К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      Луна, скатывавшаяся к краю мира, постепенно теряла багрянец, снова становясь серебряной. Комета тихо растворилась в начавшем светлеть небе. Рассвет брал свое. Сон, всю ночь обходивший стороной ведьмин хутор, к утру все же начал добираться до его обитателей. Подростки, сбившись в кучу, устроились на сеновале. Билли ночевал там же — ему совсем не улыбалось возвращаться на переправу ночью, при свете кровавой луны. Лив, жуя разгоняющие сон горьковато-кислые ягоды хисана, продолжала наблюдать за домом через воду в заклятом ведре. Под навесом дремала, вздыхая, серая кобыла Лутиэн, похожая на заблудившееся привидение. Во дворе несли караул Мо и Волчок да просочившаяся в щель под воротами тряпка играла в догонялки с косоглазой жабьей королевой. Ни пес, ни хряк не обращали на них ни малейшего внимания.       Перед рассветом Хоуп в третий раз переплыла Гэлион и со всех четырех лап помчалась по следу уехавших ночью Тинти и Эльворна. След читался легко — ночь была безветренной и оставленные запахи висели в неподвижном воздухе. Правда, переправляясь через реку, Хоуп нечаянно уронила в воду сверток со своей одежонкой, но это было чепухой по сравнению с тем, что ей удалось разведать. И она бежала по едва заметной стежке в обличье серого медвежонка, сжимая в зубах свое скатанное в клубок мокрое платье.       Небо над лесом уже начинало окрашиваться зарей — предвестником восходящего солнца, когда след привел Хоуп к одному из зимних домов, один в один похожему на тот, в каком нынче жила она с родителями. Толкнув дверь когтистой лапой, она как была, не меняя облика, вкатилась в зал, освещенный доброй дюжиной масляных ламп. Девчонка хотела только рассказать наставникам, что увидела на хуторе в Сонной лощине и никак не ожидала, что окажется на эльфийском совете. — ... А вот и полноценный представитель этого народа, — как ни в чем не бывало обратился Эльворн к эльфийской леди, чьи волосы цвета старого золота были сплетены в тяжелую косу, спустившуюся до земли. — Знакомься, леди Иримэ, это Хоуп. Ведьма и ведьмина дочь. Хоуп вдруг стало невыносимо стыдно, что она вот в таком виде ввалилась без приглашения на собрание Видящих. Все, кроме Тинти, Муйнака и Эльворна — незнакомые… Сменить бы облик, но ведь тогда она предстанет нагишом перед всеми этими важными эльфийскими волшебниками… Ой, какой позор! А платье-то еще и мокрое насквозь. Влезать в него по предрассветному холодку — то еще удовольствие. И спать ужасно хочется. А есть — еще больше, шутка ли — трижды за ночь меняла облик. Хоуп присела на задние лапы, изобразила на морде самую широкую улыбку, на какую была способна, и протянула переднюю лапу златокудрой. Та пожала протянутую лапу, поднялась и спокойно велела: — Иди за мной. Тон сказанного не допускал возражений и Хоуп на четырех лапах двинулась за одетой в переливчато-зеленое, покрытое причудливой вышивкой платье проводницей. Леди отвела юную лауме в одну из жилых ниш. — Приведи себя в порядок, оденься и возвращайся в зал, — с этими словами леди достала из короба у стены сверток, вручила его Хоуп и вышла из ниши. Хоуп не заставила просить себя дважды. Немедленно сменив облик, она развернула то что дала ей эльфийская леди. В свертке оказались пятнисто-зеленые рубаха и штаны из тонкой мягкой кожи, такие же как носили знакомые Хоуп лесные разведчики. Поспешно натянув одежку на себя (оказалась почти впору), ведьмина дочь почувствовала себя увереннее. Во всяком случае, теперь было не стыдно показаться у всех на глазах. Заплетя волосы в косу, она вышла в залу. — А теперь объясни, будь добра, как ты сюда попала? — поинтересовался