Связь fear

Это случилось четыре года назад. Турукано ничего не сообщал раньше, потому что «редко отправляет гонцов во внешний мир». И пока не подвернулась возможность, он скрывал… что Ириссэ мертва. Четыре года назад. Финдекано сопоставил дату — в это время они с Эрейнионом были в Фаласе, в гостях у Кирдана, и отлично проводили время. И даже ничего не кольнуло в груди, он не подумал, не почувствовал, что сестры больше нет. Что все они: отец, Финдекано, братец, Тьелко — не уберегли ее. Fea Ириссэ отправилась в Чертоги Намо. И он не выпустит нолдиэ, изгнанницу, преступницу. Намо проклял их, пообещал, что ушедшие за Фэанаро будут веками томиться без надежды на прощение. Ириссэ появилась после долгой разлуки, подарила Финдекано сына, пообещала встречу и исчезла опять. А теперь она мертва, и встретиться с ней можно будет лишь в Чертогах Вершителя Судеб — если Намо им это позволит. Значит — никогда? Ириссэ погибла от руки своего мужа. Когда Ириссэ уехала из тайного города, синдар не пустили ее в Дориат, ей пришлось ехать через кишащую опасными тварями пустошь, она чуть не погибла. А теперь синда убил ее. Как они смели обвинять нолдор в жестокости? Ни один нолдо не поднял бы руку на деву, на свою жену! Можно ли вообразить предательство более подлое, чем смерть от руки того, с кем делишь постель, растишь дитя, кого целуешь по утрам? Турукано писал, что Эол целился в своего сына. Ириссэ и Ломион втайне от угрюмого затворника вырвались в тайный город, повидаться с родными. Эол бросился в погоню и не захотел смириться с тем, что семья мечтает держаться от него подальше. Он швырнул кинжал в Ломиона, чтобы наказать его за побег. Чтобы отомстить Ириссэ. Ириссэ убита отравленным кинжалом. Ревнивый подонок хотел, чтобы его жертва страдала. Ириссэ умирала в муках, пока целители пытались обезвредить медленный, но смертельный яд. Но даже тогда она победила мерзавца! Ириссэ пожертвовала собой, но спасла сына. Финдекано знал, почему она так поступила, он на ее месте тоже защитил бы свое дитя. Но лучше бы… Финдекано совсем не знает этого Ломиона, а она-то его любимая сестра… У Ириссэ остался сын. Племянник Финдекано, брат Эрейниона — но они даже не знакомы с ним. Был лишь смутный образ, составленный из рассказов Ириссэ, и портрет серьезного мальчишки, набросанный ее рукой. Но вряд ли Турукано позволит им встретиться, познакомиться: ему тайна города важнее, чем семья. Он запрет парня, едва вырвавшегося из Нан Эльмота, в новой тюрьме. Убийцу Ириссэ сбросили со скалы. Его смерть была легкой и быстрой, ему уже не отомстишь. Турукано сокрушался, что по его приказу пролили кровь квендо, что он стал братоубийцей, как проклятые фэанарионы. Финдекано уже убивал собратьев. И за Ириссэ он сделал бы это снова. Майтимо предлагал ему войти с оружием в Нан Эльмот. Тьелко просил его это сделать. Финдекано, трусливый болван, промедлил. Он не хотел кровопролития и новой схватки с сородичами, не хотел подвергать риску брак сестры. Если бы он прислушался к фэанарионам, Ириссэ была бы жива. Кто теперь ответит за ее смерть? Это Тьелко виноват, что она заперлась в Нан Эльмоте! Это Турукано не приказал обезоружить чужака, а потом позволил убить сестру на его глазах, в присутствии его стражей! Нолофинвэ был так строг и невнимателен с дочерью, что она не доверилась ему и собиралась рожать чуть ли не под кустом. У Ириссэ была огромная семья, много защитников. Почему же они не уберегли ее?! Финдекано побоялся снова запачкать руки, не ворвался в Нан Эльмот и не забрал ее от проклятого синда, который не позволял ей навестить родных. Почему, читая ее письма, он выискивал между строк намеки, что она собирается отнять у него Эрейниона? Почему не увидел мольбу о помощи, об освобождении из плена? Она же писала! Что Эол не хочет отпускать ее одну в Дор-ломин, что ненавидит нолдор и не желает