К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      Приманку соорудили прямо за кладбищем. Лес у Неодолимого болота, прореженный нашествием гусениц белой бабочки перед Браголлах и окончательно доеденный короедом в последние засухи, в округе считался местом проклятым. Здесь по ночам светились призрачным, зеленовато-белым светом мертвые стволы, торчавшие из сырой, покрытой белым и красным мхом земли, а ветер, раскачивая иссохшие ветви, всхлипывал и бормотал, словно жалуясь на что-то. Поговаривали, что в безлунные ночи охотники за удачей, нашедшие свой конец в ведьмином овраге, выбираются из своих могил и пляшут среди светящихся мертвым светом стволов в кругах разноцветных поганок. А ведьма, собрав их в час, когда молчат силы тьмы и рассвета, варит потом свои колдовские зелья. Болтали еще (но шепотом и с оглядкой), будто именно отсюда является Нечто, пьющее кровь запоздалых путников, на свою беду оказавшихся на кладбище после захода солнца. А по весне, до того, как зазвонят храмовые колокола, славя Пресветлого Манвэ, чудище не гнушается являться даже и к человечьему жилью, навевая кошмарные мороки, пожирая радость и заставляя пропадать молоко у матерей и коров. Именно в это жуткое место и явились перед рассветом заговорщики.       Деревня гудела как растревоженный улей. Сапожник, которому жбан с пивом давно уже заменил голову и которым, видимо, по этой причине брезговала даже кладбищенская нежить, притащил в деревню изодранный плащ пропавшего Джонни и то, что осталось от его узелка с пожитками. И когда! Аккурат в канун поста Ниэнны Скорбящей! Пьяница, трясясь то ли от страха, то ли с перепою, рассказал, что в проклятом лесу за кладбищем поселилась, не иначе, целая стая волков. А то и волколаков. Или варгов. Или даже упырей. Крестьяне, хлебнув для храбрости гномьего бренди, вооружились чем придется и той же ночью пошли ловить упыря. Лысый Том, расщедрившись, пообещал дармовую выпивку на целую луну тому, кто изловит слугу Моргота. “Поймает или нет — дело десятое, — рассуждал трактирщик. — А коли и поймает — хорошо. Можно будет задорого продать его средним феанорингам. Ходят слухи, что они хорошо платят за всякую нежить. Изучают, можно ли орка назад в эльфа превратить, а из упыря человека сделать. Не обеднею, одним словом”.       Вести об охоте на упыря в ведьмин дом принесла задыхающаяся от смеха Берта. — Ломион не пропустит потеху, верно же? — с надеждой спросила она у Одина. — Не пропустит. Да еще и товарищей позовет. Такой морок наведут — любо-дорого смотреть. На лице Тинти мелькнула нехорошая улыбка. — А под это дело не худо бы навестить дайна и стребовать с него долги. — За обучение? Но ведь Джонни разорвали варги! Стал-быть, и спросу никакого…— растерялся Тим. — Какое обучение? Какой Джонни?— Муйнак изобразил удивление, в которое и тролль бы не поверил. — Да будет тебе известно, что и прадед, и дед, и отец нынешнего дайна водили караваны по древнему Гномьему тракту в Белегост и успели основательно задолжать Карантиру за проезд через его земли. Лорд, по правде говоря, о таких мелочах и думать забыл. Но есть те, кто помнит. — Забавное совпадение — Карантиру задолжали ровно те две дюжины золотых, которые отдал за свое обучение Джонни, — прибавил Тинти. — Добавь еще полстолько за моральный ущерб! — предложил Один, бросив взгляд на часы на запястье, где по циферблату с красной пятиконечной звездой прыгала секундная стрелка с серо-желтой полоской люминофора, — Чтоб служба медом не казалась. И еще четвертьстолько за просрочку платежа. — Оооо, — с уважением протянул Муйнак. — Я вижу, мир людей учит выживать ничуть не хуже рудников Ангбанда. Мое почтение, мудрый лауме. — У меня богатый опыт. В мире людей мне иной раз приходилось выколачивать чужие долги из таких уродов, как этот дайн. — Кто из нас пойдет? — встрепенулся Дасти. — Страсть как хочу увидеть поганую рожу дайна, когда он узнает про дедов должок! — Никто, — отрезал Тинти. — Вас моментально опознают. Пойдем мы с Муйнаком.       