Она плохая мать?

Со дня возвращения Спасителя в Сторибрук прошел месяц. Эмма по-прежнему оставалась в особняке на Миффлин-стрит, рядом со своими детьми. И рядом с Реджиной. Были разные дни: хорошие, средние и откровенно неважные. Почему-то мрачнее всего настроение шерифа становилось после сеансов с Арчи. Реджина пару раз спрашивала у Хоппера, как продвигается терапия, но он уклончиво отвечал, что Эмма по-прежнему остается пригодной к службе шерифа (при условии регулярных визитов к нему) и что все прочее остается делом Эммы. Вейл так же корректно, но твердо отказался от разговора, указав на необходимость соблюдения врачебной тайны. В Реджине зрело намерение поговорить с Эммой о том времени, когда она отсутствовала, и Снежка горячо поддерживала эту идею. Дэвид смущенно признался, что пробовал расспросить Эмму, но каждый раз дочь немедленно покидала участок, уходя от разговора. Сколько можно пребывать в неизвестности? Необходимо знать, что случилось между Эммой и Крюком, как произошел их разрыв (в этом сомневаться уже не приходилось) и чего всем им стоит ждать от пирата. Хотя Реджина и привыкла годами жить в состоянии войны, но сейчас, когда на ее попечении было двое детей и сестра с племянницей, она с удовольствием отказалась бы от этой привычки. Тем временем отношения Эммы с дочерью с каждым днем становились лучше: Ева уже не таращила подозрительно свои темные глазенки, завидев шерифа, не оглядывалась тревожно, когда та брала ее на руки или оставалась с нею наедине. Кроме того, Эмма обнаружила в себе недюжинное терпение, когда Ева подхватила насморк, очень удивив этим и Реджину, и Чармингов. Снежка шепотом рассказала мадам мэр, что, когда Нил заболевал, Эмма под самыми надуманными предлогами фактически перебиралась в участок или брала ночные смены, лишь бы поменьше оставаться в одном доме с хныкающим братом. Но с дочерью Эмма была неизменно заботлива и ласкова, беспрекословно снося все капризы больного ребенка и оперативно ликвидируя последствия ее неожиданных магических выкрутасов. Теперь, если Ева просыпалась ночью, Эмма с Реджиной вставали к ней по очереди, и дочь успокаивалась на руках шерифа почти так же быстро, как и на руках Реджины. Эмма действительно становилась Еве матерью, и даже Зелина однажды неохотно признала, что «некоторые породы кукушек все же способны растить потомство». Май принес долгожданное тепло, и Реджина убрала подальше синюю пижаму и положила на подушку Эммы короткие атласные шортики и такую же гладкую майку на тонких бретелях. Они по-прежнему делили одну спальню; Реджина попробовала как-то убедить сына освободить для Эммы комнату, которую он использовал для занятий фотографией, но встретила решительный отпор: Генри драматично закатил глаза и сказал, что без комнаты его будущее великого фотохудожника под большим вопросом, и, кроме того, где он должен будет монтировать видео с Евой? В первый же после этого разговора выходной он обязал домашних и Чармингов нарядиться и красиво уложить волосы для семейной фотосессии и долго возился с декором, постановкой кадров и светом, а потом еще неделю по вечерам кропотливо обрабатывал снимки. Увидев результат, Реджина вынуждена была согласиться: у сына, несомненно, был талант. Он умудрился сделать великолепные фотографии даже с непоседливыми Нилом и Робин, а от снимков Евы, выполненных, по задумке Генри, в немного наивном и сентиментальном ретро-стиле, Реджина едва не расплакалась. Сделал он и несколько фотографий Эммы и Реджины: с Евой, с Евой и собой, и, под конец, когда дети устали и совсем расшалились, он снял их вдвоем. Реджина долго потом рассматривала этот снимок. Они с Эммой были на нем немного напряженными: в легком полуобъятии, но на небольшом расстоянии друг от друга; раздвинутые в улыбке губы и серьезный, холодный блеск глаз. Если бы Реджине показали такой снимок с незнакомцами, то она бы затруднилась определить, какие отношения связывают людей, которые на нем запечатлены. И как назвать их отношения с Эммой, она тоже не знала. Они жили в одном доме и спали в одной постели, но давно не были любовниками. Они растили детей и вели общий быт, но не имели привычки к задушевным разговорам, и каждая из них плохо