К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      К ведьминым воротам явился нежданный и незваный гость. Младший ученик дайна. Поскольку уже два дня как зарядили дожди, Джонни, промокший за время пути от дайнова хозяйства до Сонной лощины насквозь, выглядел словно мокрый и несчастный воробей. Тонкий плащ не спасал от ледяных струй, нечесаные волосы намокли и висели сосульками. Синие от холода ручонки крепко сжимали тощий узелок с пожитками. Кто знает, сколько ему пришлось бы ждать, если бы не Волчок и не Тим, решивший посмотреть, с чего это пес, вместо того, чтобы отсиживаться в будке, под навесом на соломе или караулить дверь детской, крутится возле ворот и облаивает их так, словно за ними находится кто-то свой. — Джонни, ты что здесь делаешь? — Тим, вернись обратно, — прошмыгал носом младший ученик дайна. — Без тебя плохо… Старшие лупят и хлеб отбирают… — Не стой на пороге. Идем… Да хоть в хлев к Мо. Там теплее. Расскажешь толком, что у вас случилось. Получив кружку молока от утренней дойки и краюху хлеба, повеселевший Джонни устроился на соломе и завел рассказ. — Наставник злится. Говорит — отступник ты и богохульник. И что на порог тебя больше не пустит. Вот. — Не больно-то и хотелось. А первый ученик теперь кто? Блоха небось? — Он самый. Он меня больше всех обижает. А дайн отцу твоему написал, чтоб тот плату за будущий год не присылал. Ты больше не ученик. — А папаша чего? — С голубиной почтой ответ прислал. Дескать, проклинает, от дома отказывает. Когда голубь прилетел, я на чердаке сидел, от Блохи прятался. Голубь сразу к плошке с водой кинулся, а я письмо снял, прочел и обратно к лапе привязал. Наставник и не заметил. — А меня как нашел? — Так каждая собака знает, куда ты удрал. Везде глаза да уши. И Хуана люди видали, как он через кладбище бежал... — Да не Хуан он, а Волчок, и сроду Волчком был. На кой балрог мне назад идти, сам посуди? Сана не видать как звезд при солнце, дайн грозится на порог не пущать, да вдобавок еще и папаша проклял. Мне тут лучше, — Тим не удержался и похвастался. — И не дайн я вовсе, а ворлок. Колдун, то есть. Меня эльфы учат. — На колдуна?! Тимми, а я тоже хочу на колдуна! Тим быстренько перевел разговор на другую тему. — А еще что у дайна слышно? Джонни наморщил лоб, вспоминая. — Из Нарготронда прибыли последние уточнения к священным свиткам. Прошел слух, что Финрода из Мандоса отпустили. Так и написано: “А Финрод с отцом своим Финарфином бродит в лесах Эльдамара”. — Ого! — присвистнул Тим. — Вот это новости! Откуда дровишки? — Из Нарготронда же. — Моргот меня задери, я понял, что из Нарготронда! Откуда слух пошел, знаешь?! Джонни кивнул. — Будто бы Ульмо Ородрету вещий сон послал. А Ородрет сказал самому главному дайну... — Верховному дайну, князю Бретиля?! Ородрет из Нарготронда не вылазит. Брат писал, что из Нарготронда в Бретиль гонцов не посылают, чести больно много, а из Бретиля гонцы приезжают только к местным дайнам. Брехня и больше ничего. — Вот и Барсук в спальне говорил, что брехня. Дескать, ставит горбушку хлеба, что не так дело было. Мол, верховный дайн сам все выдумал. Если бы он с этим делом сунулся к Ородрету, король послал бы его в такие места, куда никогда не заглядывает солнце... Тимми, а куда оно не заглядывает? — Кхем… — Тим почесал в затылке, соображая, как бы ответить поприличнее. Ругаться и пошлить Один категорически запрещал. — В рудники Ангбанда, например… Ты не отвлекайся, не отвлекайся. Валяй дальше. — Все засмеялись, а Блоха ночью встал и побежал к дайну жаловаться. Наставник перед утренней молитвой самолично Барсука посохом отходил. А Барсук потом подкараулил Блоху возле отхожих мест и отметелил так, что даже к повитухе за две деревни посылали. — Боги всесильные! А повитуха тут при чем?! — застонал Тим. — Так ведьму-то не позовешь, она нынче благородная, — простодушно объяснил Джонни. — А лекаря тут отродясь не водилось. — Ладно. Балрог с ними со всеми, и с Блохой, и с дайном. Про Финрода чего еще говорят? — Мудрые долго спорили, причислять его теперь к лику святых или не причислять… — О-че-шу-еть… — сказал Тим по-русски. — И как? — Верховный дайн решил — причислять, раз воскрес. Теперь в каждом храме будет висеть изображение святого великомученика Финрода, покровителя рода людского. Наставник уже заказал храмовому живописцу картину. “Финрод, раздирающий пасть волколаку”. “Эльфы здорово повеселятся, когда узнают”, — подумал Тим.       