Созвездие небесной курицы

Утро в походах начиналось рано. Солнце настойчиво пыталось заглянуть во все палатки, стоящие на открытой местности, и уже часам к шести внутри них было нечем дышать, и люди буквально вываливались из душного плена, почти законсервировавшись внутри. Джин стабильно вставал за полчаса до всеобщего шевеления. Он не заводил будильника, но, видимо, срабатывали биологические часы, и этому Джин даже был рад — у него было время привести себя в порядок, и, когда просыпались остальные, помятые и припухшие со сна, он неизменно встречал их уже с бодрой улыбкой и свежим лицом. Намджун так его однажды и назвал — «мистер Свежесть». После таких слов Джин просто не мог себе позволить выглядеть плохо. Сегодня он, правда, был не первым. Мальчишка, слоняющийся по округе, вскинул голову, когда Сокджин вырос из своей палатки, и испуганно застыл. Может, подумал, что будут ругать. Но Джин, конечно, не ругался, просто пригласил сходить вместе с ним на речку и умыться, а в процессе разговорил, что словесный поток мальчика, которого звали Сону, было уже не остановить. Было приятно слушать, как он взахлеб рассказывал о вчерашнем дне и бросался громкими, по-детски безапелляционными высказываниями вроде «лучший день в моей жизни!» и «никогда такого не забуду!» Судя по тому, как безжалостно пригревало солнце с самого утра, день обещал выдаться жарким. От воды не хотелось отходить, но Джин знал, что его ждет кухня, и, если завтрака не будет, никто ему «спасибо» не скажет. Вообще, самым сложным в его работе было заставить себя что-то делать. Пока он представлял, что сейчас снова придется выполнять все эти уже давно приевшиеся действия в виде поиска человека, который разведет ему огонь, выуживания из продуктовой палатки необходимых ингредиентов, оценивания количества нужной провизии, беготни от котла к столу, обожжённых паром ладоней, слоняющихся вокруг детей, которых только и успевай доставать из огня, и многого, многого другого, его брала тоска. Но всегда стоило ему взяться за первое дело, как всё шло само собой. В этот раз ему даже не пришлось искать кого-то для разведения огня, так как рядом с кострищем уже маячил Юнги. — Подожди, — Джин с подозрением оглянул парня с ног до головы, когда они с Сону вернулись в лагерь и приблизились к кухне. — Ты сегодня вообще спал? — Тебе какая разница? — безразлично ответил тот, перекладывая поленья в огне. — Действительно, — кивнул Джин, а сам подумал, что почему-то вдруг ему на самом деле была «какая разница». — Что там у нас на завтрак? — Молочная каша. — О, мое любимое, — но тон его голоса, правда, говорил об обратном. Продолжительное время они так и хозяйничали на кухне вдвоем, перекидываясь вялыми фразами, в которые периодически встревал Сону, пока лагерь не начал оживать. По себе Джин знал, что в походах пробуждение — это самое неприятное. Когда ты продираешь глаза в душной палатке и в жарком спальнике, и единственное, что тебе хочется — это встать в эту же секунду под работающий кондиционер, то в реальности сталкиваешься с массой неудобств, которые нервируют твое привыкшее к комфорту нежное существо. Для начала нужно умудриться, согнувшись в три погибели, натянуть на липкое тело одежду (ведь не переодеваться же на улице при всех), при этом возможное наличие спящего соседа эту задачу сильно усложняет. Затем, если о себе дают знать естественные биологические потребности, то тебе нужно выйти куда-то далеко за пределы лагеря, чтобы, не дай бог, не наткнуться на другого такого же сидящего в засаде туриста. В целом, по утру никого видеть не хочется вообще, чтобы не показывать свое страшное неумытое лицо кому ни попадя, поэтому сразу стараешься бежать к воде чистить зубы и приводить в порядок лицо. Уже там, споласкивая прохладной водой свою несчастную