Чудотворцы

      В позе Накахары читался враждебный настрой и почти осязаемое желание выйти из комнаты, дабы сохранить малую часть оставшихся нервов, до которой волна гнева и возмущения ещё не успела добраться. Чуя молчал, что было для него необычно. Темпераментный и прямолинейный, он не упускал возможности высказать своё мнение боссу, когда тот принимал раздражающее или глупое, по мнению Чуи, решение. Болтовня помогала ему выпустить накопившийся за время работы пар и в дальнейшем избавить себя от острой головной боли, пульсирующей где-то на поверхности головы, когда он пребывал в убийственном расположении духа. Сейчас же он вёл себя тише мыши, глотал и упивался своим гневом, что оседал в его груди неприятно горящим комом. И исподлобья наблюдал в стороне за манипуляциями босса, привалившись к стене дверного проёма.       Мори Огай не сразу заметил эту перемену в характере своего подчиненного. Его занимал процесс накладывания «неаполитанской» повязки на ухо раненого пленника. Движение его рук, как подобает хорошему врачу, были аккуратны и отработаны. Взгляд не отрывался от бледного лица впавшего в бессознательное состояние пленника, успевшего покрыться мелкой испариной.       В комнате они были одни. Мори Огай не позволил кому-либо ещё войти в его спальню, где он решил разместить на первое время попавшуюся в его паутину бабочку.       Ему нелегко далось принятие этого решения. Кому бы понравилось поселить в свою личную комнату потенциально опасного эспера? Но в пользу этой идеи шло несколько причин, которые Мори не мог игнорировать.       Во-первых, нестабильное состояние пленного. Его температура, вначале опустившаяся опасно низко, сейчас стремительно, как взлетающий со взлетной полосы самолет, поднималась, при этом позволяя коже больного приобрести нездоровый оттенок, а давлению подскочить. В такой ситуации присутствие врача обязательно. Из этого вытекает «во-вторых».       Он не мог разорваться на части. А следить за состоянием пленного круглосуточно, махнув рукой на свои обязанности босса Портовой мафии, было неприемлемо и непрофессионально. Ситуацию спасало расположение его кабинета и спальни — они находились на одном этаже. Мори сумел бы, не отрываясь от своих дел, навещать больного в перерывах между делами, вовремя прийти на помощь в том случае, если состояние юноши станет критическим.       В-третьих, желание сохранить конфиденциальность. Мори Огай пока не хотел делиться с кем-либо информацией о пленном, а так как никто без позволения Мори не мог попасть в его комнату, то и существование непредсказуемого эспера останется в тайне.       Логика всегда шагала впереди желаний Мори, в то время как Чуя был обречён бороться с собственными эмоции при столкновении с подобными решениями.       Он не до конца понимал решение босса. Помимо плюсов это решение несло и весомые минусы.       Было опасно оставлять эспера, способного управлять временем или ускорением собственных движений, наедине с мафиозным королём. Он мог навредить боссу, мог услышать что-то чрезвычайно секретное, способное выявить уязвимые места Портовой мафии. Потом хлопоты о больном выматывали Мори, а как известно, у усталого человека снижается работоспособность, ему становиться сложнее сосредоточиться на работе. Не дело принимать серьёзные решение в подобном состоянии. Да и у подчинённых возникнут лишние вопросы, чем их лидер занят. Напоследок, этот эспер продемонстрировал очень странную, нешаблонную способность. И чёрт знает, как она действует и какие бонусы из неё вытекают. Между драгоценными камнями и его исконной способностью была своя, одному Богу известная связь, позволяющая по отдельности управлять и тем, и другим. Чем-то это напоминало Чуе его Порчу. И кому как не ему знать все прелести и нюансы подобной многогранной способности. Так беспечно подходить к нему на близкое расстояние и прикасаться к его телу было всё равно, что ходить босыми ногами по битому стеклу.       Стоил ли столько сил и затрат этот пленник? Определенно нет. И будь Чуя на месте босса — убил бы этого парня ещё тогда, в темнице. От него слишком много хлопот.       — Чуя-кун, ты сегодня необычайно тих…       Чуя перевел взгляд с пленника на утомленного Огая. Не меняя скрещенной позы рук и ног и не поднимая головы, парень ответил глухим и хрипловатым от долгого молчания голосом:       — Я думаю, вы сами знаете, чем я недоволен. Здесь и гением не надо быть… босс.       С губ Мори слетел смешок, тут же потонувший в тишине. Не насмешливый, снисходительный. Мужчина с характерным щелчком закрыл яркую аптечку, стоящую на тумбе подле кровати.       — Чуя-кун, я знаю, как ты относишься к тем, кто причиняет вред твоим людям. Но всё же не позволяй эмоциям управлять тобой. Научись принимать взвешенные решения.       Сказанное боссом произвело незамедлительный эффект. Рот Чуи изогнулся в оскале. Издав надменный хмык, парень сильнее впился пальцами в скрещенные на груди худые руки.       Мори усталым движением заправил выбившиеся из общей копны волос отдельные темные пряди. Ему пришлось снять свой неизменный чёрный плащ и красный шарф, чтобы двигаться свободно и не испытывать стеснения. Его рубашка успела измяться за то время, пока он оказывал первую помощь своему «гостю». На его губах играла довольная улыбка. С наслаждением потянувшись, он бросил задумчивый взгляд на кровать.       Как ни посмотри, а экземпляр нетипичный. Его способности смущали и настораживали Мори, впрочем, как и его внезапное появление здесь. Сколько мыслей в голове. С чего бы начать?       Возможно, с появления здесь этого юноши. Мори больше интересовал способ его возникновения в его кабинете, чем мотив. Босс Портовой мафии был уверен, что попал он к нему, скорее, по случайному стечению обстоятельств, нежели по собственной воле или по прихоти третьего лица. В пользу этой гипотезы шло несколько аргументов. Предположим, он попал в опасную ситуацию, находясь вблизи водоёма, судя по количеству воды на его теле и одежде. Может, на него напали или он пытался вытащить кого-то из воды. В любом случае, чем бы мальчишка там не занимался, обстановка складывалась не в его пользу. Тогда кто-то, с кем он находился в компании, или он сам, вероятнее, действуя под давлением агонии смерти, использовал телепортирующую способность. Как правило, в подобных ситуациях люди не могут сконцентрироваться на своих действиях и быстро «теряют голову». Даже способности эсперов начинают чудить, когда их обладатели не могут дать им внятную команду, из чего случаются подобные казусы. На лице юноши отразилось изумление, а в глазах застыл всепоглощающий ужас, когда он не узнал обстановки вокруг себя, а после заметил его вместе с Элис. Здесь также можно было бы порассуждать на тему, понял ли парень, к кому ему не посчастливилось попасться. Но незачем. В его взгляде Мори не заметил прояснения, когда он взглянул на него. Итак, вернемся к сути — кто отправил его сюда. Если его знакомый, вопросов нет, можно переходить к другой части. Но если это был он…       В обычной ситуации у Мори никогда не возникло бы такого варианта, так как после своего появления здесь он использовал способность иного рода. Никто в этом мире не обладал сразу несколькими видами способностями. Однако в силу последних событий на ум приходил именно этот вариант. Из-за камней, которые выпадали из его тела, а после исчезали, словно насмехаясь над человеческой жадностью. То же самое они проделывали, и когда юноша использовал свой дар. С одной стороны, это не являлось чем-то странным. При использовании способностей практически у всех эсперов, с которыми Мори был знаком, возникали подобные эффекты. Это походило на выпадение осадка или выделения газа, как во время химических реакций. Эти эффекты были столь же прекрасны, сколько бесполезны — ни вреда, ни пользы. Они просто были. И только этот парень сумел смастерить из сора опасное оружие. Можно ли было считать это использование вторым даром? Мори Огай не спешил давать ответ на этот вопрос. Но возможно ли это — владеть несколькими способностями разом? И если так, кто в здравом уме отпустит на волю человека, обладающего таким даром? Точно не он. Точно не живым…

Кто же он такой?

      — Босс.       Мори моргнул, будто очнулся от гипноза. Яркие всполохи сверкающих песчинок, словно испугавшись нарушению тишины, в тот же миг угасли, а вместе с ними мелкие камни на руках и щеке пленного растворились, как сахар в кипятке.       — Да, Чуя-кун? — спросил Мори, поворачивая голову к подчиненному.       Чуя уже не стоял у стены. Он подошёл практически вплотную к кровати, нечитаемым взглядом осматривая пленного. Казалось, он размышлял о том же, о чём долю секунд сам Мори ломал голову, и, пускай продолжал сохранять на лице недовольную мину, стал спокойнее и смиреннее.       — Вы сильно рискуете. Если уж надумали держать его здесь, прикажите кому-нибудь его охранять. Даже если он и выглядит беспомощным и больным, мы не должны его недооценивать. Больше нет.       — Хмм… Ты прав. Однажды нам уже вышло это боком, и мы должны сделать всё, чтобы это не повторилось, — согласился Мори спустя какое-то время, — прикажи Мотоджиро-куну прийти сюда. Из всех эсперов, помимо нас, он единственный, кто видел его.