Дверь открылась, впустив в хлев влажное дыхание дождя. На пороге стояла Нэн. — Это кто же к нам пожаловал? Тим, зачем ты держишь гостью в хлеву, пригласи ее в дом. — М-мэм... то есть Нэн, ты чего? Какая еще гостья? Это просто Джонни, младший ученик дайна. — Эх, Тимми-Тимми. Где твои глаза? — Ээээ? — То не Джонни, а и вовсе Дженни. Куда ты раньше смотрел — не понимаю, а уж сейчас не увидеть очевидного — и вовсе непростительно. — Взаправду девчонка! — ахнул Тим, приглядевшись. — Ах, дайн, вот старый мошенник! Как он умудрился все хвостом прощелкать?! А! Небось прекрасно знал, что девка перед ним, только денежки терять не хотел! Даже если бы ты в первые ученики выбилась, что уже смешно, сана тебе не видать как своих ушей! Выгнал бы тебя дайн взашей, ославил бы на всю округу, так, что никто б замуж потом не взял, а денежки за ученье тю-тю! Как тебя вообще к нему в ученики занесло?! Дженни шмыгнула носом. — Мудрой хотела стать. Вроде Андрет. — О боги! — Тим не знал, смеяться или плакать. — Нэн, ну что прикажешь с ней делать?! — Перво-наперво кликни сюда Берту, а сам вместе с Дасти ступай топить баню. — На кой? — удивился Тим. — Девчонку и в корыте можно вымыть, много ли ей надо. — Ближе к ночи эльфы обещались явиться. Ступай уже, не мешкай. Тим исчез. Глаза Джонни-Дженни от удивления сделались совсем круглыми, словно у совенка. — Эльфы? Настоящие? — Самые настоящие, — с улыбкой заверила Нэн. — Из края под жемчужным небом дорога трудная. Они рады будут отдохнуть. А как ты у дайна-то оказалась, дуреха? И откуда вообще взялась? — Мудрой хотела стать, — повторила Дженни. — Рози дядюшка сразу замуж выдал, а меня у себя жить оставил, пока не подрасту, только тетушка Сара меня невзлюбила. — Боги всесильные… — Нэн присела перед девочкой на корточки. — Что еще за Рози? А? Что за тетушка? — Рози — сестренка моя старшая. Папа у нас умер, а мама уже давно умерла. Берта возникла так, словно ее ветром принесло. — А этот глазастик у нас откуда? Эльфы, что ли, пополнение привели? — Да уж, пополнение, — хмыкнула Нэн, разбирая спутанные волосы Дженни, — Дайнов подарочек. Эх, все же нацепляла вошек… Дайн, похоже, последний разум потерял. Мальчика от девочки отличить не сумел. Что ж ему боги-то не подсказали? Берта сложилась пополам от смеха. — Вот потеха! А Тимми? Тимми тоже не сообразил? — Представь себе. Три шестиночья на соседних тюфяках спали — и не догадался, что перед ним девчонка. Берта даже смеяться уже не могла — только всхлипывала, едва переводя дух. — Вот осел-то! Вот осел! Всех ослов ослее. Ну-ка, малявка, повернись. Ба-бах! Вошки, гниды и прочая гадость дождем осыпались с Дженни. — Теперь только отмыть ее, как вода нагреется. Хорошо гномы придумали — воду от родника прямо во двор провести. Дженни взирала на Берту как на божество. Пошарила в волосах — вошек нет. Только старые укусы зудят. — Нэн, где у тебя зеленая мазь, ну, та, которой мы Волчка мазали, чтоб не чесался? И от синяков бы чего... — Берта оттянула рукав холщовой рубашонки Дженни и показала ведьме синяки разной степени свежести. — Изрядно доставалось ей от старших. Ба, да она еще и ведьмочка! Чахленькая только, потому что маленькая и ничья. Нэн, давай оставим ее себе? В хозяйстве сгодится. — Супруг с эльфами явится — решим. Пока веди ее в дом. Пускай отогреется. В доме Дженни продолжала таращить глаза и крутить головой, еще больше напоминая растрепанного совенка. — Ой! — запищала она, — А у вас почти как дома! Нэн усадила ее возле печки и на пару с Бертой в четыре руки принялась разбирать колтуны. — Волосы у нее красивые. Как обманное золото тролльего цветка. И не слишком перепутаны. Причесывалась, как умела. Нэн, может, не стричь ее? Колтунов не так много, разберем, вымоем, косу заплетем, как девке положено. А, Нэн?       