К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      Нэн встречала мужа, стоя на пороге дома. Айятэ больше не укрывало ее плечи, словно шаль, оно было хитро завязано и в уютной серой колыбели мирно спал ребенок. Увидев это, Берта вдруг ощутила легкий укол зависти. “Я тоже так хочу…” Вместо ветхого плетня ведьмино хозяйство огораживал добротный бревенчатый тын. Ведущие во двор ворота были широко открыты, — купленную скотину пригнали раньше и теперь разгружали с возов сено, овощи и мешки с зерном — корма на зиму. — Берта, гляди, сено какое, — Дасти толкнул подружку локтем. — Зеленое, душистое, прям сам бы съел! А брюква — Лысый Том для людей-то такую не покупает! А морковка! Ты только глянь — красная, сочная, ни червоточинки! И это — для скотины! Мо, до того мирно стоявший рядом с Бертой, оживился, навострил уши-лопухи и целенаправленно потрусил к возу — подбирать свалившееся. — Что с воза упало — то пропало, — непонятно сказал наместник. И прибавил по-людски: — Ешь на здоровье, животина. Скотина должна быть гладкая и сытая, чтобы тешить хозяйское сердце. — Идемте в дом, — пригласила Нэн. — Э, нет. Сперва в баню, потом в дом. Я такие огородные пугала ни в дом, ни к ребенку не пущу. — Не надо меня в дом, новый хозяин, — робко попросил Дасти. — Я уж в хлеву, со скотиной, так привычней. — Чтоб ни “в хлеву”, ни “хозяина” я больше не слышал, — наместник шагнул к съежившемуся парнишке и брезгливо двумя пальцами приподнял свалявшиеся белобрысые космы. — Это еще что за растаманские дреды? Ты что, от рождения не причесывался? У тебя гребень-то имеется? — Откуда, хозяин?! Я вам девка на выданье, что ль? Как все — пятерней чесался. А вошек у меня нету, Берта вывела. — Хорошо, коли так. Одной заботой меньше. — Я каждое новолуние колдовство повторяла! — встряла Берта. — И на себя колдовала, и на парней. Нету на нас ни вошек, ни блошек, ни другой кусачей дряни. Но от бани отвертеться не удалось. Новый хозяин без всяких церемоний затащил свинопаса в бревенчатое строение. — А ну стой смирно! Наместник вытащил нож. Дасти зажмурился и съежился. Такого страха он в жизни не знал. “Прирежет ведь. На новом месте завсегда жертву приносят, чтоб хорошо жилось. Вот для чего он нас и купил. А Берта, дуреха, еще радовалась, что ведьма ее в ученицы возьмет. Все, конец нам …” Дальнейшее Дасти помнил плохо — страх все задавил. Запомнил только страшную жару, от которой впору было задохнуться, да целый потоп обжигающе-горячей воды, иногда сменявшейся ледяной… И веник, хлеставший не хуже кнута… А потом внезапно все кончилось. Голове было непривычно холодно. Дасти протянул руку, но не нащупал привычных колтунов. Тогда он все-таки решился открыть глаза и погляделся в лохань с водой. Он был лысым — лысее Лысого Тома. У того хоть за ушами что-то торчало. Лысый, но вроде как живой. Дасти покосился на нового хозяина и снова зажмурился. “Эк его в бою приложило-то! Правду в трактире болтали — Балрог жрал-жрал, да не дожрал — подавился и выплюнул”. — Приучу вас, дикарей, к цивилизации. Считай, что с сегодняшнего дня у тебя начинается курс молодого бойца. Дасти не понял ни про дикарей, ни про цивилизацию, ни про курс молодого бойца. У него была одна мысль — как можно меньше попадаться новому хозяину на глаза. “Чудной он какой-то. Мало ли чего еще выдумает”. — Одежка вон. Приводи себя в порядок и живо в дом. Мне только твоих соплей не хватает. Скажи своей подружке — она следующая. “Неужто девку спортить решил?!” — ужаснулся Дасти. И тут панический страх уступил место ярости. Нечленораздельно взвыв, подпасок накинулся на хозяина с кулаками. Но хозяин оказался проворнее, а хватка у него была воистину медвежья. Свернутый в бараний рог, Дасти некоторое время пытался вырваться из захвата, а потом запал иссяк. Осталась только обида, заставившая расплакаться. — Не смей ее трогать! Она моя! Моя! — твердил паренек, глотая слезы. Хозяин развернул его лицом к себе. — Запомни раз и навсегда. Я женат, у меня растет сын и желторотые девчонки интересны мне меньше, чем лесная плесень. Шагом марш в дом, новобранец. Скажи Нэн, чтобы вела сюда девчонку. За сыном я сам пригляжу. Тем временем Нэн отнесла спящего ребенка в дом и вернулась в сени с овечьими ножницами. — Ну-ка, покажи свою косу… Ээээ, девочка, да ты ее хоть раз в жизни прочесывала до конца? — На кой? — удивилась Берта. — Так, разбирала, как лошадиный хвост, да гребешком слегка приглаживала, чтоб не лохматилась… — Этот войлок уже не расчешешь. Придется тебя подстричь. На родине моего мужа девчонки так, стрижеными, ходят — и ничего. Научишься за собой следить — будешь носить косу. Берта не возражала. “Это она меня в ученицы посвящает! — решила она, доверчиво поворачиваясь к Нэн затылком. — Новый облик — новая жизнь. Эльфы же говорят ”Другое имя — иная судьба”. Стану ведьмой — тоже имя сменю. Нипочем к Лысому Тому в трактир не вернусь!”