представляла, что творилось в голове другой. Когда Эмма увидела на постели новую пижаму, она нахмурилась, и ее губы превратились в тонкую линию, но она ничего не сказала. Это тоже было новым: Эмма, которая пыталась сдерживать свои эмоции. В тот вечер она молча переоделась в ванной и вышла, не пытаясь выключить верхний свет, намеренно поворачиваясь боком, словно чтобы сразу отделаться от неизбежных вопросов. Следы, которые увидела на ее теле Реджина, выглядели гораздо лучше, чем месяц назад: синяки на ногах практически сошли, осталась лишь пара ссадин, и еще на спине, между лопаток, виднелись продольные зажившие царапины. Надеясь, что она правильно истолковала невербальные сигналы, Реджина медленно поднялась с кровати, подошла к шерифу и, осторожно коснувшись плеча, развернула спиной к себе. Эмма заметно вздрогнула, когда подушечки пальцев исследующе коснулись старых шрамов. — Ничего серьезного. Попала в аварию, — пробурчала она, не дожидаясь вопросов. Реджина кивнула и несколько раз мягко провела ладонью по оставшимся следам, остановившись, лишь услышав судорожный вздох Эммы. — Больно? — испугалась она. — Нет… Сейчас уже ничего не болит. Эмма покраснела так, как могут краснеть только светлокожие блондинки: даже спиной, и Реджина, мысленно отругав себя, наконец, отодвинулась. — Прости, — виновато пробормотала она. Тяжело вздохнув, Эмма повернулась и неловко сказала: — Ты по-прежнему чертовски привлекательна, мадам мэр. — Эмма, нет, — вздрогнула Реджина. — Мы не будем говорить об этом. — Мы никогда об этом и не говорили, — кисло заметила шериф. — Просто трахали друг друга, улучив любой подходящий или не очень подходящий момент. Спаситель придвинулась плотнее и нерешительно положила руку на талию Реджины. — Эмма, не надо… — Интересно, чего ты боишься? Все в курсе наших прежних потрахушек и уверены, что мы снова это делаем. — Мне плевать. Главное, я знаю, что мы этого не делаем, — сказала Реджина. — Хм… Знаешь, а я до сих пор помню твой вкус… Эмма переместила руку на грудь Реджины, но развить успех не удалось: мадам мэр решительно отстранилась и, сердито блеснув глазами, сказала со всей возможной язвительностью: — Похоже, Спасителя снова потянуло напиться «из самой грязной лужи»? — Что? — недоуменно наморщила лоб Эмма. — Ничего, — отрезала Реджина. — Что бы ты ни задумала, прекрати. Или отправишься на диван. — Как скажешь, — буркнула Эмма. Она молча легла под свое одеяло и не повторяла домогательств. Это было три дня назад. И все эти три дня стали для Реджины пыткой. Теперь Эмма не скрывала свое тело, нет. Наоборот, она с удовольствием эксгибициониста демонстрировала его мадам мэр, то выходя полуголой из ванны, то надолго замирая у шкафа в одном белье и изображая муки выбора из имеющихся трех пар джинсов. По утрам она по несколько минут отжималась от пола, и Реджина каждый раз краснела, как школьница, и торопилась уйти, потому что смотреть на подкачанное и вновь налитое силой тело шерифа было тем еще испытанием. Намерения Спасителя были очевидны, но Реджина знала, что не будет повторять старых ошибок. Она не станет идти на поводу своих желаний и забываться в объятиях чужой жены, к тому же неизвестно где и с кем проводившей последний год. Их отношения с Эммой продолжали оставаться сложными и запутанными, и, хотя из них постепенно уходили обиды и соперничество, все равно не стоило еще больше их осложнять. И, главное, Реджина не могла забыть слов, которые Эмма бросила ей в лицо после рождения Евы. Тогда она приняла от Эммы такое унижение и такую боль, которые прежде ей испытывать не доводилось. Теперь, когда прошло время, Реджина могла простить те эмоциональные слова, но забыть? Нет. Никогда. Мадам мэр выходит на бэк-ярд. Пора обработать розы от вредителей и как следует прорыхлить землю под яблоней. Хорошо, что Эмма равнодушна к садоводству: хоть здесь можно будет отдохнуть от ее настойчивых взглядов и многозначительных ухмылок. Реджина не успевает додумать эту мысль, потому что шериф Сторибрука, вооруженная мотыгой, появляется на заднем крыльце в обтягивающей майке и коротких шортиках. — Тебе необходима помощь в садовых работах, — безапелляционно заявляет Эмма, и Реджина мысленно чертыхается.