Муйнак. — По следу нашла, — пожала плечами Хоуп. — Запах свежий, не выветрился еще. — Я хотел узнать, как ты сумела обойти охранные чары, — мягко уточнил Муйнак. — Ты вообще не должна была найти сюда дорогу. — Чары?! — очень удивилась Хоуп, выглядывая за дверь и вглядываясь в прикрывшее заросли можжевельника зыбкое марево. — Хм… И правда, чары. А я и не заметила. Собравшиеся переглянулись. — Я поняла! — захлопала в ладоши Хоуп. — Это как в байке Злоязыкого про Берена и занавеску Мелиан. Занавеска подумала, что он из кэльвар, и пропустила его. Если бы шел на двух ногах, как человек, то вовек бы не пришел. Для ваших чар я была зверем. — Мдааа… — протянул Эльворн. — Придется что-нибудь придумывать. Спасибо тебе, ведьмина дочь. Ты указала нам опасную дыру в нашей защите. Получается так, что всякий, кто приостановит мысли и встанет на четвереньки, сможет миновать завесу магии. Подумаем, как это исправить. А теперь расскажи, что заставило тебя среди ночи сорваться с места и искать встречи с нами? Хоуп уселась, поджав ноги, и начала. — Ну, вы видели, что к нам принцесса дориатская приехала. Так вот, когда она спать легла, я перекинулась и тихонько пробралась в ее спальню. В медвежьем облике можно совсем бесшумно ходить, человек так не умеет. Люди, когда спят, всегда открыты. Можно и по снам полазить, и на память посмотреть, как Муйнак учил. Мне интересно стало, неужели она все свои полторы тыщи зим — или сколько ей там — помнит? Как у нее голова-то не лопнет. Заглянула, испугалась — и сразу к вам. Потому что … — девочка сделала паузу, — она не настоящая, вот! Все же помнят себя малышами. И эльфы, и люди. Кроме пробудившихся. А она не помнит. Ее до восьмой зимы просто на свете не было! А потом сразу — берег какой-то реки, нифредиль цветет, весна. Она пляшет босиком на траве. И все в том же лазоревом платье. У нее все платья одинаковые, что ль? А под этой картинкой другое, словно не ее. Она катается верхом на лесном псе и играет с песком. Песок белый и черный, и когда она рисует на нем, он визжит и воет, а платье не лазоревое, а цвета тумана. И кругом туман. И берег реки, а на берегу белые маки растут. И мальчишка-квэндо с флейтой. На Каринто, ученика Хэледира, похож. И она ему рада, и он тоже ей рад. А из песка камни торчат, как черные стеклянные клыки. Разве может быть две памяти сразу? — Поющие камни и пески Нан-Дунгорфеб, края под жемчужным небом, — задумчиво проговорила эльфийка. — Что дальше? — А еще лес каменный. Кому в голову пришло изваять каменный лес? И как можно в нем жить? Это же неправильно! Эльф в короне, сидит, будто мухоморов объелся. И вторая Лутиэн, только старше нашей. И тоже неправильная. Будто не живая, а отражение в воде. Смотрю я это на нее, смотрю, и мне все страшнее и страшнее делается! А тут она повернулась, улыбнулась, — вроде ласковая улыбка-то, а нехорошо от нее делается, брюхо ноет, будто бы в яму сейчас провалюсь. Как… Как водоворот, только не воды, а радости. Снаружи, вроде, радость и свет, а глубже как воронка, и вся радость туда утекает. Я хоть и понимаю, что не видит она меня, и что это вообще давно было, а все одно душа в пятки. Не стала я досматривать, ну их всех в болото. Сразу к вам побежала. Дайте чашу с водой, я вам на мониторе покажу. Я так, как вы, напрямую, не умею.       