Связанные

       Грэг как — то говорил, что для развития любого художника нужна муза. Что она способствует духовному росту, приподносит новые идеи, когда кажется, что ты исчерпал себя до стука чайной ложки об дно пластиковой упаковки от йогурта. Жаль, что в наши дни мало находится людей, готовых не пинать тебя работать, а дарить желание работать. И Боже храни Грэга за его отзывчивость и мягкость в сторону фотографов, испытывающих творческий кризис. Другой наниматель давно послал бы её к черту с таким плавающим графиком от «работаю на полную катушку» до «не могу — не хочу — не буду и даже не проси». Грэг был понимающим. А ещё искуссным советчиком, глубоким философом и просто прекрасным мужчиной. Не будь он женат, Махиру б, возможно, попыталась отойти с ним от планки «друзья по работе» и плавно перешла к «друзьям, приносящим с утра друг другу кофе в постель». Правда, после неудачных трех лет с Содой подобные переходы казались пустой тратой времени, как и вся эта идея с поездкой на пляж. В десять часов могла бы и поспать, а не стремглав нестись не пойми с чего так резво. Не за солеными же брызгами едешь, за обычными снимками. — «Хотя обычными назвать их можно с большой натяжкой» — еле заметно дергая уголком губ в усмешке, Махиру нажала на педаль тормоза, останавливаясь прямо около песчаного берега, выходящего к играющему бликами морю. Утреннее солнце ещё стояло в зените, обласкивая своими слепящими лучами веснушчатое лицо рыжеволосого фотографа, будто предвещая — сегодня ты обязательно сорвешь большой куш, детка. Нужно лишь подождать. Нужно лишь подгадать момент. «Знаешь, Грэг, после ухода Хиеко мне совсем не хочется ничего делать… Черт бы подрал эту апатию» «Нельзя ставить ярлык музы на своего любимого человека, сколько раз я тебе об этом говорил. Не в первый же раз наступаешь на эти грабли, Махиру. Пора стать большой девочкой и перестать грезить о вечной любви с сотнями колясок…» «На кой-черт мне сдались твои коляски? Дети, это, конечно, хорошо, но явно не в моем возрасте. И не с моей любовью к свободе. Одного бы человека хватило и ладно… А о детях начинают думать в менее шатком положении, чем у меня.» Она достала из сумки камеру, сдувая попавшие на неё песчинки — теплые, успевшие прогреться до её прихода и затянуть в себя частички солнца — и с головой нырнула в работу. Не отвлекаясь ни на пение птиц, ни на тихий шум прибоя, как бы невзначай напоминающий о себе и ласкающий босые стопы, погруженные до самых пят в мокрый песок. Снимок за снимком захватывались самые сокровенные моменты природы, неподвластные глазу обычного человека — только фотограф способен уловить их, заставить повиснуть в крошечной сетке, сотканной вспышкой, и оставить храниться дальше, чем в человеческой несовершенной памяти. А потом в кадр попало нечто белое и её будто ослепило. Махиру, потирая светло- зеленые глаза, проверила фокус, отключенную вспышку и солнце над своей головой — Нет, не упало, все также исправно висит на одном месте. Тогда же что это было? Она заглянула в память фотоаппарата и изумилась — оттуда, из маленького цифрового экранчика, на неё глядел удивительного вида юноша с бледной, как школьный мел, кожей и непослушными, растрепанными снежно — пломбирными волосами. На осунувшемся лице впалые изумрудные глаза казались чем-то необыкновенным — изюминкой, которая наверняка других отталкивала, выглядя больше как полученный в результате долгой болезни дефект, нежели как природная отличительная черта внешности. «Знаешь, Махиру, тебе явно нужна своя Галатея» «Зачем?» «У каждого уважающего себя творца она должна быть. Иначе ты так и продолжишь брать длительные отгулы, жалуясь на апатию и застой. А это, милая, не оправдание» Махиру опустила камеру. Он стоял напротив неё, улыбаясь такой улыбкой, словно сам Гэтсби сошёл со страниц Скотта Фрэнсиса Фицджеральда собственной персоной. Живой. Настоящий. Излучающий света намного больше, чем самой солнце. «О, Грэг…кажется, я её нашла» И Махиру не постеснялась улыбнуться ему в ответ.