Проснулся дайн от отвратительного ощущения, что кроме него в комнате кто-то есть. Но проверить было весьма затруднительно — ставни на окне были закрыты, камин давно потух и только отдельные угольки едва просвечивали красными отблесками под слоем пепла. В комнате царил прямо-таки ангбандский холод и вылезать из под пуховой перины совершенно не хотелось. Но, однако, в комнате кто-то был. Вот он переместился от окна к столу, двигаясь беззвучнее призрака. Вот вторая тень, еще более черная, чем мрак в комнате, скользнула к камину. Поворошив золу, она добыла уголек, потом пронесла его в угол, где стояли с вечера заправленные маслом священные лампады, которые дайн ежеутренне зажигал и выставлял в храм перед изображениями богов. Затеплившийся огонек осветил лицо эльфа, которое пересекал жуткого вида шрам, заставлявший презрительно кривиться губы пришельца. Сделав знак от дурного глаза, дайн торопливо зашептал молитву Тулкасу Защитнику, дабы уберег он от напасти. — Не поможет, — проговорил ночной гость. — Ибо сказано в Пророчестве Намо — навек прокляты сыновья Феанора, и прокляты все, кто последовал за ними. Нам терять нечего. А вот тебе, дайн, очень даже есть, что терять. Нас прислали взыскать с тебя долг. — К-к-какой еще долг? Я честно служу богам! — Долг твоих предков, — огонек лампады выхватил из мрака второе лицо под надвинутым капюшоном плаща. — Они задолжали три с половиной дюжины золотых. За проезд по землям лорда Карантира. Сам ты отдашь, или мы возьмем то, что нам понравится? Дайн почувствовал, как по спине ползут мурашки и неприятный холодок. И зачем только он не уничтожил отцовскую долговую расписку, которая хранилась в ларце с изображением Оромэ-Охотника? Признаться, дайн привык думать, что все это уже успело быльем порасти. И вот — на тебе! Он попытался было убедить незваных гостей, что никаких денег у него нет — только на днях закупалось жертвенное вино, масло для лампад, провиант для служек, учеников и самого дайна. А остатки пожертвований и треб были только вчера отосланы с гонцом в Бретиль как подать верховному дайну. Но пришельцы, выслушав, лишь рассмеялись всегда выдававшим эльфов с головой фыркающим, шипящим смехом. — Знаем мы, как ты подати платишь. Медяшку верховному дайну, две сребрушки — себе в кошель. Учеников содержишь хуже, чем Моргот рабов в Ангбанде. Служки промышляют сами, как могут. Гонца в Бретиль из этих мест не было уже полторы луны как. А деньги ты держишь под второй половицей от очага. Добром отдашь или мы силой возьмем? Расставаться с кошелем, действительно лежавшим под второй половицей от очага, дайну очень не хотелось. Но меряться силой с посланниками лорда Карантира хотелось еще меньше. Кряхтя и охая, дайн отдал требуемое. Убедившись, что эльфийские разбойники, сгинувшие в непроглядной ночи за дверью вместе с кошелем и распиской, возвращаться не собираются, дайн раздул огонь в очаге, подкинул дров и, снова угнездившись под периной, глубоко задумался. Руки все еще ощущали приятные округлости кошеля, отобранного проклятыми эльфами. И ведь не пожалуешься никому на такой бессовестный грабеж. Эльфы были в своем праве. Но как они узнали, где деньги лежали? Не иначе — окаянный Тим Раудэ, сбежавший к ведьме, эльфам доложил, чтоб бывшему учителю подгадить. Ну как боги такое допускают? И как они допускают, чтобы проклятые ими прихлебатели феанорингов являлись к служителю света и забирали что хотели? Орки хоть какой-то страх имеют перед своим властелином, а этим все нипочем. Эх, не иначе как последние времена настают...       