Ее просьбу исполнили. Златокудрая заморозила воду. Эльфы в мрачном молчании смотрели на меняющиеся картины чужой памяти, чрезвычайно точно воспроизведенные Хоуп. Затем Эльворн повернулся к Тинти. — Мои поздравления, Первый из пробудившихся. Вы с Муйнаком воспитали чрезвычайно способную ученицу. Она хорошо видит, умеет сопоставлять и делать верные выводы. А понимание придет с опытом. — Он кивнул Хоуп. — Ты права, дитя-полузверь. У того, кто рожден на этой земле, жизнь не может начинаться с весны. Наши дети приходят в мир в конце зимы. И первое их воспоминание — огонь в очаге, тепло материнских рук и песня метели за стеной. Это не ее память. — А чья же?! — очень удивилась Хоуп. — Заменили, да? Я так и знала! Мелиан-то небось колдунья посильнее деревенской ведьмы! Вот я и не поняла сразу, что память-то подменная. — Память Хранительницы. Поющей-в-Ночи. До того, как она научилась ограждать свой свет страхом. “Вот оно!” — сообразила Хоуп. — “Та девочка, что рисовала на песке, излучала свет, а не отбирала его!” — А что это за парочка — полумертвый король с глазами как лунное серебро и злая королева в каменном лесу? — полюбопытствовала Хоуп. — Так и хочется того короля по морде отхлестать, чтоб проснулся и увидел, во что влип. Золотоволосая эльфийка помрачнела — словно облако наползло на полуденное летнее солнце. — Скверные вести ты принесла, дитя-полузверь, — вздохнула она, — То, что ты назвала каменным лесом, это Менегрот, королевский дворец Дориата. Та, что показалась тебе злой королевой — владычица Мелиан. А король… Мой родич Эльвэ Синколло. И ему уже ничем не поможешь. Запомни сама и передай остальным — держитесь от них как можно дальше. — Мммм… — неопределенно протянула Хоуп, в голове которой уже зрел коварный план обмануть “занавеску” и тайком пробраться в Дориат. — Хоуп! — нахмурился Тинти. — Я знаю, о чем ты думаешь. Проникнуть в Дориат и показать всем правду? Завеса тебя, может, и пропустит. Но слепых в Дориате нет. Мелиан почует тебя за несколько лиг. Когда-то именно она приложила руку к уничтожению твоих сородичей. Она и Охотник. И ты хочешь, чтобы она узнала о возрождении Непохожих? Отправляйся лучше есть и спать. У тебя в животе пусто, как в бездонном мешке. — От угощения не откажусь, а спать пойду к маме. — Мама живет далеко отсюда. На четырех побежишь? Еще одно превращение за ночь — и я лично сдам тебя лекарям. Ты этого хочешь? Хоуп надулась. Она понимала, что Золотоглазый прав, четвертого превращения за ночь она не осилит, а если осилит, то ни на что другое сил уже не останется. Но ей до смерти не хотелось ночевать в чужом доме. Один, Галвэн и компания их приемных детей не в счет. Их дом — не чужой, да и сами они почти как родня. — Мой пес отвезет ее, — вмешалась златокудрая. — Благодарю тебя, Мать Матерей. Хоуп запомнила это обращение и при случае решила расспросить Ломиона, кто же это такая, что перед ней почтительно склоняет голову даже Тинти. Тинти, которого сам Моргот не смог заставить склониться. — Надо сообщить феанорингам, — Тинти произнес эти слова как сам собой разумеющееся. — Они должны знать. — Кого послать? Тут ученики принесли мед, лепешки и вяленое мясо, и девочка накинулась на еду, успешно прозевав названные имена.       Наевшись до отвала, Хоуп едва передвигала ноги. Ее еще хватило на то, чтобы взобраться на спину лесного пса и подумать, что катается же Наллен верхом на Волчке, да и Игнир ездит на своем Карнгвае, как на коне, а она, в таком случае, чем хуже… А потом она задремала, зарывшись лицом и руками в косматую, пахнущую свежим сеном шерсть, а пес все нес и нес ее чуть развалистой иноходью сквозь тени снов. Добравшись до жилища Грэйс, пес коротко гавкнул. Навстречу вышел Талион, только что явившийся с прииска. Он отлепил непутевую дочь от собачьей спины и унес в дом. Пес махнул пушистым хвостом и растворился в лесу. Просыпаться дочка даже не подумала. Сонная, обняла за шею, доверчиво уткнулась носом в куртку, пропахшую дымом старательского костра. — Папочка...       