. В бане Берта наслаждалась теплом и горячей водой, которой было сколько угодно. Нэн вертела ее, как куклу, оттирала мочалкой и нещадно хлестала веником. “Приятно… Только зачем это нужно? — удивлялась Берта. — Все равно ведь черную работу выполнять”. Ее трактирную одежонку Нэн безжалостно сожгла во дворе, оставив лишь подаренную эльфами кожаную рубашку да теплые шерстяные чулки. — На вот, держи, — протянула она Берте юбку из незнакомой, мягкой и плотной ткани. — Это будет получше, чем Томова посконь.       Через пару шестиночий Тим, снедаемый любопытством, явился к ведьминому дому. В честь праздника Йаванны Дарительницы Плодов дайн отпустил учеников по домам, наказав хорошенько вымыться, дабы богиня не разгневалась. Так что нахлобучки можно было не опасаться. Да и в “Старом загоне” делать теперь, по правде говоря, было нечего. Пожрать там теперь не добудешь. А как живется приятелям на новом месте, знать хотелось. Выйдя в путь с рассветом, Тим явился домой в соседнюю деревню, и, повидавшись с родней и отмывшись, как сумел, в корыте (благо, матушка затеяла стирку, поступая так четыре раза в год и вызывая этим неодобрительные пересуды соседок, считавших, что и двух раз более, чем достаточно), двинулся обратно, но не к дайну, а прямиком в Сонную лощину, поспев туда, когда солнце уже почти приготовилось скатиться за край мира. Побродив возле тына — “Теперь просто так во двор не пройдешь” — Тим проник во двор через открытые по случаю дня ворота на ведьмином выгоне. Да так и встал столбом. Куда теперь идти, если все постройки подведены под единую крышу? Да и боязно. Богато построено, в окнах нигде рыбьего пузыря нет — все со стеклами, словно в храме Светлых… Или у лордов. Тим, по правде говоря, никогда не видел, как живут лорды, но слышать от заезжих купцов и менестрелей доводилось не раз. У лордов рыбий пузырь не в ходу, говорят. Все стекла, да все цветные… Потерянно оглядевшись, Тим углядел Мо, с довольным видом расположившегося на куче опилок. Тим обрадовался хряку, словно родственнику. — Мо! Где Берта? — Да здесь мы! Тим! Иди сюда, не стой во дворе! Дверь, выходившая на высокое крыльцо, открылась и из дома выглянуло совершенно незнакомое лицо. Тим настороженно поглядел на ту, что его окликнула. — Эй, а откуда ты знаешь, как меня зовут? — Чего, не признал? Берта я. Тим пригляделся внимательнее. На крыльце действительно стояла Берта, стриженная “под горшок”. И одежка тоже незнакомая. Платье из ткани цвета тины и передник из небеленого полотна, украшенный по низу затейливой красно-синей вышивкой, выглядели до того богато, что Тим слегка опешил. Что за порядки в этом доме, если служанка выглядит как хозяйка? — Пошли в дом! Скорей, скорей! Хозяева на всю ночь за реку уехали, к эльфам. А мы с Дасти на хозяйстве. С этими словами Берта сбежала с крыльца и, ухватив Тима за рукав, поволокла в дом, словно муравей, который тащит к себе в муравейник дохлую гусеницу. Дверь открывалась не прямо в комнату, как привык Тим, а в холодную клетушку, где была вторая дверь, тяжелая, обитая толстым войлоком, которая вела уже в дом. — Надо же… — Тим удивленно оглядывал стены, обшитые светлыми досками, — Странно как. Дом другой, а все равно тот же... Берта уставилась на него как на лошадь с рогами. — Дасти, ущипни меня! Парни ведьмами не бывают! Дасти появился из двери, ведущей, надо полагать, в соседнюю комнату. Опешивший Тим отчаянно попытался проморгаться — приятель, одетый словно лайквэндо, был лысее Лысого Тома. Вместо привычных пыльного цвета вихров голову Дасти покрывала короткая серебристая щетина. — Дасти, что ты с собой сотворил? — Это не я. Это хозяин. Сказал — будет из меня воина делать. Тим машинально сделал знак от дурного глаза. — Воина?! Из тебя?! А волосы? Волосы он куда дел? — Сжег во дворе. — Твои тоже? — спросил Тим у Берты. — Ага. Вместе с мусором и старым платьем. — Колдовство! — уверенно заявил Тим. — Присосутся теперь и будут вашу силу пить. — Да много ль у нас силы-то! — махнул рукой Дасти.