Вымытая до скрипа, смазанная зеленой мазью и переодетая в Бертину рубаху, доходившую ей почти до пят, Дженни сохла у печки, грызла яблоко и болтала без умолку. Слово за слово, из нее удалось вытянуть всю историю. Родом она оказалась из Дор-Ломин, причем не откуда-то, а из столицы. — Княжеский дом такой большой и такой красииивый! Нас с Рози на главную площадь гулять водили. Папа нам всегда по сахарному рожку покупал — воот по такому! А еще я один раз на празднике княгиню видала. Красииивая! Похоже, это было любимое словечко Дженни. — А про Андрет откуда знаешь? — полюбопытствовал Тим. — Нянька сказки рассказывала. — Фьююююю! — присвистнул Дасти. — Нянька? Да ты из благородных, что ли? — Не-а. У благородных имена как у эльфов. А нас с Рози по-простому звать. Из дальнейшего рассказа Дженни выяснилось, что матери она не помнит, что сестра старше нее на семь лет, а отец поставлял гномьи пряности к княжескому столу. — Гномьи, — фыркнул Дасти — Да у нас в деревне любой младенец знает, что гномы их выменивают у лесных, а потом втридорога продают людям. Воображаю, сколько ваш князь отваливал за это добро! — Которое в лесу ценится дешевле песка, — прибавил Тим. — А потом Моргот наслал на нас черный мор, — буднично продолжала рассказ Дженни. — Много народу перемерло. У нас всю улицу как метлой вымело. Детей вообще никого не осталось. Рози тоже заболела. И папа заболел. А потом Рози поправилась, а он — нет. Урвэн, княжна маленькая, умерла. В городе траур объявили. А потом приехал дядюшка Джереми, папин брат, и увез нас. Рози уже пятнадцать сравнялось, он устроил ей выгодную партию, и она уехала замуж. А меня решил у себя оставить. Пока не подрасту и тоже замуж не выйду. Своих детей им с тетушкой боги не дали. Только тетушка Сара меня сразу же невзлюбила. Дескать, непокорная, непочтительная, неблагодарная. Хотя я слушалась и все делала, как она велела…— Дженни понурилась. Тут не выдержала Берта. — Ага, все делала, но небось с таким гордым видом... Не поклонишься лишний раз, ручку не поцелуешь, благодетельницей не назовешь. Дженни захлопала глазами. — А ты откуда знаешь? Тетушка так точно и говорила. Берта тронула пальцем кончик ее носа. — А тут и знать нечего. У тебя на лице все написано. — Тетушка Сара ругалась и на меня, и на дядюшку Джереми. Все время ругалась. Каждый день. Кричала, что ей со мной и не естся, и не спится и жить солоно. Вот она и велела дядюшке отослать меня с глаз долой. К дальней родне, то ли кузену, то ли еще кому. Тот родич в Химринге старшему лорду служит, вот меня к нему и отправили. — В Химринг?! — ошарашенно переспросил Тим. — Не ближний свет. А как тебя сюда-то занесло? Каким мусорным ветром? — Дядюшка переодел меня в мальчишеское платье, наказал зваться Джонни, а не Дженни, чтоб по дороге лихие люди не обидели, дал с собой денег и несколько монет караванщику, что ехал по гномьему тракту. И письмо рекомендательное с собой дал к тому, другому дядюшке. А в пути караван сильно отклонился к югу, так спокойней. На севере-то разбойники лютуют, орки шалят. Я узнала, что тут дайн учеников набирает, дала бродячему писцу два медяка, он мне и состряпал грамоту к дайну. В лучшем виде состряпал, с завитушками и росчерками. Мол, не откажите, господин дайн, в любезности принять племянника моего Джонни в ученики, плата прилагается, а после еще столько же. — Час от часу не легче! Выставил бы тебя дайн, как только понял, что новой платы не дождется… А из какого ты роду? Может, еще отыщем родню-то. — А зачем искать? — Дженни догрызла яблоко до основания и принялась за хвостик.— Мне и тут хорошо. А у дайна мне плохо было. Старшие обижают, хлеб отнимают, храм мыть трудно… Вода холодная, ведро тяжелое, пока от бочки донесешь — руки отваливаются. А еще бочку наполнять надо. Там никогда воды нет — всю выпивают. А ослика, чтобы к речке съездить, дайн брать не велел. Пока Тимми был — он и помогал, и в обиду не давал, и гостинцами делился. А как он ушел — совсем жизни никакой не стало. И от старших доставалось, и от дайна посохом за невыученный урок. Сам урок спрашивает, а сам пирог сладкий трескает. А у меня от голода брюхо к спине прилипало. С утра-то только хлеб давали… иногда толокно, но тогда без хлеба. И это хорошо, потому что толокно старшие не отбирали, а хлеб — всегда. Кто богатый — тот толокном брезговал. Можно было выпросить. На обед — бобовая каша, и хорошо если с салом. А на ужин — затируха из муки, лука и воды. — Воды там было больше всего, — подтвердил Тим. — А лук так, погулять заходил, — прибавил Дасти. — Тим, а дайн взаправду пироги жрал, когда урок спрашивал? — И пироги, и кровяную колбасу. И винище хлебал. Мешал духовную пищу с телесной, — Тим откровенно издевался. — Святость