Проснулась Хоуп в сумерках. В зале кто-то гремел посудой, но едой почему-то не пахло. Девочка потянулась, откинула полог и увидела маленького бурого медвежонка, с упоением гонявшего по полу пустой горшок. Хоуп принюхалась, пригляделась к передним лапам, больше похожим не на лапы, а на руки, и довольно ухмыльнулась. — Научился наконец. Вот Галвэн обрадуется! Эй, Наллен! Оставь горшок в покое. Пошли лучше со мной, я тебе покажу, где найти самых вкусных муравьев и самые сладкие коренья. Только чур — уговор: мою лапу не облизывать! И два медвежонка — серый и бурый — бок о бок побежали в лес.       Вернулись они, когда окончательно стемнело. Сытые и довольные, снова завалились спать. А когда проснулись, обнаружили, что приехали родители Наллена из Сонной лощины, а с ними Лив, Тим, Дасти и Берта. — Все, можно возвращаться домой, — заговорщицким шепотом сообщила Берта Хоуп, пока взрослые что-то обсуждали в общем зале, — Не загостилась у нас принцесса. Уехала. — Ох и потеха была, — подхватил Дасти, — Ночью кто-то дверь не прикрыл как следует, вот и налезло в дом под утро всякого. И Тимов моющий пылесос, и жабья королева, и големчиков целый мешок, и даже пара пугал с огорода. А вместе с ними Мо. Найти-то он ничего не нашел, зато все, что смог, вверх дном перевернул. Лутиэн, как все это увидела, так ноги в руки и бегом со двора, вместе со своей кобылой. Как только ясно стало, что она обратно не вернется, Лив очищающий обряд сотворила и мы сюда поехали. — Принцесса мои следы в доме не заметила? — деловито поинтересовалась Хоуп. Дасти фыркнул. — Да куда ей! Она дальше собственного носа не видит, совсем как деревенская баба. Утром весь дом подняла визгом, когда моющий пылесос к ней в спальню пробрался. Так это ты дверь не закрыла? А зачем в доме оборачивалась? Хоуп быстро рассказала о своих ночных приключениях. — Давайте у Ломиона спросим, кто такая Мать Матерей? — Да не обязательно у Ломиона. Это, небось, любой эльф знает. Девчонки, пошарьте, кто знакомый поблизости есть. — Когда мы к дому подъезжали, я Карнгвая видела, — Берта закончила расчесывать волосы и засунула резной костяной гребень в кошель на поясе, — Значит, и Игнир где-то неподалеку. Пойдем разыщем их? Игнир свой в доску, темнить не будет, что знает — расскажет. Компания ребят и маленький бурый медвежонок вышли из дома. Наллен весело скакал и путался под ногами. На четырех лапах поспевать за старшими было куда как удобнее, чем на двух. И Карнгвая, и Игнира они обнаружили возле обращенного к солнцу ската крыши. Карнгвай спал, задрав к небу все четыре лапы, храпя не хуже Мо, и явив на всеобщее обозрение поросшее белесой шерстью пузо. Игнир, сидя на плаще, переплетал длинный боевой бич. Разве что Моргот знал, где дозорный ухитрился разжиться этим оружием, но пользовался Игнир им как своей удлиненной рукой, бывало, с расстояния в полтора десятка футов выбивая меч из руки противника или, просто, чтобы покрасоваться, перебрасывая кубок со стола в собственную руку... — О, малыш уже оборачивается? — произнес Игнир вместо приветствия. Наллен улыбнулся во всю пасть, подбежал к псу, навалился на него сверху и обхватил лапами, предлагая бороться. Оторопевший Карнгвай, которого еще никогда столь бесцеремонно не будили, стряхнул с себя медвежонка и вопросительно обернулся к хозяину: мол, это что за безобразие? Игнир рассмеялся. — Карнгвай, присмотри за детенышем. Пока вы будете кувыркаться, он никому не помешает. В собачьих глазах мелькнуло понимание. Карнгвай легонько куснул Наллена за заднюю лапу и отскочил. Началась веселая возня. Хоуп тут же взяла быка за рога. — Расскажи нам, кто такая Мать Матерей? — спросила