К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      В небе неподвижно текла звездная река, пересеченная, словно мостом, хвостом кометы. Спокойная ночь накрыла собой Восточные земли. В Сонной лощине царили ничем не нарушаемые мир и покой. По росистой траве растекался сладкий и пряный аромат ночных цветов. Факелы, освещавшие двор, давно прогорели. Старшие ученики неспешно доделывали дела, начатые с заходом солнца. Младшие дети видели десятый сон. — Напарник, к нам движется высокий гость. Точнее, гостья. Встретим, как подобает? — Ломион, заскочивший глубокой ночью на огонек, так и лучился злорадством. — Кого ты там собрался встречать? — Принцессу Лутиэн. Нынче же отправь младших детей за реку. Наллен не сегодня— завтра начнет оборачиваться, а Дженни еще слишком наивна. Не приведи Творец ляпнет чего не следует. — А мы-ы?! — хором заныли старшие, предвкушая знатную потеху. — Мы уже взрослые! — Черти полосатые, — добродушно проворчал Один. — Все в игрушки играете. Ролевушников не сеют и не пашут, они сами заводятся. От грязи. Ладно, так и быть. Будете нам прислуживать во время визита высокой гостьи. Не забыли еще, как это делается? — Нееет, хозяяяин! — радостно проорали три молодые глотки. Берта сделала книксен, мальчишки угодливо согнули спины. — Что прикажете, хозяин? К старшим присоединилась Хоуп, явившаяся навестить кузину. — Я тоже хочу посмотреть на живую принцессу! — Ну, значит, так тому и быть. С одним условием. При гостье не оборачиваться! Хоуп оскорбленно фыркнула. — Мне, в конце концов, не пять зим! Да будет тебе известно, что лауме не контролируют метаморфоз только до полудюжины зим. — Чееегооо?! Откуда ты таких слов-то набралась? — Из твоей головы. У тебя там такой страшный-престрашный белый омут есть, я в него нырнула и взяла что интересно было. — Поганка бледная! — рассерженно зашипел Ломион, примерно прикинув, где это может быть. — Я и то едва не утоп, а ты без страховки сунулась?! Уши надеру. Хоуп в ответ высунула язык. — Не посмеешь. Я слушаюсь только маму и Одина. Маму — потому что она мама, а Одина — потому что он конунг и наставник. — У тебя, между прочим, еще и отец есть, — Ломион попытался воззвать к совести Хоуп. — То ли есть он, а то ли нет его, — протянула Хоуп меланхолически, — Буду я слушаться того, у кого поражение в правах не окончилось. Я под договором об ответственности. Ломион махнул рукой. — Безнадежна. Ладно, шутки в сторону. Чем встречать будем? Спрашивать она будет о мире людей. — Мммм... Можно ей кино показать. Пути людей без прикрас. Война с применением бронетехники и авиации. Ядерные испытания. Метро в час пик. Прочий транспорт. Смог над городами. Интернет вместо осанвэ. Любая дрянь сгодится, чем неприглядней и страшней, тем лучше. — Мертвый свет. Мертвый лес, — стал перечислять Ломион. — Гроссы и гроссы мусора. Отравленный воздух и отравленная вода. Скука. Ложь по любому поводу. Масса дурацких запретов. Почему разрешение на отстрел дичи получить можно, а на отстрел людей — нет? Почему ты не имеешь права убить предателя и наказать смертью обидчика? Молодняк навострил уши. “Скверное местечко. Сразу пойдем под дверью подслушивать или посидим, пока не выгонят?” — безмолвно спросил приятелей Тим. — Никто никуда не расходится, — велел Один. — Сидите и слушайте, оболтусы. Считайте, что у вас незапланированный урок. Троица старших и Хоуп тут же устроились кто где и выжидательно уставились на учителя. Они жадно глотали знания, не пережевывая, и тут же требовали еще. И Один удивился в который раз, хотя, казалось бы, удивляться уже было нечему. Его сверстники в училище, которые любыми средствами отлынивали от учебы — и дикие средневековые подростки, готовые на что угодно, лишь бы урвать еще один клочок знаний. — Ну и я свои пару медяков добавлю, — подала голос Нэн. — Говорят, эта замужняя леди думает, будто детей в капусте находят? Так я ей объясню, откуда дети берутся. Наука нехитрая. — Пойдет, — одобрил Ломион и продолжал, — Лицедейство ради лицедейства. Брак без любви, без верности и без доверия... — Думаешь, она не знает, что это такое? — усмехнулась ведьма. — Знает, уверяю тебя. Злоязыкий постарался — ославил муженька на всю округу. А наши старшие от себя добавили.       Когда мерзкое кино было состряпано, Нэн вдруг спохватилась: — А где мы ее устроим? — Да в детской. Девчонки разок- другой у пацанов переночуют, ничего им не сделается. — Ой, неладно это, — покачала головой Нэн. — Бетти у нас девица на выданье, да и Хоуп уже не маленькая. Как же их с молодыми парнями-то без присмотра оставлять? Нехорошо выйдет. Не по-людски. Ученики презрительно фыркнули. Один поморщился. — Ничего с ними не случится. И так почти каждую ночь вся честна компания сползается вместе и болтает чуть ли не до рассвета. Бетти никуда от Дасти не денется. В Тима уже запустила коготки Дженни, пусть ей всего девять зим от роду. Да и вообще с каких пор для лауме писаны здешние человеческие законы?       Гостья действительно явилась пару ночей спустя. Сначала на пороге появился взмыленный Билли с переправы, с воплем:” Едет! Едет!” — Ну, все готово? — усмехнулись напарники, — Тогда мы начинаем КВН. Для чего? — Для чего? Чтоб не осталось в стороне никого-никого.       