знать ее родню, что строг и суров и двух ласковых слов день не скажет! Финдекано бросился к ящику стола, где хранил письма сестры. Он перечитывал их торопливо, едва понимая смысл, но в каждой строчке ему чудилась мольба: приезжай, помоги, забери меня отсюда. На четвертом письме Финдекано понял, что едва угадывает тенгвы: из-за мутной пелены перед глазами все расплывалось. Он убрал письма. Что теперь выискивать намеки? Ириссэ не спасти. Она мертва. В горле стоял комок, который никак не получалось проглотить. Финдекано налил себе вина, выпил залпом, едва не поперхнувшись. Почувствовал, что замерзает. Он разжег камин и сел поближе к нему. Снова наполнил бокал. Вытер глаза и дважды перечитал короткое, на две страницы, послание Турукано, исписанное угловатыми, крупными тенгвами. Он не знал, что еще там искал, но осталось ощущение, что не нашел чего-то важного. Нет, брат не приедет, чтобы поддержать их с отцом. Он окончательно откололся от семьи и не собирается возвращаться даже на время. Их всего трое от Второго Дома: Финдекано, Эрейнион и отец… Финдекано не помнил, сколько он просидел там. Он прикончил одну бутылку и взялся за другую, потом ему снова стало холодно и он сел прямо на пол, прижавшись спиной к стенке камина. Он не видел сестру почти сотню лет, но когда закрывал глаза, перед мысленным взором представала Белая дева. Как она смеется, как шипит от злости, как сосредоточенно прицеливается на охоте… Теперь он может лишь хранить воспоминания о ней. — Ada! Adar, почему ты…? Финдекано поднял взгляд: Эрейнион нависал над ним, встревожено хмуря брови. Солнце уже село, и в свете пламени лицо сына виделось нечетко: от слез или от выпитого вина. — Что-то случилось? Проморгавшись, Финдекано стал видеть лучше. Его любимый мальчик — все, что у него осталось от Ириссэ. Такой родной, такой милый. Эрейниону шли сине-серебряные цвета Второго Дома, но особенно очарователен он был как сейчас, в белом. Это мода фалатрим — облака и морская пена, крылья чаек и ракушки на берегу, — но именно этот цвет любила Ириссэ. Эрейнион протянул ему руку, чтобы помочь подняться, но Финдекано покачал головой, чувствуя себя совсем обессиленным и разбитым. Тогда сын опустился перед ним на колени, все еще вглядываясь ему в лицо. — Ты так похож на нее… — вырвалось у Финдекано. Он погладил сына по щеке. — Глаза такие же… — Говорят, я на тебя похож, — осторожно отозвался Эрейнион. Он покосился на пустые бутылки из-под вина и недовольно поджал губы. Вино — это для праздников и дружеских встреч. Не стоит напиваться им в одиночестве. — И на нее тоже… Эрейнион с полугодовалого возраста не видел матери — а теперь уже и не увидит ее. Пусть бы думал, что она лишь тетя ему. Но они даже не знакомы! Это было так несправедливо, так неправильно! Финдекано вцепился в плечо сына, не зная, что сказать, чтобы утешить его, чем возместить такую потерю. — Расскажи мне, — Эрейнион накрыл его пальцы своими, придвинулся ближе и почти зашептал. — Расскажи о моей маме. Ты любил ее? Финдекано набрал в грудь воздуха, чтобы как обычно извиниться и отказать. И не смог произнести этих слов. Он не хотел ссориться, не хотел отпускать Эрейниона злиться несколько дней, избегая его. Только не сейчас, не когда ему так нужен его малыш! — Любил. Очень. У Финдекано не было других сестер, но даже если бы и были, вряд ли он был бы хоть с одной близок так, как с Ириссэ. Им обоим было тесно и холодно в доме Нолофинвэ, жившем по его справедливым, но строгим правилам. Их часто принимали за близнецов, и Финдекано в ответ на это фыркал — он же старший! Но в глубине души он хотел бы, чтобы они были как Амбаруссар, понимали друг друга не то что без слов, но и без осанвэ. Тогда бы он услышал ее зов о помощи? — Больше, — голос Эрейниона прозвучал высоко и тонко, как у ребенка, — чем дядю Майтимо? Какой странный вопрос. Майтимо