она, передав образ леди со спустившейся до земли золотой косой, — Почему ее все слушаются? Даже Тинти. — Матери Матерей самые знающие и мудрые, — Игнир немедленно посерьезнел. — Они в Лесу главнее, чем Верховный король у Нолдор. — Королевы, как Мелиан? — спросил Тим. — Они не правят. А королей и королев у нас в Лесу нет вообще никаких. Кстати, знаешь, кем она была раньше? Родной сестрой Верховного короля нолдор. — Это та, которая в лесу заблудилась, а потом за горбатого эльфа замуж вышла? — уточнил дотошный Тим. — Слыхал я эту историю. — Белая Дева Арэдэль — сестра их нынешнего верховного короля, Фингона, — поправил Игнир. — А наша Мать Матерей им родной теткой по отцу приходится. Нолдор решили, что в первые дни после высадки ее украли орки. Только это не совсем так. Орки ее действительно украли... А наши дозорные — отбили. Дева, да еще бесклановая, — подарок для Леса. С тех пор она с нами. — А горбатый тут при чем? — заинтересовался Дасти. — Бывают разве горбатые эльфы? — Эол Мориквэндо? Всего лишь вождь жалких остатков некогда большого народа. Эола угораздило повздорить с Тинголом, и Тингол выгнал этот клан с насиженных мест. Только сдается мне, что и тут без Мелиан не обошлось. Впрочем, это древняя история. Мне она еще в Нарготронде до тошноты надоела. Ну что, я достаточно удовлетворил ваше любопытство? — Не- а, — нахально заявила Хоуп. — Кто такая Поющая-в-Ночи? И что она делала в Нан- Дунгорфеб? Игнир, ты что-нибудь понял? Делись давай! И добавила по-русски: — Следуя заветам Праматери Амёбы. Игнир медленно произнес: — Мелиан никогда не бывала в Нан-Дунгорфеб. Это так же верно, как то, что солнце светит днем, а луна — ночью. Значит, она где-то встретила Поющую-в-Ночи… И сняла с нее копию, заставив Тингола Пустоголового поверить в то, что у него родилась дочь. — Священные свитки гласят, что давным— давно Мелиан с Тинголом жили не в Дориате, который до их прихода звался Эгладором, а в Нан-Эльмоте, откуда их выперли онодрим. — За что выперли-то? Может, за дело? — вставила свои пять медяков Берта. — За то, что она принесла с собой тьму… — не очень уверенно продолжил Тим. — Впрочем, я плохо помню эту часть священной истории. — Зато я очень хорошо помню, — с ноткой превосходства заметил Игнир. — Онодрим видели, как она призвала и удержала Тингола. Видели, как она притягивает к себе радость и свет. И тогда они заставили деревья вырасти так, что свет перестал попадать в Нан Эльмот. Тингол и Мелиан вынуждены были уйти. — Ребята! — вмешался Дасти. — Принцесска-то, выходит дело, поддельная! Подсунула ее Мелиан Берену, как Лысый Том — фальшивую монету загулявшему купцу. — Фальшивые монеты чеканят по образцу, — присовокупил Тим. — Если Лутиэн — подделка, то где оригинал? Кто такая Поющая-в-Ночи? — Это знают разве что Тинти да Муйнак, —подытожил Игнир, аккуратно сматывая бич и укладывая его в дорожный мешок. — Мы можем только предположить, что та, кого Мелиан сделала прообразом своей дочери, жила в краю под жемчужным небом, когда была ребенком и играла с поющими песками. А теперь, с вашего позволения, пойду-ка я спать. Становится жарко, — и дозорный демонстративно зевнул. Как только Игнир скрылся с глаз, Берта схватила приятелей за руки. Подростки замкнули круг. “Ребята, величайшее сокровище Нан-Дунгорфеб, которое возжелал Берен, не артефакт и не волшебная зверушка! Это дева! Поющая-в-Ночи! Как оно по-эльфийски-то? Лин, а дальше?” “Лин-ду-ми-эн“, — перевел Тим. “То-то Берен на Лутиэн слюни пускал! — ввернул Дасти. — Он просто дев перепутал”. “А Даэрон? Тоже перепутал? “ “А его Мелиан заколдовала! “ “Опять Злоязыкий правду сказал! Может, и про кота не сказки?”