***
Эмма приезжает к Чармингам рано, но Дэвид уже уехал на службу. Снежка предлагает позавтракать тостами с сыром, и Эмма соглашается. — Значит, Еве уже лучше? — спрашивает мать, когда они садятся за стол. — Да. Намного. — Ты, должно быть, теперь очень хочешь спать? — Да нет, не особенно… Я немного поспала ночью. И выпила кофе. Я вечером снова в особняке. Посижу с Евой, потому что Реджина… будет занята. — Понятно, — бросив сочувственный взгляд на дочь, говорит Снежка. — А знаешь, кажется, у Генри появилась новая девушка! — Вот как? — удивляется Эмма, благодарная за смену темы разговора. — Он ничего не говорил… по-моему, даже Реджина не в курсе. — О, он ее пока от всех скрывает, — лукаво улыбается Снежка. — Но я-то знаю, что видела вчера после уроков… — А знаешь, мам, я рада. Они с Джен ведь постоянно ругались, правда? Наверное, он осознал, что их отношения не стоят того, чтобы за них бороться, — задумчиво произносит Эмма. — Или, возможно, он понял, что не любит Джен, — посерьезнев, замечает Снежка. — Генри живет сердцем. — Мам, поверь: мальчишки-подростки живут… чем-то другим, — отмахивается дочь. — Надеюсь лишь, что манеры его новой пассии не настолько ужасны, как у предшественницы Джен. Как уж ее звали? Она еще вытерла руки после курицы о белоснежную скатерть Реджины. — Ох, да, — передернув плечами, говорит Снежка. — Реджина мне рассказывала, что ее чуть инсульт не хватил прямо там, за столом. Но не переживай: Кэролайн совсем другая девушка, воспитанная… — Ага, значит, Кэролайн? — Ой! — спохватывается Снежка. — Это ведь был секрет… — Ты неисправима, — тихо смеется Эмма, ласково глядя на смущенную мать. — Скоро пора будить Нила, — замечает Снежка. — Кстати, Дэвид рассказывал тебе, что он на днях устроил? — Вроде бы нет… а что? — Нил потребовал от меня сварить лук. Уж как я его отговаривала! Но нет, уперся, прямо… как ваш отец… так и пришлось. — Зачем Нилу вареный лук? — Тоже не могла понять. Его же так тошнило, когда Робин… ну, ты помнишь тот случай. Сварила я, значит, лук, положила на тарелку. И твой брат сел к столу, сначала вдалеке, потом поближе. И так и сидел, корча жуткие гримасы. А! Дэвид же втихаря снял его, сейчас покажу… — Кошмар, Нила тут словно пытают, — оценивает Эмма перекошенную мордашку на экране телефона. — Хотя знаешь, у меня что-то такое было в одной семье. Я тогда не выносила запах вареных яиц, но в том доме было полно детей, и они все обожали вареные яйца… в общем, мне надоело выбегать из кухни каждый раз, зажав нос, и потом до обеда ходить голодной, и я заставила себя привыкнуть к этому запаху… а потом даже полюбила яйца, забавно. — Как вы все-таки похожи с Нилом, — удивляется Снежка. — С чего бы это, интересно? — поддразнивает Эмма. Белоснежка улыбается, но потом снова становится серьезной. — Ты боролась за выживание, Эмма, как твой брат борется сейчас за свою первую детскую любовь. — Но стоит ли оно того? — вздыхает шериф. — На Земле несколько миллиардов людей. Даже в Сторибруке достаточно других девочек возраста Нила или Робин. Разве не проще Нилу выбрать кого-то, не страдающего порочной зависимостью от лука?.. — Не все отношения стоят борьбы, — соглашается Снежка. — Но если твое сердце тянется к человеку, даже если тот одержим вареным луком, то, наверное, можно хотя бы попытаться? — Возможно, — подумав, соглашается Эмма. — Только если этот человек… сам по себе не является вареным луком. — У человека гораздо больше возможностей стать лучше, — убежденно говорит Снежка. — В сравнении с вареным луком — определенно, — усмехается Эмма и встает из-за стола. — Спасибо, мам. Я не думала, что мы когда-нибудь станем вот так общаться с тобой… Но теперь я могу, и это здорово, потому что не всегда возможно все носить в себе. Кстати, знаешь… забавно… когда я вернулась в Сторибрук… меня же так долго не было… но Ева… она все-таки выглядела… конечно, такой изменившейся, подросшей, но все такой же: темные волосы и брови, карие глаза… Эмма надевает обувь и улыбается, представив черты дочери. — Я тогда подумала, что те следы мощного волшебства, которые ощущались на Еве после рождения, были просто ее собственной врожденной магией, понимаешь? И еще я думала, раз Реджина до сих пор ее не расколдовала, то должно быть, она ее… понимаешь? По-настоящему ее. На самом деле я потом еще какое-то время так и думала. Эмма уходит, а Снежка смотрит ей вслед и недоуменно спрашивает у пустой комнаты: — Что значит «думала»? Им определенно есть, что обсудить с Эммой.***
