Она плохая мать?

8.1. Эмма решает пригласить Реджину на ланч, ведь самое большое путешествие начинается с одного маленького шага, верно? Она звонит ее секретарю, чтобы уточнить, какие у Реджины планы на день, и долго молчит, услышав, что «во время ланча мадам мэр скорее всего будет отсутствовать, ведь обычно мисс Браун приглашает ее пообедать в кафе». — Могу назначить вам встречу после трех, — вежливо предлагает секретарь. — Это время пока не занято. Только мне нужно указать тему совещания. — Спасибо. Запишите, что шериф зайдет по личному вопросу. Эмма косится на Мулан, которая прикидывается сейчас глухонемой, и думает, насколько жалкой, должно быть, выглядит в глазах тех, кто в курсе. В глазах половины Сторибрука. День тянется медленно, потому что никаких происшествий сегодня не случается. Эмма выходит из участка заранее, чтобы точно не опоздать к назначенному времени. Реджина бойко стучит на клавиатуре, но сразу отодвигает ее, когда шериф входит в кабинет. Они здороваются; Эмме не по себе от внимательного взгляда карих глаз. Он настороженный. Мадам мэр словно внутренне собирается, чтобы быть готовой к новым выходкам или оскорблениям. Такой она была после падения Проклятия — со всеми, кроме Эммы. Такой Реджина становилась сейчас, в присутствии шерифа. — Все в порядке? — спрашивает мадам мэр. — Наверное, — кивает Эмма. — Они наконец-то назначили дату экспертизы. Уже завтра. В Портленде. — Ясно. Волнуешься? — Немного. Реджина переводит задумчивый взгляд в окно. — Я думаю, ты скорее всего пройдешь экспертизу. Но это ведь просто обследование. Они не помогут вернуть тебе память. — Да… Арчи пытается, но… — Едва ли получится и у него. Эмма, я много размышляла об этом. Год, который ты не помнишь… Сразу возникают ассоциации с проклятием моей сестрицы, верно? Я не думаю, что ты забыла конкретный отрезок времени по каким-то физиологическим причинам, даже если перенесла травму головы или что-то такое. Это все слишком похоже на магическое воздействие, особенно если вспомнить, когда именно большая часть памяти вернулась к тебе. — Согласна, это первое, что и мне пришло в голову… Да и родители тоже так считают, — кивает Эмма. — Они даже обращались к Голду, а он… послал их, как всегда. — Да. Помощи от него не дождешься, — вздыхает Реджина. — Но и без него справимся. Я не так хорошо, как он, знаю заклинания памяти, но все же нашла рецепт зелья, которое, возможно, могло бы помочь, и даже приготовила его. Проблема в том, что оно должно долго настаиваться: семь недель. Если бы ты рассказала сразу о своей проблеме, то оно было бы уже готово. Но теперь нам остается только ждать. Кстати, твои родители уже в курсе. Мы просто не хотели тебе пока говорить, чтобы… ну, если вдруг не получится. Но сейчас я подумала, лучше тебе тоже знать, что… мы работаем над этим. — Я понимаю, — говорит Эмма. — Спасибо, что помогаешь, Реджина. Знаешь, меня чертовски пугает то, что именно я могу вспомнить… что еще плохого я могу узнать о себе… но сделать это необходимо. — Необходимо, — эхом повторяет Реджина. Они замолкают. Эмма в волнении кусает губы, потом поднимает глаза на мадам мэр. — Реджина, скажи… Мне важно знать. Сейчас, когда я сама даже и не понимаю, что я за человек… скажи, какой, по-твоему, я была раньше? Что я вообще совершила такого, из-за чего ты… ну, обратила внимание на меня? — Что ты совершила? Реджина изумляется; ее брови ползут к границе роста волос. — Ох, Эмма, ты забыла только год, но все остальное-то помнишь? Как ты появилась в городе и сделала то, к чему я не привыкла, то есть бросила мне вызов, как явилась с этой проклятой бензопилой… как победила дракона, как спасла жизнь мне и Генри… как мы объединяли нашу магию… разве ты не помнишь? — Помню, конечно… Эмма задумывается, в какой же момент перестала быть сама собой? Ах, да. Этот день известен всем. Она вышла из церкви под руку с парнем, который ее вроде как безумно любил. В тот прекрасный день Эмма Свон и закончила свое существование. Вместо нее появилась Эмма Джонс. — Мы не раз спасали друг друга и Генри, — говорит шериф и тяжело вздыхает. — И объединяли магию, да. Фактически, когда мы сделали это в первый раз, я и поняла, что… Она поднимает голову, но Реджина внимательно изучает поверхность стола. — Каждый раз, когда мы