, пока еще маленькие и словно бы помятые. Отцвели белые звезды нифредиля и солнечные ключики и только лесной огонь продолжал пылать алым пламенем своих трехлепестковых цветов в глухих чащобах по топким берегам ручьев, да обманным золотом сияли на заливных лугах, покачиваясь на тонких стебельках над резной листвой круглые головки троллин. По дорогам, замершим было зимой, снова двинулись караваны и Берта вернулась в трактир, не забыв поблагодарить Одина за приют. А на ведьмином хуторе стало твориться такое, что пересуды пошли по всем окрестностям. Наместник действительно затеял строить на месте ведьминого хутора новый дом, да к тому же не стал нанимать для стройки местных умельцев, а привел на строительство гномов. “Денег куры не клюют! — перешептывались кумушки. — “Щедро Маэдрос с Маглором за службу-то платят!” Да и сама ведьма объявилась — дайнов мальчишка видал. Не в обносках, не в заплатанной юбке — а в зеленом платье, сшитом из неизвестной ткани, на плечах — не то серый плащ, не то платок. А чепца не надела, бесстыжая. Может, наместник ее не в жены, а в наложницы взял? Дайн-то благословения не давал. Нэн гордо плыла по деревне, неся перед собой уже довольно большой животик. В трактир примчался взмыленный Тим. — Берта! Ведьма объявилась! Беги, пока не ушла! Хитрая девчонка отлично знала, что делать. Она живо юркнула в свинарник и поддела щеколду на дверце закута Мо. — Выходи! Давай-давай, гулять! Хряк не заставил себя долго упрашивать. Он мигом выскочил на задний двор и дробной рысью поспешил к перелазу в изгороди. Берта выждала, когда черная туша Мо скроется за соседним сараем и со всех ног понеслась разыскивать Келли. — Опять Мо удрал! — доложила она. — Научился щеколду рылом поддевать, поганец! — Ой, загоняй обратно скорей, пока хозяйка не прознала! Не то всем плетки не миновать! Берте того и надо было. Вопя во все горло “Мо, ты где, паршивец!”, она понеслась по деревенской улице мимо дайнова двора в сторону кладбища. — Тетка Энни! Эй, тетка Энни! — выкликала она кузнечиху, развешивавшую во дворе белье. — Ты Мо не видала? — Да больно нужен мне твой хряк! Пущай Лысый Том сам его ловит, коли охота. — Почему-то у меня свиньи со двора не бегают! — встряла соседка, с любопытством прислушиваясь к разговору. — Не видала она! Ну, здорова брехать! А в том году у чьей свиньи все поросята черными уродились?! В кого бы это, интересно? Не иначе как Охотник со своей сворой проскакал, осчастливил хрюшку! — Не богохульствуй, стерва старая! Боги услышат — покарают! — Это я-то старая?! Это я-то старая?! Да я тебе сейчас космы-то повыдергаю! Разгорелась свара, в которую ввязались все мимо проходящие бабы. Берта под шумок успела удрать и напоследок сунулась к дайну. — Вернейший, тут Мо не пробегал? — Глупая девчонка! — надменно произнес дайн, брезгливо скривив губы. — Я земных дел не ведаю, я с богами беседую. “Ага, с богами ты беседуешь, как же! Три бога у тебя — золото, серебро да звонкая медь. Дайн любой грех схоронит — лишь бы дали подороже”. Берта добралась до кладбища, спряталась за чьим-то покосившимся замшелым надгробием и перевела дух. Вся деревня видела, как она искала Мо. В пылу ссоры никто не заметил, куда скрылась трактирная подавальщица, а кладбище было последним местом, где ее стали бы искать. Она не в первый раз проделывала такой трюк, когда надо было улизнуть со двора незаметно, и всякий раз успешно. А верный Мо везде находил свою подружку, распутывая следы не хуже иной собаки. Хряк и на этот раз не оплошал. Берта потрепала его за огромные, как капустные листья, волосатые уши, потом запрыгнула на щетинистую спину и, стукнув босыми пятками по упитанным бокам, велела: — К Нэн! Мо прекрасно знал туда дорогу. В Сонной лощине росли самые вкусные земляные груши в округе. А еще в соседнем перелеске, меж дубами и каштанами, глубоко в земле, водились гномьи грибы. Лысый Том втридорога покупал их у гномов и подавал на стол только очень богатым и знатным посетителям. А Берта научила Мо их находить и по дешевке сбывала караванщикам в обход Лысого Тома и лавочника. Трактирщик об этом промысле даже не догадывался, а не то быть Берте битой. В дупле старого каштана компания хранила аж сорок серебряных монет — весь свой капитал. Туда же спрятали и эльфийский плащ. Мечтали так — когда Тим получит наконец сан дайна, все снимутся с места и подадутся в Нарготронд. Но компания распадалась на глазах — Дэн приучился пить, бездельничать и играть в кости и все больше походил на своего хозяина, пьяницу-сапожника. И в один черный день денег в дупле не оказалось — они осели в бездонном кошеле Лысого Тома. Ребята отвели душу и хорошенько отколотили бывшего приятеля, но денег было уже не вернуть. Плащ от греха подальше перепрятали в другое место.       