— Чего там пить — так, на один глоток. А воином хорошо быть. Тогда я сперва вастакам наподдам, а потом в Нарготронд пойду, в гвардию наниматься. Воин завсегда прокормится. — А меня Нэн в ученицы посвятила, — тряхнула стриженой головой Берта. — Кстати, теперь ее зовут Галвэн. Тим ошалел от таких новостей. — А чего вы такие чистые, будто благородные? — Хозяин грязи не любит, велит в бане париться. Хочешь, и тебя сводим, пока не выстыла? Тим немного подумал. — Ладно. В честь праздника можно. На обратном пути поваляюсь в пыли на чердаке, чтоб не так заметно было. Спустя пару часов, отпарившийся и с непривычки разомлевший, Тим сидел, завернувшись в плед, вместе с Дасти и Бертой в просторной горнице. Выстиранная одежонка сушилась на печи. Глядя как дневное светило, уходя за Край Мира, раскрашивает небо во все краски пожара, ученик дайна слушал рассказ, который счел бы беззастенчивыми враками, расскажи ему такое кто другой. Странно все было. По всему выходило, что и Берту и Дасти наместник взял не в слуги, а в ученики. То, что рассказал Дасти, один в один походило на то, что Тиму доводилось слышать от старшего брата, служившего в гвардии Нарготронда. С одним существенным “но”. Брат ничего не говорил и не передавал с рукописными вестями про обучение грамоте. Да еще и на странном, никому не известном языке. И отдельной комнаты не то, что у брата, а и у самого сотника не было. И почему из всех деревенских парней наместник выбрал именно Дасти? Другие и посмелее, и покрепче, да и родом повыше. И почему взял только одного ученика? Воинов в младшую дружину меньше десятка не берут, это Тим от брата знал. Да и любой другой мастер никогда не брал одного-единственного ученика. Всегда было не меньше трех. Даже у магов и дайнов. А Берта? То, что рассказала она, ничего общего не имело с тем, что втолковывал своим ученикам дайн, нередко подкрепляя правоту своих слов посохом. Купцы приносили вести, что по северным землям ходит черный мор и дайн говорил, что это — кара богов или козни Моргота и только усердные молитвы могут отвести напасть. Берта же утверждала, что ни Светлые боги, ни Моргот ни при чем, а мор бывает от грязи. И вызывают его не боги и не Моргот, а маленькие-премаленькие существа, вроде фей, только еще меньше, которые в грязи и живут. — Если одежду стирать и гладить, воду для питья кипятить, а руки мыть, то никакого черного мора не будет. Вся зараза передохнет. “Надо у дайна спросить, знает ли он про таких существ”, — подумал Тим. Везение свое Тим явно исчерпал на ведьмином хуторе. Стоило ему переступить порог дайнова дома, как дайн немедленно потребовал его к себе и дотошно принялся расспрашивать, где ученик был, что видел и что делал. Тим рассказал наставнику правду о том, что был сперва у матери, а потом на ведьмином хуторе, приятелей решил навестить. — Ну, а самого наместника видал? — допытывался дайн. — Не видал, — честно глядя в лицо наставнику, ответил Тим. — В отъезде хозяева были. И дите с собой увезли. А вот в моей деревне люди болтают, будто черный мор на Севере. Правда это, наставник? — Правда, — важно отвечал дайн. — Ну а еще о чем народ болтает? — Болтают, будто мор тот колдовством Моргота вызван. — И это верно. — А еще болтают, будто не простое то колдовство. А будто создал Моргот маленьких-маленьких существ… Ой! За что посохом, наставник?! — Не может Моргот создавать ничего ни живого, ни внешне живого. Так в священных свитках написано. Дурной ученик. Ленивый. Тим снова получил посохом по спине и тут же поправился: — Исказил, значится, Моргот фей. И заставил их себе служить. Вот они, говорят, черный мор и вызвали. Верно ли, наставник? — Верно. — А как от мора уберечься-то? — Молись. Перед сном трижды прочти молитву Варде пресветлой, чтобы зло Морготово отвела, трижды Вайрэ, владычице судеб, дабы беда стороной прошла, и трижды — Эстэ-целительнице, чтобы от болезни спасла. Поленишься — заснешь с открытым ртом, а злой дух тебе в рот и залетит. Понял? Ступай. И хорошенько припомни, что говорится в священных свитках про чары Моргота. Назавтра ответишь. “Чего он ко мне прицепился, как репей к собачьему хвосту?” — раздумывал Тим, возвращаясь в общую спальню, где перед сном уже галдели, менялись гостинцами и свежими сплетнями другие ученики. Оказалось, что дайн и их расспрашивал. Тим успокоился. Вроде пронесло, но на душе остался нехороший осадок. Дайн что-то заподозрил. Когда отец отдал среднего сына в обучение, дайн сразу приметил смышленого рыжего мальчишку, обласкал его и выделил среди прочих ребят. Тиму вовсе не улыбалось лишаться учительского благоволения, а с ним — и места первого ученика. Как дальше-то быть? Сан получит только первый. А остальным так и придется доживать век служками да писарями. Эх, не видать ему теперь сана как своих ушей. На кой тогда было учиться? Может, сразу удрать в Нарготронд, к брату, не дожидаясь посвящения? А вдруг да еще свезет? Вместо положенных молитв Тим молча попросил удачи у духов леса, реки и ведьминого выгона. Особенно у духа выгона. Ему казалось, что тамошний хранитель сильнее прочих. На следующий день дайн снова потребовал Тима к себе, спросил урок про искажение, а потом завел свою шарманку. И про наместника, и про его дом, и про ведьму, и про