или Ириссэ? Финдекано никогда не ставил вопрос так. Они оба были очень дороги ему. — Это совсем разные чувства. Их нельзя сравнивать как «больше или меньше». Эрейнион кивнул, понял. На самом деле, понял-то он неправильно. Это Ириссэ Финдекано любил братской любовью, а к Майтимо испытывал чувства, больше похожие на те, что связывают супругов. А не наоборот. — Я совсем ничего не знаю о ней! — Эрейнион сжал его пальцы на своем плече. — Что она любила? Его взгляду, полному отчаяния и надежды одновременно, всегда так сложно было сопротивляться. Что она любила — разве это такая большая тайна? Он хотел сказать «охоту», но вовремя одернул себя. Так слишком очевидно. — Лошадей. Пение птиц. Гиацинты и ландыши. Вставать рано утром и куда-то меня тащить. Или говорить о чем-нибудь, не давать мне поспать, — голос Финдекано сорвался, и ему пришлось замолчать на пару минут, чтобы выровнять дыхание и сдержать подступившие слезы. Как он скучал по тем временам, когда просыпался, оттого что на кровать плюхнулась сестрица! И в голос возмущается: занудством брата, несговорчивостью отца, нахальством Артанис или самодовольством Атаринкэ. Или даже по годам в Хелкараксэ: «Вставай братец, мы еще живы». — Тепло, — добавил он. — Твоя мама очень любила летнее тепло. — Она умерла? — резкий, «хлесткий» вопрос, прозвучал как лопнувшая струна. Да, она умерла! Теперь Финдекано мог ответить прямо и честно, а не изображать тягостное молчание. Он приоткрыл губы, но горло сдавил спазм, и нельзя было произнести ни слова. Из глаз потекли слезы — потоком, одна за другой. Финдекано издал противный всхлип, зажал рот рукой, но это не помогло. Он не хотел, чтобы сын видел его таким жалким и опустившимся. Он взмахнул рукой, пытаясь показать, что не отказывается ответить, но вряд ли сын понял его. Эрейнион смотрел испуганно, и оттого Финдекано чувствовал себя еще отвратительнее. У мальчика матери нет, а еще и отец позволяет себе так забывать о достоинстве. Но побороть рыдания не получалось. Финдекано схватил бутылку и отхлебнул еще вина. Закашлялся, стены завертелись кругом, но зато он смог проглотить проклятый комок в горле. — Прости, — прозвучало хрипло и пьяно. — Я не смог. Не уберег ее. Если бы она не уехала… Я должен был заставить ее вернуться… Это он, Финдекано виноват, что у Эрейниона не было матери. Он никогда не думал об этом в таком ключе, но теперь, когда Ириссэ погибла, многое стало яснее. Не Финдекано метнул кинжал, но это он не захотел забрать ее, увезти подальше от убийцы. — Не надо было позволять ей решать самой! Я же знал, что она это сгоряча, просто от обиды. Если бы она приехала сюда ко мне, с ней бы ничего не случилось. Ничего! Он почувствовал, что Эрейнион обнимает его и гладит по голове. Сын уже был выше и шире в плечах, словно они поменялись ролями, и это Финдекано — ребенок, ищущий утешения. И пусть. Финдекано понимал, что жалеет самого себя, но ему так нужна была чья-то поддержка. — Почему она не поехала к тебе? Сын говорил мягко, в его голосе не было слышно обвинения. Милый, добрый, великодушный мальчик, готовый прощать других. Финдекано обнял его крепче, вцепился, как утопающий — в обломок лодки. — Почему она не поехала к тебе, adar? — шептал на ухо Эрейнион. Она хотела быть единственной. Чтобы любили ее одну, смотрели на нее одну. Но Эрейниону это не нужно знать, он так может догадаться. Особенно сейчас, когда все узнают о гибели Ириссэ, начнут обсуждать, строить версии… Это была последняя мысль, которую Финдекано смог вспомнить. Вчерашний вечер словно состоял из клочков бумаги, когда кто-то разорвал лист на кусочки и раскидал их. В каком должны быть порядке и все ли найдены? Он проснулся в своей постели, хотя не помнил, как добрался до нее и разделся. Вроде бы, не сболтнул ничего лишнего? Финдекано долго не мог заставить себя встать с кровати и пойти