вместе колдовали, — говорит Эмма, и ее голос дрожит от волнения, — это было совершенно особенным состоянием. Как… не знаю… может быть, как молитва для тех, кто глубоко и по-настоящему верит. — Как если бы ты долго думал, что совсем одинок в этом мире, но потом оказалось, что на самом деле это не так, — тихо добавляет Реджина. — Как если бы рядом с тобой оказался тот, кто очень, очень особенный для тебя, — подхватывает шериф. — Ты и была такой особенной, Эмма, — мягко произносит Реджина, и ее глаза устремляются куда-то вдаль, рассматривая пространство и человека, которых уже не было. — Совершенно восхитительной, невероятной…. И твои дети… они тоже… невероятные. — Наши дети, — машинально поправляет ее шериф. Она взволнована словами Реджины, которые сначала подняли ее ввысь, а потом швырнули обратно, в бездну отчаяния. Гребаный Past Simple. — Знаешь, — говорит Эмма, чтобы ненароком не расплакаться, — а ведь Ева не должна была родиться. Я не собиралась иметь больше детей. Не хотела, чтобы Генри проходил через то же, что и я, когда родился Нил. И Крюк был согласен. Мы обсудили это еще до свадьбы и… предохранялись… всегда. Я сделала чуть ли не десяток тестов, когда поняла, что, возможно, беременна. Это… это было как чудо, Реджина… — Ева и есть чудо, — говорит мадам мэр. — Она первый ребенок, в котором магия истинной любви передалась через поколение… О, то есть, извини, — смущается она, — я не хотела сказать, что у вас с Крюком ее не было… — Но ее не было, — спокойно признает Эмма. — Где он сейчас? Почему я ничего не помню? Почему мы с ним не нашли друг друга, как мои родители? И где была я сама, все те месяцы после вечеринки Руби? Точнее, в чьей постели? — Если еще точнее, обычно это была не постель, — грустно усмехается мадам мэр. — Мне казалось, что Крюк любит меня, — задумывается Эмма. — И, наверное, он действительно был влюблен, хм? Но, может, это было просто тщеславие. Приручить Спасительницу… — Я думала, вы оба были влюблены, — нерешительно произносит Реджина. — И была очень рада, когда вы поженились, правда. В том числе потому, что надеялась, это наваждение… покинет меня. — Какое наваждение, Реджина? — Наваждение по имени Эмма Свон, — неловко признается мадам мэр. — Оно преследовало меня годами, с тех самых пор, как ты появилась в Сторибруке. Когда ты вышла замуж… еще даже когда стала невестой, ты очень изменилась, Эмма, как и твой ужасный гардероб, это правда. Но если присмотреться (а что уж теперь скрывать, я присматривалась), в тебе все равно сидела та же упрямая девчонка, которая носила джинсы на два размера меньше, обожала пончики, ни черта не боялась и отлично пробивала правой снизу… И это мое дурацкое наваждение… ты вышла замуж… а оно все равно не проходило. Тогда я надела то блядское платье и пошла на вечеринку Руби, зная, что ты будешь без мужа, и, значит, никто не помешает мне… Я подошла и предложила тебе выпить на брудершафт, а ты рассмеялась и сказала, что согласишься, если с тех пор я никогда больше не назову тебя «миссис Джонс» (и я держу свое обещание, видишь?). И мы отошли в сторонку с бокалами шампанского, и перекрестили руки, и выпили, а потом… у меня никогда не было такого сумасшедше чувственного поцелуя… По всем правилам приличия надо было остановиться, надо было рассмеяться, перевести все в шутку, сделать хоть что-то… Но я-то решила, еще собираясь на вечеринку, что к черту приличия, что сегодня и не стану останавливаться, что сегодня я пойду до конца и сделаю все, чтобы наконец-то она… то есть, ты… Но после поцелуя ты посмотрела на меня долгим взглядом и предложила выпить еще, у вас дома. И я совсем не ожидала такого… Я надеялась, что ты ударишь меня по лицу, когда я тебя поцелую, что, наконец, начнешь избегать… но ты… — Я думала, понимаю, что происходит… — шепчет пораженная Эмма. — Ты уже давно была официально одна, но, черт, ведь ты так дико сексуальна… о тебе всегда ходили какие-то слухи. Я была уверена, что у тебя кто-то есть, возможно, кто-то несвободный, и когда ты стала… флиртовать со мной, я думала, это ничего не значит… это часть твоей натуры, ведь ты всегда любила поддразнивать… Но когда ты подошла ко мне на вечеринке… когда поцеловала меня так, когда ты согласилась пойти и выпить еще… я думала, ты просто захотела с кем-то