О прибытии принцессы возвестил истошный женский визг — Лутиэн встретилась за воротами с половой тряпкой, которую, воодушевившись рассказом Одина о моющих пылесосах, сотворил Тим. На неудачные плоды ученического колдовства никто в доме давно уже не обращал внимания. Во дворе по углам прятались глиняные големчики, в сенях обреталась заколдованная Дженни косоглазая жабья королева, в сарае скрывалась верная ведьмина метла, на огороде коротали время несколько оживленных Бертой пугал. Тряпку все регулярно выкидывали за тын, но она каждый раз ухитрялась просочиться обратно во двор и старательно наводила чистоту. Жабья королева обычно пряталась за кадушкой, откуда в самый неподходящий момент выскакивала с криком “БУУУУ!”, приводя в неистовый восторг Наллена. Самым впечатляющим из всего магического добра был торчавший над воротами череп незадачливого Кирра. Это было творение юной Хоуп, наслушавшейся историй про пропускные системы и охранную сигнализацию в мире людей. На стук в ворота он светил пустыми глазницами и требовал по-русски противным голосом: ”Пароль!”. Что он умел помимо этого, не знал никто. Залаял Волчок. — Явилась, — с нескрываемым злорадством сообщил Ломион.— Легка на помине. — Чего это она развопилась, будто кузнечиха при виде паука на кадушке с тестом? — удивился Билли, выглядывая в окошко. — Ну пылесос моющий, пустяки, дело житейское! Пнула бы его подальше… одно слово – принцесса. — Я, я, я пойду встречать принцессу! — и Берта вымелась за порог, пока никто ее не опередил.       Вылезшая из-за горизонта полная луна светила не хуже фонаря. Сегодня в ее свете что-то было не так. Берта взглянула на ночное светило и увидела, как лунный диск, обычно сиявший ярким серебром, постепенно наливается недобрым багряным светом. Подумав над этим пару секунд и решив, что обязательно спросит, в чем тут дело, юная ведьма пошла к воротам, где череп уже вовсю светил глазницами и безуспешно требовал пароль у прибывшей дориатской принцессы. Завернувшись в темный плащ, глубоко надвинув капюшон, держа под уздцы начинавшую нервничать серую кобылу, гостья тщетно пыталась объяснить черепу, кто она и зачем тревожит его. Череп был непреклонен. “Пароль?” Берта, сдерживая смех, отодвинула засов. — Пароль? — поинтересовался череп. — На горшке сидел король! — огрызнулась ведьмочка по-русски. — Заткнись уже, а? Череп замолк, обиженно щелкнув челюстью. Открыв ворота и запузырив тряпку в заросли земляных груш, Берта сделала постное лицо и присела перед гостьей в чинном книксене. — Прошу, миледи, господин Один уже ждет вас. — Странное имя. — растерянно озираясь, сказала принцесса.— Он эльф? — Что вы, миледи, что вы! Самый что ни на есть человек. Наместник здешний. — Но... как же… Мне говорили, что здесь живет провидец… — Это вы про господина Ломиона, миледи? Так господин Ломион с супругой как раз пожаловали в гости. Осторожно миледи, не споткнитесь, тут големчики бегают. Хозяйка давеча их на прополку наряжала, а убрать позабыла. Ведьма, чего с нее взять. Настряпает пакости разной да так и оставит. — Ой! — Лутиэн испуганно оглянулась. — А ты сама кто? — А я, с позволения вашей милости, домоправительница ихняя, при госпоже состою. Берта заглянула в хлев. — Эй, Дасти! Дрыхнешь, сонная тетеря?! Живо прими у дамы лошадь. Отшагай, напои, накорми, почисти. Тим, бездельник! Баня топлена? -— Топлена, как не натопить, — мальчишки, зевая и почесываясь, лениво вылезли из хлева и встали в дверях, подпирая косяки. Чумазые, босоногие, одетые в любовно отобранную рванину, с всклокоченными волосами, в которых запуталась солома, — ну ни дать ни взять деревенские батраки. Ребята целое утро старательно наносили боевую раскраску и чрезвычайно гордились собой. Маскировка удалась на славу, не то что у недотепы Финрода на Тол-ин-Гаурхот.       Проводив гостью до дверей, сдав ее на попечение Хоуп и метким пинком отправив жабью королеву обратно за кадушку, Берта шмыгнула к хлеву. — Парни, она в баню собралась. Я скайп настроила в лохани, гляньте, какая она, эта принцесса, если с нее все богатые тряпки сдернуть. В разговор вклинился мысленный голосок Хоуп, подражавшей радистам из пересказанной Одином книги про радиодело: “Медведица— Дайну. Говорим по-русски. Проверка связи. Раз-два-три-четыре-пять, как слышно? Прием”. Отозвался Тим, заодно поддержав игру: “Дайн — Медведице. Слышим тебя хорошо. Прием”. “Медведица— Дайну, — откликнулась Хоуп, — Сейчас камеру включу. Прием”. В заклятой Бертой лохани с водой появилось наведенное младшей ведьмой изображение. Лутиэн стояла посреди горницы. Под темным дорожным плащом обнаружилось лазоревое, расшитое золотыми лилиями платье с широким декольте, перехваченное хитро сплетенным поясом. На плече поблескивала большая брошь с крупными голубыми каменьями. “Хорошо хоть не в исподнем явилась”, — припомнив байки Злоязыкого, съязвила Берта. — “Медведица, прикинься простофилей да выведай — она всегда так ходит?” “Ща”, — ответила Хоуп. Принимая небрежно сброшенный дорожный плащ, юная ведьма изобразила на личике благоговейное восхищение. — Ооо, высокая госпожа… А дозвольте узнать… ваша милость каждый день такие платья носит? — Нет, глупышка, это дорожный наряд. Освежившись с дороги, я сменю его на каждодневный. — У вас дома есть еще лучше?! — Хоуп старательно таращила глаза и, по мнению компании, безбожно переигрывала, но Лутиэн ничего не заподозрила. Компания давилась от смеха. “Вовсе старуха с глузду съехала. Перед служанкой нарядами хвастается!” “Совсем как младшая лавочникова дочка” . “Сравнил ёжика с полотенцем. Так Энни всего шесть зим!” “Принцесса в детство впала”. “В полторы тыщи лет оно и немудрено!” Едкие комментарии сыпались один за другим. Билли, осанвэ не владевший, но глядевший в лохань вместе с прочей компанией, вдруг выпалил: — Парни, да она ж одета как портовая шлюха! А еще принцесса называется, тьфу. Ходил я прошлым летом с плотогонами к устью Сириона. В гавани продажных девок — что тараканов на кухне у Лысого Тома. Как одна — разодеты в голубое с золотом и все сиськи наружу. Стыдобища.       