физиономию, руки, шею и грудь, испытываешь первые отголоски незабываемого состояния, когда начинаешь чувствовать себя человеком. И единственным, что мешает познать это чувство в полной мере, остается голод. Поэтому к завтракам Джин всегда относился с большей внимательностью, нежели к обедам и ужинам. Потому что, когда ты уже потратил целый час на подъем, сборы, переодевания, умывания, и тут оказывается, что тебе нужно подождать еще, пока завтрак не приготовится, или того хуже, приготовить его самому, то тут не долго впасть в отчаяние. Это было любимой темой для обсуждения Хосока. Он и сейчас стоял посреди кухни, игнорируя кучу свободных посадочных мест, и опасно жестикулировал рукой, в которой находилась чашка с кашей, развивая тему того, что люди привыкли к существующим благам цивилизации и пользуются ими не задумываясь. — Мы не ценим то, что имеем, — говорил он, эмоционально качая головой. — Например, здесь, на природе, я часто мечтаю о ванной. Серьезно, это лучшее изобретение человечества! Когда набираешь теплую ванну, вода такая тихая, чистая и спокойная, а ты медленно опускаешься в нее, и аах!.. — Джина аж самого пробрала дрожь от этого «аах!», насколько живо он представил эту притягательную картину. — А здесь? Попробуйте расслабиться в водах Кокетки, она мало того, что протащит вас спиной по всему своему скалистому дну, так вы еще и отморозите себе все… — Хосок вовремя опустил взгляд на глядящую на него во все глаза девчушку, чтобы сказать: — …ноги. — Это точно, — в монолог Хосока вклинился мистер Чо, частный предприниматель, открывший небольшое дело в Сеуле. — Вчера, когда мы ходили тут в округе, я всё думал о вентиляторе, который стоит у меня на работе. Мне кажется, он мне даже снился сегодня. Люди зашумели, соглашаясь с обоими, и наперебой стали перечислять вещи, по которым уже успели соскучиться за эти сутки. Компьютеры, телефоны, стиральные машинки, гладильные доски, микроволновки — у каждого был свой собственный вариант, а один мальчик даже жалобно сказал «Самокат», и все засмеялись. Хосок живо реагировал на каждое слово и со всеми соглашался, показывая свою вовлеченность, что казалось, что ему прямо сейчас страсть как хотелось и застирать все свои вещи, и приготовить еду, и посидеть в интернете, и даже покататься на самокате, и причем все это одновременно. Возможно, этот разговор так бы и закончился на этих ностальгических нотках, но тут в него включился Намджун, доселе молчавший. Удивительно, но у них с Хосоком была одна точка зрения: «Мы слишком привыкли полагаться на блага цивилизации», да вот только выводы они делали из этого утверждения разные. Против хосоковского «Мы должны их ценить» намджуновское «Мы можем и без них» звучало слишком революционно. Он, конечно, не делал предложений всем дружно уйти в отшельники, но зато считал, что человечеству стоит отказаться от некоторых своих изобретений в пользу природы. За их этим извечным спором всегда было интересно наблюдать, и в нем неизменно выигрывал Намджун, но лишь потому что к нему как к спору относился только он, а Хосок же считал это просто дискуссией, где они выражают свое мнение, каждое из которых имеет свое право на существование. Эта черта в Хосоке нравилась Джину особенно: он никогда не настаивал на своем суждении безапелляционно, что было свойственно большинству людей и любому из них — уверенный в себе Намджун, самоуверенный Джин, упрямый Чонгук, непреклонный Юнги, своевольный Тэхен и упорный Чимин — все имели свое мнение, которое при случае отстаивали с пеной у рта, и лишь Хосок имел достаточно великодушия, или даже мудрости, чтобы уважать и принимать мнения всех и каждого. За разговорами прошел весь завтрак, а солнце к тому времени разошлось не на шутку, что было принято решение, запланированный на дообеденное