так и прет, аж рожа светится. — Так то не от святости, а от жиру! — ввернула Берта. — Это тебя надо было Злоязыкой назвать, а не трактирного дурня! — не утерпев, съязвил Тим. — А ты осел длинноухий, — не осталась в долгу Берта. — Женить пора балбеса, а он мальчика от девочки отличить не может! — Погоди, Дженни. Ты что ж — в одиночку весь аграмадный храм прибирала?! — ахнул Дасти, тоже хлебнувший сладкой жизни в работниках у дайна. — Да сроду малявок туда не наряжали! Ну дайн, ну и скотина, вот попадись ты мне! Вот я тебе бороду-то оторву! С головой вместе! Дасти в красках представил себе, как подстерегает дайна в темном углу между храмом и сеновалом. Вот из-за угла появляется ненавистная пузатая фигура, в своих белых одеждах похожая на раскормленное привидение… Вот меркнет все, кроме желания убить врага… Атака, молниеносная, как удар жала шершня, неотразимая, словно ломающий деревья ураган… Вот бы это видела Берта! “Выйдешь в боевой режим не по делу — пеняй на себя. Замуж за тебя не пойду, так и знай!”— заявила Берта. — А я тебя замуж звал, что ли?! — опешил Дасти. “У кого в хлеву козел, тому незачем кричать об этом. Дурень, смотри на меня — я же молчу!” — А молитвы зубрить скучно, — продолжала щебетать Дженни. — Они все на высоком наречии, а я эльфийского языка не знаю. И никто не объяснял. Да ну его, дайна. Я теперь колдовать хочу. Как Тимми. — Колдовать она хочет, ой, держи меня весь Первый Дом! — захохотал Дасти. — Тебя сперва откормить надо, чтоб ветром не унесло. Колдовство — оно знаешь сколько силы жрет! Вон у Берты спроси. Как наведьмачит чего — так за троих уписывает.       Попытка выяснить фамилию Дженни успехом не увенчалась. Малявка ее просто не помнила, равно как имя дядюшки, к которому ехала. “Благородное имя, как у эльфов, то ли на Д, то ли на Т”. — А письмо дядюшкино я сожгла, чтоб никто не узнал, что я девочка, — закончила она.       Из детской раздалось требовательное “Вя!” Наллена, будившее Берту каждое утро. Не иначе как выспался и теперь давал понять, что не худо бы сменить пеленки и поесть. Не успела Берта подскочить, как Волчок приволок младенца в зубах, держа его за рубашонку. Наллен не возражал. Волчок передал ребенка Берте и разлегся на лосиной шкуре. “Я молодец”, — говорил его вид. — “И заслужил сахарную косточку”. — Ладно, что уж с тобой делать, горюшко, — вздохнула Нэн, — Останешься пока у нас. Не к дайну же тебя возвращать, в конце концов… Бетти, Дасти, вот вам серебрушка, сбегайте-ка в лавку, купите девке какую-никакую одежонку. Не голышом же ей ходить.       На то, что лавочник еще не закрыл двери на замок, Берта и Дасти не рассчитывали и уже приготовились идти к вастакам, зная, что те сдерут втридорога. Но стоило только сказать, что они посланы именем наместника, как лавочник немедленно раздумал закрываться и с липкой любезностью стал предлагать товар. “Надо же! — украдкой толкнул локтем подружку Дасти, — Патокой растекся при имени наместника, ты только полюбуйся! “ “Боится, — громко ответила Берта, хотя Дасти поклясться был готов, что рта она не открывала, — “До дрожи боится. А мы ему в этом поможем. Будет знать, как продавать гнилые нитки за хорошие. И как посконь за матерку выдавать”. “А что врать-то будем, если спросит, на кой нам девчачья одежонка?” “Соврем, что к хозяину троюродная племянница приехала”. “Голышом, что ль, приехала?” “Орки напали. Если сказать, что караван шел с Гномьего тракта, поверит”. Одежка, выбранная за серебрушку Бертой — от чулок до чепчика — была новой и крепкой. Похоже, лавочник и даром готов был все отдать, лишь бы разузнать что-нибудь про наместника и его семью. Берта и Дасти принялись вдохновенно врать, щедро сдобривая правду ложью. — А злой наместник-то? — жадно спрашивал торговец. — Злой! Ему даже гномы кланяются и не перечат! — Страсть какой злой! Шагу без пригляду ступить не дает! — Завсегда знает, где ты шлялся и сколько! — У него на то магический браслет имеется. На нем белый круг, а внутри — красная звезда о пяти лучах. Как глянет на него — так сразу может сказать, сколько от полудня прошло. — Святые подштанники Майар! Неужто колдун?! — с ужасом прошептал лавочник. — С эльфами якшается да на ведьме женился — может, и впрямь колдун. Как колдует — не видали, врать не станем, а то еще прибьет.       