Ради общего блага.

      — Я хочу украсть из твоей жизни один день. Всего лишь один день в обмен на все наши путешествия и секреты.       Я узнал в Альбусе человека, склонного к двойственности: с момента нашего знакомства его жизнь мятежно разделилась надвое — дневную и ночную доли. Во время первой он старался быть образцовым хозяином, не запускавшим добро Аберфорта и присматривающим за сестрой, но с наступлением ночи бремени на его плечах как будто не существовало. Он превращался в бессонные строки своих идеально выведенных писем. Он позволял свече десятками раз перечитать мои ответы. И если оставались силы, он пытался заставить своего Патронуса говорить или совершенствовался как-то иначе.       «Отчего-то именно теперь, когда моей глубокоуважаемой матушки нет в живых, все слова и заветы стали мне понятнее и ближе, — писал он. — Не исключено, что за тем разлука и придумана — дать нам возможность стать мудрее и осмыслить те вещи, которые требуют времени. Потому я и ценю день не менее ночи, ведь он даёт мне время обдумать мои новые слова для тебя и для нашего дела.»       В руке у Арианы томится в плену одна из пробирок брата, тайком украденная для меня, но Ариана пока не решается её отдать. Она всё пытается мысленно взвесить, велики ли будут её потери от расставания с одним-единственным днём. Мысли её легилименцией не вскроешь, как конверт, — у неё внутри летучемышиный рой среди чёрных засушенных цветов.       «Именно она, мама, влияла на Ариану больше всех, потому что проводила с ней всё своё время. Стыдно признаться, но я никогда не смог бы с ней заговорить, если бы не Омут памяти. Воспоминания о словах матери — вот что помогло нам с Арианой выжить вместе.»       А моя мать здоровалась с людьми заклинаниями, не все из которых были простительными свидетельствами законопослушной жизни. Моя мать прощалась пророческими напутствиями, догоняющими твою спину тычками. Разговаривая с тобой, она отказывалась смотреть тебе прямо в глаза — только в переносицу. Она разделяла взгляды каждого военного режима понемногу, так и сформировала свою личную идеологию, в которой в конечном счёте ничто, кроме неё, не могло решать, что достойно жизни. Я любил свою мать ровно два дня в неделю — в среду и пятницу, когда она посвящала себя младшему сыну, единственной вскрывшейся её ошибке, которую она не признавала и выдавала за собственный выбор. Узнай она, что нынче я живу у её тётки Батильды, дементоры слетелись бы на её душу.       Я никогда не говорил Альбусу, но наши матери закончили одинаково. От рук своих младших неприлично могущественных детей. Поражённые собственными проклятиями, сбежавшими на свободу. Не делало ли нас это братьями?       Я хотел бы видеть, отражается ли в Альбусе и Ариане Кендра так же, как отражается во мне моя мать. Моя преследующая меня тень, читающая все эти письма.       И когда наступит разлука, более серьёзная, чем один день, будет ли Альбус хранить пробирки с воспоминаниями обо мне?       — Мне нужно, чтобы ты отдала мне всего лишь одно воспоминание — о последнем твоём дне с твоей матерью, Ариана.