время поход в пещеры ненадолго отложить, дабы не заработать всем солнечных ударов («И не добавить мне работы», — как сказал Юнги). С легкой руки Тэхена замена пещерам нашлась быстро: он заявил, что во время завтрака слишком много распространялись на тему ванной, и ему невыносимо захотелось искупаться, чем он, собственно, и был намерен заняться прямо сейчас. К его решению быстро присоединилась большая часть лагеря, и Намджуну ничего не оставалось, как объявить о всеобщих сборах. Купания были в программе, но только на месте второй стоянки, так как там вода была более спокойной, но раз народ, подстрекаемый неугомонным Тэхеном, требовал, значит, нужно было уступить. Пока все бросились радостно собираться, Джин снова оттащил Намджуна в их палатку с тем же намерением, что и вчера. — Мажь, — Джин сунул ему в руки мазь от ожогов, а сам критично оглядел его лицо и поцокал языком. — Ты как будто не кореец вовсе. Весь лагерь буквально купается в кремах со стопроцентной защитой от солнца, боясь потемнеть даже на тон, а ты сгораешь в первый же день похода — это же уму непостижимо. — Уму непостижимо — это зацикленность нашей нации на белой коже. Мы не европейцы, нам никогда не быть такими белыми. И, знаешь, слава богу. — Но это же не значит, что нужно доводить себя до такого состояния, — не смягчился Джин. — Мажь, чего сидишь? — А ты разве не будешь? — Намджун протянул тюбик обратно ему. — Что? — Меня мазать. — С чего бы? — Ну, вчера мазал. — Это была бесплатная демонстрация. — Чем можно расплатиться, чтобы продлить? «Боже, и почему наши диалоги вечно уходят не в ту степь?» Джин отвернулся к своему рюкзаку, игнорируя последнюю фразу и всего Намджуна, который, от нечего делать, всё же начал натираться самостоятельно. — У меня даже зеркала нет, — протянул он. — Вдруг неравномерно ляжет, и я потом буду выглядеть смешно. — Ты уже выглядишь смешно, — отрезал Джин, потихоньку злясь. — Я тебе только спину кремом намажу, а там, сам как знаешь. Раздевайся. — Что, так сразу? — какие-то глумливые нотки проскочили в голосе Намджуна, и Джин похолодел. Раньше он специально подстраивал такие случайно-специальные моменты, а сейчас, когда оно вдруг само стремительно пошло в руки, он испугался. «Неужели он догадался?..» — Руки у тебя холодные, — мирно прокомментировал Намджун, когда Джин стал деревянными ладонями водить по его спине. Сердце билось быстро, но совсем не от волнения, а от неприятного чувства страха — ему не хотелось издевательств, взбреди тому в голову ими заниматься (хоть Джин и не верил, что Намджун на такое способен). — Всё, — чуть хрипло оповестил Сокджин, заворачивая колпачок обратно. — Давай теперь я тебя, — Намджун повернулся и протянул руку, а Джин отпрянул как от прокаженного: — Нет! — Ты не пойдешь купаться?.. — растерянно спросил тот уже в спину стремительно вылетевшего из палатки Джина. — Потом, — бросил он, натягивая сандалии, и сразу сорвался с места. Только метров через пятнадцать он заметил дискомфорт и, опустив взгляд вниз, понял, что на левую ногу нечаянно надел обувь Намджуна. Пришлось вернуться. Хозяин сворованной обуви этот инцидент, вопреки ожиданию, никак не прокомментировал, лишь смотрел внимательно, все так же сидя в палатке по торс голым, и задумчиво водил рукой с кремом по плечам и груди. — Джин-хён! — петляя среди палаток, к нему бежал Тэхен, размахивая руками как крыльями. — Джин-хён! — повторил он, подскочив вплотную. — Намажь меня кремом тоже! — Что? — Кремом, — Тэхен вложил в его руку тюбик. — Намажь, — он сделал круговое движение рукой в воздухе. — Меня, — длинный указательный палец вперился в хитрое лицо хозяина. — Чего Хосока не попросишь? — Хён ушел по своим делам, — сразу стало понятно по каким: уйти тут можно было только по одному делу. — Чимина Юнги-хён обрабатывает, а