Упыря ловили до самого Рассвета года. Результат, конечно, был. Обнаружились бренные останки старой козы кума старосты, одичавшая кошка кузнечихи, огромная груда битых горшков и старая скамья, неизвестно как оказавшаяся в лесу. А еще охотнички поймали сапожника, который, возвращаясь с буйной пирушки, спьяну ухитрился заблудиться и устроился на чьей-то могиле коротать остаток ночи. Мороз его, судя по всему, не брал. Его приняли за упыря и едва не забили кольями, но наутро признали и отпустили. Были и жертвы. Гэс-балбес, сынок Лысого Тома, умудрился едва не утонуть в бобровой запруде. На его счастье, воды там оказалось всего-ничего, да и запруда была хлипкая, так что Гэс, проломив бобровую постройку, стек вместе с водой в мельничный пруд. Односельчане, конечно, балбеса выловили, но то ли холод его одолел, то ли страх пособил, а то ли сработало Бертино проклятие — но уже к вечеру его скрутило. Из отхожего места донесся чудовищный вой, как будто там заперли того самого упыря. — Не могууу! — вопил балбес. — Будто балрог у меня в штанах, аааа! Домашние средства, известные толстушке Мэгги, не помогли. Не помогли и усердные молитвы дайна, хотя под конец трактирщик грозился растянуть шкуру служителя богов на воротах, если результата не будет. Тогда Том припер незадачливого отпрыска к стенке. — Сказывай, балбес, кого обидел? Кому дорогу перешел? Гэс ежился и корежился, назвал добрых два десятка красоток из пяти окрестных деревень, но ничего внятного не припомнил — видимо, узлом ему желали завязаться все кому не лень. Лысому Тому ничего не оставалось, как, прихватив жбан вина и добрый шмат копченой грудинки, идти на поклон к ведьме.       Нэн от души повеселилась, увидев на пороге изрядно подрастерявшего спесь хозяина “Старого загона”. А у Лысого Тома душа окончательно ушла в пятки при виде богатого платья и гордой осанки бывшей деревенской ведьмы. А ну как старое помянет? Ведь теперь ей стоит пальцами щелкнуть, чтобы не только от “Старого загона”, но и от всей деревни даже пустого места не осталось. Том прекрасно помнил, что произошло не далее, как половину луны назад. А всему виной Кирр с Ульфангом. Решили, дурни, что семеро одного не боятся, собрали по своей слободке ораву таких же лоботрясов и пошли ведьму пугать. Ульфанг еще перед приятелями хвастался, будто ему старая Амхен открыла такое заклинание, что с ним любые чары нипочем. И что в итоге? К наместнику, как оказалось, приехали гномы с невиданным новым оружием. Вот на вастаках его и опробовали. Голова Кирра украсила собой ведьмин тын. А потом в деревню примчался обозленный наместник. Ульфанг, прятавшийся у родни, был моментом найден и прилюдно бит, после чего наместник объявил, что, дескать, если еще хоть кто напакостит или будет Морготовых слуг привечать, то деревня запылает со всех пяти концов. А тут еще и гномы, провались они все вместе, припомнили, что четыре с третью луны назад вроде бы те же самые вастаки обокрали их караван. Хорошо, удалось тогда быстро сбыть все, что разбойнички в трактир притащили… Что делать-то прикажете, младшая дочка заневестилась, ей приданое надобно. Золото, оно не пахнет… А ну, как теперь это все всплывет? За скупку краденого можно и головой поплатиться.       Истинно, наместник ничуть не лучше старшего феаноринга. Такой же бешеный. Ведь мог бы приказать гномам людей не трогать, так нет. В вастачьей слободке велел вздернуть на воротах каждого десятого, кому сравнялась дюжина лет, а остальных перепороть. Что гномы с удовольствием и исполнили. И покойников хоронить запретил. Велел всех гуртом в речку скинуть — ракам на прокорм. А вышибала, Джонни-Веретено, балрог его возьми, за мелкую серебрушку помогать полез — и нашим и вашим за медяк вприсядку спляшем. Выгнать бы его взашей, пускай идет в палачи наниматься, раз уж так ловко это у него выходит. Да где ж другого справного вышибалу взять? В деревне одни мозгляки да пьяницы. Теперь вастаки из деревни разбегаются, а трактиру с того прямой убыток. Судомойки, подавальщицы, лудильщики, скотники — все драпают. Даже тихоня Сувданцэг с семейством снялась с места и быстренько убралась восвояси. Берта с Дасти наместнику служат. Назад не затребуешь — уплочено. Келли да Бродда-скотник тоже на сторону поглядывают, того гляди дёру дадут. Кто останется-то? Глухой свинопас да косая дура Элис, которую к приличным гостям не выпустишь.       