Она плохая мать?

Как бы изловчиться и добраться до той симпатичной красной штуковины, которая сияет своим великолепием с верхней полки и выглядит очень, очень перспективно, чтобы засунуть ее в рот и попытаться угомонить зуд, который никак не желает покидать десны! Раньше это легко удавалось сделать, просто пожелав, — предметы сами летели со своих мест и укладывались рядом. Но потом, кажется, сразу после того, как таким же образом была перемещена большая кастрюля с упоительно пахнущим коричневатым напитком, Она что-то сделала… и теперь, как ни мечтай, вещи остаются на своих местах. …Все люди и даже некоторые предметы связаны между собой. Например, та неразлучная парочка — они густо опутаны светящимся мотком линий, словно канатом, и почти такой же по толщине, только немного светлее, красновато-золотой канат тянется к их шумному маленькому. Между Нею и долговязым тоже целый клубок разноцветных светящихся нитей (хотя красной среди них нет), а веревочка света, которая ведет от долговязого к прямоугольной штуковине, которая иногда кажется продолжением его руки, гораздо плотнее, чем связи других больших с их прямоугольниками. Когда появились рыжая со своей маленькой сорвиголовой, было очень занимательно наблюдать, как разноцветные нити с новыми обитателями дома с каждым днем утолщались, так что теперь, когда все собираются в одной комнате, это напоминает разноцветный клубок. А потом в какой-то из дней пришла белобрысая, и это было чем-то особенным и очень странным. Она была тоже окутана нитями, только очень запутанными и рваными, особенно с Ней: красного среди них не было, зато было очень много всего другого: и сияющего, светлого, и мрачного, болезненного. Там было много напряжения, но и прекрасное, переливающееся перламутром и золотом, тоже было, и когда эти двое оказывались рядом, было видно, как их порванные нити стремятся друг к другу, и это озадачивало, потому что Она каждый раз при этом становилась строже и сдержаннее, и похожие на маленькие узелки светлые линии бессильно замирали в воздухе и втягивались назад, и тогда Она отводила глаза и становилась печальной, и приходилось что-то срочно придумывать, чтобы Она снова улыбнулась. …Те несуразные звуки, которые сами по себе вырываются изо рта, кажется, очень всех умиляют. Теперь не только долговязый дежурит над ней со своей черной штуковиной, но и добрейшая худышка, с которой они обычно проводят первую половину дня. А еще они то и дело бормочут под нос однообразные слоги и с каким-то неясным ожиданием смотрят на нее… Странно: лучи света, которые идут из окна, переместились на ящик с игрушками, но Она все еще дома. Значит, сегодня один из тех чудесных дней, когда добрая худышка не придет, и Она сама отведет ее на прогулку?! Надо срочно проверить, чем Она занята!.. Долговязый крадется следом со своей неизменной штуковиной, но хулиганить не хочется; хочется быть с Ней, а еще прижаться к гладкой ткани Ее платья и, если повезет, подергать за волосы. Надо быстрее шевелить ногами, но… ой! а как же та красная манящая вещица на полке? Может, долговязый ее достанет? Надо развернуться и поспешить обратно, не обращая внимание на издаваемые им недовольные оклики… Вытягивать руку в сторону желаемого и помычать — это срабатывает, хотя не всегда, особенно с Ней. Обычно Она смеется, качает головой, увещевающе рокочет и предлагает что-то другое. А вот долговязый может поддаться, особенно если жалостно посмотреть ему в глаза и пару раз медленно моргнуть. — Ева! Ева! О, это же Она зовет! Большие всегда говорят это слово, когда им что-то нужно, но Она даже это делает по-особенному; всякий раз, даже если Она не очень довольна или встревожена, эти звуки произносятся Ею так, что сразу понятно: Ева — это что-то очень хорошее… Быстрее, еще быстрее… Ах, вот же Она! — Ева, посмотри, тебе нравится эта кофточка? Не против гулять в ней? Она улыбается и держит перед собой вещь, которой, кажется, раньше не было: она белая и на ней нарисован коричневый круглоухий зверь — похожий был в книжке, которую накануне показывал долговязый. Любопытно… Когда вещи надевают через голову — это весьма неудобно, но только если их надевает кто-то другой, у кого не такие нежные руки… — Ну же, посмотри на себя. Ты красотка, малышка, ты знаешь? Эта штука называется зеркало, и в нем видны сразу они двое, улыбающиеся, в светлой одежде, и это что-то настолько прекрасное, что просто необходимо высоко подпрыгнуть на Ее надежных руках и устроить сияющий фейерверк! Когда сноп искр иссякает, Она тихонько смеется и бормочет: — Ева, моя любимая девочка… Ева… И это звучит так здорово, что хочется чем-то ответить, вот только чем? Вспоминается лишь то, что ей часами повторяли долговязый и добрая худышка, и тогда из ее рта вырывается что-то очень похожее: — Ма-ма-ма! Ма! Ма! — Есть! Заснял! — вопит долговязый, а остальные (когда только успели сбежаться?) кажутся очень взбудораженными. Стоит произнести звуки еще раз, и Она сияет. Это очень похоже на то, как она сама реагирует на слово «Ева», и это наблюдение определенно стоит использовать в будущем… Может, если побольше лепетать это, то Она все-таки достанет с полки ту красную штуковину?.. Белобрысая внезапно подходит очень близко. Это опасно? Требуется ли Ей защита? Ну-ка… Между ними, как и раньше, слишком много всего: целые крутящиеся разноцветные вихри, но Она сейчас не закрыта, и сама делает шаг вперед. Что? Точно? Чтобы та подержала на руках? Ну, хорошо… Можно попробовать. Но если от нее снова будет разить, то разбираться с последствиями будете сами… М-м, нет… Сегодня это приятный запах коричневатого напитка, хм, везет же… — Ева… — бормочет белобрысая, и из ее уст это звучит почти так же хорошо, но все же в этом и много грусти, сожаления и того неясного чувства, которое обычно появляется перед тем, как большие начнут журить. Странно… Ну как можно печалиться, когда на тебе надета такая замечательная, мягкая, плюшевая синяя вещица, да еще и приложившись к заветной кастрюльке? — Ева, — зовет Она, — пойдем гулять. Эмма, ты ведь с нами? И белобрысая кивает.