Она плохая мать?

Настоящее время. Она большая и теплая. У Нее самые чуткие руки. А еще у Нее волнистые, длинные и приятные на ощупь темные волосы (за них иногда получается ухватить!), не то что у тех двоих, что обычно приходят с шумным небольшим третьим. У Нее нереально красивая улыбка и приятный низкий голос, хотя тот, долговязый с длинной челкой, поет гораздо забавнее. Она всегда оказывается рядом, когда это требуется, например, когда скучно или хочется пить. Ее присутствие одновременно и волнует, и успокаивает, и волны света становятся сильнее, если Она поблизости. Иногда, когда Она смотрит своими темными глазами, или улыбается, или целует, эти сияющие волны накрывают их двоих, словно одеялом, а потом собираются в густые пучки и извергаются наружу мерцающим потоком, и тогда этот свет замечают все. …Мелодия и крутящиеся над головой фигурки определенно каким-то образом связаны между собой. Не было такого, чтобы фигурки крутились без тихой мелодичной музыки, или чтобы музыка играла, а фигурки не кружились — разве что, если закрыть глаза… Долговязый снова приближает этот странный прямоугольный предмет. Вообще-то такие штуковины есть у всех больших, но они обычно что-то говорят в них или, бывает, смеются, или, изредка, наводят на нее, производя странное короткое щелканье. А вот долговязый очень часто надолго зажимает свой прямоугольник в руке и словно наблюдает через него, и, хоть это и странно, но можно потерпеть, потому что, в общем-то, не доставляет неудобства, и долговязый при этом обычно строит уморительные гримасы, веселя ее. …О, эти двое с дефицитом волос тоже здесь, как и их вопящий третий…. И долговязый тоже вопит, и неразлучная парочка… Что это с ними? А, кажется, они пытаются все вместе что-то спеть. Смешные. А где Она? А, вот же Она приближается, и, ой, что это у нее в руках? Оно круглое и на нем горит огонек, только очень маленький, и все улыбаются и смотрят и, кажется, чего-то ждут? — Дорогая, задуй эту свечку! Ага, кажется, Ей требуется помощь! Сейчас-сейчас, еще бы понимать, что требуется сделать… Неужели дело в крошечном огоньке? Он что, мешает Ей? Так! С потолка обрушиваются потоки воды, и огонек гаснет, но не все кажутся довольными, а долговязый подпрыгивает на месте и что-то громко орет, трясясь над своей прямоугольной штуковиной… А-а, почему стало так неуютно и сыро? А-а-а-а-а… хнык, хнык, хнык… — Ну все, все… Ева, мама все исправила, видишь, ты в порядке. Детка… И она успокаивается, ведь в Ее объятиях безопасно и сухо. …Мир не всегда был таким. Раньше в нем было темно, и он состоял из теплой субстанции, чем-то напоминающей ванну, в которой ее теперь купают каждый вечер. Звуки тогда были приглушенными и неясными. И было легко, и чувство покоя было постоянным. И Она тоже была там, изредка, как смутное дружелюбное присутствие. А потом мир стал сжиматься и меняться, пока не исчез совсем. И было трудно привыкнуть к тому новому, что пришло на смену, когда прежний мир миновал и покинул ее. Но теперь чувство потери появляется все реже. Точнее, оно возникает, но касается только понятных вещей, как упавшая на пол соска. И в целом, этот новый мир совсем неплох. Он яркий и интересный, и его можно исследовать, особенно если передвигаться на манер больших — только на двух ногах. Иногда можно упасть и набить шишку, но это ничего. Это нестрашно, ведь тревоги и боль исчезают, стоит появиться Ей — большой и теплой.