***

      Нил испуганно и протяжно вздохнул, как после долгого кошмара. Ощущение, которое испытывало его тело, походило на то, какое он ощущал на башне свободного падения, будучи ещё подростком. Внутри головы неприятно пульсировало. В горле противно першило.       Он непроизвольно качнулся, не понимая, где верх, а где низ, и рефлекторно потянул руку вбок, желая за что-то ухватиться, чтобы не упасть, и тут же поморщился от боли. Странно, но ощущения показались ему неполными. Будто руку слабо обезболили, позволяя чувствовать лишь неприятную резь от соприкосновения с острым предметом.       На его лице отразилось замешательство и что-то похожее на испуг. Но лишь на секунду. Лицо против воли расслабилось. Выражение лица стало сонным и усталым. Будто лицевым мышцам, как ослабшей струне, стало тяжело удерживать эмоции, требующие больших сил для их сохранения.       Двигался Николас медленно и осторожно. Его ноги дрожали от навалившегося на них веса, готовые в любой момент подкоситься. Тело обволокла в кокон странная усталость. Суставы неприятно щекотало. Облокачиваясь второй рукой о стол, чтобы сохранить равновесие, Нил протянул к своему лицу пострадавшую конечность.       Он напоролся на вилку, понимает это, когда видит три неглубокие круглые ранки. Зубья насквозь проткнули слои кожи, но, несмотря на это, кровь не спешила сочиться и собираться в округлые бусинки.       Рассмотрев ладонь, парень, не поднимая головы и не отведя конечность, вопросительно смотрит на стол, укрытый восхитительно белой до скрежета зубов скатертью, украшенной цветочными гирляндами на свисающей до пола ткани. Сервировка стола впечатляла. Сверкающие своей белизной большие тарелки имели скромный черный узор. Бокалы: одни пузатые и короткие как колобки, другие важно вытянутые и стройные — игриво сверкали в лучах красного солнца, завлекая наполнить их до краёв. Маленькие вазы, полные пёстрых цветов, стояли нечастым рядком в середине стола.       Плавно и неспешно взгляд парня полз выше. Тогда он заметил еду: фрукты, мясо и овощи. Он не чувствовал пряный запах специй или аромат прожаренного мяса, от которого рот мог бы наполниться слюной. Только резкий запах спирта.       Длинный стол. За ним могло поместиться больше двадцати или даже тридцати человек. Большинство тарелок наполнены. На некоторых в лужицах соуса лежали остатки еды.       По спине извилистой змейкой пробежал холодок. Это место ему не нравилось от слова совсем. Тут он чувствовал себя запертым, уязвимым и одиноким. Даже наличие окон не могло его ободрить.       Это место… казалось знакомым. Теперь, когда Нил пригляделся к деталям интерьера, к стене и полу, он понимает это. Только то было просторнее. Столов было несколько. А эта комната походила на сцену театра, куда поместили только самое важное, то, что бы могло передать атмосферу.       Нил отвернулся от праздничного стола и направился к выходу, — точнее, туда, где, он думал, находится выход, — чуть покачиваясь из стороны в сторону, как хлипкая дверца калитки.       Окружающий его мир по-прежнему пестрел яркими красками. Нежными и ласковыми, от которых, впрочем, рябило в глазах. Красивый сказочный мир. Висячие сады Семирамиды.       Нил не любил бывать в этом месте. В его красоте, в вечнозеленых садах и изящных фонтанах ранее он видел лишь показушность и горделивое желание подобных ему лишний раз подчеркнуть свою уникальность и особенность. Хотя, казалось бы, перед кем? Перед людьми, для которых это место было сокрыто и спрятано в стволе старого дерева? Парень мотнул головой, желая избавиться как от головной боли, так и от не к месту навязчивых мыслей.       Спуск вниз занял больше времени, чем предполагал парень. Зрение начало подводить его. Образы стали волниться, краски смешиваться, перед глазами разрастались красные пятна. Парень тяжело осел на одну из близстоящих скамеек, тяжело вздохнул, распутывая взмокшие от пота волосы пальцами. Он и сам не заметил, как покрылся испариной. Как во рту неприятно нагрелся язык, а к щекам прилил нездоровый жар.       Солнце скрылось за чертой горизонта. Запах спирта стал менее резким, почти терпимым, но тело ломило от жара. Одна из рук резко вцепилась в локоть другой крепкой хваткой. Пришлось отцеплять её третьей. Стало плохо. Нил нервно дернул голову в бок, за что схлопотал ощутимый подзатыльник. На него недовольно зашипели.       — Не дергайся — мешаешь.       Холодные пальцы, чем-то неприятно влажные, касаются его лица, начинают пришивать болтающееся на сухожилии ухо на законное месте. Голос — знакомый, принадлежащий друзьям, не врагам — позволяет немного расслабиться.       — Простите, Матис.       — И зачем ты в это влез? Знал же, что не уйдешь, позволил себя покалечить, поймать. Не проще было бы оставаться на месте?       — И позволить себе себя погубить?       Пальцы прекращают к нему прикасаться, но от этого не становится легче. Нил оборачивается, так как теперь его никто не удерживает, смотрит в глаза «мертвецу». Матис мрачен и меланхолично вял. Взгляд его и пуст, и печален, и ко всему безразличен. Он запомнился парню таким, пускай виделись они лишь однажды.       — А ты и так умираешь. «Зачем цепляться за жизнь? В конце концов, не всё ли равно? Разве не таков закон жизни?»*       — Затем, что я ещё молод, а ты уже стар и… — Нил замолкает на миг, пытаясь подобрать подходящее слово, — покалечен. У меня был шанс уйти, и я им воспользовался, пускай и облажался.       Матис странно спокоен, словно эта тема вовсе не ранит его, какое-то время молчит, гадко, нехарактерно для него, усмехается, тихо и злорадно шепчет, подобно змее:       — Ненадолго.       Нил уверенно встает на ноги, баламутя воду, поднимая песок. Она уже начинает заполнять пространство вокруг, нежно оглаживает щиколотки и забирается под одежду. Она всегда поднимается выше обычного, когда он приходит домой. В подъезде её уровень достигает бёдер. Матис тихо идёт позади, свободно и легко, совсем не волнуя воду, не поднимая волны. Будто даже вода не считает его чем-то живым, существующим здесь и сейчас.       Его давно не волнуют жизни и чувства других. Мир стал для этого старца безвкусным и серым, однако к своей работе он продолжал относиться ответственно, как к чему-то, что было единственным приносящим смысл его существованию, что было приятно. Он был единственным врачом тела среди них, некогда имевшим вес в своих кругах, власть в их обществе в целом. Он — создатель Панацеи, амбициозный чудотворец Малого мира — сейчас походил на жухлое, обгоревшее дерево, чьи голые и кривые ветки пугали в темноте.       Нил осторожно вошёл в тесную и грязную кабину лифта с разукрашенными черным маркером стенами и прожженными кнопками. Вода достигла груди, и парень начал испытывать беспокойство, хотя понимал, знал — выше шеи она не поднимется. Лифт тронулся, стены дернулись, пол отдался вибрацией. Тут парень и заметил ещё одного человека.       Девушка стояла, прижавшись спиной к дверце лифта, сгорбившись, сжавшись, словно пытаясь исчезнуть. Руки крепко держали длинный бокал, взятый из зала, в котором Нил очутился вначале. Он был доверху наполнен розовым игристым шампанским. Объемные и быстрые глотки его не осушали. Девушка пила алкоголь легко и быстро, словно воду, не морщась, не делая пауз, боясь, что в любой момент у неё его отберут.       — Фёкла?       Её нахождение здесь, конечно, понятно, хотя до полноценного звания врача души девушке не хватало практики и знаний в своей специальности. Она была немного трезвее того врача, кто должен был проводить его осмотр, поэтому сейчас она была здесь, рядом с ним. Должно быть, это был хороший повод, чтобы спрятаться от вездесущей сестры, которая не давала ей расслабиться весь праздник.       — М? — вопросительно мычит Фёкла, внимательно смотрит на него и как-то нервно поправляет кепку с приколотой к ней красной звёздочкой сбоку. Матис стоит рядом, скрестив руки на груди и прикрыв глаза, словно погруженный в дрёму.       — Это же сон? — внезапно понимает парень. — Всего, что я вижу, в реальности нет.       — Не знаю, а по-моему было, — безразлично пожимает плечами девушка и делает ещё один объёмный глоток.       Нил слышит шаги где-то рядом с собой, чувствует, как касается черты меж явью и сном, но продолжает тянуть время. Не хочет просыпаться.       — Что мне делать?       — Ты задаешь мне такие вопросы, на которые сложно ответить… Будь на твоём месте я, я что-нибудь да придумала, здесь же всё очевидно, — тихо бубнит она. Глаза её лихорадочно бегают из угла в угол, как у попавшей в клетку лисицы, — но я не на твоём месте, и мне неизвестен полный арсенал твоих способностей. Вот же незадача! — Смешок. — Когда проснешься, не нервничай, понимаю, для тебя непосильно, но попытайся хотя бы. Торжественно тебя поздравляю, ведь ты себя осушил. Магии в тебе не крупицы. Последние, те немногие не вытекшие, уходят на поддержание жизни и здоровья твоего истощенного тела, лишний стресс ни к чему. Иммунитет может ослабнуть, будет легко заболеть…       — Что-то ещё?       — Ешь. Или пей. Не позволь мане исчезнуть зазря.       Лифт останавливается. С противным грохотом старые створки лифта расходятся. Фёкла пропускает его вперед, отходит в сторону. Парень мнется на месте. Он не хочет идти, но Матис безжалостно толкает его вперед, к двери кабинета, где началось его путешествие. Нилу страшно. Он заставляет себя идти вперед, понимая, что не сумеет вечно бежать.