Компания готова была подглядывать и дальше, но все дело испортил Мо. Хряку стало интересно, чем заняты двуногие, не прячут ли от него какую-нибудь вкуснятину. Он бесцеремонно растолкал доморощенных шпионов — и вся вода из лохани немедленно оказалась на полу. Довольный Мо немедленно разлегся в получившейся луже, начисто разрушив подглядывающее заклятье. Берта, уходившая, чтобы прислуживать гостье в бане, тихо просочилась обратно в хлев. Следом за ней тенью возникла Хоуп. Берта уселась на черную щетинистую тушу Мо, словно на мешок с отрубями, и заговорила вслух. — Ребята, нужно спешно послать за Лив. Сдается мне, что принцесса-то у нас— дохлая. Вы только посмотрите, какая она без своих расшитых тряпок. Беритесь за руки — сейчас покажу. — Страсть-то какая! — поежилась вся честная компания, получив увиденное Бертой. Билли охнул и сделал знак от дурного глаза. Он тоже увидел. Мощь Берты крепла день ото дня. — Да она словно та костлявая стерва, которую Лив пол-луны назад смеху ради подняла! - Тим схватился за голову, - Высохшая и желтая, словно трехдневная покойница! — Ты что, ее просматривала?! — А то! — хвастливо заявила Берта. — Ни пса не видать — муть серая. Как старая Амхен и ее Рэтти, не к ночи будь помянуты. Дрянь какая-то. — И в этой мути сидит что-то очень нехорошее — прибавила Хоуп. — Доброе за серой мутью себя не прячет. Я побоялась глубже нырять — вдруг эта тварь меня сожрет. Она голодная. Бетти, ступай в дом. Передай остальным, чтоб к Лутиэн не совались. А я мигом на другой берег и назад. Лив позову. Нежить по ее части. — Ты что, через Гэлион вплавь собралась? Промокнешь вся, — заметил Билли. — Давай на лодке отвезу. — Не промокну, — рассмеялась девчонка. — Я секрет особый знаю. — Хоуп! — встрепенулась Берта. — Помнишь, что Одину обещала? — Да помню я, помню! — отмахнулась ведьмина дочь. — До переправы так дойду, а дальше уже эдак побегу. А вы, ребятушки-зверятушки, между собой говорите либо по-русски, либо на касании. Чтоб она подслушать не могла. Хмырь знает, на что она способна. Не зря же Берен в чулане спит, а не в соседнем покое. Значит, она через все комнаты слышит, как он храпит. Ну разве человек так может? Я побежала.       Смыв с себя дорожную пыль и освежившись, Лутиэн вернулась в дом. Там ее уже ждали. На столе горела, освещая комнату ровным светом, масляная лампа с расписным абажуром. Возле камина, где, тихонько пощелкивая, неспешно тлел кусок коряги, расположились в массивных креслах сереброволосая лайквэндэ в кожаных штанах и мягкой блузе цвета весенней листвы со шнуровкой на груди, и огненно-рыжая дева человечьего рода, одетая в просторное серое платье. На широком подоконнике, поправ всякие приличия, угнездился совершенно незнакомый аваро с кубком вина, а рядом с человечьей девой, на скамье возле стола, покрытого скатертью из небеленого холста, устроился хозяин дома. У его ног уселся большой косматый пес. При ее появлении пес заворчал, словно отдаленный гром, и угрожающе поднялся, скаля клыки. — Волчок, лежать, — рука хозяина дома опустилась на загривок пса. Повинуясь, зверь улегся на пол, продолжая ворчать. В свете лампы его глаза отсвечивали призрачной прозеленью. На мгновение Лутиэн стало не по себе — хозяин до жути походил на оставшегося дома супруга. “Откуда он узнал?! И как сумел опередить меня?” Но стоило тому, кто показался ей Береном, повернуть лицо к свету, как стали видны навечно отметившие его следы пламени. Единственный глаз блеснул словно тусклая злая звезда. Младшая горничная куда-то сгинула, и кушанья подавала домоправительница. Поставив на стол возле хозяйки дома блюдо с ягодами, ученица мимолетно коснулась ее руки. “Нэн, принцесса, похоже, дохлая. Не суйся туда. Хоуп приведет Лив”. “Вижу. Ни жива ни мертва”. Берта протянула кубок Бребенэль и передала ей то же самое. “Ты правильно сделала, — неслышимо ответила аварэ, — Без Лив нам не обойтись, наша гостья — по ее части”. Ломион жестом велел наполнить свой кубок, моментом снял то, что Берта сказала остальным и передал: ”Лив уже недалеко. С ней Тинти и Эльворн. Скоро будут”. Берта, повинуясь приказу Нэн, вышла за дверь. Право, подглядывать через заклятую миску с водой было безопаснее. — Я пришла сюда, чтобы побеседовать с провидцем… — заговорила Лутиэн, — Отчего здесь собрался целый совет? — Мы знали, что ты придешь, и ждали тебя, принцесса. — улыбнулся лайквэндо с подоконника, — Нам всем есть что сказать тебе. Ты пришла спрашивать о Путях Людей. Что бы ты хотела знать? Мысли Лутиэн понеслись безумным хороводом. Их много — как говорить — но они же знают, зачем я пришла, значит, бояться тут нечего... — Говорят, провидец прошел Путями Людей и вернулся, — начала она, собравшись с духом. — Намо сказал, люди уходят за пределы мира навсегда и никогда не возвращаются обратно. Какие они, Пути Людей? Уголки губ Ломиона чуть тронула злорадная усмешка. — Слухи обо мне правдивы. Я действительно прошел Путями Людей и вернулся обратно. А вот мой друг был рожден в мире людей, но пришел сюда вместе со мной. Он, пожалуй, расскажет лучше меня. Напарник? Один кивнул. — Что ж, принцесса, смотри, коль не разучилась еще. За погляд денег не берут.       