Чонгук отказался, сказал, что это слишком по-гейски. А вас с Намджун-хёном я вчера видел, значит, для вас это нормально. Джин закашлялся от неожиданности. «Они все теперь издеваются?!» — Намджун тебя намажет, — гордо вскинув голову, он вернул крем Тэхену и начал важно удаляться. — Я потратил первое бесплатное намазывание, — улыбка в голосе Намджуна была явно различима. — О, а чем нужно тогда заплатить?.. «Да заткнитесь вы уже!..» — Джин прибавил ходу. Наконец, группа была готова к отправлению, и они под предводительством Хосока двинули к реке. В лагере в этот раз остались Чимин, которому Юнги запретил мочить израненные ноги в воде, и сам Юнги, бог весть по какой причине. Когда они вышли к привычному для всех месту, где они мыли посуду и умывались, все уже были морально готовы прыгнуть в манящую воду, как Намджун остановил самых шустрых, объяснив, что в этой части реки они купаться не будут ввиду повышенной опасности течения. Он повел их всех вдоль берега, на ходу рассказывая о небольшом расширении Кокетки вниз по течению, где она замедляла свой ход и успокаивалась. Где-то там внизу даже был небольшой естественный пляжик, на который Намджун их сейчас и вел. Насколько Джин мог вспомнить, до этого места было около получаса ходьбы. Вода слепила бликами топающих мимо туристов, которые бросали на нее жадные взгляды: вроде бы вот она, долгожданная прохлада, но пока находилась в недосягаемости. — Мы как Тантал, — сказал шагающий рядом с Джином Чонгук. — Как кто? — Тантал, сын Зевса, — терпеливо пояснил парень. — За свои грехи он был сослан Зевсом в ад, где стоит по подбородок в воде, но как только он наклоняется, вода начинает убывать. Вот мы тоже… Что? — Чонгук ощетинился, заметив, как внимательно на него посмотрел Джин. — Мы это по греческой мифологии проходили. — Ничего, просто это интересно. Я как-то читал из любопытства про древнюю Грецию, но почти все забылось… Что еще проходили? — А что тебе интересно? — смущенно спросил он. — Давай что-нибудь про богов. Ну, например, про Афродиту. — Так и знал, что про Афродиту, — хмыкнул Чонгук. — Что про нее рассказывать, не очень приятная женщина. Джин громко рассмеялся фирменным смехом, что на них обернулись некоторые из впереди идущих людей. — Афродита не очень приятная женщина? — он снисходительно покачал головой. — Она же богиня любви и красоты, как она может быть неприятной? — Не знаю, что ты понимаешь под «любовью», но для меня это что-то равнозначное верности. Афродита же изменяла своему мужу направо и налево, гуляя со всеми подряд. Чонгук хмурился, будто эта богиня существовала в реальном мире и на самом деле раздражала его своим легкомысленным поведением, а его слова о любви дали легкой эмоциональной пощечины, и Джин понял, что их начавшийся диалог серьезнее, чем он думал сначала. — Ну хорошо, не Афродита, кто там еще есть? Аполлон? — Ты сейчас только всех красивых будешь перебирать? — он как будто был даже возмущен. — Ну расскажи, про кого хочешь, — сдался Джин. «Сам спрашивает «что тебе интересно», а сам бунтует против моего выбора». — Хм, давай про Геру… — Чонгук немного стушевался, не ожидав, что выиграет так быстро. — Вот ты себя, похоже, ассоциируешь с кем-то вроде Афродиты, а мне кажется, что ты похож на Геру. — Кто это? — заинтересованность Джина резко возросла к этому смутно знакомому имени — всегда интересно послушать, что о тебе думают другие. — Жена Зевса, покровительница брака. — Подожди, это не та, которая вечно ревновала мужа и убивала его любовниц? — Она самая. — Высокого же ты обо мне мнения, — Джин даже не сумел изобразить оскорбленного выражения лица, настолько его удивил странный выбор Чонгука. «Понимает он людей, видимо, так себе». — Она же не виновата, что ей муж такой попался. В те короткие триста лет, когда он