слуг — все вызнать хотел. “Клещ, — вдруг пришло Тиму на ум, — “толстый пузатый клещ. Пока не насосется — не отвалится”. Тим все еще не очень понимал, куда клонит дайн. Похоже, что к наместнику. Обиделся, что не пригласили дом освятить, что ли? — Из Нарготронда пришли вести, что эльфы балрогов за все время видели дважды: в Битве под Звездами и в Битве Внезапного пламени. Если наместника балрог отметил, то это могло быть только в Браголлах. Выходит, не зря старший лорд так к нему благоволит. — Он его в бою спас, да? — у Тима разгорелись глаза. — Как Барахир — Финрода? — Возможно, возможно. Не удивлюсь, если так и было. А скажи мне, ученик, когда произошла Битва Внезапного Пламени? Тим напряг ум, зашевелил губами, пытаясь высчитать на пальцах. — Давно… Значится, это когда Барахир был еще молодой, а Берен под стол пешком ходил. А в Нарготронд Берен явился, когда ему четвертый десяток пошел, не меньше. Потом пока они с Финродом за Камнем ходили, да пока Кархарот его жевал… Да пока Лутиэн там Мандосу баллады пела… Если б Барахир не погиб, он бы уже дряхлым стариком был. А наместник ни молод ни стар. Каким из боя вышел, таким и остался. — Додумался. Тим потерял всякую осторожность. — Это что ж выходит-то — через эльфов можно бессмертием обзавестись? — живо заинтересовался он. И тут же получил посохом по спине. Потом еще и еще раз. — Богохульник! — взревел дайн. — Как ты учился, негодник?! Берену, герою великому, и то боги бессмертия не дали, значит и другим не положено! Я тебе о чем толкую, а? Как наместник бессмертие получил, если не колдовством черным? Ты тоже так хочешь? На хлеб и воду и молись, чтобы боги простили тебе грех, совершенный по малоумию! Не видать тебе сана как своих ушей! “Надо драпать, — решил Тим. — ”Погожу еще чуток, может, дайн сменит гнев на милость. А нет — так и хмырь бы с ним болотный. Раз сана все равно не видать, нечего мне тут делать”. Дайн оплошности не простил. Окончательно оголодав спустя шестиночье, Тим решил сбежать. Нацарапав на куске бересты записку дайну: “Плохая новость — боги меня не слышат. Хорошая новость — кто Врага не боится, тому боги не нужны”, Тим закинул узелок за плечи и, пока остальные ученики хором читали вечернюю молитву, пошел прочь с дайнова подворья. Путь его лежал мимо “Старого загона”. Со двора выскочил вечно голодный Хуан и умильно завилял хвостом, почуяв запах еды. Ячменную краюху и шмат сала Тим без всяких угрызений совести спер из-под тюфяка Блохи. Бывший ученик дайна оторвал кусок шкурки и экономно отломил корочку от краюхи. Пес вмиг проглотил угощение и благодарно ткнулся холодным носом в руку человека. — Эх ты… — Тим потрепал косматого корноухого пса по голове. — Стережешь двор от воров, стережешь, а хозяин тебя не кормит. Пошли со мной к ведьме. Вдвоем не так страшно, — Тим снял веревочный поясок и обвязал им шею Хуана. Большой серый пес послушно потрусил рядом. Вдвоем идти через кладбище, лес и ведьмин овраг было веселее. Нежити Тим не боялся. Давно уже знал, что в здешних местах ее не водится. Куда больше он опасался встречи с односельчанами, могущими совершенно некстати заинтересоваться, куда это направился ученик дайна во время вечерней молитвы, да еще и с пожитками. А пес заметит случайного прохожего раньше и предупредит. Миновав мельников ручей, кладбище и овраг (пару раз действительно пришлось прятаться за надгробиями, один раз от гробовщика, другой — от пьяного сапожника), бывший ученик дайна пересек холодный, мокрый и неприютный лес и очутился в Сонной лощине. Тим хотел проскользнуть незаметно и его неприятно удивили распахнутые настежь ворота, горящие фонари и компания гномов во дворе. И вот принесла их нелегкая на ночь глядя! Что они у ведьмы забыли, “Старого загона” для них нет? Обежав хутор со стороны выгона, Тим прокрался через пасеку, порадовавшись тому, что холодно и пчелы уже не летают, пробрался в задние ворота и напуганной кошкой юркнул в приоткрытую дверь хлева. Уф, пронесло! Кажется, никто не видел… Сунув узелок с пожитками под ясли, Тим выудил из стоявшей в углу корзины крупную брюкву и, обтерев ее рукавом, впился зубами в крепкую сладкую мякоть. Мо, развалившийся на груде соломы в своем закуте, поднялся и потрусил здороваться с Хуаном. Хряк пятачком подвинул приятелю свое корыто — мол, угощайся, друг. Хуан с чавканьем стал вылизывать дно корыта — чего уж он там нашел… Тим нагнулся поглядеть. Запаренные отруби, рубленая крапива, свекольная ботва с земляными грушами, щедро сдобренные молочной сывороткой. Дайн учеников так не кормит, как наместник скотину. Тим черпнул долбленой миской из того же корыта. Сытый Мо не возражал. В хлев зашла коза — ком пуха, а не коза, и рогов-то даже нет. Тим пару