Все было отрепетировано до последнего жеста. Тим, Дасти, Билли и Берта, спрятавшись в пустовавшем по случаю лета омшанике, едва не сталкивались лбами над поспешно заклятым ведром, на всякий случай взявшись за руки. У всех была одна мысль: “Купилась!” А перед Лутиэн развернулся мир людей, рядом с которым меркли все ужасы Ангбанда и Тол- ин-Гаурхот, и каждая новая сцена оказывалась отвратительнее и страшнее предыдущей. По такому случаю Один вытащил из тайников своей памяти все то, о чем обычно старался не вспоминать. Мир людей показался миром, разлагающимся заживо. Не то, что Саурон, а и сам Моргот вряд ли смог бы измыслить хотя бы тень тени того, что, открылось сейчас перед мысленным взором принцессы из Дориата. Пожирая самое себя, оно возрождалось стократно, превращая все, до чего удавалось коснуться, в свое подобие. Не существовало ничего, что было бы в силах остановить стремительно накатывающийся смрадный вал, затапливающий собой мироздание, притягательный в бесконечной омерзительности. “Нет!” — беспомощно кричала мысль, захлебываясь в гное и отходах безумного, чуждого мира. — Чего же ты так испугалась, принцесса? — подала голос рыжая. — Это всего лишь воспоминания. Тень тени. Только для моего супруга мир людей — прошлое, а для тебя — будущее. Ты сама выбрала себе такую судьбу. — Но… Но.. я не хотела… То есть... я не подумала…Моя матушка, королева Мелиан, прозревала будущее…. Почему она ничего мне не сказала?! — Вот и видно, что ты принцесса, а не человек. Кто ж кота в мешке покупает? На Лутиэн было жалко смотреть. — Я… Ради любви… Ради нашего сына, Диора Аранела… — лепетала она, пытаясь закрыться от увиденного ужаса остатками того светлого, что еще оставалось. — Чтобы не расставаться... — Знаешь, принцесса, у нас не принято скрывать неприятную правду. Ты уверена, что этот ребенок, Диор Элухил, — твой сын? — вмешалась в разговор лайквэндэ. — Как ты его рожала? — Эээээ… — Лутиэн вспомнила мглисто-солнечное утро, напоенное томной радостью, младенца на ложе рядом с собой. Вечером его не было. Скрипнувшую дверь, пропустившую супруга в ее спальню и его слова: “Поздравляю с сыном, любимая!”. — Охохонюшки… Ты хоть знаешь, откуда дети-то берутся? — тяжело вздохнула рыжая ведьма. — Ну, придется объяснить. Смотри.       Лутиэн снова захлестнули чужие воспоминания. Костры Пограничья года, о которых сама Лутиэн только слышала. Свадебный обряд, разительно не похожий на обряд в Менегроте, перед тронами ее родителей. На свадьбе рыжей ведьмы не было ни торжественности, ни речей. Лишь первый снег, падавший с темного неба, словно звезды, косматый белый конь, платье цвета лунной радуги, соединенные Видящим руки да слова Ломиона: “теперь Галвэн и Один принадлежат друг другу”. “Перед Лесом и людьми — моя” — сказанное одноглазым воином ведьме, словно клятва, да напутствие Видящего, повторенное лесом, словно вздох: ”Живите в радости!”. Воспоминания были чужие, но сейчас в них Лутиэн сама была рыжей ведьмой, ответившей: “Лес слышал”... Ночь танца и пришедший ей на смену день, разделивший жизнь на “До” и “После”. Странная, двойная жизнь в одном теле и внезапно пришедшее понимание “Пора!”. Боль, казалось, выжимала жизнь из тела, становясь центром всего, то отпуская, то накатывая вновь, смешиваясь с запахом горящей можжевеловой хвои. Со стороны волнами накатывал страх потери, смешанный с бессильной яростью. Страх и ярость дорогого, любимого существа, чувствовавшего ее боль и которому не позволено было в этот момент быть рядом. Хриплое звериное рычание, в которое превратился исказившийся до неузнаваемости собственный голос, тело, которое словно скатывали в клубок неведомые силы, пытаясь вытолкнуть эту боль, занявшую его как огромный чужеродный предмет… И вдруг все кончилось. Жизнь в усталом, измотанном теле снова была одна. Запах можжевелового дыма и собственной крови. И пронзительный вопль маленького, сморщенного, пунцового существа в руках целительницы-лайквендэ, и собственная, поглотившая все без остатка мысль: “ПОДМЕНИЛИ!!!”, потому что до последнего ожидала дочку, а получила сына... — Не верю, чтоб она в одиночку на Саурона ходила, — Билли оторвал взгляд от воды и почесал в затылке, — С родителями поругалась, с Морготовым наместником сражалась, к самому Морготу в гости явилась, а моющего пылесоса испугалась так, что едва стрекача не задала. Странно это. Может, помогал ей тогда кто? — Хуан, что ли? — скептически фыркнула Берта. — Хуан ей только драться помогал, да от Келегорма с Куруфином сбежать, если верить священным свиткам, — Тим осторожно, палочкой, выудил из ведра свалившегося в воду черно-красного, похожего на маску-пугало клопа- феаноринга, из тех, что любили большими кучами собираться на нагретых солнцем старых пнях, — Помните сказку про волшебного кота, которую Злоязыкий рассказывал? — Какой еще волшебный кот? Ни про какого кота я не знаю, — Билли весь превратился в слух. — Ну, слушай. Жил в Дортонионе мельник с тремя сыновьями. Старый мельник на покой ушел, старший сын делами заправлял, средний зерно и муку