На ведьмином дворе кипела работа. Гномы ставили новый сруб на высоком фундаменте, не то что деревенские мастера — те хорошо если по камню на угол положат, а чаще и вовсе ставили дом прямо на землю. Старый ведьмин дом с земляным полом и покосившейся крышей, похожей на воробьиное гнездо, рядом с этим срубом казался маленьким и жалким. Берта отпустила Мо на выгон, а сама проскользнула к старому дому, который давал ей приют всю зиму. “Сносит его наместник… Жалко… Хоть попрощаюсь”, — подумала она. Она сунулась внутрь и нос к носу столкнулась с Нэн. Ведьма вынула гвоздь из стены — и вдруг дома не стало. На дворе осталась стоять только пустая ветхая оболочка. У Берты отвисла челюсть. “Как это она сделала?!” Нэн спрятала гвоздь в поясную кожаную сумку и наконец соизволила заметить трактирную девчонку. — Ой, а у меня хряк удрал, — старательно изображая дурочку, зачастила Берта. — Сюда побежал. Ты Мо не видала? — Я видала, как ты на нем приехала. Зачем на самом деле явилась? Берта переступила с ноги на ногу. — Нэн, а куда ты свой дом девала? Только что был — и вот уже нету… Это не дом. Ведьма вздохнула. — Пошли во двор. Нечего на пороге стоять даже там, где дома уже нет. Она вышла. Берта поспешила следом. — Ты и вправду ведьма, Берта Балдтомсон. Человек ничего бы не заметил. — Так я же почитай всю зиму у тебя прожила! И огород по весне вскопала— засеяла, и за пчелками приглядела. Привыкла к дому. Живой он у тебя. — Только для серой ведьмы дом — друг и живое существо. Для человека же — так, укрытие от непогоды. Ты — ведьма. Знаю, зачем ты сюда пришла. Учиться хочешь. — Ага, — закивала Берта. — Я уже целых два заклинания знаю! Кусачих мошек бью и суть видеть умею. Во, глянь — осиная матка под крышей сарая пристроилась! Не прогонишь вовремя — гнездо слепит, рабочих разведет, в сарай потом до холодов не войдешь. Чиичас я ее… Бух! Вместе с осиной маткой на землю дождем посыпались жуки-древоточцы, жирные красные личинки, белые мохнатые ночные бабочки и волосатые гусеницы. Причем не только в сарае, но и из-под тростниковой крыши того, что совсем недавно было ведьминым домом. — Ох и задала ты мне задачку. Мы, серые ведьмы, не берем учениц со стороны, но как тебя не взять, коли дом тебя принял?! — Принял? Как так — принял? — Ведьма домом сильна. Разве ты не чувствуешь, как твоя сила растет рядом с домом? — Да где же дом, если его тут вовсе нету? Нэн вынула из поясной сумки и вручила Берте длинный гвоздь грубой ковки. — Смотри внимательно. Дом здесь. Берта с сомнением повертела в руках гвоздь и вдруг просияла. Дом узнал ее. И она его узнала. — Ты его туда спрятала? — сообразила наконец она, возвращая гвоздь обратно. — А когда новый дом построят, тоже вобьешь в стену? Ловко придумано. — Ведьма. Как есть ведьма. Что ж с тобой делать — осенью приходи. Дом достроим, будем вместе зимовать. Берта упала на колени, поймала ведьмину руку и поцеловала ее. — Нэн! Да я все-все тебе делать буду! Я и в няньках жила, и за скотиной смотрела, шить, вышивать да стряпать могу, и как дорогому гостю кушанья на стол подать, знаю! Ты не боись, у дочки твоей кусок не отниму. Мне-то уже почти пятнадцать, а ей будет — нисколько. Пока подрастет, пока в разум войдет, — я уже выучусь и в Нарготронд с Тимом и Билли подамся. А какая она, серая ведьма? Если на суть взгляну, совсем чуть— чуть… Нет, сперва спрошу”. — Нэн, а можно на твою суть посмотреть? Страсть как любопытно. — Смотри, не жалко. Берта, памятуя о старой Амхен и ее противной ученице, ожидала увидеть такую же гнусную серую муть. И даже