раз аккуратно сжал ее соски. Миска наполнилась теплым молоком. Теперь бывший ученик дайна был сыт и доволен. Он растянулся на соломе. С одной стороны его грел мохнатым боком Хуан, с другой — обросший зимней шерстью Мо. Теперь можно подумать и о том, что делать дальше. “Наверняка Берта или Дасти придут кормить и доить скотину. Вот и попрошу замолвить за меня словечко перед наместником. Я на любую работу согласен. А то вдруг удастся выведать, как он бессмертие заполучил? Интересно же!” — думал Тим, грея руки в теплой шерсти Хуана и Мо. Ждать пришлось недолго. Дверь открылась и на пороге появился никто иной, как старый приятель Дасти с полным ведром в одной руке и масляной лампой в другой. Пристроив лампу на крюк, торчавший из подпиравшего потолок столба, он начал раскладывать содержимое ведра по корытам. Когда дело дошло до закута Мо, Тим выбрался из-под животных и оказался с Дасти лицом к лицу. От неожиданности скотник выронил ведро. Воспользовавшись моментом, Мо немедленно влез туда рылом по самые глаза. Раздалось довольное чавканье, сопение и похрюкивание. Хуан, восторженно поскуливая, поставил передние лапы Дасти на плечи, облизал его и громко застучал хвостом по стене. — Тим? Ты что здесь делаешь? — От дайна удрал. Насовсем. — А сан как же? — Не видать мне сана как звезд при солнце. И Тим выложил приятелю историю своего бегства от дайна. — На хлеб и воду посадил. Я три раза ходил прощения просить — не простил, скотина. Я и удрал. Ну его к Морготу. — Все ясно, — подвел итог Дасти, отбирая у Мо пустое ведро, — Дайн и сам не прочь бессмертным заделаться, только сказать боязно… Мо! Бездонная утроба, чтоб тебя! Вот вредитель, все сожрал, и свое и чужое. Придется еще запаривать. А Хуану остатки вчерашней каши снесу. Пошли в дом. Хозяин вот-вот вернется, все ему и расскажешь.       Впоследствии Тим часто вспоминал эту зиму, перевернувшую всю его жизнь. Тогда он не мог и представить себе, что хозяева встретят его так, словно ждали его появления. Когда он шел за Дасти в хозяйский дом, ему, признаться, было страшновато — слухи в деревне про ведьму, вопреки всем законам вышедшую замуж, и про наместника ходили самые странные и, в большинстве своем, жуткие. И все они развеялись как дым. Не то потому, что с Нэн бывший ученик дайна был кое-как, но все-таки знаком, не то потому что сам дом так действовал. И раньше, тайком пробираясь в ведьмин дом, когда там пряталась от черной ведьмы Берта, Тим чувствовал безопасность и спокойствие, словно творящемуся снаружи не было дороги в эти стены. — Нэн, позволь ему остаться! — Берта с ребенком на руках выглянула из-за спины хозяйки. — Он не просто парень, он ведьма, вот! — Ты чего несешь? — подняла брови Нэн. — Мужчины ведьмами не бывают. — А он бывает! — заспорила ученица. — Он как мы! Он дом чует! — Спятить с вами можно. Ступай, Тим, помоги Дасти, после поговорим. Доя спокойную и ласковую бурую корову, Тим думал, что наизнанку вывернется, только бы ему разрешили остаться на хуторе в Сонной лощине. Только вот что наместник скажет… Дозволит ли? Но наместник только рукой махнул. — Где два, там и три. Будет Дасти спарринг-партнер по силам. Но уговор — работать. — Будто я у дайна не работал. Только отец еще и за обучение каждый год денежки выкладывал. — Старшему — мельницу, среднему — осла, младшему — кота… — начал наместник — “Вот свезло так свезло!” — подумал четвертый сын мельника, — подхватил Тим. — Я знаю эту сказку, ее Злоязыкий рассказывал. Хозяин хмыкнул. — А пятый сын мельника был в отъезде и вообще ничего не знал. Ладно уж. Оставайся, коль эльфов да гномов не боишься. Они у меня частые гости. — Да что мне эльфы, что гномы! Хоть сам Моргот. Спасибо, спасибо, господин наместник! Я отработаю! — Тим ухватил Одинову руку и облобызал ее. Тот брезгливо отстранился. — На первый раз прощаю. Дикий ты еще. Но чтоб больше этого не было. А то по шее. И чтоб ни “хозяин”, ни “господин”, ни “товарищ командир” я от тебя не слышал, ясно? Первое и второе не позволено никому, а последнее дозволяется только лесным эльфам, да и то не всем. Тоже мне, слуга нашелся… Двух господ... Одином меня звать. — А откуда такое странное имя? — набрался смелости спросить Тим. — Не эльфийское, не гномье, не человечье. Я все имена знаю. Они в священных свитках записаны. — С Путей Людей. Так зовут древнего бога мира людей, что отдал глаз в обмен на мудрость. Отец павших, покровитель воинов. Все павшие в битве — его приемные дети.       Тим ничего не сказал, но быстро сделал выводы. Получается, наместник служит старшему лорду, действительно получил свои отметины в Браголлах, где пал в битве и был возвращен с Пути Людей, из-за грани мира, где властвуют другие боги. Не Мандос, а бог мира людей вернул его своим именем. Выходит, старший лорд умудрился заручиться поддержкой там, где не властен никто. Интересно, как он это провернул?! Тим ломал голову до самой ночи и кое-что надумал.       