возил, младший на подхвате был, а матери у них не было. И добрался до их деревни как-то осенью черный мор. Помер мельник. Старшему сыну досталась мельница, среднему осел, а младшему кот, большой и пушистый. Вот и думал младший мельников сын, что делать ему с таким наследством. На ту пору как раз в те места Берен явился. А уже зима на носу, холодно. И с огородов уже ничего не украдешь. Попробовал он к старшим мельниковым сыновьям сунуться, чтобы перезимовать пустили, да только они с подозрительным бродягой дела иметь не захотели. Вот и выменял Берен у младшего мельникова сына кота, за свое обещание, что мельниковы сыновья за то налоги дому Беора во веки веков платить не будут. Хотел, понимаете, из кошачьей шкурки стельки себе в сапоги сделать, а из кота похлебку сварить. — От пройдоха, забодай меня комар! – не выдержал Билли. — Какие налоги, если земля под Морготом и ее еще отбить надо, прежде, чем налоги собирать! Все, молчу молчу. — А кот был не простой, а волшебный кот Тевильдо, над всеми котами князь, - продолжил рассказ Тим. — От Валар он у мельника прятался. Пообещал он Берену, что выкупит свою жизнь за три желания. “Хочу, — говорит Берен, — перезимовать где-нибудь спокойно. Чтобы было мне тепло, уютно и Морготовы слуги меня не нашли”. “Не найдут тебя Морготовы слуги, — отвечает кот, — будешь и сыт, и пьян. Покажу я тебе путь в земли сокрытые, где ничья сила верх взять не может. Там тебя никто не найдет, если ничего себе в тех землях не пожелаешь. Но для начала добудь мне сапоги”. А надо сказать, что умел Тевильдо бегать по земле, по воде и по воздуху быстрее ветра и проходить сквозь любые стены, если сапоги наденет, а его мурлыканье обладало целебной силой. Ну, добыл Берен коту сапоги... — Где ж он их взял? — У орочьего командира спер! То-то орки за ним гонялись. А без сапог он им и даром не был нужен. Сбегал волшебный кот в сокрытые земли, попросил тамошних хозяев, чтобы не убивали они Берена. Согласились хозяева сокрытых земель. Привел Тевильдо Берена в сокрытые земли и орки за ним пройти не смогли, потому что ничья сила там верх взять не может. Увидел Берен, что хорошо жить в сокрытых землях, страхом огороженных, и пожелал самое драгоценное сокровище из всего, что было там спрятано, чтобы насовсем там устроиться. Разгневались за такое на Берена хозяева сокрытых земель и выгнали его взашей. Таких пинков надавали, что он еле живым оттуда ушел. На карачках до Дориата дополз. Завеса его за скотину приняла и пропустила. Захотелось ему тут жить, как у Йаванны за пазухой и королевскую дочку в придачу. А король возьми да и потребуй выкуп. Ну, хошь-не хошь, а за Камнем идти пришлось. Да только не свезло Берену — угодил в темницу к Саурону, вместе со всем отрядом, что Финрод в помощь дал, потому что удача, у самого драгоценного в сокрытых землях добытая, от него отвернулась. Ну, делать нечего — позвал Берен Тевильдо и тот явился. — Прям вот в темницу? — удивился Дасти. — Разумеется. Ведь получив сапоги, он куда угодно пробраться мог. “Помоги мне, — говорит Берен, — Из темницы выбраться!”. “Раз я выполнил твое желание, но ты не сдержал своего слова, — отвечает Тевильдо, — Но выполню я второе твое желание, помогу выбраться из темницы. Но ты должен помочь выбраться из нее всем остальным, кто живой”. Побежал волшебный кот по земле, воде и воздуху быстрее ветра. Подговорил Хуана, сильного, да мудростью обделенного, чтобы справиться с Сауроном да с тварями ему подвластными пособил. Потом поймал Тхурингветиль, что у Саурона вести переносила, вытряхнул ее из шкурки, да рассказал Лутиэн, где та шкурка лежит и как на себя чужой облик надеть. А Берен опять слова не сдержал — никого из отряда в живых не осталось. Добрались Берен и Лутиэн, в чужие обличья переодетые, до замка Моргота. А как внутрь пробраться? Снова призвал Берен кота волшебного. “Это третье и последнее твое желание, — говорит ему Тевильдо, — Отвлеку я охрану, вы и пройдете. Ты можешь взять один камень, а хочешь и все три. Но не желай оставить их себе и не отдавай Тинголу. Отдай их королю, которому принадлежат они по праву. А потом бери свою принцессу и ступай на все четыре стороны. Больше я помогать тебе не буду.” — Король… Кому принадлежат по праву…— осенило Билли, — Так ведь это же старший феаноринг! — Слушай дальше. Отвлек кот охрану и добрались они до тронного зала, где Моргот сидел. Усыпила Лутиэн Моргота своими песнями. Стал Берен Камни из короны выколупывать, да снова слово, коту волшебному данное, нарушил — захотел все три Камня отдать Тинголу. Стоило ему так подумать — нож, которым он корону Морготову ковырял, возьми да и сломайся. А Тевильдо, увидев, такое, разгневался и позвал Кархарота, что самое ценное в покоях Темного Властелина стерег. Кархарот Берену руку с Камнем и отгрыз, потому что иначе украденное отнять было нельзя. Вернулись Берен с принцессой в Дориат, стали к свадьбе готовиться. Явился кот волшебный к Лутиэн в покои, да и говорит: “Откажись от задуманного, принцесса, пока не поздно. Трижды я помогал Берену. И трижды не сдержал он слова, мне данного. Не сдержит он и слова, данного тебе. Не будет с ним у тебя счастья”. Рассердилась принцесса, ножкой топнула и позвала свою мать, Мелиан. Мелиан-то богам родня, что ей с котом справиться, даже и с волшебным. Усыпила Мелиан кота чарами, отняла у него сапоги да и приказала выкинуть за Завесу. А