испугалась слегка, когда неожиданно все оказалось иначе. — Огонь… Уютный, как в очаге… И Тень! Как у Дасти! И медвежонок! В отца, выходит, девка пойдет... Ой. Да то ж не девка! — Берта помотала головой, зажмурилась, сплела пальцы решеткой для верности и посмотрела еще раз. — Парень… Разрази меня гром, парень! Нэн только рукой махнула. — Так вот что Ломион говорить не хотел — дескать, потом неинтересно будет… Замуж вышла, да еще и за лауме, с эльфами связалась, ученицу со стороны взяла — все не как положено. Теперь осталось только сына родить. Чтобы все окончательно наперекосяк пошло. — Чего плохого-то? — рассудила Берта. — Нашла о чем горевать. Сама знаешь, сколько на ведьмину удачу охотников. А старший брат сестру в обиду не даст. Лучше, чтобы братьев было много, тогда девке точно ничего не грозит. Сначала защитники, потом ведьма. Так правильно будет. — Умна больно, — проворчала Нэн, но ее лицо осветила улыбка. — Смотри, Галвэн, удача моя, солнце рыжее! Это не прежняя халупа. Какие бревна для дома выбрали — они звенят, как золото! — Один возник из за угла нового сруба, бревна которого сочились душистой смолой, а из пазов свисали серые бороды пакли. ”Галвэн? — удивилась Берта. — Это что ж за имя такое? Не иначе как от лесных пришло”. В этот момент со стороны выгона явился перемазанный в земле и донельзя довольный Мо. Хряк успел не только насытить корешками и клубнями земляных груш свою бездонную утробу, но еще и порядком соскучиться. Он ткнулся пятачком в ладонь своей подружке и вопросительно хрюкнул: мол, домой-то не пора? — А это, значит, и есть твой приятель, который получше иного человека, хоть и свинья? — Один бесцеремонно потрепал хряка по ушам-лопухам. — Хорош! Ай, хорош! Красавец! — И добавил на непонятном языке: — Хоть сейчас на всесоюзную выставку. Мо довольно захрюкал, задрал рыло и подставил спину: чеши! На морде расцветало выражение полнейшего довольства. “Чудной он, этот наместник-не наместник. Мо добронравием никогда не отличался. Только мы с Дасти с ним и ладим. Да еще Тима он признает, не трогает. Хозяева сами его боятся. Велят по ночам во двор выпускать с собаками вместе, чтоб добро охранял. Чужого ни в жисть к себе не подпустит. А этот — гляди-ка — чешет, будто всю жизнь знал”. — Тебя не хватятся? — встревожилась Нэн. — Солнце-то вон как высоко. — Хватятся, — беззаботно ответила Берта. — А я Мо купаться поведу. Вернется мокрый — скажу, что обыскалась и еле из реки выгнала. Про меня и позабудут. Главное — нашелся и в чужой двор к чужой свинье не забрел. Хозяин этого страсть как не любит. Он за случку ого-го сколько дерет. Либо деньги, либо треть опороса. Считай, с дюжины поросят четверых отдай. Охота ему выгоду свою упускать? Мо — один на всю округу такой. Он больше меня стоит. — Дикари, — махнул рукой Один. — Как можно скотину выше человека ценить? Их не переделаешь. Берта вспомнила, как выглядит суть Лысого Тома и мысленно согласилась. Мо потрусил к реке.       Теперь Берта ждала и не могла дождаться осени. А осенью, когда снова развернулась ярмарка, наместник неожиданно нагрянул лично. Новость в трактир принес Дасти, которого Лысый Том, как всегда, послал на ярмарку за вином на пробу. — Наместник явился! Со свитой, еще больше, чем в прошлом году! Хозяин прям патокой растекается. Куда там Берену! Перед Береном он так не стелился.       Бродда, которого сгинувший Злоязыкий называл непонятным словом “Чуркестан”, до того сидевший на корточках возле овина, что-то пробурчал себе под нос, и, набрав на вилы добрую охапку сена, потащил в коровник. Он давно уже подумывал, что не худо бы сколотить шайку да и податься на запад, в Дортонион, к друзьям, сытно и вольготно живущим под рукой Моргота. Ему надоело работать на хозяина — он метил в хозяева сам. И пусть тогда соломенноголовые приятели Хадора, Беренова родня и прочие друзья эльфов кланяются ему, Бродде. С точки зрения Бродды презренный Злоязыкий, одноглазый наместник, да и Берен, были выскочками, и не более, вовремя ухватившими удачу за хвост. Дайте срок — Бродда им всем покажет....       