Его поселили в одной комнате с Дасти, чему оба приятеля были только рады. — Дасти! — шепотом позвал Тим, дождавшись, когда в доме все затихнет, — Дасти, ты спишь? Поболтать охота. Вылезшая из за тучи здоровенная круглая луна, едва не цеплявшаяся за край мира, освещала комнату ярче фонаря и свечу приятели решили не зажигать, тем более, что стук кресала запросто мог перебудить весь дом. — Слушай, Дасти, — начал издалека Тим, — ежели Старший лорд так проклят, как говорят, с чего бы он жив остался? И вообще, с чего это боги разрешили Фингону его спасти, а? Феанора-то вон в первый же год порешили, цацкаться долго не стали. И в священных свитках написано, что все феаноринги прокляты и боги им помогать не будут. Как же так случилось, что помогли? Неужто пожалели? Дасти пренебрежительно фыркнул, выражая все, что он думает о богах. — Дождешься от них жалости, как прошлогодний снег выпадет. — Слушай, — не унимался Тим, — а тогда вон что выходит… Висел, стало быть, Старший у Моргота на этой скале, и жить-то ему невмоготу, и сдохнуть-то не получается. Ну и воззвал к богам — хоть к каким-нибудь. Валар не откликнулись, а чужие боги услышали. Тогда и с хозяином все ясно. Ему никто не указ. Наместник-то он наместник, но не от Старшего, а от тех, над кем сам Илуватар не властен. Тот, кто за Гранью справедливостью ведает, позволил Фингону спасти Старшего. А потом и наместника из-за Грани своим именем прислал, когда совсем круто стало... Дасти глубоко задумался. — Может, тогда вовсе не Валар надо молиться? А? Приятели еще долго шептались, пока обоих не сморил сон. Тем временем в доме шел еще один разговор, неслышимый ни для кого, кроме говоривших. “Что у тебя опять творится, напарник?” “Не знаю, оно само приползло. А если короче — беглый ученик местного попа”. “Ну и отправил бы его обратно, на кой он сдался?” “Тут все не так просто. ЧуднОй парнишка. Похож на Тень, но что-то тут не то. Берта болтает, будто он дом чует”. “Хм? Это уже интересно”.       Тиму страшно хотелось раскрыть еще один секрет. В священных свитках говорилось о том, что обретая облик, сходный с обликом старших детей Илуватара, Валар ничем от эльфов не отличаются, разве что сильнее и красивее их. Но могут быть и в стихийном облике, и тогда невидимы для живущих на земле. А священная история эльфов гласила, что Финголфин вызвал Моргота на поединок, и Моргот явился в обличье великом и ужасном… И что возвышался он над королем, как гора, и был вооружен молотом, под ударами которого проваливалась земля, и что Финголфина он просто растоптал. Но тот последним усилием вонзил меч туда, куда достал. И хлынула черная кровь, и с тех пор Моргот хромой, а тело Финголфина унесли орлы. Что-то тут нечисто. Что за доблесть — узнав дурные вести, нестись в одиночку складывать голову? А королевство как же? Отвечать-то за вверенные земли кто будет? Фингон? Ха-ха. Как же. Каждый младенец знает, что Фингон во всем советуется с Маэдросом. Так кто тут главный? Разве Финголфин об этом не знал? О чем он вообще думал, когда вызывал Моргота на бой? Он же с богами в Валмаре за одним столом пировал, всех их видел, и лучше любого дайна знает, что у богов тело — видимость одна. Нельзя их убить. Им тело сменить — что другую шапку нахлобучить. Так зачем же пошел? Непонятно. Дасти утверждал, что тут и гадать нечего — хотел красиво помереть, чтоб домой вернуться. Вот и видно, что свинопас на службах мух ловил. Да какой же это дом, если проклятие Мандоса никуда не делось. Ведь Мандос сказал, что так и оставаться им бесплотными тенями в обители скорби до конца времен и не обрести тел, даже если все, кого они погубили, будут просить об этом. Одна им всем дорога — в Чертоги ожидания. Если уж боги вздумали помогать нолдор, то помогали бы как следует. Прислал бы Манвэ своих орлов, чтобы они Морготу глаза выклевали. Тим пару раз видел этих орлов, правда издалека, — ох и громадные! Почему боги позволили Фингону Маэдроса со скалы снять, и орел прилетел по первому зову, а тут орлы явились только тело забрать? Гробовщики крылатые, чтоб их. В то, что орлы могут опоздать, Тим нисколечко не верил. А Дасти теплых чувств к орлам и вовсе не питал, потому что они повадились у людей скотину таскать. Все пастухи в округе вооружались самодельными луками и отстреливали огромных птиц еще на подлете, разоряли их гнезда, если находили, вывешивали перья от их хвостов и наводили на них страх огородными пугалами, так что орлы боялись и мимо человечьих домов-то летать. А жесткие и ровные перья от их крыльев охотно и задорого брали оружейники. Боги сказали, что помогать нолдор не будут ни за какие пряники. Так почему же они то помогают, то нет? И как все-таки Моргот умудрился стать таким огромным?       