Оставив лавочника пребывать в священном трепете, Дасти и Берта двинулись обратно на ведьмин хутор. Проходя мимо дайнова дома, Берта углядела на заднем крыльце выставленные на холод горшки. Приятели бесшумно, как учили Один и эльфы, прокрались во двор. Дасти поднял крышку горшка и принюхался. “Молоко. Свежее. С вечерней дойки“. “Давай разольем! — предложила Берта. — “Или клопов-феанорингов насыплем — вон их сколько на заборе сидит”. Дасти гнусно ухмыльнулся — так, что даже в темноте было видно. “Сам утром выплеснет, да еще и плеваться станет. Отвернись-ка”, — и он потянулся к завязкам штанов. Берта отвернулась, как было попрошено, изо всех сил зажимая рот рукой, чтобы не расхохотаться в голос. Раздалось журчание. “Ну вот, порядок. И за Тима, и за Дженни мы отомстили. А теперь ходу!” Добежав до кладбища, приятели плюхнулись на чью-то могилу и долго не могли перевести дух от хохота, представив себе, какую рожу дайн скорчит поутру. Вернувшись домой, они застали и Одина, и эльфов. Ломиона и Муйнака они знали, но их спутник, на чье пересеченное шрамом лицо возраст наложил печать безвременья, был им незнаком. Дженни, сияя обворожительной щербатой улыбкой, устроилась на коленях у Одина. — Вы на моего папочку похожи. Такой же добрый. И греете, как костер. И так же всех вокруг себя собираете. — Эй, козявка! — бесцеремонно прервала идиллию Берта. — Иди сюда, переодевайся. На первое время сойдет, а там сошьем тебе эльфийское платье, как у меня. Дженни, вдохновленная перспективой получить эльфийский наряд, скрылась в детской. Вернулась она уже переодетая, комкая чепец в руке. — Можно, я не стану его надевать? Он мне не нравится. Он на жабу похож. Нэн улыбнулась. — И вправду жаба. Экая ты глазастая! — Давай сюда, — Берта забрала у малышки ненавистный чепец. — Жаба так жаба. Значит, судьба его такая. Сошью Наллену жабью королеву, про которую Злоязыкий рассказывал. Ну, про деву, что Моргот в Ангбанд забрал и заколдовал в жабью королеву, потому что она за него замуж идти не хотела. Мол, быть тебе жабьей королевой три года и три дня. А она раньше расколдовалась, потому что стрелу княжеского сына поймала и он на ней женился. Тим живо вообразил себе, как подросший Наллен выпускает стрелу в болото, где ее уже поджидает кулек из девчачьего чепчика с пришитыми лапками и выпученными пуговичными глазками и согнулся пополам от хохота. Порадовавшись, что говорить можно и безмолвно и предположив, что их месть старшие не одобрят, ребята рассказали ему свои похождения в деревне. “Теперь жалею, что девкой родилась, — хихикнула Берта, — Я бы помогла”. — Да разве это месть? — усмехнулся Один, — Так, мелкое гопничество. Дрессировать вас еще и дрессировать. — Мните себя большими лягушками? Вы пока еще даже не головастики, — подержал его Муйнак. Ребята опешили. Люди в деревне не слышали их и они были уверены, что и никто не слышит, кроме них самих. “Кто проболтался?”— безмолвно переспросили они друг друга. “Не я”. “Я молчал”. “И я молчала. Так кто же?” — Использовать осанвэ вы научились, — внес ясность Ломион, — А прикрываться кто будет? Маглор с Даэроном? Пока что ваши разговоры слышат все, кому не лень. Трехголосый разочарованный стон был ему ответом. — А вы о чем? — завертела головкой Дженни. — Кому вы отомстили? Когда мстили, идея казалась замечательной, но теперь рассказывать об этом было как-то неловко. Троица стыдливо опустила глаза. Берта теребила край передника. Дасти сосредоточенно изучал сучок в стене. Тим, нацепив на кулак злополучный чепчик, стал забавлять Наллена. — Смотри, жабья королева! Квааа! Кваааа! Брекекекекс! Троица эльфов, судя по виду, от души потешалась над незадачливыми мстителями. — Вы все трое орете словно зазывалы на ярмарочной площади. Для всех. Это оповещение, а не обращение. Так кричат: “Спасайся, кто может!” — снизошел Ломион. — Любите болтать — любите и прикрываться. Слушайте и повторяйте. Ломион продемонстрировал громкий ор в режиме “Всем-всем-всем”, затем сбавил тон и показал, как обращаться ко всем присутствующим в доме, затем — к маленькой компании и наконец — как говорить направленно, для одного собеседника. — Кончайте свой групповой чат, — пробурчал Один. — Развели интернет без компьютера. Подростки тут же хором заныли, что стоит только заняться чем-то интересным, как это тут же велят