Тут явился хозяин собственной персоной, а за ним — наместник. Лысый Том был не в духе. — А вы чего во дворе расселись, бездельники? Все слуги делом заняты, а вы прохлаждаетесь? — Вино, хозяин! — вскочил Дасти. — Принес, как приказывали. Ни капли не пропало. — Давай сюда! А ты, потаскушка? — А я за помоями шла. — Чтоб духу вашего тут не было! Приятели вспорхнули испуганными воробьями. Дасти помог Берте дотащить ведро с помоями и, пока хряк угощался, привычно уселся в углу на перевернутое корыто. — Вот чтоб мне лопнуть — из нашего трактира кого наймет! Зимой все равно работы мало. — Думаешь, Том уступит ему Келли? — Когда свинья на грушу влезет. Скорей уж Сувданцэг отдаст. — Наместник Сувданцэг не наймет. Он вастаков терпеть не может, я знаю. — Ну тогда косую Элис! Не нас же с тобой! Оба невесело рассмеялись. Раз Нэн не явилась, значит, Берте придется по-прежнему служить у Лысого Тома. Сколько еще ждать?       Ждать пришлось недолго. В хлев просунулась физиономия косой дуры Элис. — Эй, вы там! Щепка на щепке! Хватит юбки задирать, цыцохи мять, Моргота потешать! Хозяин обоих требует. Злющий, как волколак зимой! Чего вы там натворили? Берта с Дасти никакого греха за собой не чувствовали. — Не с той ноги встал! — пробурчал Дасти, поднимаясь. — Или в каше крупа мышиная попалась! — Может, Келли не пришла постельку согреть! — ехидно добавила Берта. — С женушкой-то любиться боязно — раздавит того гляди! Разожралась, скоро с троллиху станет! Элис прыснула и исчезла. Приятели поспешили на хозяйский зов. С Лысым Томом, когда тот не в духе, шутки были плохи. В зале собрались уже все слуги, даже скотники, судомойки, кухарки и шлюхи. Наместник брезгливо глядел на них, как на дохлых кур. — А где же остальные? — Да какие остальные! Какие остальные! Дура косая да двое сирот. Из милости держу, только из милости. Бестолковые, ленивые, жрут много, спят долго, работают из-под палки, только и глядят, как со двора улизнуть да стянуть хозяйское добро. Одни убытки. Да вот они, господин наместник, извольте сами видеть. Вон дура косая, балрогова подстилка. А ну, поди сюда, гоблиново отродье. Элис кокетливо захихикала, зарумянилась и мелкими шажочками просеменила к хозяину. — Дура, как есть дура, — махнул рукой трактирщик. — Ложку к уху несет и ничему ее не научишь. Только юбки задирать горазда. Нравится ей это дело. Гостям на ночь подкладываю, какие попроще. Желаете? Странный взгляд. — Себе оставь. — Разоряете вы меня, господин наместник. Келли разве что… Ох, да как же я без нее-то! Лучшая служанка, расторопная, умная, моя правая рука. — Себе оставь. Встретится с ведьмой шлюха — станет шлюха лягухой. В болоте ей самое место. Кто там остался? Сироты? — Сироты, господин наместник, сироты. Купил обоих за бесценок, только чтобы старого приятеля выручить. Никуда не годятся. Вастаков возьмите — Сувданцэг с Броддой. Крепкие, работают справно, и платить много не надо. — А я платить и не собираюсь. К тому же знаю я ихнего брата — ленивы, лживы, трусливы и вороваты. Мне такого добра и даром не надо, и с доплатой не надо. Эй, безродные! К свету, оба. Дайте разглядеть вас получше. Хозяин, а чего они у тебя дохлые такие? Не кормишь, что ль? Давай обоих. Негоже супруге наместника грязной работой заниматься. Девка будет нянькой ну и там по хозяйству что жена прикажет, а дружок ее — скотником. Харчи хозяйские, барахло свое. Чуть не забыл. Хряка твоего внаем беру. Лысый Том взвыл и вцепился в остаток шевелюры. — О ужас! О разорение! Голод! Нищета! По миру пойду! Слуги поняли, что гроза миновала, не начавшись, выбор наместника прошел мимо них, и теперь наслаждались представлением. — Ничего, — пробурчал наместник. — От тебя не убудет. Вон пузо какое наел. Хоть на сало пускай. Скажу супруге — пусть тебя в тюленя превратит. Трактирщик побледнел и затрясся. Что такое “тюлень” — он не знал, но решил, что это какое-то ужасное досолнечное чудовище. Наместник ухмыльнулся: — Шутка. На год арендую свина. А дальше погляжу — может, и продлю. Свина — внаем, рабов — покупаю. Сколько за всех? Лысый Том, осмелев от страха, бухнул что-то уж совсем несусветное. — Половину и ни грошом больше. А не то податные свитки проверю. За два десятка лет. И посмотрим, что тогда скажут лорды.