Она плохая мать?

Эмме действительно не скоро удалось освободиться от работы. После оформления задержания Крюка ей пришлось принять сильно разгневанного Голда («Это возмутительно! Каждый начинающий волшебник-самоучка, будь то легкомысленная фея или безмозглый пират, без зазора совести заходит, как в собственную кладовую, в мою лавку и крадет редчайшие компоненты и зелья! Шериф вообще думает что-то предпринять по этому поводу?!»). Эмма отпустила Дэвида домой, запротоколировала показания Темного, а потом подвела его к решетке, за которой, бледный и очень, очень злой, прямо на холодном полу сидел ее бывший муж. — Надеюсь, вора накажут по букве закона, — лицемерно произнес Голд, и его глаза сверкнули старой ненавистью. Вернувшись домой, Эмма застает забавную картину: ее младший брат, корча гримасы и время от времени зажимая себе нос, упрямо сидит над тарелкой с вареным луком, при этом игнорируя сочувственные взгляды родителей. — Уже легче сегодня, — деловито замечает он, отодвигая от себя, в конце концов, тарелку. Дэвид уводит сына с кухни, а Снежка сразу выбрасывает лук, но остается с Эммой. Обе не голодны, хотя сегодня толком не ужинали. — Выпьем какао? — предлагает мать, и Эмма соглашается. — С Евой все хорошо, температура в норме, и ее не тошнило, — степенно рассказывает Снежка. — Да, я звонила с работы Генри, — кивает Эмма. — Ты так быстро ушла, — неопределенно говорит Белоснежка. — Были дела в участке. Папа рассказывал, наверное, что к нам нагрянул Голд? В его лавку утром вломился Крюк за какими-то недостающими компонентами порошка, которым он заморозил Генри, Зелину и Робин. Еще и записку с этим составом в лавке потерял, конспиратор… Кстати, как я потом сообразила, Тинкербелл и Крюк прибыли в город утром на одном корабле. Странно даже, что они там не столкнулись нос к носу. Фее изредка все же везет… И я теперь думаю, что отец был прав, когда предлагал усилить в порту магический барьер. Сейчас все маргинальные типы предпочитают добираться к нам морем, а не через сухопутную границу. — Это очень предусмотрительно, да. А уж как Дэвид будет счастлив, когда ты его, наконец, поддержишь… Помолчав, Снежка спрашивает: — А вы так толком и не поговорили с Реджиной? Мне показалось, она расстроилась, когда ты убежала. — Мне надо было работать. А если бы я задержалась в особняке, то мне до сих пор пришлось бы пахать в участке. — Да… Эмма… — мнется Снежка, явно не зная, как поднять деликатную тему. — Мам, я примерно понимаю, что ты хочешь сказать, — решает упростить ее задачу Эмма. — Ева наш общий с Реджиной ребенок, следовательно, трулав, розовые сердечки и все такое. Но это не наш случай. — Почему ты не веришь?.. — Просто знаю. — Какие вы обе упрямые! — с досадой замечает мать. — Думаешь, все вокруг слепые? Думаешь, я не вижу, как ты на нее смотришь? Ты влюблена в нее, Эмма, пожалуйста, не отрицай эту очевидную вещь! Почему ты не можешь признаться? Эмма, насупившись, барабанит ногтями по чашке. — Реджина в курсе. — И?! — Не заинтересована. — Да почему ты так решила? — всплескивает руками Снежка. — Я рассказала ей о своих чувствах. Но… в общем, ей нравится Энн Браун. — Энн Браун, — вздыхает Снежка. — Эмма, ну что за… — Мам, не надо продолжать этот разговор, — просит Эмма и отодвигает от себя чашку с так и не допитым какао. — Я не хочу, чтобы Реджина отказывалась от своих чувств и вспоминала вдруг обо мне из-за того, что появились новые обстоятельства. Я очень виновата перед ней, и… просто есть вещи… которые… куда хуже вареного лука. Вещи, преодолеть которые уже