прекратить. “Любопытно смотреть, как просыпаются способности,— безмолвно обратился к Одину старший из пришлых. — С тобой все было иначе, так?” “Этот мир для них родной. Для меня проявление осанвэ было как обухом по голове. А они даже не понимают, что меняется.” — Тени сгущаются, — заговорил темноглазый Муйнак. — По эту сторону гор становится все меньше радости. Нолдор утверждают, что виной этому Моргот, но Хранительница края под жемчужным небом говорит, что круг, который собирал в себя свет и радость, ныне сместился из Дориата на юг и усиливается, а Север наглухо закрыт и равнодушен. Возможно, следует отправить Дженни за Эред Луин. Там безопаснее. Туда не дотягиваются кажущиеся благодатными круги света. Там нет ни людей, ни воробьев Мелькора. — А зачем Врагу разводить воробьев? — Дженни смотрела на эльфа круглыми глазами. — Ангбанд все равно что орлиное гнездо. Но в любом орлином гнезде заводятся воробьи. Орел ими не питается, но бьет тех, кто приходится воробьям врагами. Воробьи не служат орлу, но пользуются его безразличием. — Такую кроху отправлять Моргот знает куда?! — неожиданно вскинулась Берта. — Да она у тебя помрет по дороге! Выглядело это странно. Раскрасневшаяся, рассерженная, юная дева-Тень начала отчитывать квэндо, словно пьяницу-сапожника из родной деревни. — Ты в своем уме, остроухий, балрога тебе в штаны?! — сжав кулаки, деревенская девчонка надвигалась на эльфа, поглядывавшего на нее со спокойным интересом, как на неведомую зверюшку. — У, бестолочь ты дозорная! Так бы и треснула по лбу! Своих детей нет, даже выбор еще не сделан, а туда же — судить-рядить, кому куда ехать. “Откуда ты знаешь, что у него даже невесты нет?” — наперебой направленно задали вопрос мальчишки. “На уши гляньте. Кисточек нет совсем — значит, холостой. Значит, балбес и зелень огородная. Ни одна дева его выбирать не хочет. А теперь на Ломиона гляньте — есть кисточки, уши острыми кажутся. И у Бребенэль тоже есть. Они этой осенью поженились. Мне Бребенэль все объяснила”. “Бетти, уймись. Ты не знаешь, как они жили” — одернула ученицу Нэн. Губы эльфа скривились в странной, горькой усмешке. — Знаешь, ведьма… В рудниках Ангбанда сложно найти себе пару. Берта осеклась. Ей стало невыносимо стыдно. — Никуда я без Тимми не поеду! — Дженни в своем голубом платье и переднике из небеленого холста была похожа на сердитую синичку — Еще чего придумали! Мне и тут хорошо. — Только учиться начал — и сразу уезжать?! — поддержал Тим, — Еще чего не хватало. У кого я там, за Эред Луин, буду учиться? Пока язык лауме и боевую магию не выучу — никуда не поеду! Оставьте Дженни здесь. Я буду ее защищать. — Она много не съест, — вступился Дасти, — А пользу какую-никакую принесет. А еще ей, между прочим, дайн должен! Дюжину золотых! — За целый год! — подтвердил Тим. — Этакие деньжищи! Что ж ей — дайну дарить их, что ли? — А давайте плату с него стребуем и осрамим на всю округу! — внезапно осенило Дасти. — Камлоста утопили и дайна утопим. Тоже мне — мудрый, с богами он беседует! Что ж ему боги не подсказали, как парня от девки отличить? — Нэн, давай оставим Дженни себе! Мы все ее защищать будем, — присоединилась к мальчишкам Берта. — Я никуда Дженни не отпущу, — спокойно, но твердо произнесла Нэн. — Раз пришла — пусть остается. — Бабий бунт? — усмехнулся Один. — Пускай живет, коли так. А теперь, молодые люди, то есть Тени, живо выкладывайте, что у вас там вышло с Береном. Подростки помялись. — Ради наших гостей, — мягко проговорила Нэн. — Гости, а как вас зовут? — встряла Дженни. — Меня можно звать Тинти, — назвался тот, на чье лицо годы наложили печать безвременья, и рваной отметиной, пролегшей через щеку от переносицы. — А моего друга — Муйнак. И все же, что произошло между вами и Береном Эрхамионом? — глаза цвета золотистого янтаря пристально смотрели на смущенных Теней. — Нууу… когда Один его пинками выставил, я в огороде сидел, — начал Тим. — И все видал сам. — Вот черти полосатые! — хмыкнул Один, выслушав учеников. Но в его голосе слышалось одобрение. — Можете, когда захотите. Так в дальнейшем и действуйте. Это вам не дайну молоко испортить. — Зря мы тогда выставили его через поющие камни на юге, — задумчиво проговорил Муйнак, разглаживая кончик своей косы цвета темной ржавчины, — Нужно было отправить его туда, откуда явился, на север… Скольких проблем тогда удалось бы избежать. — А откуда вы приехали? — снова встряла Дженни. — Покажем?       