был ей верен, она цвела, — он коротко вздохнул, и Джину даже показалось, что вздохнул он с сожалением, будто знал Геру лично, будто ее трагедия каким-то образом затронула и его тоже. — Таких людей нужно уметь любить, и они ради тебя горы свернут… Он поднял на старшего товарища задумчивый взгляд и осекся, словно нечаянно выдал свои мысли вслух и тут же об этом пожалел. Хоть Чонгук и сказал, что Гера напоминала ему Джина, было чувство, что сейчас он говорил совсем не про него. Его отношение к верности и любви немного тревожило. Сокджин чувствовал, что за этим кроется чуть больше, чем обычный юношеский максимализм и красивые слова о любви, но как заглянуть в случайно приоткрывшуюся дверь, он не знал, так как не был уверен, что ему позволят. Да и имел ли он на это право? Этот их разговор с Чонгуком, на памяти Джина, был первым не связанным с работой, и сейчас Джин силился вспомнить хотя бы, на кого Чонгук учился и зачем проходил мифологию чужой культуры. Он как раз хотел было осторожно продолжить неожиданно начавшуюся тему, как сзади на них налетел Тэхен (Джин мог бы поклясться, что буквально несколько секунд назад это нечто маячило где-то далеко впереди). — А вы чего отстали? Чего отстали? Специально? — он не переставая крутил головой от одного к другому. — Секретикиии? Я тоже хочу, расскажите! — Тэхен продолжал висеть на них, хитро хихикая, и давил на плечи, заставляя прибавить шаг. — А этот — кто? — Джин демонстративно проигнорировал Тэхена, обращаясь к Чонгуку, и надеялся, что тот его поймет. — Гермес, — тот поддержал, и тон, и настроение Джина, заглянув в его лицо через торчащую между ними голову Тэхена. — А, с крылатыми сандалиями? — О! Крылатые сандалии! — Тэхен среагировал мгновенно. — Я видел такие у нас в торговом центре — крутые, но дорогие, кошмар! Ну, там, конечно, всё в этом торговом центре дорогое, называется «Звезда», мне там нравятся балконы. Вы в нем были? Вы были в Тэгу? Приезжайте, не пожалее… хотя, может пожалеете, там небо тяжелое, зато храмы красивые… О, мы догнали остальных! С этими словами он отцепился от них и, на ходу стягивая с себя футболку и шлепанцы, бросился к берегу, где деловито копошился народ, готовясь к купанию. Чонгук с Джином молча посмотрели друг на друга, а через мгновение дружно рассмеялись. Крики, разговоры и смех их группы распугали, наверно, всё живое в радиусе нескольких километров, но никого этого особо не волновало: даже Намджун, всегда ратовавший за уважение к природе, сейчас был слишком занят слежением за порядком, что не обращал внимания на факт непозволительного превышения звуковой нормы. Он вместе с Хосоком, Чонгуком и другими взрослыми только и успевал отлавливать особо резвых ребятишек, заплывавших слишком далеко, и закидывать их на берег, чтобы потом опять броситься обратно в воду за другими хулиганами. Джин себя такими занятиями не утруждал. Он тщательно намазался кремом, немного поплескался в живительной прохладе в стороне со старшим поколением, а потом прятался в тени деревьев вместе с остальными туристами, развлекая себя и других ничего не значащими разговорами. Старушка Со как раз собрала вокруг себя благодарных слушателей, чтобы в чересчур темных тонах поведать о вчерашних приключениях, которые, по ее словам, включали в себя и камнепады, и диких хищников, сверкавших глазами из-под каждого куста, и иссохшие кости предыдущих заплутавших туристов. Джин слушал ее вполуха, взглядом часто возвращаясь на берег, а мыслями — к их прерванному разговору с Чонгуком. Он вдруг подумал, что тот слишком резво ответил на вопрос о Тэхене, совсем не раздумывая, словно ответ у него уже был готов заранее. «Он нас всех с кем-то соотнес?» Было в этом что-то заставляющее задуматься, и Джину вдруг захотелось узнать, с кем Чонгук ассоциировал других