Ложь закрытых глаз

      Тренировка получилась ошеломляющей. Саске собрал в доме всё оружие, которое смог найти, переоделся в темный учиховский костюм с гербом клана на спине и вышел во двор. На удивление за ним последовал Мадара, которому было чрезвычайно любопытно, что собрался делать его молодой хозяин с целой грудой оружия. Он не стал мешаться под ногами, а прилёг на безопасном расстоянии, наблюдая за Саске издалека.       — Только если в тебя попадёт сюрикен, сам виноват, — на всякий случай предупредил Учиха и взял в руки два клинка. И в ближнем и в дальнем бою он был неплох, однако владел мечом Саске ещё не так идеально, как хотел. Поэтому первые два часа своей тренировки юный Учиха посвятил именно этому. Конечно, бороться с напарником было бы гораздо эффективнее: он бы сразу смог увидеть все свои промахи и ошибки, однако за неимением последнего Учихе приходилось справляться самому. Потенциальный напарник у него был один, и стоило ему только представить наглое лицо Узумаки, как сила его удара возросла в несколько раз, подкрепленная яростью. Окажись тут Наруто, он бы вряд ли выдержал такую атаку. Да как он вообще посмел смеяться над чувствами Саске! Как у него язык повернулся спросить «с кем»! Почему Учиха вообще должен объясняться перед ним? Почему…       «Я слишком много думаю о нём, — запыхавшись, Саске отбросил клинки и взял в руки кунаи. Забравшись на дерево, он спрыгнул с широкой ветви и метнул их прямо в полете. — А думая об утреннем разговоре, я вспоминаю, что произошло на той миссии. Какой-то замкнутый круг».       Воспоминания о совместной миссии с братом сегодня действительно были очень яркими и четкими. Разговор о поцелуях вытащил их наружу, хотя Учиха уже успел их запереть в своём разуме. К подобным вещам Саске всегда относился скептично, не понимая, почему все раздувают из мухи слона. Ведь поцелуй — это просто прикосновение губ и языка друг к другу. Как это обычное физиологическое явление может посеять столько шума вокруг себя?       «Я ведь не почувствовал ничего необычного, — снова продолжал убеждать себя Учиха. — Ничего из того, о чем они говорили. Подумаешь, поцелуй, — он усмехнулся вслух, отчего Мадара навострил уши. — С тем же успехом я могу целовать собственную коленку», — снова громкий смешок — и очередной удар кунаем пришёлся прямо в центр доски, расщепив её пополам.       — Людишкам просто нечем заняться, вот они и выдумывают всякую чушь, — сказал он, обращаясь к своему единственному хвостатому слушателю. — Вот у вас, собак, ведь нет такого. Потому что вы не теряете время на всякую чепуху, а сразу приступаете к делу. И то лишь для того, чтобы потешить прихоть природы, а не по собственной воле. Я прав? — он метнул в пса сюрикен так, чтобы тот не ранил его, однако к его удивлению, лабрадор подпрыгнул и поймал его в воздухе зубами.       — Ого, — присвистнул Учиха, — а с тобой выйдет интересная тренировка.       С появлением такого напарника тренировка действительно пошла веселее, однако вскоре Мадаре надоело ловить зубами сюрикены, и он, бросив Саске, убежал в дом, почуяв запах еды. Тот недовольно поворчал ему вслед и вернулся к метанию кунаев, решив сегодня потратить как можно больше пробудившейся энергии.       В конце концов, разломав все доски для метания кунаев в щепки, он решил закончить с этой продуктивной тренировкой и весь взмыленный вернулся домой. Одежда на нём промокла от пота так, что её можно было выжимать. Быстро приняв душ, Саске заглянул на кухню, где мама готовила ужин.       — Саске? Спагетти с фаршем, будешь? — спросила она, пробуя готовность блюда.       — Да, если там ещё будет томатная паста, — проворчал тот, замечая на столе несколько сочных помидоров. — Есть готовая?       — Конечно, есть. Посмотри в кладовке, там была пара банок, — ответила Микото. Кивнув головой, юноша отправился в кладовку, где хранились всевозможные соления, и отыскал небольшую баночку с томатной пастой. Когда он открыл её и вдохнул аромат, на душе тут же стало спокойнее, и мысли о детстве наполнили его тело теплом.       — Была бы твоя воля, ты бы ел их с утра до ночи, — рассмеялась мама, когда младший сын то и дело мешал спагетти с пастой, подкладывая её всё больше и больше.       — Если каждый раз есть то, что любишь, рискуешь возненавидеть это блюдо, — нехотя отметил Саске. — Ты просто привыкнешь к нему, и оно уже не сможет вызвать прежних вкусовых ощущений. С людьми также, — накручивая спагетти на вилку, добавил он.       — Ты думаешь? — протянула Микото. Она тоже брала немного томатной пасты, но не так, чтобы всё блюдо стало красным. — У людей, в отличие от помидор, больше вкусовых оттенков, Саске, — рассмеялась она. — Они каждый день могут преподносить тебе новые сюрпризы.       — Это точно, — кисло согласился тот.       — Кстати, я заметила, что по утрам ты стал помогать брату, — мягко произнесла Микото. — Теперь… ведь всё в порядке? После того, как ты узнал всю правду, — осторожно поинтересовалась она.       — Всю ли? — тяжело вздохнул младший брат. — Насчет сюрпризов ты была права — я каждый раз узнаю о нём что-то невероятное. Сколько ещё тайн он припрятал в своём тайнике?       — Ох, теперь я вряд ли знаю больше тебя, Саске, — покачала головой Микото. — Всё, что мне было позволено, я уже узнала. Теперь, наверное, очередь за тобой.       — Не знаю, мы ещё не настолько с ним близки, чтобы вести откровенные разговоры. Обычно всё выходит как-то… случайно, — брякнул Саске, и в его голове снова вспыхнули воспоминания о совместной миссии. Тогда тоже это всё вышло как-то случайно, или всё-таки были предпосылки?       — Скажи, а что ты думаешь о поцелуях? — как бы между прочим спросил Саске, собирая остатки пасты с краев тарелки.       — Поцелуях? Ты имеешь в виду, романтические поцелуи?       — Да. Сегодня в школе ребята о них говорили. О том, что они вызывают невероятно приятные ощущения. Мне кажется, что это чушь.       — Да, чушь, если ты целуешь того, к кому не испытываешь чувств. Но стоит только поцеловать особенного для тебя человека, как ты просто впадешь в зависимость и уже не сможешь остановить это. Потребность в поцелуях, — весело добавила Микото. — И почему вдруг ты заинтересовался этим? — они хитро сузила глаза. — Хочешь кого-то поцеловать? Или уже…       — Спасибо за ужин, — резко поднявшись на ноги, выпалил младший Учиха и сложил всю посуду в раковину. Стараясь скрыться с кухни как можно скорее, Саске поднялся к себе и рухнул на кровать. Он хотел расслабиться и забыться, но не удалось — Сакура прислала ему сообщение, где писала о домашних заданиях тех двух уроков, которые прогулял сегодня Учиха.       — Тц, вот ещё одна головная боль, — проворчал он, вытряхивая из сумки тетради и книги. Понимая, что всё же придётся это сделать, юноша раскрыл учебник и попытался сосредоточиться на заданиях. Однако, даже прочитав пять раз один абзац, не понял абсолютно ничего. Захлопнув книгу и отложив её в сторону, Саске взял следующую. Последним пропущенным уроком сегодня была каллиграфия, и младший Учиха, как и все представители его клана, почитающие традиции, никогда не имел с ней проблем, но сейчас даже после десяти попыток выходило так, будто он писал левой пяткой.       «Бесполезно», — Саске отбросил кисть, которая испачкала бумагу, и улёгся прямо на пол, положив руки под голову. Ни одной здравой мысли, ни одного правильного действия. Голова заполнена не пойми чем, хочется что-то сделать с собой, чтобы наконец обрести ясность. Повалявшись на полу несколько минут, Саске снова поднял спину и невольно напрягся, ибо услышал в коридоре шаги. Дверь в соседней комнате открылась и закрылась, а взгляд юноши снова упал на кисть.       «Насколько я помню, Итачи всегда был хорош в каллиграфии. Даже выигрывал конкурсы. Хотя сейчас он этим вряд ли занимается из-за слепоты, но возможно хоть чем-то сможет помочь?»       Захватив с собой несколько листов бумаги, кисти и тушь, Саске вышел из своей комнаты и застыл возле противоположной двери — спальня Итачи как раз была напротив его. Младший Учиха несколько задумался о том, что они ещё не настолько сблизились, чтобы Итачи ему чем-то помогал. Им до сих пор трудно говорить друг с другом и оставаться наедине — ведь каждый чувствует вину за прошлое. Итачи за то, что оставил маленького брата и скрывал от него всю правду, Саске за то, что ненавидел того, кому должен был быть благодарен до конца своих дней.       «Но сейчас я иду не поболтать или предаться воспоминаниям. Мне просто нужно что-то сделать с этим», — уговорил сам себя Саске, крепче сжимая листы и кисти. Подняв руку, он постучал в дверь и, приоткрыв её, заглянул в комнату.       — Нии-сан, ты свободен? — негромко спросил он, проходя в спальню. Саске был здесь только во второй раз после возвращения в Коноху. В первый и единственный он посещал это место лишь для того, чтобы поймать брата в ловушку и чуть не лишил его рук и ног. Юноша не хотел об этом вспоминать, поэтому нахмурился и сфокусировался на обстановке. Итачи сидел на коленях перед низким столиком, склонившись над каким-то свитком. Свет в его комнате по обыкновению не горел, поэтому и сейчас здесь было сумрачно. Саске, нащупав выключатель, нажал клавишу и увидел лицо старшего брата, который весьма удивился приходу младшего.       — Как необычно для тебя, — негромко произнёс он, смотря в сторону Саске, но сквозь него, — сегодня днём ты пришёл в кондитерскую, а вечером — впервые в мою комнату. Может быть, это снова твой хитроумный план? — едва заметно усмехнулся он. — Насколько я помню, в последний раз ты поймал меня в ловушку именно в моей комнате.       — Больше никаких ловушек, — пробормотал Саске и, подойдя к нему, опустился рядом, кладя на стол свои принадлежности для каллиграфии. — Что это? — он взглянул на свиток, который лежал перед братом. — Ты же не можешь читать.       — Да, не могу, — согласился тот, проводя пальцами по желтоватой бумаге, — но это особый свиток, точнее, особые чернила. Они не просто нанесены на бумагу, их можно почувствовать. Можешь убедиться сам, — он убрал руку, а Саске неуверенно протянул свою и коснулся свитка. Он действительно что-то почувствовал, но чтобы различить символы приходилось тратить слишком много времени и терпения.       — К сожалению, пока это единственный способ, благодаря которому я могу читать. Если конечно же, кто-то по моей просьбе не читает вслух. Ты ведь пришёл ко мне с какой-то целью? — протянув руку, он нащупал кисти и бумагу, что лежали перед Саске.       — Да, хотел, чтобы ты помог мне в каллиграфии. Знаю, для тебя это сложно сейчас…       — Ничуть, — внезапно прервал его брат и, тут же поднявшись на ноги, достал из ящика тушечницу и принялся растирать в ней тушь с водой. — Писать гораздо легче, чем читать, — когда чернила были готовы, добавил он, беря в руки кисть. — Что ты хочешь, чтобы я написал?       Саске ненадолго задумался, вспоминая задания из учебника. Там было несколько простых предложений, которые после десятка попыток он запомнил наизусть. Однако сейчас, глядя на брата, который сосредоточенно держал кисть над бумагой, в сознании вспыхнули совсем иные слова. И вдруг Саске понял, что он пришёл сюда не за тем, чтобы тот помог ему с каллиграфией, а сказать ему о своих чувствах. Которых и сам до сих пор не понимал.       — Видели всё на свете       Мои глаза — и вернулись       К вам, белые хризантемы,* — негромко произнёс Саске, глядя на профиль брата. Тот стиснул кисть сильнее, и капля туши упала на бумагу, оставив большую расползающуюся кляксу. Итачи, будто увидев её, тут же поспешил заменить лист и принялся выводить слова.       — Хокку? — несколько удивился он, медленно, меняя нажим, ведя кистью по бумаге. Его голова была склонена, и даже в упор смотря на него, Саске не мог сказать наверняка — видит тот, или нет.       — Да, отпечаталось в памяти, когда проходили стихи, — отозвался молодой шиноби, наблюдая за движениями руки Итачи. Брат писал классическим стилем, но действовал настолько уверенно, что Саске не понимал, как он может настолько точно подстраивать штрихи друг под друга.       — В чернилах же нет чакры, как ты можешь видеть их? — всё-таки не выдержал он. Итачи, завершая последние штрихи, улыбнулся и отложил кисть.       — Просто я не забывал о каллиграфии все эти годы. Ты же тренируешься почти каждый день, чтобы отточить свои способности и получить силу, здесь так же нужна постоянная практика, — он протянул подсохший лист Саске, но тот, бегло смотря на иероглифы, снова перевёл взгляд на брата.       — Тогда сможешь написать ещё одно?       Итачи кивнул, кладя перед собой новый лист и смачивая кончик кисти в туши. Саске даже вспоминать не пришлось — стихи стояли у него перед глазами.       — Не из обычных людей       Тот, которого манит       Дерево без цветов.**       На этот раз Итачи не стал медлить, а сразу же приступил к написанию. Однако младший брат заметил, что его руки и плечи стали напряженнее, а сам он склонялся ниже, будто что-то начало давить на его спину.       «Интересно, поймёшь ли ты, что я хочу тебе сказать? — ощущая, как сердце замирает в груди, подумал Саске. — Ведь эти стихи я запомнил не из-за красоты или простого слога. А потому что они напомнили мне о тебе и обо мне».       — Дерево без цветов — это я? — внезапно приглушенно спросил Итачи, а его младший брат даже вцепился в край стола, ибо руки дрогнули. Да, конечно же, он всё понял. Даже то, о чем ещё Саске сам не догадывался.       — Да, это ты, — не стал отрицать юноша и стиснул зубы, не зная, как оправдать все свои мысли, которые так точно отражали эти стихи. Итачи, внезапно улыбнулся, снова заставляя своего братишку затаить дыхание.       — Но, Саске, я не могу быть деревом без цветов и белыми хризантемами одновременно, — мягко произнёс он, чуть развернув голову к неподвижному брату. — Они противоречат друг другу, как жизнь противоречит смерти.       — Можешь, — внезапно Саске выхватил кисть из его рук, хотя тот не успел дописать хокку, и положил перед собой чистый лист бумаги. Он небрежно окунул кисть в тушь и уверенно начал выводить иероглифы на белой рисовой бумаге. Его движения были размашистыми и не такими отточенными, как у брата, поэтому на свитке оставались небольшие кляксы, а линии порой двоились, однако сейчас младший Учиха не ставил перед собой цель писать по всем правилам. Важнее было то, что он хотел отобразить на бумаге свои чувства.       — Вот, — у него даже дыхание сбилось, ибо чтобы дописать до конца в одном стиле, пришлось приложить много усилий. Однако они оправдались — за вечер эта работа оказалась единственной, достойной взгляда. — Жаль, что ты никогда не узнаешь то, что здесь написано, может быть, тогда бы ты понял… — Саске прервался, потому что Итачи подвинул этот лист к себе и, когда чернила подсохли, он осторожно начал прикасаться к символам и проводить по контурам пальцами.       — Что ты… — пробормотал младший Учиха, с подозрением глядя на его напряженное лицо.       — Текстура чернил и бумаги отличается друг от друга, — серьёзно произнёс тот, не ослабляя своего внимания. — Дай мне немного времени, я постараюсь… понять, — он замолчал, а Саске в замешательстве смотрел на его руки, не веря, что можно понять текст лишь по прикосновениям к гладкой поверхности. Однако через несколько минут ожидания, Итачи расслабился и убрал руки, положив их на колени. Саске, чувствуя, как участилось сердцебиение, ждал, что тот заговорит, но брат молчал.       — И что? Ты понял, или не смог прочитать? — тихо спросил младший Учиха и, придвинувшись ближе, стиснул его предплечье. — Говори же, — потребовал Саске, не справляясь со своим нетерпением. — Я хочу знать!       Итачи, чувствуя, что тот давит на него так, что готов забраться и свалить, развернул к нему голову и медленно кивнул. Его глаза были опущены, однако лицо находилось прямо напротив лица Саске.       — Я — светлячок полуночный.       Мне слаще всего полынь       У хижины одинокой.*** — проронил он, а губы Саске дрогнули в скорбной улыбке.       — Да, именно так, — прошелестел он, опуская голову и почти касаясь своим лбом головы брата. — Наверное, поэтому я не люблю сладкое, ибо только горечь способна рассказать мне о собственных желаниях.       — Саске, — Итачи не видел, но чувствовал, что их лица застыли всего в паре сантиметров друг от друга, — ты слишком близко.       — Разве? — шепнул тот, кладя ладони на плечи брата, — а по-моему, в самый раз.       Ещё несколько секунд он просто смотрел в лицо Итачи, которое впервые было так близко. Задержался на глазах, а затем перевёл взгляд на губы и… внезапно вспомнил всё, что случилось сегодня днём. И о разговоре одноклассников, и о шутке Кушины, и о пирожном, которое предлагал ему Шисуи. Но, главное, о том, что произошло на острове. Это было всего лишь предостережение, но всё же…       «Я хочу проверить. Правы они были, или нет».       Едва Саске успел об этом подумать, как его губы уже примкнули к губам брата, а тело охватило странным ознобом, будто из горячей бани он выбежал прямо на мороз. Итачи тоже содрогнулся, не ожидая от младшего брата такого ответа. Он схватил того за руки, будто пытался оторвать их от себя и оттолкнуть юношу, однако замер, когда Саске приоткрыл рот и кончиком языка провёл между его губ, будто прося разрешения пойти дальше.       «О чём там они говорили? — крутилось в голове младшего Учихи, — земля уходит из-под ног, а сердце выпрыгивает из груди? Что ж, насчёт сердца может и правда, а вот земля…»       Внезапно эта земля, а точнее, пол, действительно куда-то исчезли, поскольку Саске почувствовал, как падает прямо на спину. В его сознании в один миг всё перевернулось, потому что как только он «попросил» брата о более откровенном поцелуе, случилось что-то похожее на то, что произошло на острове. С той лишь разницей, что сейчас Саске ощущал всё, что происходило рядом с ним и в нём самом. Он больше не мог думать о том разговоре, ибо все, абсолютно все мысли вылетели у него из головы, а разум наполнился лишь ощущениями их переплетающихся языков. Итачи не отрывался от него ни на секунду, даже когда они упали рядом со столом, его губы были прижаты к губам младшего брата. Саске не мог понять это чувство одновременного расслабления и напряжения: ему вмиг стало невероятно жарко, однако лёгкая дрожь охватывала то руки, то ноги. Он не понял, когда перестал сжимать плечи брата, а вцепился ему в волосы, когда Итачи, обхватывая его спину, сомкнул объятья так, что юноша чуть не задохнулся. Всё вокруг потеряло смысл, было важно лишь то, как двигались их губы, подстраиваясь друг под друга, а языки напряженно и нетерпеливо сталкивались, и каждый старался захватить другого и не отпускать. Это был скорее инстинктивный порыв, нежели изысканная ласка: Саске никогда не увлекался подобным и не знал, как обычно действуют люди в таких ситуациях, но ему хотелось делать то, что делает его брат, и это затягивало так, что он даже забыл о том, сколько боли, ненависти и страха дарил ему этот человек. Всё это рухнуло перед неизведанным всепоглощающим чувством.       Стук в дверь заставил Саске снова почувствовать себя на морозе. Чьё-то вторжение в их запретное уединение стало столь же неожиданным, будто он с закрытыми глазами прыгнул в прорубь. Итачи, резко отстранившись от него, схватил брата за руку и рванул к себе, заставляя выпрямить спину и сесть. Саске даже рот не успел закрыть, а кончик его языка был зажат между зубами. Кровь, прилившая к губам, теперь ударила в голову, и он буквально почувствовал, как краска расползается по лицу. Частое дыхание юноша успел подавить, а вот от дикого сердцебиения никуда было не деться.       — Итачи, Саске, вы здесь? — раздался за дверью голос мамы, и старший Учиха едва успел пригладить волосы, которые растрепал его брат.       — Да, — произнёс он. Дверь отъехала в сторону, и Саске тут же склонился над свитком с каллиграфией, чтобы хоть как-то скрыть своё красное лицо.       — Ох, а я думаю, куда вы делись оба на ночь глядя, — облегченно произнесла Микото, проходя к ним и опуская рядом с братьями поднос с двумя стаканами охлажденного фруктового напитка. — Решила принести вам попить. Вы занимаетесь? — она склонилась над столом, который был завален листами с прописанными хокку.       — Да, Саске попросил подтянуть его в каллиграфии, — спокойно отозвался Итачи, а младший брат в который раз позавидовал его самообладанию. Сам он никак не мог справиться с собой, а от сдерживаемого дыхания уже задыхался.       — Ох, как интересно. Надеюсь, у вас получается. Саске, всё в порядке? — её взгляд остановился на младшем сыне, а в голосе послышалась тревога. — Ты такой красный? Не заболел? — Микото протянула руку и положила ладонь на его лоб, отчего Саске вспыхнул ещё больше и вскочил на ноги как ужаленный.       — Нет, всё в порядке, просто тут… очень жарко, — даже не забрав свои вещи, он выскочил из комнаты брата и скрылся в своей, плотно закрыв дверь.       Сердце продолжало всё так же колотиться в груди, а сдерживаемое дыхание в присутствии матери, вырвалось наружу. Понимая, что ноги подгибаются, Саске добрался до кровати и рухнул лицом вниз.       — Что я натворил? — простонал он, сжимая руками подушку. — Хотел проверить? И что теперь? Когда проверил? — он нервно усмехнулся, переворачиваясь на спину. — У Итачи всегда находятся объяснения даже самых нелогичных поступков. А вот как теперь я объясню ему это? И себе заодно, — он ударил кулаком по постели и опять перевернулся, на этот раз на бок. Схватив покрывало, укрылся с головой и зажмурил глаза. Хотя вряд ли это поможет ему уснуть. Лучше сразу готовиться к бессонной ночи.