Ложь закрытых глаз

      Поняв, что в кондитерской больше нечего делать (к вечеру наплыв посетителей увеличился в разы), Саске покинул её и направился к собственному кварталу. План, сложившийся в голове, был простым и одновременно сложным. Во всем этом запутанном многограннике, в сети которого они постоянно попадали, помимо Саске, Наруто, Сакуры и Хинаты был ещё один человек, способный наконец-то разрубить лишние связи. В тот день Наруто освободил друга, но попал в эти сети сам. Теперь же, чтобы спасти его, нужно найти аналогичную замену, чтобы в этой паутине не осталось лишних дыр. Подложить добычу пауку и не оставить голодным, вынуждая заманивать кого-то ещё.       Он опасался идти мимо квартала Хьюга, поскольку мог наткнуться либо на Хинату, либо вообще на главу клана, а после неудачного сватовства лишний раз попадаться им на глаза не хотелось. Но всё же с одним из владельцев Бьякугана ему было необходимо встретиться, поэтому Саске, немного подумав, свернул с главной улицы и направился в сторону тренировочного поля Конохи. Ему повезло: недалеко от трех столбов он заметил невысокую девушку с характерной прической: её темные волосы были собраны в два пучка, отчего куноичи можно было узнать даже в темноте. Услышав приближающиеся шаги, она остановилась, сжимая между пальцами несколько кунаев, и резко обернулась, опасаясь нападения. Однако каково же было её удивление, когда перед глазами возник бывший одноклассник, а ныне — один из самых сильных и способных молодых шиноби Конохи.       — Учиха Саске! — настороженно и пораженно воскликнула Тентен, убирая кунаи и немного хмурясь. — Что ты здесь делаешь?       — Хм, — тихо усмехнулся тот, останавливаясь в метре от неё. — Кажется, тренировочное поле принадлежит всем шиноби Конохи.       — Ты никогда здесь не тренируешься — ведь у вас есть собственная площадка в квартале, — пробурчала она, продолжая хмуриться. — Тебе что-то нужно?       — Да, хотел попросить тебя об одолжении, — не став ходить вокруг и около, ответил молодой человек, поражая куноичи ещё больше.       — Меня?! — Тентен не могла припомнить, чтобы младший Учиха вообще с ней хоть раз разговаривал, в отличие от старшего, чью кондитерскую она посещала регулярно и в своих мечтах боготворила Итачи.       — Ваша команда ведь до сих пор существует? — Саске достал из кармана клочок бумаги, на котором с помощью ниндзюцу было написано несколько слов и наложена печать.       — Да, мы вместе тренируемся, а завтра отправляемся на миссию… — рассеянно ответила Тентен, когда Саске протянул ей эту записку.       — Значит, завтра ты увидишь его? Передай ему это.       — Кому? — неуверенно взяв её в руки, рассеянно спросила Тентен.       — Уж явно не Року Ли, — усмехнулся Саске и, развернувшись, покинул тренировочное поле. Куночи, пожав плечами, спрятала записку и продолжила свою тренировку, распираемая любопытством.       Саске не стал задерживаться рядом с ней, чтобы не пришлось вдаваться в объяснения. На самом деле его план был ещё не до конца сформирован, ибо не хватало одной ключевой детали, из-за которой всё могло полететь. Он вернулся в квартал Учих, быстро перекусил (мамы дома не было, а Итачи ещё не вернулся с работы) и приступил к тренировке. Правда, она принесла мало толку, поскольку для оттачивания этой техники требовался живой человек.       Наконец, когда солнце скрылось за горизонтом, Саске оставил свои бесплодные усилия. Он хотел вернуться в дом, как вдруг недалеко от себя услышал тихое мычание. Вглядевшись в сгустившиеся сумерки, юноша, благодаря своим необычайно острыми глазам, смог увидеть брата, который вел коров с пастбища к хлеву.       «Значит, он уже вернулся! — тут же разволновался Саске и поспешил к коровнику. Сначала он бросился туда чуть ли не бегом, затем поумерил пыл и сбавил шаг, поймав себя на мысли, что чересчур распереживался. В итоге он добрёл до хлева гораздо позже брата: тот уже успел завести коров в стойла и налил им в поилки воды.       — Почему не сказал, что вернулся? — насуплено пробубнил Саске, подходя к нему и останавливаясь подле пустого стола, занятого огромным стогом сена и служившим кормовым запасом.       — Ты же тренировался, — ощущая, что шерсть одной из коров испачкалась, Итачи взял щётку, смочил её и принялся очищать её шкуру. — Я не хотел прерывать тебя.       — Только эта тренировка вышла бесполезной, — вздохнул младший Учиха, наблюдая за плавными движениями рук брата. Он не просто очищал шерсть, но ещё и гладил скотину, а заодно и говорил что-то мягкое и ласковое, отчего корова так и тянулась к нему, пытаясь облизывать пальцы и лицо. Добравшись до брюха, Итачи присел на корточки и осторожно ощупал её живот, а заодно и вымя. Только после этого до Саске дошло, что это та самая буренка, которой они поспособствовали забеременеть.       — Похоже, что всё в порядке, — отложив щётку, Итачи сполоснул руки в ведре и вылил эту воду наружу. — Теленок родится здоровым, я уверен, — ощущая нежность в его голосе и даже взгляде, Саске, сложив руки на груди, снова надулся.       — Ты так заботливо ведешь себя с ней, — проговорил он, отводя глаза в сторону, — оберегаешь, шепчешь всякие нежности на ухо. А меня только глупым младшим братом и называешь. Может и правда ты её любишь больше, чем меня? — совсем уж по-детски заключил он и впрямь ощущая себя пятилетним ребенком. Даже манера речи сохранилась.       Итачи, не в силах сдерживать улыбку, подошёл к нему и, приподняв руку, легонько ткнул в лоб, отчего младший зажмурился и укоризненно взглянул на него.       — Саске, для меня ты навсегда останешься младшим братом. Будь тебе пять лет, двадцать или сорок, — ласково произнёс он, теперь уже прижимаясь лбом к его склоненной голове.       — Глупым братом, — пробурчал Саске, всё же ощущая приятную дрожь в кончиках пальцев.       — Любимым младшим братом, — поправил Итачи, сжимая его волосы на затылке и приближая теснее к себе. Теперь, помимо дрожи в пальцах, Саске почувствовал, как слабеют ноги, тяжелеет сердце и область живота.       — Как ты хочешь, чтобы я тебя называл? — ухмыльнулся Итачи, слыша его участившееся дыхание. — Ворчунишка? Бельчонок? Мышонок? Маленький зубастый волчонок? Или нет, — ощущая, что Саске и правда сейчас зарычит или укусит его, Итачи снова рассмеялся. — Этими словами я не смогу выразить свою любовь в полной мере. Лучше… Мой вкусный Саске? Мармеладка? Кексик? Пончик? Персик?       — Замолчи, — понимая, что сейчас брат дойдёт до эклеров и данго, процедил младший Учиха. — Пусть лучше остаётся глупый брат, чем всё это. Аж живот сводит! — в сердцах выпалил он и вдруг замер, понимая, что губы Итачи оказались слишком близко. Да и сам он — гораздо ближе, чем минуту назад.       — А может, у тебя сводит живот от чего-то другого? — едва слышно прошелестел Учиха-старший и сделал шаг вперед. Саске пришлось отступить назад. Дыхание у него сбилось, он оступился и, ощущая, что Итачи делает второй шаг, упал прямо в стог заготовленного сена вместе со своим провокатором.       — Это… от твоих сладостей… — неровно выдохнул он, понимая, что краска заливает лицо. Брат лежал прямо на нём, вжимая его в пружинящую солому.       — Ты знаешь, — прошептал Итачи, прикасаясь губами к напряженной шее и острому подбородку юноши, — что из всех мыслимых и немыслимых пирожных, ты для меня слаще всех? — добравшись до его губ, он не стал себя сдерживать и накрыл их восхитительным нежным поцелуем, напоминавшем воздушное безе. Оно слишком быстро растаяло на языке, оставляя лишь мимолётное послевкусие, после которого Саске захотелось гораздо большего.       — Поэтому я не люблю пирожные, — ответил он, проводя пальцами по гладкой коже брата. — Сколько их ни ешь — не наешься и всегда будет мало. Поэтому я хочу… что-то более сильное, — не сдержавшись, младший тоже примкнул к губам старшего, и его поцелуй, слегка грубый, влажный и насыщенный первородным инстинктом был похож на сочный кусок мяса, в который нестерпимо хотелось вонзить зубы и прочувствовать, как плоть разрывается под напором клыков и обволакивает своим терпким вкусом весь рот, губы и язык. Наслаждаясь этим невообразимым чувством, поглощающем все мысли, Саске внезапно осознал, что уже не он смыкает зубы на ароматной плоти, а сам является тем самым куском мяса, созданным для удовольствия захватчика. Он пробовал отделаться от этого ощущения и вернуть свой первоначальный настрой, но тело едва слушалось, а под братом шевельнуться было невозможно. Итачи всё целовал и целовал, заставляя терять голову и задыхаться, а Саске только и рад был этому маленькому безумию, которое было возможно лишь между братьями.       «Нет, — внезапно твёрдо сказал он самому себе, когда поцелуй закончился на неожиданно мягкой ноте, словно последний кусочек мяса окунули в сливочный соус. Хотелось ещё и ещё, а Итачи, давая передышку себе и ему, снова стал покрывать легкими поцелуями его раскрасневшееся лицо и шею. — Не хочу, чтобы он думал, будто я признался в чувствах лишь для того, чтобы заняться с ним любовью», — ощущая, что тело после поцелуя наполняется жаром и томительной похотью, Саске зажмурил глаза и прикусил кончик языка, чтобы вернуть рассудку ясность. Мало того, он даже не заметил, как развёл колени и позволил брату лечь между ними, и теперь когда Итачи невзначай касался его бёдер, сквозь тело проходили какие-то разряды. Сил сопротивляться волнующему желанию становилось всё меньше, но стоять на краю пропасти и не сорваться в неё было увлекательной игрой.       — Нет… — уже вслух озвучил свои мысли Саске, цепляясь пальцами за длинные волосы брата. — Не хочу, чтобы ты думал, будто я стал твоим только из-за постели, — пролепетал он, ощущая, как шуршит и колется сено под ними. Они оба медленно двигались: то обнимая друг друга руками, то сжимая ногами, то приподнимая и опуская корпус.       — Мне… это не нужно, — с трудом, но сказал Саске, понимая, что самоконтроля у него столько же, как у того болвана перед раменной. — Я справлюсь. Я смогу жить без этого, — поцелуи на коже становились всё жарче, а тело брата давило на него всё больше. — Смогу быть тебе просто братом, — несмотря на все соблазны, повторял он, — мне это не нужно. Совсем…       — Совсем-совсем? — ухмыльнулся Итачи, а его ладонь, скользнув вниз, легла между ног младшего братишки. Едва сдержав вожделенный стон, Саске крепко стиснул брата в объятьях и впился в его губы очередным поцелуем, пытаясь перетянуть всё физическое и эмоциональное напряжение с низа живота на рот. Однако, вопреки всем его усилиям, ладонь, гладившая пах, оказалась сильнее, и несмотря на то, что поцелуем были объяты губы, младший Учиха явно ощущал их прикосновения в другом месте. Ведь он знал, он помнил, насколько это прекрасно, когда губы Итачи смыкаются там, внизу. Его тело дёрнулось в странной конвульсии и замерло на несколько долгих секунд, а когда мысли снова начали существовать, он понял, что сухая трава у него и под футболкой, ибо та была задрана, и в штанах, и в волосах.       — Саске… — начал было старший Учиха, а младший его прервал недовольным возгласом и уткнулся лбом в плечо, всеми силами пытаясь скрыть своё лицо.       — Да, — недовольно пробурчал он, сцепляя пальцы за спиной брата, — ты добился своего, как обычно. Мне хватает поцелуя и пары прикосновений через одежду, чтобы завестись и закончить. Доволен, что снова смог поэкспериментировать надо мной?       — Саске, — тот снисходительно улыбнулся, сползая с его тела и ложась рядом, — тебе двадцать лет. Это естественно — хотеть услаждения плоти постоянно.       — А в двадцать пять, что же, уже не хочется? — иронично спросил он, всё же осмелясь взглянуть брату в лицо. Такое же, как всегда: спокойное, невероятно красивое. Тоже немного румяное и даже задорное. И крайне соблазнительное.       — Хочется, — шепнул Итачи прямо на ухо, и опять мурашки окатили с ног до головы. — Не меньше, чем в двадцать. А может даже и больше.       — Значит, у тебя так же, как и у меня? — торопливо произнёс Саске, неуверенный в своём предположении. Однако он ведет себя иначе, нежели брат. — Но тогда почему… ты не набрасываешься на меня, как я на тебя? — криво спросил он, вспоминая, что инициатором их близости, кроме двух последних встреч, является он сам.       — Желание никуда не уходит, а вот контроля становится больше, — спокойно объяснил Итачи и правда держа себя в руках. — Если ты даёшь ему свободу — оно может извести тебя, если нет — то можно вообще забыть об этом. Я люблю физическую близость и то необыкновенное удовольствие, что она даёт. Но не завишу от него. И даже могу без этого жить. Впрочем, как могу жить и без мяса, тогда как другим трава просто не лезет в горло, — хмыкнул старший Учиха.       — Зато тебе другое очень даже лезет в горло, — пробубнил Саске, так и ластясь к нему, словно довольный кот, и раскидывая сено вокруг себя. Теперь они лежали на боку, друг напротив друга и могли свободно касаться любых мест. — Причем постоянно. До сих пор удивляюсь, как тебе удается сохранить свою форму, — юноша стиснул пальцами его бок, затем провёл по животу, ощущая крепкие мышцы, и по бедру почти до колена.       — Я же сказал — контроля становится больше, — Итачи перехватил его руку и прижал к своей груди. — В детстве и юношестве мы порой не можем сопротивляться соблазнам, ибо они нам в новинку. Но когда становимся старше, понимаем ценность того или иного чувства или желания. Ты же не думаешь, что я с утра до ночи сижу в кондитерской и ем пирожные? — рассмеялся он, предугадывая конфуз брата. — Если бы это было так, то вряд ли я бы вообще смог участвовать в миссиях.       — А я думал, ты используешь какое-то тайное ниндзюцу, чтобы сжигать лишние килограммы, — брякнул Саске, наслаждаясь ощущениями рельефных форм под темной футболкой.       — Ну… иногда и правда приходится применять особый вид нагрузок, особенно, после дегустации новой партии, — весело признался Итачи, толкаясь коленом между ног Саске и заставляя брата вздрогнуть. Небольшая передышка снова зарядила его энергией, и губы старшего брата были маняще близки, однако…       — Я хотел попросить тебя кое о чем, — обнимая его и гладя левой рукой его плечи и спину, проговорил младший Учиха, слыша шуршание сена. Итачи в ответ тоже нежно касался его, но определенно ниже, чем младший брат. Гораздо ниже поясницы. Саске, конечно, это сбивало с мысли, вновь возвращая к сладостному забытию. В любое другое время он бы с радостью прыгнул в него с головой, но вот ведь незадача! Пообещал одному придурку решить его проблему. А она, к сожалению, не терпит отлагательств.       — И о чем же? — шепнул Итачи ему на ухо, а Саске невольно выгнулся, снова разворошив сено.       — Чтобы ты научил меня кое-чему, — неровно ответил он и, всё же не выдержав, поцеловал искусителя. — И нет, не этому, — догадываясь, о чем он прежде всего подумает, через несколько мгновений добавил юноша.       — Ммм, неужели есть что-то, что ты ещё не умеешь? — проворковал старший брат. Он немного отстранился, чтобы снова не провоцировать на поцелуй, но вот ладони с выступающих округлостей младшего так и не убрал.       — Это гендзюцу, — с трудом ответил Саске, стараясь чтобы его мысли сосредоточились в голове, а энергия в глазах, а не в нижней части живота или спины. — Мне необходимо до завтра овладеть таким гендзюцу, чтобы оно пробуждало или вызывало скрытые желания. То есть, не создавало вновь, а именно усиливало существующее. Есть ведь такое? Скажем, одному человеку нравится другой, но он не может любить его из-за восхищения третьим. Как открыть ему глаза и указать на то, что будет правильным решением?       — Что ты задумал? — тут же полюбопытствовал старший Учиха. — Надеюсь, на мне ты его применять не собираешься — все мои желания и так открыты перед тобой.       — Вообще-то я мечтал опробовать его на тебе во время тренировки, — ухмыльнулся Саске. — Но и без тренировки у нас неплохо получается ворошить это сено, — он хотел перевернуться, но вышло как-то неловко, и парень распластался на животе, утыкаясь головой в ароматную засохшую траву. Итачи, тут же воспользовавшись этим, забрался на него, накрывая сверху. Саске полностью ушёл под сено и едва мог вздохнуть, не понимая, что задумал брат, но ощущая его всем телом. Такая провокационная поза… будто он решил взять его силой, хотя вряд ли настолько извращенные мысли были в светлой голове старшего Учихи.       — При помощи гендзюцу чувства нельзя создать вновь, разве что у тебя есть Котоамацуками. Все эмоции исчезнут, стоит иллюзии развеяться. Но ты прав — разбудить то, что запрятано глубоко, возможно. Хорошо, я научу тебя, — негромко проговорил Итачи, явно делая всё для того, чтобы младший не мог шевелиться. — Но для начала ты должен познать его силу на себе и понять, стоит ли использовать его на других. К тому же тебе будет проще усвоить эту технику, поскольку у тебя есть мощное оружие — Шаринган, мне же придётся воспользоваться печатями и словами. Так что смотри на меня и читай по губам, — стиснув его волосы на затылке, Итачи заставил немного повернуть голову. Всё, что мог сделать Саске — это скосить на него глаза. И как только он увидел движение губ, его сознание кануло в небытие, а все мыслимые и немыслимые желания стали распирать изнутри. Одни из них принадлежали ему, другие были чужды, а о третьих он вообще не догадывался. Естественное и самое явное из них — возжелание собственного брата, как любовника. Оно лежало на поверхности, и оказалось совсем не сложно разбудить спящего зверя. Следом за ним — чистая ненависть, что он испытывал когда-то. Память о ней была сильна, поэтому воскресить в иллюзии её тоже оказалось нетрудно. Саске едва ощущал, как пытается вырваться из цепких рук брата, скинуть его с себя, наброситься и поглотить в своей безумной любви или ненависти. Его стремление к этому было так сильно, что он едва не воплотил это в жизнь, однако ещё одна печать и одно слово брата вмиг перечеркнули бушующий ураган. Он исчез в одно мгновение, будто волна цунами распалась на тысячи, миллион капель, и те испарились в лучах жаркого солнца. В обессиленной душе мгновенно разлилось спокойствие, ровные воды которого заполняли всё тело. Ему стало необычайно весело и захотелось смеяться, да так, чтобы задохнуться от этого смеха. Это было похоже на эйфорию, на экстаз после наркотика, ибо на столь продолжительное веселье не была способна ни одна шутка. Саске был не в силах сдерживать этот клокочущий смех, хотя и понимал, что это веселье на пустом месте будет выглядеть глупо со стороны. Его глаза начали слезиться, дыхание сбилось, а звуки наполняли всё сознание. Так он не смеялся никогда в жизни. И вообще смех для него, измученного чувствами к старшему брату, всегда был чем-то чуждым и ненормальным. А тут… им словно овладел настоящий демон. Это веселье изнуряло и не известно, чем бы всё закончилось, если бы не снова кардинальная смена чувств.       — Саске?       Юноше показалось, что всё закончилось. Он лежал на спине, утопая в стогу сена, а Итачи, склонившись над ним, выглядел весьма обеспокоенно. Саске хотел усмехнуться и тронуть его за плечо, может быть даже свалить в стог и снова поцеловать, как вдруг он понял, что в нём нет абсолютно никакого желания. Эта мысль настолько поразила его, что шиноби онемел и оцепенел. Он смотрел прямо на Итачи, но не видел того, что было раньше: его не манили эти губы, глаза казались обычными, а в теле не было ничего привлекательного. Просто тело парня, такого же, как он. Да, он не перестал любить его, как брата, но о чем-то большем и речи идти не могло. Ни вожделения, похоти или жажды к нему. Ни ненависти или даже нежности… Всё исчезло в один миг, и так же в этот миг он стал чужим.       «Нет… почему?» — запротестовало сознание Саске, отказываясь принимать эту реальность. После всего, что они пережили, его чувства вот так просто исчезли? Нет, внутри что-то есть, однако… Чем больше он смотрел на него, тем больше понимал, что желание в нём осталось. Но это было не желание к Итачи, а к совершенно другому человеку. Постепенно лицо брата стало преображаться. Его длинные темно-коричневые волосы стали абсолютно черными, челка, спадающая на глаза, оказалась ровно подстриженной, а сами глаза — серебристо белыми. Без сомнения — Хината Хьюга. Почему она здесь? Неужели это к ней он стал испытывать влечение? Нет, образ снова меняется, и вот уже вместо темных длинных волос — средние и розовые, а глаза ясные и бирюзовые. Харуно Сакура. И снова неопределенные чувства, будто мозг судорожно пытается выяснить, кому же принадлежат теперь все его чувства. Снова метаморфоза, и на этот раз короткие желтые волосы и голубые глаза Саске узнал мгновенно. Внутри что-то ёкнуло от этой солнечной улыбки, которая согревала каждого, кто видел её даже краем глаза. Вот оно. Вот на ком сосредоточены все мысли и чувства, вот кого теперь он может видеть перед глазами. Образ брата окончательно выходит из сознания, вытесненный этим солнечным светом. Их отношения кажутся вполне естественными: сначала соперники, затем товарищи по команде, друзья, спасающие друг друга и доверяющие свои секреты, а позже и любовники, с заботой и нежностью относящиеся друг к другу. Неужели всё могло быть так просто?       — Саске, — шепчет Наруто и улыбается, поглаживая его по голове. Учихе нравится всё в нем: этот тёплый взгляд, улыбка, хрипловатый голос, эти руки, волосы, глаза… Он может смотреть в их ясную лазурь очень долго, не моргать и не закрывать век. И правда, почему он только сейчас понял, что Наруто — это всё для него?       — Я люблю тебя, Саске, — искренне признётся он и снова улыбается, только на этот раз немного грустно. Как странно. Почему-то от этого признания совсем не радостно, хотя ещё пару минут назад Учиха сходил с ума от дикого смеха и эйфории внутри. Ему хочется поднять руку, коснуться его щеки и вернуть тот задор, что он привык видеть. Однако Саске не может пошевелиться, а слезы в глазах, оставшиеся после приступа смеха, так и не уходят. Потому что его глаза начинают болеть. Так сильно, что образ Наруто покрывается тьмой, и больше ни единый лучик света не может пробиться через эту толщу холода, в которой оказался младший Учиха. Да, его глаза болят, но не потому, что они сильно напряжены или по ним кто-то ударил. Нет. Потому что он забыл о нём, о том, кому принадлежат эти глаза и о той нити, которая будет его связывать с братом вечно.       «Но почему же!.. — горькое отчаяние овладевает Саске, и из неподвижных глаз едва-едва не скатываются слёзы, — после того, что Итачи сделал для меня, после того, через что я прошёл для него, после того, как признался ему в чувствах и поклялся в верности… Почему я стал желать другого? Настолько сильно, что готов забыть своего брата, посвятившего свою жизнь мне? Нет, я не хочу! — пытаясь убить эти навязанные чувства, Саске кричал и сходил с ума в собственных мыслях. — Не хочу быть с кем-то другим! Для меня существует только мой брат! Только он может распоряжаться моей жизнью, только ради него я теперь живу. Моя любовь к нему никогда не была фальшью, но как я мог потерять её? Прошу, верни мне её, Итачи! Прошу тебя…»       — Саске.       Его имя звучит в третий раз, и снова внутри рождается непонятное чувство. Образ Итачи выплывает из тьмы. На лице брата снова застыла тревога, и младшему Учихе кажется, что это очередная иллюзия. Он потерян и опустошен до крайности, не может двинуться или моргнуть. Глаза, вопреки всему, сухие, но раздраженные жжением и лёгкой болью. В горле тоже пересохло: он часто дышит, хватая ртом воздух. Ладони холодны, а грудь горит, ибо сердце бьётся быстрее, чем обычно.       — Что ты сделал со мной, нии-сан? — в бессилии спросил молодой Учиха, готовый снова провалиться во тьму оттого, что все его чувства вернулись.       — А что ты видел, Саске? — спокойно произнёс его брат, кладя ладонь на влажный лоб и ощущая, как поднялась температура. Ненадолго, скоро вернётся в норму, но всё же должно случиться какое-то потрясение, чтобы тело так отреагировало.       — Я забыл о тебе, Итачи. И полюбил другого. Это был худший кошмар в моей жизни. Зачем ты так жестоко пошутил надо мной?       — Я не шутил, — всерьёз ответил брат. — Ты хотел знать, можно ли разжечь эмоции, спящие внутри. И я ответил на твой вопрос: все эти чувства находятся в тебе самом. Я не создавал новых, лишь поднял на поверхность те, что спят глубоко внутри.       — Да, ты прав, я этого хотел, — согласился с ним Саске, поднимая спину и упираясь ладонями в сено. — Но тебе не удалось переубедить меня. Даже в иллюзии я стремился к тебе, ибо несмотря на любовь к другому, я не мог предать тебя. И хорошо, что ты дал прочувствовать мне это на себе. Я кое-что понял.       — И что же? — Итачи сел рядом с ним, сосредоточенно внимая словам.       — Если чувства настоящие — гендзюцу их не сломает, как мои к тебе. В сравнении с другой любовью они проявляются как нельзя ярче. Но если эмоции лишь поверхностные — гендзюцу покажет того, кому будут принадлежать настоящие чувства. Да, именно это мне и нужно, — кивнул головой младший Учиха, подтверждая собственные догадки.       — Ты уверен, что не сломаешь чью-то судьбу? — ещё раз спросил его Итачи, поднимаясь на ноги и отряхивая от соломы брюки и рубашку.       — Да, абсолютно. Как ты и сказал — гендзюцу не создает чувства, а лишь направляет к ним, — Саске, поднявшись вслед за братом, вытащил сухие травинки из его длинных волос. — Так… ты научишь меня этой технике? Обещаю, что вреда она никому не причинит.       — Что ж, мне остаётся лишь на слово поверить тебе, — вздохнул Итачи. — Не научу тебя я, ты всё равно найдёшь способ получить эти знания. Здесь мы очень похожи — оба стремимся к неизведанному и даже запретному, — старший брат поднял руки и начал медленно складывать печати, объясняя значение каждой, а Саске, активировав свой Шаринган, копировал всё, что видел перед собой.       Одной ночи ему хватит.