Едва ворочая от страха языком и поминутно кланяясь, Лысый Том рассказал о своей беде. — Ты уж, Нэн, того… помоги моему сынку, а? Молодой, глупый, если обидел чем — сам на коленях приползет, прощения просить будет. — Если бы прощение могло хоть что-то в вас изменить. Вас простишь единожды — нагадите вдругорядь. Спустишь во второй — конца-краю не будет. Вот мой тебе ответ — не стану я порчу снимать. Пускай впредь думает, как мое имущество портить. Лысый Том задумался. Это что ж такое балбес натворил, чего ему, дурню, не хватает? Овцу свел? Свинью украл? Или снадобье какое по дурости разлил? — Дак ты не обессудь, я ж не злыдень какой, расплачусь за все, что балбес попортил. Сними проклятье. — Не сниму. Моя рабыня — что хочу с ней, то и делаю. Сама решу, когда и за кого ее выдать, чтоб в первую ночь силы побольше взять. Мне порченая не нужна. С порченой никакого проку. Нэн научилась блефовать от Одина. Все, что она описывала, было взято из рассказов супруга и Ломиона про магию в брошенном Валар мире. Но разве мог об этом знать полуграмотный деревенский трактирщик? — Спортил, что ль, девку?! — ахнул Том, прикидывая, во сколько же ему это обойдется. Порча колдовского имущества, балрог заешь. Даже подумать страшно, какую цену ведьма заломит. Ну, сыночек, удружил, спасибо! — Не успел. Его счастье, иначе так легко не отделался бы. Порча с него снимется, когда ты его женишь. Но стоит ему хоть раз посмотреть на сторону или выставить жену за дверь — все вернется обратно, и тогда ему уже ничего не поможет. — Да на ком же его женить?! — взвыл Лысый Том не хуже того упыря. — На умной. С этими словами Нэн захлопнула дверь прямо перед носом трактирщика. Пятясь и кланяясь, Лысый Том выбрался из сеней, да так и продолжал пятиться, пока не скатился с крыльца. Очутившись на земле, трактирщик подхватил узел с подарками и как был, не отряхиваясь помчался прочь с ведьминого двора с поразительной для своего веса и возраста прытью. “Эка сказанула-то — женить. Да на ком его женишь… Ни одну девку за него не выдадут, и даже трактир в наследство никого не соблазнит. Разве что сироту какую найти — без роду, без племени. Да отсюда подальше. Где-нибудь в Бретиле или в Дор-Ломине… Эх, да туда ехать — не ближний свет. Вернутся только к лету, а к тому времени Гэс и помереть может. Эвона как воет — слушать страшно. Нет, Дор-Ломин не годится. Надо поискать поближе. Неужто в окрестных деревнях никакой сироты или батрачки не найдется?! Бесприданницу за Гэса отдадут, да еще и ручки благодетелям поцелуют. Балрог с ним, с приданым. Лишь бы живой остался. Наследник все же, хоть и балбесом уродился. А коль фордыбачить начнет — на косой Элис женить. Или на Келли. Ничего, что перестарок, зато баба умная да хваткая. На Келли… А это идея!”       Но Келли была тертым калачом и сочла предложение невыгодным. Трактир в наследство — это, конечно, неплохо, но лучше на Гномьем тракте, а не у захудалой переправы. Ничего-то тут нет — южная дорога между Ногродом и Амон-Руд. Так там гномов почти не осталось, а с них основная выручка. А западный ее конец, что когда-то вел в Нарготронд и к устью Сириона, так вовсе заглох. Старый северный гномий тракт из Белегоста перехватил всю торговлю. Зимой слуги бьют баклуши, хоть рассчитывай всех или внаем сдавай. Нет, пускай хозяин другую дурочку ищет.