Она плохая мать?

— Эмма, ну где ты? Они уже здесь! — Я подъезжаю! И даже не опаздываю! Сейчас буду… Эмма паркуется за голубым седаном и торопится войти в особняк. Реджина кажется очень собранной и серьезной, и, Боже, такой красивой в сером гладком платье по фигуре… Но об этом Эмма подумает позже. А пока им нужно позаботиться о судьбе Евы. — Они в кабинете. Пойдем. Документы не забыла? — Все здесь, — показывает Эмма объемистую папку. У двери в кабинет Реджина останавливается и спрашивает: — Ты в порядке? От тепла в ее голосе и глазах шериф внезапно чувствует, что ей по силам свернуть горы. — Да, — твердо отвечает она. — Пойдем и защитим нашу дочь. Это впервые, когда кто-то из них так прямо назвал Еву, и хозяйка дома ненадолго сжимает запястье Эммы, а потом открывает дверь. Сегодня мисс Ванштейн в компании высокого, слегка полноватого здоровяка лет пятидесяти. Он занимает стол в кабинете Реджины, и при их появлении слегка привстает, неразборчиво представляясь; Эмма и мадам мэр усаживаются на диван; вооруженная диктофоном мисс Ванштейн расположилась в кресле напротив. — У нас состоится совместная беседа, — сухо замечает здоровяк. — Хорошо, что вы подготовили документы, — продолжает он, оценив взглядом толстую папку в руках Эммы. Далее несколько пустых фраз вкрадчиво произносит мисс Ванштейн, затем снова вступает господин с неразборчивым именем. — Это трудно объяснить, и служебная проверка ничего не выявила, но все же есть явные свидетельства ошибок, допущенных нашими сотрудниками при предоставлении вам, мисс Миллс, прав на усыновление детей. Конечно, многое говорит в вашу пользу: возраст, социальное и материальное положение, всеобщее уважение, которым вы пользуетесь в городе. Но, если учитывать, что вы не состоите в браке и у вас нет партнера… — тут он жалостливо улыбается. — Видите ли, даже многие семейные пары подолгу ждут очереди, чтобы принять ребенка, и нередко получают отказ по самым разным причинам… Но в вашем случае оба раза все прошло без сучка и задоринки, хотя, не в обиду будет сказано, имелись кандидаты, у которых было преимущественное право на опеку над этими детьми. Это очень странно, как будто наших работников… заколдовал кто-то, — посмеивается мужчина, и мисс Ванштейн деликатно хихикает со своего кресла. Лишь тогда, спохватившись, Эмма и Реджина тоже негромко смеются; у Эммы это выходит слегка истерично, и мадам мэр незаметно пихает ее в бок. — Любой человек может допустить ошибку, и, увы, иногда бывают обратные случаи: когда детей вследствие такой ошибки разлучают с родителями, и только спустя годы выясняется, что обвинение было надуманным, — говорит Реджина. — Насколько мне известно, в таких случаях детей биологическим родителям уже не возвращают, мотивируя это тем, что, ввиду прохождения такого количества времени, ребенку может повредить изменение среды. — Вы правы, — удрученно вздыхает здоровяк. — Мы всегда должны думать об интересах ребенка. И, в случае с Генри Миллсом, разумеется, хотя пока и неофициально, я могу вас заверить, что мы не станем менять имеющееся положение вещей, особенно, после беседы с ним. — Вы с ним разговаривали? — настораживаются обе матери. — Ненадолго вызвали его с первого урока, — кивает мисс Ванштейн. — У вас хороший ребенок, мисс Миллс… то есть, и у вас тоже, миссис Джонс, — запнувшись, продолжает она, — хотя ваше соглашение об опеке все же выглядит диковинно. Эмма старается не хмуриться, завидуя умению Реджины держать маску бесстрастности на лице. — Благодарим вас за такую оценку Генри, мисс Ванштейн, — учтиво говорит тем временем мадам мэр. — Мы действительно воспитывали его на протяжении нескольких лет совместно, и, уверяю вас, каждая старалась дать ему лучшее, что могла. Социальные работники вежливо кивают, а обе матери мысленно готовятся к самой сложной части разговора. — Что касается Евы Миллс, — задумчиво произносит здоровяк и снимает невидимую пушинку с лацкана пиджака, — она еще очень мала. Мы