членов команды, а особенно самого себя. Вот уж кто мог бы сравниться с Аполлоном — его обнаженное тело не могло не привлекать всеобщее внимание, и «центр сплетен» уже успел обсудить подтянутую спортивную фигуру макнэ несколько раз. В зачет Чонгуку шла и его вежливость, с которой он сейчас терпеливо обучал какую-то девушку держаться на воде. Она ловко цеплялась за самые впечатляющие места и плохо поддавалась обучению, а Чонгук лишь улыбался. И, к удивлению Джина, казалось, никто кроме него не видел, что улыбка эта была холоднее вод Кокетки. — Пляжный футбоооол! — на весь берег закричал Тэхен, демонстрируя всем вокруг поднятый над головой надувной мяч и тем самым спасая вконец уставших ребят, которые в свою очередь всё еще тщетно пытались спасти уже почти синеющих детей. Наверно, в него вселился Юнги, но детей Джину было совсем не жаль, а вот ребят еще как: Намджун сильно жмурил покрасневшие глаза, в которые лез пот со лба, а улыбка Хосока неприятно потускнела. Глядя на них и испытывая непривычное для него чувство жалости, Джин поднял свою пятую точку с места, решив тоже впрячься в развлечение людей, чтобы парни пока могли отдохнуть. Они вместе с Тэхеном разделили вызвавшихся играть людей на две команды, громко и шутливо ругались во время определения границ поля, а затем вместе со своими командами, в которых были назначены командирами, долго придумывали названия, девизы и кричалки. Все так увлеклись подготовкой к игре, что до футбола дело могло вообще не дойти, если бы о их первоначальной задумке не напомнил Чонгук, вызвавшийся стать рефери. Маячившая за его спиной девушка объясняла причину его внезапной прыти. Ну, то, что началось после отмашки Чонгука, футболом было назвать трудно. Дети с оглушающими криками носились по полю больше за людьми, чем за мячом, и путались под ногами у взрослых, которые всё же пытались играть по-настоящему. Через пять минут Джин, с трудом выбравшись из мясорубки, в которую он угодил по глупости, решил, что с него хватит — в нем, конечно, всегда присутствовал здоровый спортивный интерес, но он никогда не брал верх над здравым смыслом. Ожидаемо, игра долго не продлилась: первые травмы и детский плач послужили финальным свистком к первому и, в принципе, последнему тайму. Кто-то попытался подсчитать результат и определить победителя, но голы забивались обеими командами и в те, и в другие ворота, поэтому эту гиблую идею быстро бросили. Народ еще не успел очухаться от одной забавы, как Тэхен придумал другую: он активно зазывал всех выживших после футбола строить песчаные замки, и эту менее травмоопасную затею поддержали с большей охотой. В этот раз Джин к ним не присоединился, посчитав, что ему пора возвращаться в лагерь, где его ждали его обязанности. Обычно его раздражала эта особенность его работы, когда ему приходилось уходить в разгар любых активностей, чтобы подготовиться к возвращению основной группы, но в этот раз он даже был рад, неожиданно осознав, что устал от слишком шумной толпы. «Старею, наверно», — хмыкнул он про себя. Одному возвращаться не хотелось, поэтому он решил забрать кого-то с собой. Его выбор сразу пал на Чонгука (о том, чтобы увести с собой Намджуна, Джин даже и мечтать не смел), но предложить это ему он почему-то так и не решился. Ища его глазами, он уже придумал для себя глупую отговорку, удивляясь сам себе и тому факту, что он сознательно отталкивал это «что-то», зародившееся между ними в недавнем разговоре. Он отдавал себе отчет, что нормальные люди называли это «что-то» дружбой, но перспектива заведения дружбы с кем-либо из ребят его почему-то тревожила, и Джин не мог понять почему. Чонгук нашелся вежливо кивающим на какие-то слова той самой девушки, которую учил плавать, и не похоже, что его этот «разговор» сильно радовал. Джин решительно