Жёлто-рыжая осень

      …Бездонное ночное небо блестело тысячами разноцветных огоньков — будто кто-то рассыпал жемчужную пыль по бархату. Поздний ноябрь пока что радовал хорошей погодой, и жители Генсокё не спешили запираться в своих домах от зимних холодов, хотя, разумеется, на дворе уже давно не пахло летом.       Тем не менее, онсен, обустроенный на склонах Ёкайской горы, сейчас не пустовал. Двое посетительниц сейчас были здесь: одна, по шею погрузившись в тёплую воду и словно укрывшись от этого неба зонтиком — как будто за ней оттуда кто-то наблюдал осуждающим взглядом, — расслабленно опиралась спиной на каменную облицовку. Другая, чуть поодаль, выбравшись на тёплые камни, с независимым видом пыталась просушить ворох своих хвостов с помощью большого полотенца.        — Зачем вы это опять сделали, Юкари-сама? — поинтересовалась она у той, что пока ещё сидела в воде.       — Что именно? — собеседница устало качнула головой.       — Ну, это. Всё то, что произошло.       — Ты волнуешься по поводу Анноуна? Всё прошло примерно так, как и должно было случиться. Поверь, я слишком хорошо знаю людей, так что другого пути у него просто не было.       — Вы думаете?       — Ран, я уже сказала: я не думаю, я знаю. За те тысячи лет, что я наблюдала за людьми, я смогла рассмотреть их стремления, желания и надежды очень хорошо. Вряд ли кто-то из них может меня удивить, скажу я тебе.       — И вы с самого начала всё так и задумывали. Как всегда, Юкари-сама?       — Разумеется. Не переживай: эта жертва — как и любая другая, была не напрасна. Я вообще не люблю тратить усилия попусту, — Юкари задумчиво накрутила на палец прядь своих волос и принялась отстранённо наблюдать, как с её кончика в воду падают капли.       Ран уставилась на свою хозяйку, ожидая продолжения её слов. Помедлив, Юкари повернулась к ней и спросила:       — Помнишь ту ситуацию с Бролли?       Ран угрюмо качнула головой.       — Ты видела, чем всё это закончилось. Он сумел объединить разрознённые силы Генсокё вновь — тем самым вновь подтолкнув шаткое положение этого мира в сторону равновесия. Своими усилиями — которые он, между прочим, считал истинно своими, не навязанными, — он сумел расположить всех к себе, и когда я попросила Тенши немного помочь мне с этим, так скажем, сценарием, он с радостью ввязался в инцидент, и именно тогда жители Генсокё вновь ощутили себя единым целым.       — Но…       — Но если бы я помедлила чуть-чуть, то чаша весов качнулась бы в противоположную сторону. Так или иначе, его приятели стали бы считать себя лучше других. «Все равны, но некоторые равнее», — знаешь, говорят? В общем, где-то с вероятностью в девяносто три процента такое развитие событий привело бы к тому, что Генсокё опять разделилось бы на несколько лагерей, и это бы поставило его стабильность снова под угрозу. Да он меня убеждал в том, что он заботится только о себе; но люди любят обманывать себя, и чуть позже это переросло бы в необоснованный авантюризм и противопоставило бы его тем, кто не принял бы его сторону. Убрав его со сцены в нужный момент, я, как мне кажется, вполне удачно решила эту проблему — добилась того, что Бролли остался в памяти своих единомышленников непонятым героем, погибшим на поле боя, а не главным виновником инцидента. Всё бы хорошо, но никогда всё не разрешается до конца. Я смогла воссоединить ключевые фигуры Генсокё, но при этом осталась одна маленькая неприятность: они больше не верили в себя.       Внезапный порыв холодного ветра попытался вырвать полотенце из рук Ран и заставил её инстинктивно распушить хвосты. Будто не ветер это был, нередкий здесь, на высокогорье, а та самая безнадёжность, охватившая Генсокё в те дни.       — Вспомни, как вела себя тогда Сакуя — она до сих пор ходит мрачнее тучи, хотя сколько уже времени прошло. Вспомни, насколько была убита этим горем Рейсен, вспомни то унылое «празднование» у Рейму в храме, — продолжала Юкари, всё ещё сидя в тёплой воде и не обращая потому никакого внимания на ветер. — Это лишь некоторые, но если бы я дала этим настроениям расползтись в умах здешних обитателей, то я бы допустила нечто вроде того, что восемь лет назад устроила Кокоро. И в довершение, после поражения Бролли, злодей, роль которого великолепно отыграла Тенши, покинул Генсокё, выполнив свою миссию, попросту сбежал — и именно так мир вернулся на эти земли. Ты понимаешь, к чему я клоню, Ран?       — Юкари-сама?       — Это ощущение побеждённости просто-напросто подорвало веру жителей Генсокё в свои силы. И именно поэтому нужно было, чтобы они, во главе с традиционными нашими решательницами инцидентов, смогли не просто дождаться завершения очередного инцидента, а победить главного зачинщика. Но, — Юкари подняла палец, — не одни они. Важно было, чтобы главную роль в этом инциденте со стороны Генсокё тоже сыграл бы житель Внешнего мира: это помогло бы, скажем так, реабилитировать образ гостей оттуда в глазах обитателей здешних мест после того, что было с Бролли. Поэтому мне и нужен был Джек. А Анноуну пришлось стать тем «злодеем», которого они по этому сценарию и должны были победить: брать кого-то из Генсоке было бы теперь опасно. Да и никто, кроме опять же Тенши, на это бы не согласился: кому ещё нравится, когда его побеждают?       — То есть, ему с самого начала предназначалась эта роль?       — Конечно, Ран.       — И я должна была быть его сообщницей, да?       — Но ты уже давно живёшь в Генсокё и понимаешь, что после того, как инцидент исчерпал себя, все прошлые обиды, можно сказать, забываются. Не зря Рейму придумала эту традицию — завершать решение инцидента праздником. Ведь правда нынешний праздник получился повеселее того, что был тогда, после победы Тенши?       — Наверное… Но, то есть, Юкари-сама, мы с ним были не больше чем фигурами в этой игре, что вели вы?       — Разумеется. С тем лишь маленьким отличием от безликих фигур, что каждый из вас был индивидуален, и всё, что я говорила тебе и ему, было сказано именно для того, чтобы направить ваши индивидуальности — его, пришедшую с ним из Внешнего мира, и твою, как он правильно заметил, по большей части созданную мной, — в правильное русло. Вот смотри, это его наивное «чувство свободы» помогло мне в этом. Если бы он не увидел моего отношения к тебе — он не решил бы тебя «освободить», на что, разумеется, у него бы при любом раскладе просто не хватило бы духу. Если бы он не задумался об этом — он бы не стал твоим сикигами. А если бы он не стал твоим сикигами, у него не было бы возможности продержаться в этой битве до встречи лицом к лицу с Джеком — и принять на себя роль главного злодея в этой феерической драме.       — Но это же нечестно, Юкари-сама! Он же ничего такого не сделал…       — Сделал бы. Ран, я же говорю: я прекрасно понимаю намерения людей. Тебе бы хотелось, чтобы он и правда стал злодеем, которого не то, что Генсокё, а весь Внешний мир не видел, пожалуй, со времён, когда твоя родительница погуляла по тогдашней Японии?       — Юкари-сама, я уверена, что мама была лучше, чем о ней пишут. Я её почти не помню, но… Но я чувствую это. Она не хотела никому причинить вреда… И Анноун тоже…       — Ох, Ран. А что, если ты ошибаешься? Что, если я скажу тебе, что он бы принёс в Генсокё не эту свою «свободу», а жуткую анархию, вернув те времена, когда все были против всех, когда жрицы не водили дружбу с нами, ёкаями, а безжалостно экстерминировали многих из нас, когда мы в ответ не считали странным нападать на людей даже среди бела дня и осаждать деревню, когда… Да что там, я даже могу сказать, что первым делом он постарался бы «освободить» капп и тенгу, а это привело бы к полномасштабной войне с ними, сильно покрупнее той, что устроил Бролли. А я не хочу геноцида населения Ёкайской горы. Вон, парочке тенгу оттуда вскоре доведётся ещё сыграть свою роль в истории нашего мира, разве что надо будет только подождать, как они определятся со своими планами, и немножко их подтолкнуть. А вот война этому несомненно помешает, и пусть те двое уже изгнаны из деревни, их характер всё равно не даст им оставаться в стороне. Уж не сомневаюсь: они оба, позабыв обо всём, бросятся на защиту своей бывшей деревни и бездарно сложат свои головы в этом хаосе, вместо того, чтобы помочь мне расширить нашу сферу влияния на достаточно важный ресурс.       — Вы даже это просчитали, Юкари-сама.       — Когда речь идёт о шансе взять под контроль врата Ёми, я вынуждена просчитывать каждую вероятность, Ран.       