нельзя. — Ты виновата? Эмма, ради Бога, ты ей дочь родила! — Которую, того и гляди, отберут социальные службы, — тяжело вздыхает Эмма. — День был тяжелый, мам. Пойду спать. Эмма сбегает к себе и ложится в кровать. Но сон не идет. Она вспоминает, как очаровательно выглядела мадам мэр с размазанной помадой и взлохмаченными волосами, а еще о том, как влюбленно сияли глаза мисс Браун, наивно и восторженно рассказывающей о Реджине, потом вспоминает их собственные страстные встречи — уже так давно, словно в прошлой жизни. Думать об этом невыносимо больно, поэтому она начинает размышлять о том, что теперь делать с пиратом, и каковы шансы того, что Голд не станет ждать правосудия и найдет способ самостоятельно свести с ним счеты, и еще вяло размышляет, кто был тем магом, который поднатаскал Крюка в магических фокусах, но решает, что, раз это было не в Сторибруке, то, следовательно, не находится в ее компетенции. Она гонит от себя воспоминания о четырех неделях кошмара, когда оскорбленный муж держал ее в портлендской квартире, и гадает о том, что было с ней целый год, память о котором пока так и не вернулась. Эмма корит себя, что сразу не рассказала Реджине об отсутствии воспоминаний (иначе восстанавливающее память зелье бы уже настоялось) и мучит себя предположениями о том, каким окажется результат психиатрической экспертизы, а также что в итоге решит орган опеки. В сотый раз перевернувшись с боку на бок, Эмма окончательно убеждается в том, что в голове не осталось ни одной мысли, которая не вызывала бы у нее боль, отчаяние, гнев, или все эти чувства разом. Она внезапно вспоминает о забытой в автомобиле кожанке, встает, одевается и тихо выходит из дома.Она останавливается у «жука». Забавно. Автомобиль и куртка. Только они были константами в жизни с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать. И Эмму вдруг охватывает жгучее желание сесть за руль и навсегда уехать из заколдованного города, который она спасла, выполнив свое предназначение, в котором нашла родителей и… в котором жили ее дети. Генри и Ева. В мыслях о детях тоже была боль и вина, но радости — больше. Намного больше. Ну куда от них ехать? Что за бред? Она открывает дверцу и достает куртку с заднего сиденья. Хорошо, что Реджина все-таки не выбросила ее. Эмма смотрит на полное сияющих звезд небо, а потом возвращается в постель и долго лежит без сна, шепча, как молитву, имена своих детей. Проснувшись, Эмма по привычке проверяет электронную почту. Сообщение из портлендской больницы. Неужели? Эмма сразу открывает вложенный файл и нетерпеливо пролистывает его к концу. «Здорова», — гласит вердикт врачей, и она понимает, что все это время задерживала дыхание. Эмма пересылает медицинское заключение на почту Реджины и замечает еще одно новое сообщение. Орган опеки. Встреча уже сегодня, в особняке. Оперативно, ничего не скажешь. Письмо адресовано сразу им обеим… Она не успевает доехать до работы, когда звонит мадам мэр. — Наверное, они уже что-то решили, — вместо приветствия говорит Эмма. — Я тоже так думаю, — соглашается Реджина. — Постарайся не опоздать, хорошо? Или, лучше приезжай не к трем, а чуть пораньше. По тебе дети соскучились. — Хорошо. — Эмма, и нам… все еще нужно поговорить. — Ладно, — вновь соглашается шериф. — Может, пообедаем сегодня вместе? — В это время… я не смогу, — явно смутившись, говорит Реджина. Эмма мысленно чертыхается. Конечно. Ведь Реджина всегда обедает с Энн. — Ну, — произносит Эмма вслух, — тогда давай потом… как-нибудь. — Хорошо, — неуверенно говорит мадам мэр и отключается.