Сегодня шериф очень мало времени проводит в участке: сначала погоня за вандалами, потом рассмотрение официального заявления о краже. — Я пересчитываю каждый вечер все веточки на всех своих кустах, — неодобрительно поглядывая на испачканную обувь Эммы, говорит мистер Томпсон. — После того возмутительного случая, когда у меня был дерзко украден цветущий побег, я никому не доверяю, даже себе! — Хорошо, — устало трет лоб шериф. — Давайте осмотрим тут все, может, воры оставили следы? И что насчет видеокамер? Вы посмотрели записи с них? — Следов нет, на отснятом видео — тоже ничего подозрительного, — поджав губы, признает Томпсон. — А на кустарнике остались срезы или следы излома, как в прошлый раз? — Ничего. Но я же пересчитал веточки! — Мистер Томпсон, давайте договоримся: вы пересчитаете веточки еще три раза, а потом, если все-таки недосчитаетесь одной, позвоните мне. «А лучше сразу доктору Хопперу», — мысленно продолжает она. Эмма заезжает в участок и, поменяв машину, торопится на Миффлин-стрит. Она будет бороться. Да. Но не станет уподобляться ревнивому подростку и портить Реджине сегодняшнее свидание. Просто пригласит ее на другое. И вот тогда посмотрим. Все же Эмма довольна, что они разминулись на несколько минут с Реджиной; было бы непросто видеть, как она уходит из дома на встречу с другой женщиной. Дети радуются, увидев ее: Ева сразу забирается на руки, а Генри обнимает и с фальшивой беспечностью говорит, что пойдет гулять с друзьями. «Кэролайн», — понимает Эмма, но ничего не говорит, чтобы не смущать сына. Она показывает Еве книжку, обучающую различать цвета, и малышка бойко тычет в страницы, безошибочно лепеча «ка» или «си», в зависимости от предложенной Эммой картинки. — Ты такая умная, детка, — искренне удивляется шериф. — Не думаю, что я в твоем возрасте знала названия цветов… Хлопает дверь, и в дом входят Зелина и Робин. — Ты здесь, инкубатор? — вместо приветствия говорит Зелина. — А нельзя ли повежливее? — осведомляется Эмма. — Хм… — делает вид, что задумывается, рыжая. — Нет, нельзя! — беспечно смеется она. Ева задумчиво смотрит на тетку и хмурится; та замечает взгляд малышки. — Понимаю, детка, я тоже любила свою мать… Жаль только, что она — нет. — Зелина, здесь Ева. И Робин. Может, не станешь об этом всем… при детях? — Думаешь, твоя дочь вырастет и не узнает, что ты ее бросила? — пренебрежительно фыркает ведьма. — Я… мы не знаем, что точно тогда произошло, — стараясь сдержать подступающее бешенство, отвечает шериф. — Ты сбежала, Эм-ма, — нараспев произносит Зелина. — Решила, что наладить отношения с обиженным рогатым муженьком — более важно, чем заботиться о новорожденном ребеночке. О, Ева, мне очень жаль! — прижав руку к сердцу, произносит последнюю фразу ведьма, посмотрев на нахмуренную малышку. — Ты не можешь этого знать, — упрямо повторяет Эмма. — Меня могли похитить… — Что? — изумляется Зелина. — Эмма, ради Бога, похищенные не оставляют такие записки! — Записки?! — Ах, сестра даже не сказала тебе? — с издевкой спрашивает рыжая. — А ты, конечно, ничего не помнишь, как удобно… — Какие такие записки, Зелина? — В конверте. В комнате Реджины, — со скучающим видом отвечает Зелина. — Сестра их заколдовала, чтобы не попали в чужие руки, но для людей, владеющих магией, это ведь не проблема? Она победно улыбается и бормочет Робин: — Пойдем на кухню, милая, ты, наверное, уже проголодалась… Растерянно посмотрев им вслед, Эмма прижимает к себе Еву и шепчет: — Детка… это неправда… я не могла… Но внутри нее крепнет убеждение, что могла, что так и сделала… Неужели это правда? Есть лишь один способ узнать. Эмма вместе с Евой на руках торопится в спальню Реджины. Она закрывает глаза и представляет конверт… белый, длинный, узкий или, наоборот, почти квадратный… как он становится видимым и вылетает из запечатанного волшебством тайника, чтобы оказаться на ее ладони. Почувствовав прикосновение бумаги к пальцам, Эмма открывает глаза. Дочь уже тянется к не пойми откуда взявшейся вещице, но шериф кладет письмо в задний карман джинсов и, поцеловав Еву, несет ее в детскую. Она сажает ребенка в манеж. — Поиграй пока тут, детка, хорошо? Ева недовольно хмыкает, но быстро переключает внимание на плюшевую черепаху. Эмма снова достает конверт. Реджина никогда не упоминала ни о каких записках, родители — тоже, хотя они ведь не могли не знать? Должно быть, там что-то совсем кошмарное? И сейчас ей предстоит убедиться, что она бросила Еву… что она плохая мать. Дрожащими от волнения пальцами Эмма вытаскивает из конверта исписанный лист и разворачивает его. Она не видит еще ни одной буквы, но острая боль пронзает виски; мелькают разноцветные, как в книжке Евы, яркие картинки… приходят воспоминания. Не осознав, не поняв пока их полного смысла, Эмма достает телефон и звонит Реджине, и, когда та отвечает, выпаливает то, что ей кажется сейчас самым главным: — Реджина! Я вспомнила! Я знаю, кто заколдовал Еву!