убедились в прошлые визиты, что вас обеих ребенок воспринимает позитивно… Но, разумеется, у нас все равно есть масса вопросов. — Мы готовы ответить, — твердо отвечает Реджина. — Наверное, стоит начать с биологической матери, — вмешивается мисс Ванштейн. — Действительно, гм… Итак, миссис Джонс, вы ведь замужем? — Да. — Вашего супруга зовут Киллиан Джонс? — Да. — Где же сейчас ваш муж? — с лживым участием спрашивает мисс Ванштейн. — Мы… больше не вместе. Думаю, он сейчас в Неверленде… В Нидерландах, — тут же исправляется она, получив болезненный тычок от Реджины. — Он занимается… кораблями. Этот ответ устраивает социальных работников, хотя и не вызывает на их лицах энтузиазма. — Получается, вы сейчас одиноки и проживаете с родителями, верно? — уточняет мисс Ванштейн. — Да. — А до этого? Мы имеем в виду, возникла ситуация, когда вы, оставив дочь вашей подруге, имеющей совместную опеку над другим вашим ребенком, и, кстати, оставив старшего ребенка тоже, исчезли из города… — Эта ситуация… да, она возникла, — тупо повторяет Эмма, и пальцы рук, которыми она сжимает папку, заметно белеют. — Где же вы были, миссис Джонс? Эмма вздыхает, потом встает и кладет свою папку на стол. — Я действительно ничего не помню об этом годе. Мне жаль. В папке есть все доказательства: выписки из истории болезни от доктора Хоппера и доктора Вейла, а также справки из клиники Портленда, фотографии ушибов, свидетельство Руби Лукас, которая привезла меня в Сторибрук… Доктор Арчи Хоппер провел со мной несколько сеансов гипноза, но память… она пока не вернулась. — Подождите, — быстро пролистав документы, останавливает ее чиновник с неразборчивым именем, — а ваши ушибы… вы хотите сказать, что они свидетельствуют… — Да. Возможно, было совершено похищение, по крайней мере, следы насилия, зафиксированные в портлендской клинике и здесь, доктором Вейлом, указывают на насильственное удержание меня… где-то… извините, но я не помню, где именно. — Хм-м, — озадаченно тянет мужчина, — эти документы требуют тщательного изучения. И, миссис Джонс, хотя я и вижу здесь медицинское заключение, свидетельствующее о вашей способности воспитывать ребенка, мне придется назначить психиатрическую экспертизу. Очевидно, что вы стали жертвой насилия, и мне жаль, но… мы должны думать об интересах ребенка. — Хорошо, я готова, — кивает Эмма. Чиновник складывает документы обратно в папку, но его взгляд зацепляется за еще одну справку из больницы, и, пожевав губами, он с сочувствием осведомляется: — Миссис Джонс, я правильно понимаю, что вы больше не можете иметь детей? — Да, — опускает взгляд Эмма. — Это… да, так. Когда я вернулась в Сторибрук, мне нужно было пройти медосмотр, и главный врач больницы настоял на более тщательном обследовании, когда увидел… все эти следы. Он предупредил, что мне нужно быть осторожной… ну, что я больше никогда не смогу выносить ребенка из-за… многочисленных внутренних повреждений. — Простите, — мягко произносит мужчина и закрывает папку. — Мы продолжим нашу беседу в следующий раз. Мисс Миллс, вынужден предупредить: крайне мало шансов, что процедура удочерения Евы не будет пересмотрена. Миссис Джонс, мы сообщим вам о дате экспертизы дополнительно. — Подождите, — теряя хладнокровие, спрашивает Реджина, — по какой именно причине будет пересмотрено удочерение? — Слишком много нарушений процедуры, — отвечает мисс Ванштейн. — И, главным образом, ваш матримониальный статус, мисс Миллс. Детям лучше расти в полной семье. — Правильно ли я услышала, что, будь я в браке… — Да, скорее всего, да, — кивают оба чиновника. — Понимаю, — задумчиво произносит Реджина. Социальные работники вежливо прощаются, хозяйка особняка идет их проводить, а Эмма так и остается сидеть на диване. Как все прошло? Поможет или повредит разглашенная информация? Сможет ли она пройти экспертизу? Арчи считал, что поведенческие отклонения не настолько критичны, и ей можно доверить оружие, но ведь ребенок — это куда более важная