перепихнуться… и мне повезло оказаться рядом. …И еще я подумала тогда, что это единственный мой шанс, и когда ты повторяла «нет», мне казалось, ты просто ломаешься, привычная, чтобы тебя умоляли… Я думала, в тот вечер ты сделала все, чтобы я сорвала с тебя то красное платье и трахнула… Но, значит, ты… ты, наоборот, сделала все, чтобы я… оттолкнула тебя? — Пыталась, но не сделала, — качает головой Реджина. — Я тоже подумала, что это мой единственный шанс. Что эта ночь никогда не повторится. Я говорила «нет», но мое тело кричало «да», и мы обе знаем об этом. — Утро было ужасным… я вдруг вспомнила, что у меня как бы есть муж, — с кривой улыбкой вспоминает Эмма. — А я сказала, что это только моя вина, но ты так горько плакала, выглядела такой потерянной… — вздыхает Реджина. — Ты начала сцеловывать мои слезы, а потом мы снова занялись сексом, и я просто не смогла больше остановиться… О, черт… — всхлипывает Эмма. — Я ведь каждый наш раз думала, что уж вот этот точно будет последним, что потом что-нибудь случится… что, может, ты вернешься к своему прежнему любовнику или заведешь нового… или тебе просто надоест спать со мной… Это не оправдывает меня, но когда я говорила тебе все те ужасные вещи, когда была грубой, когда… когда так кошмарно тебя ревновала… это было даже не чувство вины из-за того, что я изменяю Крюку… Я уже давно переступила через это… Наверное… я просто давала тебе повод… меня бросить и хотела… при этом… не знаю… сохранить лицо? Потому что если бы ты меня бросила из-за того, что я вела себя с тобой как дерьмо, это все же было бы лучше, чем если бы ты меня бросила, найдя кого-то получше для траха. Но ты… ты же все терпела, Реджина?! Ты позволяла мне то, что никому и никогда позволять нельзя… Мы продолжали зажиматься по углам, и я все так же обреченно ждала, когда ты пошлешь меня. А ты все сносила, даже когда я спятила окончательно от гормонов… И иногда я думала, может, тебя это во мне и заводило? Может, тебе нравится, когда любовник с тобою так груб? — Нет. Мне было больно от этого, Эмма, — опускает глаза мадам мэр. — И у меня никого не было после Робина. Никого до тебя. Но… Пусть ты вела себя неприемлемо, я знала, что это только моя вина, что это мое наваждение… что это я тебя соблазнила. И что если по какой-то неведомой причине… тебе хотелось продолжать заниматься сексом со мной… я знала, что буду это делать… буду позволять тебе многое… потому что… хотя бы так… хотя бы так. — Если бы я знала… Господи, Реджина… Как же я себя ненавидела, — качает головой Эмма, и слезы срываются с ресниц и текут по щекам. — Почти так же сильно, как сейчас. Крюк смотрел на меня, как на статую святой, и называл «любимой»… а я норовила улучить каждую минуту, чтобы только быть с тобой, чувствовать тебя… чтобы ты снова позволила себя коснуться… — Эмма, — начинает было взволнованно Реджина, но ее внимание привлекает вибрирующий телефон. — Извини, это Энни. Мне нужно ответить… Слушаю… Да… Хорошо… Нет… Да все в порядке с моим голосом!.. Четверг? Нет, пока ничего особенного не планировала… Хорошо. Да… Извини, я больше не могу говорить… Да, конечно, увидимся, ждем тебя вечером… Пока. Реджина откладывает телефон, и повисает неловкая тишина. Они многое сказали друг другу, но еще больше — нет, и это несказанное тяжело набухает на сердце. — Энн… кажется очень славной, — робко замечает шериф. — Да. Она замечательная, — улыбается Реджина. — Главное, с ней очень… легко. — Это… здорово, да. Реджина, а вы… скажи, ты спишь с ней? Мадам мэр внимательно рассматривает порозовевшие щеки с высохшими следами слез и резко спрашивает: — Что ж, это единственное, что тебя всегда волновало, Эмма… Не правда ли? Монополия на мое тело… — Нет. Не только… Я… — Эмма, мы совсем заговорились с тобой, а у меня сейчас совещание. Постарайся выспаться перед завтрашним обследованием, хорошо? Реджина встает из-за стола, и Эмма понимает, что разговор действительно окончен. Она подходит к двери, когда Реджина окликает ее. — Эмма, то, что ты сказала насчет Генри… Ты боялась напрасно; у него не было переживаний из-за появления на свет маленькой сестры. Он сразу стал Еве замечательным старшим братом. — Да, теперь я знаю, — кивает шериф. — По-другому и не могло быть, правда? Ведь он счастливчик: у него всегда была мама.