направился к ним и, приблизившись, попросил девушку скрасить ему путь до лагеря своим обществом. Она сначала с надеждой глянула на Чонгука, который в свою очередь неверящим взглядом пялился на Джина, а потом согласилась, слегка расстроившись. «Да, сегодня я добрый, — думал Джин, уводя ее от Чонгука. — Прямо сам себе удивляюсь». Девушку звали Ёуль, она была здесь с подругой Хеюн, которая предпочла дообеденный сон народному купанию, и Ёуль чувствовала себя немного не в своей тарелке, находясь среди почти незнакомых людей одна. Они обсудили некоторые общие темы, касающиеся похода, а потом перешли на личное. Джин поинтересовался, чем она занималась, и она с охотой и гордостью сказала, что является студенткой последнего курса факультета журналистики университета Корё, и он за это зацепился. — Последний курс? Да мы же с тобой, значит, примерно одного возраста, — сказал он воодушевленно. — Ох, хоть есть с кем обсудить тяготы выпускника, а то тут, знаешь, никто из наших ребят даже не догадывается, что это значит. — Джин сделал паузу, лукаво глянув на немного удивленную Ёуль. — Ты, наверно, даже не думала, что я самый старший? Ничего удивительного, эти дети-переростки кого угодно в тупик поставят, а между прочим Намджун младше меня на два года, а Чонгук вообще на пять! Хоть по их виду и не скажешь, да? — он говорил всё это, давая Ёуль возможность самой во всем разобраться и сделать выводы. Она сделала. Но вдруг посмотрела на Сокджина по-особенному и улыбнулась. «Ну вот, и помогай людям после этого». Они поболтали еще немного, пока не вышли к лагерю, и девушка его сразу оставила, решив проведать подругу, а Джин свернул к кухне. Под шатром обнаружились Чимин, который деловито скакал вокруг стола и гремел неубранной посудой, пытаясь навести порядок, и Юнги, лениво обмахивающийся чьим-то веером и втолковывающий младшему что-то в своей фирменной «пьяной» манере. Ноги Чимина выглядели хуже, чем Джин вчера успел заметить в свете фонарей, поэтому, когда он подошел и увидел открывшуюся картину содранной по одному боку почти до колена кожи, то застыл посреди шатра, не в силах оторвать взгляд от неприятного зрелища. — Всё не так плохо, как кажется, — поспешил уверить его Чимин. — Ага, как же, — хмыкнул Юнги. — Полюбуйся, отказывается накладывать бинты. — Почему? — В них жарко, — заканючил Чимин, ежась под тревожным взглядом Джина. — И менять часто придется, в чем смысл? Только израсходуем зря, а вдруг кому-то еще пригодится. — Нашел, о чем переживать, — Юнги цокнул языком, а через паузу добавил: — Хотя мне же лучше, буду ходить только рядом с тобой, ведь все эти мелкие исчадия ада будут в страхе разбегаться от твоих страшных ног. Чимин замер, медленно переведя взгляд с Юнги на свои нижние конечности, а на его лице отражалась вся та начавшаяся внутренняя борьба между Чимином, который хотел сделать так, как было удобно ему, и Чимином, который не хотел приносить другим людям неудобств. За два года, что Джин знал его, первый Чимин никогда не побеждал. — Ну давай забинтуем, — вздохнул он, направляясь к палаткам, потом обернулся. — А, Джин-хён, я поставил воду. Сейчас вернемся и поможем тебе с готовкой, — он бросил случайный взгляд на двинувшегося вслед за ним Юнги и сделал поправку: — Ну, я помогу. Всё пошло по привычному сценарию. Вообще, в походах с приготовлением еды всегда всё было просто. На самом деле, не нужно даже обладать какими-то особенными навыками, чтобы стать походным поваром, так как на природе всегда всё вкусно. Ну, по крайней мере, так любил говорить Хосок, уплетая очередную порцию чего-нибудь съедобного. Джин же думал, что причина всеобщего здорового аппетита заключалась в отсутствии альтернативы и выбора — не поешь сейчас, можешь гулять голодным до следующего приема пищи, пожалуйста. И