Край под жемчужным небом оказался не жутким, а сказочным. Постоянные туманы придавали пейзажам оттенок нереальности, равно как и причудливо изломанные скалы. Вереск, в Дортонионе стелившийся мелким кустарничком, здесь вырастал в деревья, корявые и перекрученные, усыпанные кистями серебряных цветов, словно созданных из мельчайшего бисера. Над трещинами в земле курился пар и раздавалось негромкое бурчание, иногда же из такой трещины с воем вырывался столб кипящей воды, рассыпаясь пылью, в которой играли обрывки радуг. Смешно булькали на разные голоса круглые горшки, до краев полные разноцветной горячей грязью. В котловине лежало озеро с нереально синей, гладкой водой, но стоило уронить в него камень, как гладь с глухим ревом вскипала белой пеной и переливалась через край. В другом месте вода, выбиваясь из трещины в скале, наполняла множество чаш из белоснежного камня, переливаясь из одной в другую. Солнца видно не было, но мглистое небо сияло жемчужными переливами. Белые и смоляные пески выли и визжали, если на их поверхность ступала чья-нибудь неосторожная нога и из них вздымались, отблескивая гладкими гранями прозрачно— черные камни, пение которых нагоняло неодолимую жуть. Через пески, между поющих камней, текла сумеречная река, и цвели на ее берегу маки цвета облачного неба. И танцевала среди цветов дева удивительной красоты, чье платье было словно вечерние тени, и в ее танце таилось колдовство... — Красиииво, — мечтательно протянула Дженни. — А покажи еще картинки! “У нее врожденное осанвэ, как у нас? Очень, очень интересно”, — безмолвно заметил Ломион напарнику. — И такая красота — там, где, как утверждают священные свитки, скрывалась Унголиант, где не может жить никто, кроме досолнечных тварей, где есть только смерть да ужас? — у Тима разгорелись глаза, — Я хочу это увидеть сам! — Может, и увидишь, — Тинти улыбнулся краешком губ, — Нан-Дунгорфеб вовсе не так страшен, как про него рассказывают те, кто никогда его не видел. Но умеет ограждать свою радость и красоту страхом, который сложно преодолеть. Один восторгов Тима не разделил. — Земля Санникова, — непонятно сказал он, — Грязевые вулканы, гейзеры, фумаролы, горячие источники… Тепло круглый год… Теперь мне ясно, где и как пересидел Берен зиму перед тем, как заявиться в Дориат… Мой вам совет, парни, — бегите оттуда как можно быстрее. И уводите остальных. Именно по тем местам раскол и пойдет. Рвануть может в любую секунду. С Севером все ясно. Там, где я жил раньше, была такая же легенда про Империю Зла. Но истинный враг был совсем иным. Тем, кто всему миру казался оплотом счастья и процветания, и суливший благо другим… Здесь, похоже, имеется то же самое. Кому-то крайне необходимо, чтобы империей Зла считали Север и не замечали истинного врага у себя за спиной... Тим вцепился в Муйнака как клещ. — Так я и знал, что с Береном дело нечисто! Муйнак, а что он раньше делал? Говорят, орков в одиночку гонял? Не верю. — Никогда не интересовался. У нас не принято спрашивать, кто ты и откуда. Но если учесть, как он у нас объявился… И как потом себя вел и держал… Я могу предположить, что не он гонял, а его гоняли. И не орки с волками, как он рассказывал, а его же собственные оголодавшие вилланы с собаками. Пока не загнали в ущелье, ведущее в край под жемчужным небом. Поющие камни в тот момент молчали, потому он и смог пройти. “Так я и знал. Все его хваленые подвиги брехня”, — сообщил Тим приятелям. “Спроси про Андрет, — подначила Берта. — Тоже брехня?” Бывший ученик дайна тряхнул отросшими рыжими вихрами. “Не-а, я хочу знать про Финрода. Чего там по правде-то было? Почему Финрода волколак сожрал, а Берена — нет? Мертвяков не спросишь. Мутная история, ребята”. Спросили у Тинти. — Я, к счастью, не в ответе за Третий Дом, да и за Второй тоже, — мягко ушел от ответа Тинти. То ли не знал, то ли говорить не хотел. “А за Первый?” — влез любопытный Дасти. “Спроси, коль смелый”. “А может, Даэрон потому и ушел из Дориата, что узнал правду про Береновы подвиги? Вот кого бы расспросить, да только ищи его теперь” — гнул свое Тим. “Коль знал — чего молчал тогда? Выдать Лутиэн папаше небось не струсил”. “Прав был Злоязыкий. Берен не издевался над