HP. Сборник

Гет, ангст, тайм-тревел, романтика, смерть основного персонажа У Гермионы Грейнджер усталость зашкаливает и душа испещрена шрамами — уродливыми, страшными. Бороться с ПТСР осточертело где-то в девяносто восьмом — очутиться в декабре семьдесят седьмого благодаря каким-то махинациям давно сбрендившего (и уже два года как умершего, что важнее) старика оказывается чем-то сродни рецидива. Письмо Дамблдора приходит неожиданно — настолько, насколько вообще можно ожидать послания от мёртвого директора Хогвартса. Открывать его не стоило — это Грейнджер понимает, как только из конверта выпадают записка и струйка какого-то бледно-фиолетового дыма. По бумаге летящем почерком бежит бессмысленное "так нужно", а экс-гриффиндорка теряет сознание, едва дым через дыхательные пути всасывается в лёгкие. Бороться с призраками прошлого давно становится привычным, глотать горьковатое зелье "Сна без сновидений" — тоже. Но 3 декабря 1977 на календаре и снежинки в волосах заставляют кошмары вернуться (палатки и огонёк в банке всё ещё вызывают дрожь по телу). Гермиона Грейнджер заточена на выживание. Выбора у неё не остаётся. *** Гермиону раздражает это время. Её бесит всеобщая повернутость на дениме и яркие надписи на футболках, которыми пестрят старшекурсники в неучебное время. Грейнджер (Ливингстон теперь) отлично помнит, что семидесятым синонимом "бунт", но на деле от хиппи-штучек жутко начинает раскалываться голова. Жить здесь оказывается непросто - и дело не только в моде на водолазки, которые она ненавидит с детства, но и в том, что многое ей знать не положено (заклинания, зелья, судьбы). Жить здесь сложно - потому что за гранью выполнимого не смотреть в изумрудные глаза Лили, не наблюдать за неуклюжими попытками Джеймса за ней ухаживать, не смеяться над подчас глупыми (иногда и пошлыми) шутками Сириуса, не просиживать часами в библиотеке с Ремусом, не кидать полные презрения взгляды на Хвоста, от которых он неизменно вжимает голову в плечи, и даже не отвечать на колкости Северуса Снейпа. Жить здесь сложно — потому что она не может забыть, что им всем — до единого — предназначено судьбой погибнуть за мальчика со шрамом на лбу и печальной судьбой. Надпись на календаре вгоняет её в депрессию, как и искорки веселья в васильковых глазах Сириуса Блэка, которым суждено потухнуть. Она едва учится смотреть на мародёров и Лили без слёз, как кто-нибудь непременно начинает строить планы на будущее — тогда Гермиона просто сбегает куда-нибудь и плачет, пока слёзы не кончаются, или пока её не находит Сириус, воспользовавшись (в который раз) небезызвестной Картой. Блэк проявляет совсем не свойственный ему такт: не задаёт вопросов, а просто позволяет пропитать форменную рубашку (без дурацких надписей) солёными каплями и обнимает, пока её хрупкую фигурку сотрясает крупная дрожь. Гермионе не хочется быть слабой, но война ломает людей — ПТСР не исчезает по мановению волшебной палочки, её руки всё ещё хранят следы Сектумсемпры, и вырезанное давно "грязнокровка" на предплечье жжётся по ночам — "Сны без сновидений" помогают всё хуже. — Откуда ты такая? — интересуется как-то Сириус, задумчиво наматывая на палец длинную прядь её волос, — Вся истощённая, душа в изломах, и глаза — скорее горький кофе, чем свежезаваренный чай. — С войны, — тихо отвечает она и — Блэк точно знает — не врёт. — Занимайся любовью, а не войной, — хмыкает он, вырывая хриплый смешок из её груди. — Хорошая попытка, Блэк. Сириус не слушает, просто целует куда-то, где венка бьётся, отсчитывая пульс (оставшиеся секунды жизни). Гермиона дышит прерывисто, слабо — она не чувствовала так остро, наверное, никогда (а может, просто в другой жизни — не помнит), не целовала так долго, что лёгкие сдавливает от нехватки кислорода, не всматривалась в редкие чёрные вкрапинки до рези в глазах и не стонала так неприлично громко. Сириус учит двигаться дальше, болезнь отступает, и душа, кажется, по кусочку восстанавливается. Гермиона учится улыбаться не саркастически и не рыдать по ночам, вспоминая, как Блэк проваливался в Арку. Гермиона начинает жить, забывая, что чёртов Дамблдор расписал всё за них ещё до их рождения. *** Вернуться в свой, уже переставшим быть родным, девяносто восьмой оказывается чем-то, что пережить куда сложнее, чем Вторую Магическую Войну. Гермиона Грейнджер заточена на выживание. Гермиона Ливингстон — нет. Авада кажется идеальным выходом, но стекающая по запястьям грязная кровь приносит почти физически ощущаемое удовлетворение. Гермиона не знает ничегошеньки о планах давно умершего Дамблдора, но ломает их с оглушающим треском, когда Гарри Поттер находит тело своей подруги.