Даэрон-менестрель, что из Дориата ушел, нашел Тевильдо, пожалел и отдал ему свои сапоги, ничего не требуя взамен. “Беги, котик, из этих нехороших мест, беги со всех лап. — сказал он коту, — “ Не оставят тебя здесь в покое. Спасай свою шкурку, пока Мелиан ее на муфту не пустила”. “Что ты хочешь за мою жизнь?” — спросил его Тевильдо. “Ничего мне от тебя не надо. — ответил ему Даэрон, — “Беги отсюда, куда дорога зовет. И я тоже пойду на все четыре стороны. Нечего мне тут больше делать”. Понял тут Тевильдо, кто живым друг, и решил помочь менестрелю просто так. “О других ты думаешь, не о себе. — заговорил он, — “Я, Тевильдо, не просто кот, я над всеми котами князь. Покажу я тебе путь в сокрытые земли, где спрятано самое дорогое, что есть на свете, найдешь ты то, чего найти не чаял”. И ушел Даэрон-менестрель вместе с Тевильдо в сокрытые земли. А всем котам и кошкам наказал Тевильдо во веки веков никаких человеческих приказов не исполнять. — Сокрытые земли, где никакая сила верх взять не может…— почесал в затылке Билли. — Да Нан-Дунгорфеб это, — махнул рукой Тим, — Тинти там живет, и его клан. Только он опять ничего говорить не станет, и расспрашивать бесполезно, знаем мы его. — Вот интересно, а с котом, это по правде было?       Берта хотела что-то спросить, но не успела — послышался перебивчивый топот копыт. Компания дружно высыпала из омшаника. В темном небе, заставляя поблекнуть огоньки звезд и серебристый хвост появившейся несколько ночей назад кометы, фонарем сияла огромная круглая кроваво-красная луна, скалясь мертвой усмешкой. Билли поежился. — Страсть-то какая, вы только гляньте! Не иначе как боги гневаются. — Богам до нас дела нет, — фыркнула Берта. — А до Лутиэн? Кто ее знает, чего она там богам наобещала… — Поживем - увидим, — рассудил Дасти. — Глянь, вон наши едут. Со стороны Гэлиона, залитые призрачным светом, поспешали Хоуп в медвежьем облике, Лив на пегой кобыле, Тинти и Эльворн. И они сами, и их буланые лесные кони в лунном свете казались призраками. Что-то с этой пегой лошадью было не так. Приглядевшись, Тим опознал в ней старую кобылу дайна, околевшую третьего дня. Лив спешилась, хлопнула поднятую колдовством лошадь по шее и приказала: — В овраг, падаль! Сдохни и закопайся обратно с глаз долой. Стерва в ответ махнула облезлым хвостом и, пошатываясь, побрела в сторону выгона. — А теперь может мне кто-нибудь внятно объяснить, что произошло? Ребята увели черную ведьму и ее спутников в омшаник и показали то, что подсмотрела Берта и что отражалось в заклятом ведре с водой. — Правильно сделали, что не позвали Лив в дом, — похвалил Эльворн, — Даже сейчас эта достойная дочь Мелиан вполне могла бы почуять сильную черную ведьму. Сделать-то сама она ничего не сделает, но донести может. Лив тем временем внимательно наблюдала за тем, что показывала вода в ведре. — Ну и ну! Мне бабушка про это рассказывала, но сама я в жизни такого не видела. Ее обличье тесно для того, что там засело. Словно платье с чужого плеча. Хотела бы я посмотреть на ту, которой этот облик пришелся бы впору... — Дело дрянь, — Тинти теребил конец своей косы, — Тол Гален был всего лишь островком посреди реки, не нужным никому, кроме лягушек да болотных птиц. Ныне он превратился в Дор-Фирн-и-Гуинар, землю живущих мертвых. Все, что я могу сказать вам — держитесь от этого острова подальше. Не вздумайте туда ходить. А то знаю я вас — уже нацелились. И вот еще что… Хорошенько очистите дом после того, как Лутиэн уйдет отсюда. Не годится приводить детей в столь оскверненное место. “Ребята, раз уж Тинти здесь, давайте спросим про кота? Кто смелый?” “Про кота и про сокровище Нан-Дунгорфеб”. “Я спрошу, — вызвался Тим. — Сейчас или никогда”. — Тинти, мы тут поспорили. В “Старом Загоне” Злоязыкий рассказывал про Тевильдо, кошачьего князя, будто бы он Берену помог Камень добыть. Это правда? Он действительно есть? — Он есть. Но его давно никто не видел. Впрочем, как и других Непохожих. Вряд ли Тевильдо стал бы помогать Берену. Кот ни с кем не дружен и никто ему не нужен. — Кошак — он и есть кошак, — раздосадовано пробормотал Билли. — Хоть и волшебный. — А сокровище Нан-Дунгорфеб? И правда ли, что Берен пытался его украсть и его за это выгнали? — Сокровище есть. И действительно умеет давать везение. И Берен действительно пытался добыть его, и из края под жемчужным небом его действительно изгнали за это. Но что оно или кто... — Тинти улыбнулся краешком губ и улыбка была неожиданно теплой. — Дело Даэрона и только Даэрона. — Так он ушел к вам? В уточнениях к священным свиткам говорится, что он подался куда-то на восток за горы, и не больше. — А это уже только мое дело. — Тьфу! У эльфа и ветра не спрашивай совета. Получишь в ответ что да, то и нет. “А сдается мне, что Даэрон в край под жемчужным небом и ушел, — убежденно передала друзьям Берта. А из Дориата до Нан-Дунгорфеб рукой подать ”. “А что за сокровище? Почему это дело Даэрона? Что он не чаял найти?” “Любовь Лутиэн он не чаял найти, — мысленно фыркнул Дасти, — Но уж это ему в любом случае не светило”. “Наверно, сокровище Нан-Дунгорфеб — это какое-то волшебное существо, — вклинилась в безмолвный разговор Хоуп, — Вроде Певчей Паучихи или Голубой Змейки, или Жабьей Королевы. Ну, кого можно унести с собой”. “А ведь и правда, — Тим мысленно хлопнул себя по лбу, — Помните, как Злоязыкий рассказывал про Синюю Птицу, поющую в