Ран слегка поёжилась, услышав упоминание о легендарных вратах: неужели её хозяйка хочет заполучить себе ни много ни мало — ту реликвию, что внушает страх любому существу, у кого хватает рассудка не воображать себя равным по могуществу самому Идзанаги-но микото? И она говорила об этом столь беззаботно, что можно было не сомневаться: она с лёгкостью сумеет осуществить задуманное.       Неужели её хозяйка и впрямь настолько сильна?..       — Юкари-сама, вы пугаете меня больше, чем Анноун.       — Ох-ох… Скажи, Ран, может, я просто не замечала: я правда похожа на кровавого тирана, сеющего смерть среди тех, кто ещё недавно был другом и не ожидал такого предательства? Или может, я похожа на того, кто готов разрушить мир до основания, а потом начать возводить вместо него одному ему ведомую уродливую конструкцию? Или, может, я похожа на того, кто готов поставить под удар жизни всех жителей Генсокё, не говоря уже о нашем хрупком мироустройстве тут, что держится на правилах спелл-карт, придуманных Рейму — одной из очень немногих людей, способных меня удивить? Внешний мир гораздо более стабилен, чем наш, но и там иногда такое случается, что пугает даже меня. Люди любят перекраивать доступный им мир и нести смерть миллионам, и я не хотела, чтобы Анноун это сделал в Генсокё.       — Но он не успел ничего такого сделать.       — Но сделал бы. Ран, ты сомневаешься в моём опыте?       — Э-э… Нет, Юкари-сама.       Юкари оглядела свою изрядно погрустневшую сикигами и добавила:       — Вероятно, в последний момент он понял, что принять на себя ненависть окружающих и погибнуть вместе с ней — это пусть неблагодарный, но по-настоящему сильный поступок. Это ему поможет там, в Хигане…       …Вот только Юкари не сказала Ран, что вероятность эта составляет не более, чем два процента.       Несчастная кицуне, уныло прижав уши, несколько минут переваривала сказанное хозяйкой. Вот к чему, оказывается, были эти её странные, на первый взгляд совершенно не связанные между собой просьбы. То получше причесать свои хвосты, то начать жизнь с Анноуном в деревне людей и выполнять все его приказы, как будто он — её хозяин сродни Юкари, то спуститься в подземелье и отдать парочке местных фей пачку каких-то афишек с просьбой распространить в окрестностях тамошнего дворца, то пообещать не участвовать в даммаку-битвах в тот день, когда Анноун и Джек встретятся — а до того не говорить Анноуну о Джеке вообще, то в случае сражения Анноуна с Рейму перестать считать его своим хозяином… Тогда это походило на мимолётные шутки, прихоти или обиды хозяйки, но сейчас это всё сложилось в чёткую, абсолютно продуманную и абсолютно безжалостную картину. Юкари просчитала всё так, что шансов, что что-то пойдёт не так, просто не было — и осознание безнадёжности ситуации больно жгло душу Ран изнутри.       Пусть Ран и служила Юкари сотни лет, но никогда она не могла постичь всей глубины, чёткости и — жестокости её планов. Каждый раз это её поражало, каждый раз она видела, как всё новые и новые «игрушки» её хозяйки попадают в спланированные ей катастрофы, но та не пытается им помочь — и лишь смотрит на разворачивающуюся картину, спрятав свою неизменную полуулыбку за веером. Быть может, они были хуже, чем казались, но неужели было справедливо их наказывать за то, что они ещё не успели сделать?       Хотя нет, Юкари их не наказывала. Она спокойно использовала каждую свою новую «фигуру» до того момента, пока она была полезна, а потом просто… Просто хладнокровно предотвращала те события, которые могли бы быть нежелательными. И разумеется, она всегда могла оправдаться: от каждой жертвы она требовала согласия, да ещё и давала ей — пусть недолго — порезвиться в настоящем магическом мире, который казался для людей Внешнего мира удивительной диковинкой. И часто они были благодарны своей проводнице — до тех пор, пока не понимали, какой ужас их ожидает в конце. Но когда этот конец наступал, Юкари лишь с некоторым, едва заметным интересом смотрела на то, как разворачивается неизбежное и не делала никаких попыток предотвратить такой финал.       И нынешней жертвой оказался — всего ничего — собственный сикигами самой Ран…       — Не кажется ли вам это жульничеством, Юкари-сама? Может, проще вмешаться самой, предотвратить, чем просто наблюдать…       — Ну почему же? На это надо тратить силы. А людей всё равно нельзя предостеречь, более того, стоит им сказать, что нечто делать не стоит — как они тут же бросаются делать это с утроенными силами. Вот скажи, Ран, неужели ты не говорила Анноуну, что ты не хочешь разрывать мою с тобой связь?       — Разумеется, говорила.       — И вот результат. Ты же сама всё прекрасно видишь. И это совсем не похоже на жульничество: если ты помнишь, поначалу, когда визиты из Внешнего мира были редкими, я вообще заключала со всеми контракты. Последними, кажется, был особняк Скарлет и храм Мория, а потом как-то всё само собой поехало, что даже контракты стали не нужны: чем дальше, тем более становятся предсказуемы люди. Конечно, у многих было по нескольку вариантов, но я, пожалуй, рассматривала все. Достаточно забавна была та, что почти предпочла смерть сохранению барьера Хакурей, а ещё тот, который выбрал унылую жизнь инвалида вместо перспективы ещё недолго пожить тут, в Генсокё. Но, как ты понимаешь, я не буду честна с собой, если скажу, будто я не предвидела это. И сейчас, на второй фазе «Шанхайской Алисы», всё лишь упростилось: наша задача — смотреть, как радостные гости с головой окунаются в новую жизнь, а потом сами не понимают, как начинают ей захлёбываться, как то, что им ещё недавно казалось раем, превращается в настоящий кошмар, как они страдают и как всё всегда заканчивается одинаково. Забавно, не правда ли?       Ран, то ли демонстративно, то ли просто пытаясь спрятать взгляд, посмотрела в противоположную сторону от Юкари. Впрочем, причина стала очевидна, когда она, не в силах больше сдерживаться, подняла руку и уткнулась лицом в свой рукав.       — Я не могу больше. Знаете, Юкари-сама, если бы я могла ненавидеть свою хозяйку, то я бы, наверное, ненавидела вас сейчас всей душой.       — Хи-хи, Ран. Я тебя прекрасно понимаю, но и ты пойми меня — люди это люди, а Генсокё — это Генсокё, и наша задача — сохранять его столько, сколько мы можем. Другого места для нас нет. Даже если для этого приходится идти на жертвы…       — Но… Но Генсокё может и обойтись без этого всего… Ему ничто не угрожает даже… даже без ваших п… пришельцев из Внешнего мира, — Ран, кажется, с трудом удавалось говорить.       — Как бы тебе объяснить, — Юкари, вздохнув, прикрыла глаза. — Стабильность ведёт к однообразности, однообразность — к застою, застой — к бессмысленности, бессмысленность приводит к разочарованию, а разочарование — вестник распада. Если жизнь в Генсокё будет спокойна, оно не просуществует и столетия. Именно потому, Ран, я и устраиваю все эти вещи, хотя поверь, мне тоже — совсем немного — больно смотреть на то, как они страдают. Но согласись: это не я и не ты причиняем им эти страдания, это их желания и неоправданные надежды, их максимализм и глупость ведёт их к неизбежному концу, причём концу для них более интересному, нежели им довелось бы тихо помереть в своей постели в том своём мире. Это даже гуманно: вспомни, мы — ёкаи, и испокон веков ни о каком сострадании к людям и речи не шло. Мы с ними всегда были непримиримыми врагами. Это сейчас, в эпоху Рейму Хакурей, мы слишком привыкли к совместной жизни с ними, но именно это и нарушает баланс. Человек привык бороться, и если бороться не с кем — то он разочаровывается прежде всего в себе. Вот мы и заставляем пришельцев бороться с собственными пороками, а жителей Генсокё — с инцидентами, что даже не сами пришельцы, а их пороки устраивают.       — Но в-всё-таки… Неужели это не несправедливо?       — Почему же ты не спрашивала об этом во время инцидента с Артуром? Или с Бролли? Почему ты тогда не говорила это, когда мы с тобой начинали проект «Шанхайская Алиса»? Не потому ли, Ран, что тебя сейчас саму это коснулось? И ты переживаешь, выходит, не за Генсокё, а за себя?       Ран стыдливо опустила взгляд. Помолчав несколько секунд, она тихим, подавленным голосом почти прошептала:       — До этого у меня никогда не было другого хозяина, кроме вас, Юкари-сама. И, знаете, мне кажется, что всё-таки с ним я переставала чувствовать себя чьей-то вещью. Это было пугающе, но и… Я не знаю, как сказать, Юкари-сама. Мне кажется, я этого никогда не забу…       Юкари громко расхохоталась в ответ.       — Ой, Ран, знаешь, ты так похожа сейчас на этих всех людей, которые поначалу клянутся в том, что никогда не сделают что-нибудь, а потом проходит пара лет — и они уже не то, что нарушили свою клятву, а даже гордятся этим и рассуждают о себе в стиле «какой я был тогда дурак». Пройдёт совсем немного времени, и тебе уже будет не до того. Это останется лишь лёгким приятным воспоминанием где-то на задворках твоей памяти, которое всё больше и больше будет покрываться пылью повседневности, выцветать и растворяться — и в один прекрасный момент ты сама не поймёшь, как навсегда забудешь о том, что случилось с тобой этой осенью. Память об Анноуне Якумо перестанет существовать, и больше никто не будет знать, что его поступки, канув в бездну забвения, дали дополнительные несколько лет существованию Генсокё. Так происходит с каждым — все эти бесчисленные сотни, тысячи, миллионы лет, что существует тот мир, что мы называем Внешним, и во всех мирах, что внутри него были созданы. Ты, конечно, не понимаешь этого, тебе ведь ещё девятисот-то не исполнилось, а я существовала гораздо дольше — и прекрасно знаю, о чём говорю.       Ран, отложив полотенце, в виноватой позе примостилась около Юкари и опустила глаза, будто желая что-то сказать, но не находя слов.       Что-то едва заметное тогда промелькнуло в её мыслях, мимолётная искра, что на мгновение зажгла в её душе что-то забытое, то, что она помнила, ещё когда была лисёнком…       На некоторое время повисла тишина.       — Э-м-м… Юкари-сама… Разумеется, вы правы, но… Мне всё равно кажется, что так не должно быть.       — О, Ран… Знаешь, похоже тогда наш товарищ был прав: в тебе ещё осталась капелька настоящей тебя, той, что была до того, как я сделала тебя сикигами, раз ты чувствуешь что-то, что не чувствую я. Я бы на твоём месте даже гордилась бы этим, наверное, — вздохнула Юкари.       — Юкари-сама? — Ран удивлённо посмотрела на хозяйку.       — Однако, это тоже мимолётно. Всё мимолётно, — Юкари откинула зонтик, подняв голову к небу, и указала рукой на звёзды. — И пройдут, быть может, ещё миллионы лет, и Генсокё, а может и Внешний мир опустеет, быть может, мы будем экстерминированы, или исчезнем сами оттого, что люди перестанут в нас верить, может, люди сами уничтожат себя или просто вымрут — всё может случиться. Но этот мир, словно незримая песчинка в безграничном океане времени, пустой и никому не нужный, продолжит свой путь. Всё так же эти звёзды будут висеть над покинутыми землями, всё так же солнце будет всходить и заходить, освещая опустевшие пространства. Через миллиарды лет и этой планеты не станет, а потом и Солнца, как и этих звёзд — и тогда уже никто не будет помнить ни о ком из нас. Просто потому, что помнить тоже будет некому. И если это всё равно произойдёт, то сама посуди, стоит ли хранить память как что-то особенное, если в конце концов всё равно она исчезнет?       Ран, несомненно, была умна. Но даже она не очень понимала то, о чём говорит её хозяйка. Но — хозяйка на то и хозяйка, что ей положено знать больше. И может быть, все эти мысли и сомнения и правда беспочвенны…       Разумеется, всё будет так.       Разумеется, когда-то Ран забудет обо всём.       Но пока ей почему-то совсем не хотелось забывать, пусть даже это и было неправильно…       С тихим плеском Юкари вылезла из воды и достала из возникшего рядом портала полотенце для себя. Обернувшись им и подхватив свой зонтик, она, широко зевнув, положила руку на плечо своей сикигами.       — Пойдём домой, Ран. У нас ещё много дел. Нас ждёт двадцатый номер списка, если ты не забыла.       Ран вздохнула, и в последний раз вытерев глаза рукавом, встряхнулась, будто сбрасывая с себя тяжёлые мысли. Сейчас хозяйке была нужна помощь — и Ран была обязана эту помощь оказать.       — Хорошо, Юкари-сама. Я сделаю всё, как надо.       Спустя несколько мгновений они исчезли в большом пространственном разрыве, и здесь не осталось никого — кроме, пожалуй, бесчисленных звёзд, что смотрели с неба так же, как и за тысячи лет до появления людей и ёкаев, и так же, как будут смотреть через тысячи лет после их исчезновения.       Ночью пошёл снег — редкий и как будто нерешительный, не долетая до земли, он таял. И пусть это был лишь первый знак наступающих холодов, было ясно, что эта жаркая жёлто-рыжая осень закончилась, уступив место морозной серебристой зиме, которая, быть может, принесёт Генсокё что-то новое…       И как всегда, лишь одна Юкари будет что-то знать об этом.