Дасти и тут нашел ответ. Дескать, посчитали, что все равно помрет, да промашка вышла, потому что за него другие боги вступились. А Финголфин наткнулся вовсе не на Моргота, а на обычного старого тролля. Только тролли вырастают громадными, аж со сторожевую башню. А орлам было приказано этот постыдный секрет утаить.       Гости явились через пару дней, к вечеру, когда солнце, завершив свой путь, зарылось в пухлую кучу серых облаков над далеким морем. Ломиона и Моркелеба Берта, Тим и Дасти уже знали, но третьего видели впервые. — Ну и нашел ты проблем на свою голову, Один, — заметил Моркелеб, когда все устроились в горнице. — А ты, родич, как ворлочонка проморгал? — он пристально посмотрел на Ломиона. — Да что я — должен каждого чумазого мальчишку разглядывать?! — справедливо возмутился тот. — Сейчас паренек оттаял немного — стала видна Тень. Странная, правда. А раньше я и внимания-то на него не обращал, — это же ученик дайна. — Он не ученик дайна. Это существо называется ворлок, — брезгливо оскалился приятель Моркелеба, — Точнее, пока еще ворлочонок. Признаться, я думал, что они давно исчезли. Сочувствую тебе, лауме. В твой дом явилось стихийное бедствие. — Совершенно невероятной даже для человека глупостью было отдавать мальчишку в ученики к дайну, — заметил Моркелеб. — У его папаши… своеобразное чувство юмора. Стоило бы проверить эту семейку, вдруг там еще чего интересное найдется. Займись этим, Ломион. — Кто-нибудь, объясните мне, что такое ворлок, балрог вас всех побери?! — нетерпеливо рявкнул Один. — Грубо говоря, то же, что и ведьма, только мужского пола. Колдун, в общем. А настоящая проблема в том, что он еще и Тень. Лауме соображал быстро. — Маг-берсерк в боевом режиме?! Сдохнуть и закопаться, — буркнул он по-русски. — А у вас случайно нет другого глобуса? — Ты уже на другом глобусе, напарник, — меланхолично заметил Ломион. — Какой курган предпочитаешь? — Учить парня надо, — продолжал расуждать лауме.— А то и вправду получим стихийное бедствие. Кто знает, какая у этих батареек мощность. Но кто его учить будет? Я смогу дать только общую боевую подготовку. Что-то, конечно, сможет показать Нэн. — А что я ему покажу? — удивилась Нэн. — Гадание на три круга и обряд плодородия? Ему нужна боевая магия. Моркелеб скривился так, будто ему под нос подсунули дохлую крысу, и обратился к своему приятелю. — Ну что, Муйнак, ты или я? — Пожалуй, что я. Ради безопасности окружающих. Придется являться сюда пару раз в шестиночье. Заодно собирать сведения для своих. Услышав такое, Берта подхватила Наллена на руки и высунулась из-за печи. — Я тоже хочу боевую магию! — заявила она нахально. — А то заклинание старой Амхен для битья мух — разве можно с ним что-нибудь серьезное сделать? Чепуха одна получается. — И что же ты пробовала с ним сотворить? — Прозрачно-темные, словно настой чаги, глаза пришлого эльфа словно брали Берту на прицел. Берта ответила таким же пристальным взглядом и рассказала про свои приключения на последней деревенской ярмарке. Сынок трактирщика решил, что если дева не заплетает волосы и не прикрывает их чепцом, то заранее на все согласна. Гэс, считавший себя первым парнем на деревне, углядел Берту, когда она выбирала пряные коренья, что привозили по реке с юга и, несомненно, решил, что его час пробил. На самом торжище подходить он к ней не стал, а предпочел подождать, когда служанка пойдет обратно на хутор и отследить ее путь до амбара старосты. Берта не таилась, зная, что трогать ведьмину собственность никто не станет – себе дороже. Но Гэсу, видимо, все было нипочем, так что стоило им оказаться в стороне от посторонних глаз, как беспутный балбес попытался затащить ученицу ведьмы в полуоткрытую дверь сарая. Берта зашипела и полоснула его ногтями, целя в глаза. Но что она могла сделать против раскормленного борова? — Ух ты, горячая какая! — засопел он ей в ухо. — А платье на тебе чье, а? Господское стянула небось? Чего вырядилась как благородная? Берта вывернулась, отскочила в угол и сложила пальцы, как для заклятия против мошек. Четыре и один. Максимальная сила. На блошек и щелчка хватало. — Получай! Чтоб у тебя промеж ног все отсохло, узлом завязалось да так и осталось! Берта думала, что Гэс рухнет, как валились всякие вредные кусачие и летучие твари, но не тут-то было. Он только скрючился, словно ему влепили меж ног увесистого пинка. Не дожидаясь, пока балбес очухается, Берта метнулась за дверь и была такова. Бегом одолев весь путь до