Цветные кроссовки, сырые креветки и сны

До концерта целые сутки, и Мирон со стороны наблюдает, как семья, набившись в трехкомнатный люкс, с чистой совестью предается пьянству и блядству. Сам Мирон не хочет сейчас женщин, и ограничился пивом — получасом ранее он принял таблетку диазепама, и старается такие вещи сильно не мешать. Теперь транквилизатор теплым медом мажется по венам, Мирон залипает на сияющую под потолком хрустальную люстру с подвесками, похожими на лед для виски; он трезв и расслаблен, и является сейчас оком спокойствия в вихрящемся вокруг ярком бедламе. Порчи посадил себе на колени сразу двух девушек и, приобняв их за талии, что-то вдохновенно втирает на португальском, одна дева, кажется, даже понимает его, и красивым низким голосом зовет «Дарио». Охра периодически поглядывает в их сторону, и не то чтобы, Мирон выкупал в этом взгляде особенные намерения, но примерно догадывается. А Порчи нет. Он охотно делится второй девушкой, и Охра утягивает ее за руку в другую комнату. Она смеется, обнимает его за плечи, почти такая же высокая как он, и слегка покачивается на каблуках. Охра оглядывается на Мирона, улыбается, остро блестя голубыми, слишком яркими глазами. Татуировки дымными струйками сползают с его пальцев на пальцы девушки, обвивают их — возможно, она чувствует щекотку, но не обращает ни малейшего внимания, увлеченная симпатичным парнем. Стрелка на часах Мирона сделала полных два круга, стаканы наполнялись и пустели, гремели бутылки, кто-то что-то разбил, звенело стекло, музыка орала на весь этаж — обычные звуки вечеринки, и никто никого не хватился. Мирон слез с широкого подоконника и пошел в комнату за своим бэк МС. Он закрыл за собой дверь, поднял глаза, и пальцы, стиснутые на пивной бутылке разжались. Хотя Мирон и был без линз, зрение все равно вдруг стало ярким и болезненно четким. На ковре валялась женская красная замшевая туфля, Мирон вдохнул, и в легкие ворвался теплый солоноватый, минеральный запах; вкус медных монеток моментально забил глотку — девушка-то пришла в белых . В комнате в мягком свете бра было слишком много красного — крови. Простыни на широкой перевернутой кровати залиты ею, как темным густым сиропом с запахом бойни; она впиталась не вся — густая лужа еще не остыла, не подернулась пленкой, и дрожащая поверхность глянцево отражала свет. Дыша ртом, Мирон прошел по кровавым следам, ведущим в ванную. Большая, некогда белая комната теперь напоминала мастерскую сумасшедшего художника, у которого в палитре закончились все краски, кроме кармина. Его брызги, потеки и мазки покрывали и стены и потолок и пол. А в красной сердцевине — в луже крови сидел Охра, перемазанный ею, уже ржавеющей, с головы до ног, и одетый в одни свои татуировки; когда он поднял голову и посмотрел на Мирона, они замерли, вновь превратившись в статичные узоры, мирные и знакомые — дурацкие мультяшные наручники, девочка из сказки. Кровь покрывала их, покрывала лицо Охры до глаз, как маска, заливала его вздымающуюся грудь и живот, светлые волосы на лобке слиплись от крови, бледные бедра пятнали отпечатки ладоней. Перед ним возвышалась груда мяса, в которой уже нельзя было опознать человека. Только поэтому Мирон не отвернулся - паззл в голове не складывался, и он смотрел на хаотичные куски плоти не понимая, что именно видит — мешанина розового и алого, оранжевый жир, острые белые, влажно блестящие обломки костей, мутные голубые хрящи, клок волос, лоскут шелка... Охра до сих пор что-то жевал. Он поморщился и выплюнул два предмета, как невкусные конфетки, Мирону под ноги, тот поднял их, и, близоруко щурясь, увидел на своей ладони чистый и белый как речной жемчуг человеческий коренной зуб и помятый золотой крестик. Охра улыбнулся. - Не бойся, я приберу. Мирон попятился, а потом повернулся и побежал. Он напрочь забил на свой полусухой закон, и опрокидывал в себя водку стопку за стопкой. Охра вскоре вернулся, сыто улыбающийся с сигаретой в зубах, в той же одежде, которую носил весь вечер. Никто даже внимания не обратил, что его не было больше двух часов, никто не вспомнил, что девушек было двое, даже ее подруга. Утром Дарио трясущимися руками пытался застегнуть свою серьгу, но уронил ее. Он встал на колени, заглянул под ванну и хмыкнул. - Эй, бро, смотри, что нашел... Мирон со стоном вытащил свою похмельную голову из-под крана, и увидел, что Порчи показывает ему человеческий коренной зуб.