Тинголом, когда тот сильмариль за дочку потребовал. Берен торговался. А Даэрон Тинголу в лицо так и сказал — ты что, тёлку на базаре продаешь? И какую цену за дочь родную назначишь? Вот королёк и взъерепенился”. “Берен сторговался с Тинголом и поперся к Финроду — чужими руками каштаны из огня таскать”. “ Скотина — он скотина и есть. Только двуногая”. “Я все слышу, засранцы, — прервал беседу Один. — ”Пошли мифы сочинять. Совесть что — с кашей съели?!” Берта коснулась руки Тима и он явственно услышал ее голос: “Так никто не перехватит. Меня Бребэнэль научила. Тим, а ворлоки могут чужую память читать?” “Моркелеб говорит — могут. Но я еще не умею”. “Вот бы к Берену в голову залезть! Тогда все сразу станет ясно — и про Сильмариль, и про Финрода, и про орков”. “Хорошо бы. Только как его с его острова вытащишь?” “Самим разве что сунуться? Соврать, что в слуги нанимаемся. Слуги от него разбегаются, он сам дайну говорил” “Не иначе как от храпа!”— Дасти сообразил, что приятели продолжают разговор, и как бы ненароком приобнял Берту. — “А может, и вправду сунуться? Будто он нас помнит!” “А если помнит? — сумрачно отозвался Тим“ “А тебя помнит?” “Не знаю. Проверять неохота. Потому что если узнает — башку оторвет”.       Уставшая Дженни уснула прямо на коленях у Одина, Наллен — привалившись к мохнатому боку Волчка. — Младшему отделению — отбой! — распорядился Один, беря Дженни на руки. Волчок схватил младенца за рубашонку и важно прошествовал из общей комнаты в детскую. Берта ушла следом. — Итак, Дженни остается у нас. Но как мы объясним людям ее появление? — Нэн была не на шутку озабочена. — Мы с Бертой уже лавочнику с три короба наплели, когда Дженни платье покупать ходили, — похвалился Дасти и выложил все, что они насочиняли. — Неплохая легенда, — одобрил Один. — Но теперь нужно придумать, как избавиться от Джонни. Иначе скандала не миновать, а он нам совсем не нужен. Мало мне одного беглого ученика дайна. Дасти и Тиму очень хотелось что-нибудь придумать, да только как назло ничего путного в голову не шло. А то, что шло, никуда не годилось. — Ээээ… Удрал? — неуверенно предположил Дасти. — Куда удрал-то? — уныло спросил Тим. — Нууу… Домой. По дому соскучился, ага. Вот и удрал. — И его не поймали? Дитю восемь лет. Еще на вечерней молитве хватились бы. Блоха бы дайну донес. А не Блоха, так Барсук. Поймали бы на окраине деревни, в крайнем случае в соседней, вернули бы дайну да отпороли хорошенько, чтоб впредь неповадно было. Денежки-то уплочены. Вмешался Муйнак. — Ее старая одежда сохранилась? — Возле надворной печи вместе с мусором лежит, — с легким удивлением ответила Нэн. — Я поутру как раз сжечь собиралась. — Погоди сжигать. Это нам еще пригодится… — и он перешел на мысленную речь, чтобы его слышали лишь те, кто был в комнате. — Браво! — воскликнул Один. — Черт побери, даже в мире людей я не слышал о таком трюке! — Рудники Ангбанда пошли мне на пользу, — усмехнулся Муйнак. — Так там скрывали побеги. — Здорово придумано! — с некоторой завистью прищелкнул языком Дасти. — Только где среди ночи подходящую скотину достать? Домашнюю жалко, а если на охоту идти ночью — до утра в засаде просидишь. — Это несложно, — улыбнулся Ломион. — Охотники как раз добыли подсвинка. Вот он и заменит Джонни. Оденем тушу в платье Джонни, выкинем за кладбище, в верховья оврага, и позовем наших охотников с псами. Уже к утру только эльфийский следопыт сумеет разобрать, что волков там не было. — У нас в деревне нет следопытов, — рассмеялись Дасти и Тим, — Бродда хвастает, будто любой след распутать может, да только вся округа знает, как он позапрошлой зимой пошел охотиться и вместо лося выследил корову хромой Пенни. А потом Пенни гонялась за ним по улице с кочергой. Бабка хоть и хромая, а прыткая. Бродда едва ушел. Пришлось ему заплатить ей три медяка за то, что корова со страху доиться перестала. Не следопыт он, а следопут. — А косы? — спросила вернувшаяся Берта — У Дженни волосы приметные, золотые. — Выкрасим в каштановый отваром кожуры черного ореха, — успокоила Нэн. — А когда все привыкнут, понемногу перестанем. Выросла — перецвела. Обычное дело. А какой масти она раньше была, все к тому времени позабудут. И четыре-пять шестиночий не будем выпускать ее со двора, пока не отъестся и не станет похожа на девочку. На том и порешили.