хутора, она влетела в дом и слегка отдышавшись, стала изучать нежданно добытые трофеи. В душе клокотала и требовала выхода ярость. — Клок волос, кровь и кожа — неплохо, — шептала Берта, выскребая кончиком ножа то, что застряло под ногтями. — Ууубью гада! — едва услышав о случившемся, взревел Дасти, схватил кочергу и рванул во двор. — Что за шум, а драки нет? — Один скрутил ученика и стиснул мертвой хваткой. — Я т-те щас выйду в боевой режим, черт тебя возьми! Мал еще. Что стряслось? Дасти отдышался и довольно связно объяснил, что Гэс напал на Берту. Спуску ему давать нельзя, потому что уж если балбес какую девку наметил — так спортит, можно даже не гадать. Один отпустил Дасти и поманил к себе Берту. — А ну, поди сюда. Становись напротив меня. А теперь смотри, куда и как в таких случаях надо бить. Берта, в отличие от Мышки, вмиг усвоила нехитрую науку. — Поняла, с-сэ… эээ... Один! Падающего — толкни! Только я волшбой хочу! Я же ведьма! Чтобы вот так — рраз! И как муху! Один только рукой махнул. — Повезло же тебе, девочка, родиться валькирией... — Если сразу — то только как супруг советует, — Нэн была невозмутима, — Он воин. А мы с тобой ведьмы и сила наша неспешная. Посеянное колдовство должно взойти, вырасти и дозреть. Нэн показала Берте, как сотворить качественное проклятие, которое должно было сработать после третьей луны. Но Берте хотелось другого. Чтобы сразу. Беспощадно, как удар меча. И чтобы проклинаемый знал, за что его наказали.       А сейчас она стояла перед тем, кому были ведомы тайны боевой магии. — Учите меня вместе с Тимом! Но тут Наллену надоело сидеть на руках, и он начал извиваться, требуя спустить его на пол. Берта сделала как он просил, вздохнув про себя: “Это какая ж учеба-то будет? Разве что урвать время, пока он спит. Да и тогда дел невпроворот — хозяйство большое, везде поспеть надо”. Наллен тем временем дотянулся до неведомо откуда выкатившейся сосновой шишки и принялся увлеченно стучать ею по полу. Будь на ее месте что-нибудь бьющееся — точно бы расколотил. — И что мне с тобой, постреленком, делать… — посетовала Берта, попытавшись снова взять ребенка на руки. Но Наллен на руки идти упорно не хотел, выкручиваясь, словно лягушка. Ведь на полу было столько всякого интересного — и чурка возле печки, и сосновая шишка, и мохнатая лосиная шкура. А няньку даже за косу не подергаешь — нет косы. Моркелеб взглянул на юную ведьму и странно улыбнулся. Затем обратился к Нэн. — Кликни пса. Нэн, по правде сказать, не совсем поняла, зачем нужно звать пса в дом. У нее никогда никакой живности, кроме пчел, не было — скотину надо кормить, а Нэн и сама-то каждую зиму едва доживала до весны. Выручали пчелы с их безмерной запасливостью. Решив, что эльфу виднее, Нэн отложила пряжу и привела в горницу Хуана, виновато поджавшего хвост. Прожив всю свою жизнь на скотном дворе, кобель тоже не мог понять, зачем его привели в дом. Не иначе как хозяин хочет наказать. Но за что? Пес потерянно поглядел на собравшихся в комнате, потом на свои мохнатые лапы, стоящие на выскобленном полу, потом опять на остальных… И в собачьих глазах засветилось понимание. “В дом вхожи только люди. Теперь я — человек?” — Ну что, теперь и у тебя началась другая жизнь, — произнес эльф и добавил что-то еще, неслышимое для окружающих, но понятное псу. Муйнак потрепал Хуана по косматому загривку. — Да какой из тебя Хуан. Волчком ты был, Волчком и останешься. — Это как же надо ненавидеть пса, чтобы дать ему имя перебежчика, — непонятно выразился Моркелеб. Наллен потянулся к печной заслонке, и Берта едва успела его оттащить. Ничуть не огорчившись, ведьмин сын тут же нашел себе новую забаву — таскать разлегшегося на лосиной шкуре пса за остатки ушей. Нэн взирала на все это с оторопью. Видно было, что она поспешила бы забрать ребенка от пса, но Моркелеб успокоил ее. — Пусть. Так правильно. Просто ты не видела, как растут наши дети. — Площадка молодняка, — хмыкнул Один, глядя, как сын с упоением теребит собачий хвост. — Напарник, а ты тоже с собаками рос? — Ну да, — пожал плечами Ломион. — А что тут такого? В Лесу всех детей так воспитывают. А то вырастут дикие, как у людей или нолдор. Пес — и сторож, и нянька, и товарищ по играм, и даже иногда конь. Этот, правда, помельче наших будет, но на первое время сойдет. Тем временем наигравшийся Наллен уснул, привалившись к теплому собачьему боку. Нэн подхватила сына на руки и унесла в детскую. Бывший Хуан, а ныне Волчок поднялся следом за ней, цокая когтями по полу, добрел до двери детской и улегся на пороге с удовлетворенным вздохом. — Молодец, — похвалила его Нэн. — Заслужил сахарную косточку. При слове “косточка” пес застучал хвостом по полу, выражая полный восторг.