ночи? Ту, что все хотят поймать или, на худой конец, услышать? Чем не сокровище для менестреля, у которого все прахом пошло? Кто услышит, тому удача, а уж кто поймает, для того и вовсе ничего невозможного не будет. Слышать ее, будто бы, кто-то слышал, а вот поймать никому не удавалось, потому что она вместо себя ловцу свою копию бесполезную подпускает”. “Точно! Тим, ты голова! Нан-Дунгорфеб все, кроме Тинти и его друзей, обходят десятой дорогой, а все почему? Синяя Птица край под жемчужным небом бережет. Стали бы Тинти и его народ свое сокровище Берену отдавать, ага, жди, когда свинья на грушу влезет. А Даэрону все равно больше податься некуда, вот он и решил стать одним из них”. — Лив, оставайся здесь и продолжай наблюдать, а когда принцесса уедет, помоги Галвэн и остальным ведьмам убраться после этой дряни, — Эльворн был серьезен до предела. — А нам с Тинти нужно возвращаться. Лес должен знать о том, во что превратился Тол Гален и решить, что следует делать. Обычно веселая и бесстрашная, Лив вдруг помрачнела. Ей явно не хотелось оставаться в Сонной лощине. Словно она оставила котел с варящимся зельем, не погасив огня, и теперь опасалась, что варево выкипит или подгорит. Тим и Берта попробовали заглянуть в ее мысли, но были немедленно выставлены вон. Черная ведьма не хотела ни с кем делиться своими тревогами. — Эх, вот как бы к Лутиэн в голову залезть… — в этот миг Берта походила на щенка, у которого ворона утащила из под носа сахарную косточку. — Она ведь была на острове и все видела. Небось знает, что там на самом деле случилось. Почему и Финрод и весь его отряд погибли, а Берен, котрый всю кашу заварил, живехонек? — Ни балрога тухлого принцесса не видела, — возразил Тим. — Она пришла, когда все уже кончилось. “А Берен рыдал над телом Фелагунда” — вот как в священных свитках сказано. — Да врут все твои свитки! Будто сам не знаешь. А мертвяков не допросишь…— махнул рукой Дасти. — Моргот же как-то допрашивает! — А ты проверял?! — Эх вы, недоучки. Кости бывают весьма разговорчивыми, — очнулась от задумчивости Лив. — Надо только уметь спрашивать. Это может любая черная ведьма и любой орочий шаман. — А ты?! Ты тоже умеешь?! — загорелась Берта. — Конечно. Дело нехитрое. Если нужные кости раздобыть. Принесете — допрошу. Или я, или Моркелеб. Он знает больше меня. Хоровой разочарованный стон был ей ответом. — И как же нам те кости раздобыть?! — Берта чуть не плакала от злости. — Ну, до острова мы, пожалуй, доберемся… — начал прикидывать Дасти. — Ага, если не попадемся ни оркам, ни феанорингам, ни Кулаку Тулкаса, — остудил его пыл Тим. — Кулак Тулкаса-то знаешь как следит, чтоб на тот остров всяческие проходимцы не лезли? — Не хотят, выходит, чтоб люди правду узнали, — сделала вывод Берта. — Ну, дошли мы, значится, до острова, и никто нас не сграбастал по пути, — продолжал рассуждать Дасти. — А как нам нужные кости-то узнать? На том острове скелетов небось больше, чем дохлых женихов в ведьмином овраге. — Может, позвать? — неуверенно предложила Берта. Лив издевательски рассмеялась. — Зови, ежели сумеешь. Эй, кости Финрода Фелагунда, где вы? Поднимайтесь, покажитесь, поговорить надо… Ладно, шутки в сторону. Не мешайте мне наблюдать. "Не знаю, как вы все, а я к Лутиэн в голову запросто залезу!" - решила для себя Хоуп. —Значит, таков мой рок, — Лутиэн смотрела в непроглядно- темное окно, избегая встречаться взглядом с обитателями дома. — Мы с Береном вместе уйдем на Пути Людей. Пусть я никогда не вернусь, но мы будем вместе — там. В ответ Один и лайквэндо-провидец расхохотались так, словно ничего смешнее в жизни не слышали. — В том мире шесть континентов и пять миллиардов людей, — обронил Ломион, — Можешь себе представить, сколько это? Там никто никого не помнит и никто никому не нужен. Вы просто все позабудете. А уж сколько людей там в вас играют…       И Лутиэн снова накрыло чужой памятью. Отвратительным, уродливым лицедейством. Кривлянием ради кривляния. Все это Ломион видел в “Бригантине”, на какой-то старой кассете, и щедро сдобрил мыслями собиравшихся на игру девчонок, а Один добавил от себя наиболее неприглядные куски технических моментов. “Платье возьму, даже два, и буду пробиваться на роль Лутиэн. Волосы бы не забыть перекрасить, а то будет как у той мочалки лиловой в прошлом году. Взяла, дура, дешевую краску, да на светлые волосы, ну и ходила фиолетовенькая, как тот бесперспективнячок. Ах, какой симпатичный мальчик в Дориат Белегом едет, интересно, занят или нет?”.       Жидкие, вытоптанные словно при перекочевке быков-большерогов лесопосадки и уроненный на Моргота каркас чума, изображавшего Тангородрим. Малолетняя эльфушечка, которая пришла учить Моргота добру и упала в обморок при виде раскиданных возле костра обглоданных ребер и связки копченых свиных ушей в орочьем стойбище. Кто-то шутки ради сказал ей, что ребра и уши эльфийские, а заигравшаяся девочка приняла все за чистую монету. Кто приводил ее в чувство и отпаивал коньяком в мастерском лагере? Один. Эльфийский паж, по пьяни забывший, где его вписали. и вломившийся аккурат в “брачный покой” Варды и Манвэ. Кто вынимал его оттуда и провожал до “дому”? Опять Один. Лутиэн едва смогла опознать в вываленном на нее безобразии свою собственную историю. Хуана и Кархарота изображали люди, замотавшиеся в какие-то тряпки, причем Кархарот оказался еще и девой. Принцессой Лутиэн