***

Сегодня Эмма старается поменьше находиться в участке: ей тяжело и неприятно видеть сидящего в углу камеры Крюка. Дэвид пробовал допросить его, но пират угрюмо молчал и отказывался от еды, лишь пил воду. Напрашивался вариант с отправкой его за пределы Сторибрука с подправленной памятью. Но что-то Эмма уже мало верила в невозвратность таких заклинаний. Отец настаивал на срочном созыве городского совета, который решил бы судьбу пирата, и она была с ним согласна. Только вот сначала надо было встретиться с гостями из внешнего мира. В два часа пополудни Эмма садится в машину и едет в особняк. — Останешься потом с нами? — радуется ей Генри. — Пиццу закажем, ведь сегодня пятница! — Увидим, — улыбается Эмма. Она то и дело смотрит на играющую на полу гостиной Еву, заново привыкая к ее изменившемуся облику, а потом присоединяется к ребенку, и они вместе с Генри строят из деревянных фрагментов извилистую железную дорогу с мостами и неожиданными развязками и затем катают по ней вагонетки. Ева включается в игру, приходя каждый раз в восторг от столкновения поездов, и они все так увлекаются, что даже не замечают, как с работы приходит Реджина и, остановившись в дверях комнаты, с улыбкой наблюдает за ними. — Мама! — все же первой кричит Ева и спешит в ее протянутые навстречу руки. Реджина целует дочь и кивает Эмме. — Хорошо, что ты пришла пораньше. Они должны прийти с минуты на минуту. — Может, мы встретим чиновников вместе с Евой? — предлагает Эмма. — Только надо как-то убедить ее не устраивать магические фейерверки, пока они здесь. — Я могу это блокировать, при необходимости, — обещает Реджина. И они действительно встречают мистера Хоупа всей семьей: Реджина, Эмма, Генри и Ева в розовом чепчике, призванном скрыть от посетителей магическую метаморфозу с ее ушами. Чиновник соглашается выпить чашку чая, и Генри уходит за ним на кухню. Ева сидит между матерей, сосредоточенно «читая» книжку с картинками (странички снова придется чинить магией, но позже, без лишних глаз…). — Я рад, что результаты экспертизы оказались хорошими, мисс Свон, — произносит Хоуп. — И должен констатировать, что комиссия, проводившая детальное изучение обстоятельств, которые предшествовали обоим усыновлениям, не выявила в отношении вас, мисс Миллс, никаких нарушений. Хорошее начало. Но что именно означают его слова? Эмма и Реджина переглядываются и снова возвращают внимание к Хоупу. — Ваше соглашение об опеке… оно, — социальный работник задумывается, — нетипичное. Но Америка — свободная страна. И каждый волен заключать любые договоры и соглашения, если они не противоречат закону и не нарушают прав других людей. В данном случае, в особенности, прав ребенка. Спасибо, — кивает он Генри, который как раз принес чай. — Кроме того, нетрудно убедиться, что Ева очень привязана к вам обеим, — он переводит взгляд на девочку, которая продолжает увлеченно уничтожать печатное издание. — Это значит… — боится поверить Реджина. — Да, сегодня мы одобрили ваше соглашение об опеке, — кивает Хоуп и достает из небольшого портфеля документ. Пока они наперебой благодарят его, а чиновник невозмутимо кивает и пьет чай, обе матери понимают, насколько тяжелый камень давил на них все эти недели, и чувствуют легкость от того, что он, наконец, свалился. — Мистер Хоуп, — решает все же уточнить Эмма, — когда я была в больнице, со мной встречалась мисс Ванштейн… — Да, — сразу кивает чиновник. — У нее хватило ума дать мне и нашему руководителю запись разговора. То давление, которое она пыталась оказать на вас… его нельзя оправдать ничем. Примите мои извинения. Я пойму, если вы начнете судебное преследование, хотя надеюсь все-таки этого избежать. Дело в том, что мисс Ванштейн получила в детстве сильную психологическую травму, когда ее воспитывали приемные родители… — он смущенно смотрит на Реджину, — одна латиноамериканская пара. Любая дискриминация недопустима. Моя бывшая коллега крайне предвзято отнеслась к вам, мисс Миллс. Мне жаль. Мы должны будем более внимательно относиться к подбору своих сотрудников. — Думаю, мы не станем больше подавать никаких заявлений, — произносит Реджина. — Не станем, — без тени сомнения подтверждает Эмма.