штука, чем пистолет? Реджина возвращается в кабинет, прислоняется к закрытой двери и с непроницаемым выражением лица смотрит на Эмму. Несколько минут никто из них ничего не говорит. — Наверное, тебе пора на работу, — замечает, наконец, Эмма и встает с дивана. — Я взяла отпуск на первую половину дня. Хочешь, пойдем в парк, встретим Еву и Бланш с прогулки? — Да. Конечно. Они идут пешком. Эмме хочется взять руку Реджины в свою, но она не решается. — Мне очень жаль, — тихо говорит Реджина, — что ты получила такие… серьезные повреждения. — Не то чтобы я хотела иметь больше детей, — тяжело вздыхает Эмма, — но все-таки, когда Вейл решил меня полностью обследовать, я забеспокоилась, а когда я узнала о результатах… я просто слетела с катушек. Ну, ты ведь помнишь тот ужасный день, когда я напилась и едва не искалечила Еву… Не знаю даже, почему я так расстроилась… У меня двое прекрасных детей… но… черт, я не знаю, как объяснить… Словно что-то отняли у меня, или я сама по глупости потеряла, потому что даже не могла, и до сих пор не могу вспомнить, как это произошло: меня избивали? Или я… ну, не знаю, сама ввязалась в какую-то драку? И вот теперь я словно вдруг стала наполовину инвалидом, стала какой-то… неполноценной, что ли… — Эмма, мне ты можешь не объяснять, — говорит Реджина, — я знаю, каково это — чувствовать себя бесплодной пустыней. Шериф на мгновение останавливается и умоляюще смотрит на свою спутницу. — Реджина, ты сможешь когда-нибудь простить мне те слова? — Не знаю, — честно отвечает Реджина. — Твои нелепые обвинения причинили мне сильную боль. И, что бы ты ни думала, я не заколдовывала Еву и никогда не думала отнимать ее у тебя. — Я знаю… и, когда говорила эти обидные слова, наверное, тоже знала. Реджина вздыхает. — Эмма, у меня были огромные проблемы с управлением гневом. Но Арчи мне очень помог. Не сразу, но я научилась сдерживаться, и когда злость охватывает меня, а в руке покалывает, чтобы запустить огненным шаром в дико раздражающую меня… — …Эмму, — обреченно подсказывает шериф. — Как один из вариантов, — мрачно соглашается Реджина. — Так вот, в эти моменты помогают элементарные вещи: досчитать до десяти, глубоко подышать… — Я знаю об этих методах, — отвечает Эмма, — но у меня словно отключается мозг, когда… ну, когда возникает какая-то ситуация и… меня просто несет. Реджина ничего не отвечает, но по ее лицу заметно, что она обдумывает эти слова. — Может, мне и голову повредили? — добавляет шериф. — Тогда плохи дела: могу не пройти экспертизу. — Мы не можем сразу вдвоем выпасть из обоймы, Эмма, — категорично заявляет Реджина. — Нужно принять все меры, чтобы у нас обеих сохранились шансы воспитывать Еву! — Да, нужно, — сразу соглашается Эмма. — Конечно. Они одновременно видят Еву с няней на детской площадке. Ребенок тоже замечает их и торопится навстречу; маленькие ножки в красных танкетках так и мелькают под пышной присборенной юбкой (сразу видно, что наряд был подарен Белоснежкой). — Мама! Ма! — радостно вопит Ева, и Реджине вдруг становится трудно стоять на ногах, и она ухватывается за руку и плечо Эммы. — Все хорошо? — с беспокойством спрашивает та. — Да… Просто… поддержи меня немного. И Эмма держит. Она продолжает держать руку Реджины в своей все время их общей прогулки и потом, когда они возвращаются к дому, тоже. — А знаешь, как фамилия этого нового типа? — вспоминает вдруг мадам мэр, когда они останавливаются у автомобиля Эммы. — Нет… Я не разобрала, — пожав плечами, отвечает она. — Он оставил нам визитки. Его зовут Бенджамин Хоуп. Хоуп, Эмма… И Эмма могла бы ляпнуть что-то, например, что надежда — это мать дураков, или что мадам мэр сейчас покушается на глоссарий Снежки… Но вместо этого она тянет руку Реджины вверх, чтобы, наклонившись, оставить легкий поцелуй на тыльной стороне ладони. — Мы справимся с этим, Реджина. Даже не сомневайся, — твердо обещает она, и в карих глазах, что смотрят на нее, понемногу начинают таять страх и сомнение.