называли тощую долговязую девицу с прыщавым лицом и оттопыренными, заостренными по-лисьи ушами. Вместо Саурона была круглолицая, истерично рыдающая курносая тетка в нелепом черном плаще, ростом не доходившая Лутиэн даже до плеча. Берена изображал какой-то пройдошливого вида тип с жиденькой козлиной бородкой, а тот, кто был до неотличимости похож на Берена, если бы не отметившие лицо следы пламени, копал ямы для отходов, таскал воду, рубил дрова и разнимал пьяные драки. Кто была немолодая желтоволосая толстуха в короткой, до колен, тунике трупно-синего цвета, Лутиэн сначала даже не поняла. Но, когда к ней обратились не “матушка” или “сударыня”, а “государь Финрод”, Лутиэн сперва не поверила, а потом пришла в ужас. Такого даже Саурон не смог бы измыслить. “Морок! Морок! Изыди, мерзкое колдовство!” — Колдовство? Отнюдь, принцесса. Да будет тебе известно, что Один от роду магических способностей не имеет, а я в иллюзиях не силен. — Такое придумать лишь Саурону под стать! — Оооо, — рассмеялся Один, — А это идея. Жаль, невыполнимая. Хотел бы я поглядеть на Саурона, играющего в ролевые игры… — Играющего самого себя, ты хочешь сказать, напарник? — Да ты, как я погляжу, знаешь толк в извращениях! А еще эльф, называется. И где ты только такой дряни нахватался? — От тебя, друг мой, — кротко ответил Ломион. — Других наставников в мире людей у меня не было. Вмешалась Нэн. — Может быть, хватит пугать нашу гостью? — спросила она медоточивым голоском. — Право, она не видит в ваших воспоминаниях ничего веселого. — Узнала ли ты то, что хотела? — спросила сереброволосая лайквэндэ, устраиваясь в кресле поудобнее, — Если да, то пора расплатиться. Мы не ценим золото и камни. Знания меняются только на знания. Ответь нам, что сказали тебе Саурон на Тол-ин-Гаурхот и Тюремщик в Мандосе? Лутиэн смутилась. Как можно было повторить те страшные, лживые и постыдные слова, неожиданно обернувшиеся горькой правдой? Но и промолчать принцесса не могла. — Саурон… Он сказал мне… — прошептала дочь Мелиан, — Что все, казавшееся самым чистым и светлым, обернется против меня… Что мне только кажется, будто я победила. На самом деле я проиграла, даже не начав боя, что путь обернется бездорожьем… Что я это еще вспомню… и сама приползу к нему просить прощения, когда придет срок… — А Тюремщик? — Я умоляла его… Я сплела в песне веления темы эльдар и атани, хотела рассказать о великой любви, чтобы он не разлучал нас… И Намо внял… Совет Валар дал мне выбор. Пока Валар совещались, безликая служительница Намо поставила на землю свой фонарь и сказала мне — не бывает счастья в чужом доме. Ты можешь еще пойти своей дорогой. Чужие пути не примут тебя… И Намо изрек — можешь остаться в вечном блаженстве Валинора и забыть все, что было… или вернуться на землю вместе с Береном, уйдя на Пути людей, но кратким будет счастье... И я отреклась от родичей, выбрав краткое счастье пути людей… Но где же оно, это счастье? Почему же теперь так пусто и холодно?..       В окно комнаты заглядывала кровавая луна. Ночь давно уже перевалила середину и близилась к рассвету, но сон не желал проявить милосердие к дочери Мелиан из Дориата и тепло чужого дома не согревало ее. Холодно было не телу — душе. Свернувшись на мягком ложе и глядя на небесный лик, Лутиэн снова и снова вспоминала, как прощались, уходя, те к кому она тайком приехала с Тол Гален искать ответа. Первыми исчезли из комнаты провидец Ломион и сереброволосая Бребенэль. За ними ушли и хозяева Сонной лощины. Дочь человечья, прильнувшая к своему избраннику. Хозяин дома, воин и вождь, обнявший рыжую ведьму, его рука, ласкающая текучее пламя ее волос. Они уходили к себе в покои вместе, словно хозяин дома даже здесь считал необходимым оберегать ее… Нет, не ее. Их. Новую, странную, двойную жизнь. Ведь это его ужас и его ярость Лутиэн чувствовала в памяти Галвэн о рождении ребенка. Ярость, бьющаяся словно птица в клетке от того, что на тот момент вся его сила не могла ни помочь Галвэн, ни защитить… Ничего похожего на показную ласку супруга и его чувства, закрытые, словно вытащенные на берег ракушки-перловицы. В комнате незримо витал дух детей. Сейчас их не было, но принцесса чуяла — они живут здесь, смеются, шалят и радуются, дети ведьмы и воина, согретые теплом этого странного дома. И тем горше становилось осознание холода ее собственного дома на Тол Гален. То, что казалось пламенем любви в лесах Дориата, на дорогах Бретиля и в подземельях Ангбанда, обернулось остывшей сырой золой. Да, на Острове Трав она и Берен не знали ни голода, ни жажды, там рос ребенок, которого она считала сыном, но не было в доме ни тепла, ни доверия, как не было его и в Менегроте. Тепло и радость излучал только отобранный у Черного Вала Камень, заключавший в себе свет валинорских Древ. Валар обманули ее, предлагая видимость выбора там, где его не было. И только Даэрон, Саурон да Безликая сказали ей правду, которую она не захотела услышать. Здесь же перед ней предстала истинная любовь — та, которой она сама была лишена. Доказанная — между Ломионом и Бребенэль. Нежданная и завоеванная — между Галвэн и Одином, явившимся оттуда, откуда не возвращаются. И Лутиэн вдруг захотелось… нет, не заплакать — взвыть по-звериному, глядя в равнодушный багровый лик луны, проклиная тепло, не желавшее согреть ее, наполняя мир темной песней своих обманутых ожиданий и умершей надежды.