это понимали даже дети на каком-то подсознательном уровне, мученически жуя нелюбимую вареную морковку или зелень и приводя этим фактом в восторг своих родителей. «А дома он такое отказывается есть!» — сколько раз он уже слышал эти слова из уст обрадованных мамаш. Обедали все быстро. По пути обратно с пляжа Хосок успел разрекламировать предстоящий всем поход в пещеры, и глаза людей горели энтузиазмом. В большей степени у взрослых мужчин. Слова «выносливость и сила», «попробовать себя», «стойкость духа» всегда действовали на них одинаково, и было понятно почему. В городских условиях редко кому предоставлялась возможность по-настоящему испытать свое тело и свой дух, почувствовать предел сил и даже страх, когда к этому пределу приближаешься. Джин знал, что там в пещере большинство из них ждет разочарование, которое он испытал сам в свой первый поход: он был не так хорош, как о себе думал. В тот раз Джин выдохся еще где-то в первых ущельях, и лишь страх остаться в этом подземном лабиринте навсегда гнал его дальше за основной группой. — Мне Юнги-хён запретил в пещеры, — протянул Чимин жалобно. — А сам идет, — его обида была показушной, и он даже не скрывал этого, умудряясь ныть и улыбаться одновременно. Он ошивался вокруг палатки Джина, пока тот собирал в рюкзак необходимые вещи и подбирал более удобную одежду, и периодически бросал взгляды в сторону своей палатки, из которой торчала пятая точка Чонгука, закрывая доступ вовнутрь. Намджун собрал свои вещи заранее и сейчас вместе с Хосоком разбирал ящик с касками. — Семья Кан тоже не идет, займитесь вместе каким-нибудь делом. — Не только они. Еще сестрички Нам и Хакён с Сиху, а семья Ом еще ходит в мыслях, — Чимин перечислял, а Джин силился вспомнить, кто все эти люди. — Со сказали, что им хватило прогулок по дикой природе. Я вот думаю, чем развлекать такую калиберную компанию, — Джин не в первый раз замечал, что Чимин страдал косноязычием, порой используя неверные слова или придумывая новые путем смешения других. — Уверен, ты что-нибудь придумаешь. Джин бросался ничего не значащими фразами, особо не вникая в то, что донсен говорил, сосредоточенный на сборах. Одеться стоило в то, «что не жалко», как называл эту категорию вещей Хосок, потому что в некоторых местах лазать им придется даже на животе, и по опыту Джин знал, что выйдет он из этих пещер весь в грязи и глине. Такой «что не жалко» комплект одежды он приготовил уже дома, и сейчас, развернув перед собой когда-то любимый, но уже растянутый свитер с красноносым оленем посередине, он думал — а точно не жалко? Где-то рядом Хосок объявил о пятиминутной готовности, и Джин плюнул, укладывая свитер в рюкзак. — …и, Джин-хён, — Чимин резко прекратил говорить что-то о воздушных змеях, заметив, что тот решительно закрывает палатку, закончив сборы. — Я хотел сказать… Спасибо… — он смущенно потеребил замок на кармане шорт. — Что ты переживал вчера, мне Юнги-хён говорил… Джин замер в растерянности. И что ему следовало ответить на такое? «Пожалуйста»? «Не за что»? Потому что на самом деле было не за что. Это вообще не странно благодарить человека, который ничего не делал, но просто переживал? — Хорошо… — выдавил он из себя наконец, не зная, как уйти от этого неловкого момента. Чимин хоть и пытался прятать взгляд, но смотрел на него с какой-то необъяснимой надеждой, и Джин чувствовал, что тот ошибочно вкладывал в это «переживал» чуть больше глубины, чем было на самом деле. Люди потерялись где-то в диком лесу — конечно он переживал. Похлопав по плечу чуть сгорбившегося Чимина, он поспешил к месту сбора, понимая, что сейчас просто-напросто сбегает, и даже сам не знал от чего. Они не были друзьями, но почему же тогда Чимин смотрел на него так, словно ждал, что Джин сейчас заключит его в братские объятья?..