туда, где нет и никогда не будет его сестры. В конце концов сказал себе, что должен извиниться перед сыном за вчерашнее недостойное поведение: будет ему примером хотя бы в умении признавать неправоту. Он нередко напивался в компании Карнистира или Тьелко, но сын никогда не видел его в состоянии худшем, чем «навеселе». Сын нашелся в столовой: он завтракал, медленно поднося кусочки омлета ко рту. Он сидел боком к отцу, и было видно, что его взгляд задумчив и невесел. — Вчера… — Финдекано запнулся. Эрейнион аккуратно положил вилку и ответил, не поворачивая голову. — Ты не сказал ничего, о чем я бы и так не догадывался. Только то, что она любила лошадей и пение птиц, вставать рано утром и когда тепло. Голос его был спокойный, но отстраненный. Противно, что видел отца таким? Злится на него за что-то? Финдекано все-таки что-то сказал вчера, да? Он чувствовал вину за гибель Ириссэ — неужели так прямо и ляпнул? И не докажешь ведь теперь, что… Нет, что за глупости. Если бы Эрейнион считал Финдекано убийцей его матери, то вообще не стал бы с ним разговаривать. — Эрейнион… Финдекано подошел ближе и потянулся к нему, но сын не дал коснуться его плеча. Вскочил на ноги, с шумом отодвинув стул, извинился и сказал, что ему нужно прогуляться. Сбежал, как от валарауко. Глядя вслед Эрейниону, торопливо, размашисто шагающему прочь, Финдекано чувствовал себя одиноким и несчастным, как никогда прежде. Неужели сын отвернется от него? Потерять еще и любимую Звездочку, его сияющий Сильмарилл — как пережить такое? Позавтракать не получилось — кусок не полез в горло. Финдекано побрел в свой кабинет и пододвинул к себе бумагу. Надо сообщить печальную новость родным: Турукано, чтобы не рисковать тайной города, отправил только одного гонца. Отцу Финдекано лучше скажет сам, при личной встрече, а всем кузенам нужно написать. Он взялся за перо, но замер, не донеся руку до чернильницы. Если сейчас объявить о гибели Ириссэ, Эрейнион, видевший его вчерашнее состояние, может о чем-то догадаться. Конечно, можно будет выкрутиться, сказать, что одна потеря напомнила о другой, но лучше не рисковать. Если правда выплывет наружу, и Эрейнион выберет не его, а Тьелко — то кто останется у Финдекано? Отец, с которым они едва находят общий язык, и Майтимо, не принимающий любви, отличной от простых братских чувств. Придется выждать несколько месяцев. Притвориться, будто ничего не знает, а потом сказать, что только теперь получил письмо. Снова лгать отцу в глаза. Финдекано поежился и обхватил себя руками. Ужасно хотелось собраться и уехать на Восток, к Майтимо. Ему можно рассказать — как хорошо, что хоть от него у Финдекано практически не было секретов. Но Эрейнион не поедет с ним в Химьярингу. Попросится пожить в Химладе у Тьелперинкваро, но там — Тьелко и опасно догадливый Атаринкэ. Эрейнион уже большой, правильнее всего было бы оставлять его в Дор-ломине, чтобы там всегда был представитель королевской семьи. Но Финдекано не любил расставаться с сыном надолго. И точно не поедет без него теперь, когда его дитя — это все, что у него есть от любимой сестры. Финдекано вздохнул. Глядя на Эрейниона — высокого, приветливого и не по годам разумного юношу, отцовскую радость и гордость, он не раз думал, что сын мог бы его понять. Если рассказать ему тайну его рождения с самого начала, а не дрожать, что тот догадается о самой подлой и преступной части этой истории. Эрейнион великодушен, он простит… Но это тот случай, когда рассказать нельзя, и вовсе не в нехватке доверия дело. Даже если сейчас Эрейнион выберет его, эльда, с которым прожил всю жизнь, ему все равно захочется узнать больше о своем настоящем отце. Он будет чаще видеться с Тьелко, и запретить ему уже не получится. И рано или поздно Эрейнион откроет Тьелко правду о степени их родства — а тот это так не оставит. Финдекано потеряет своего мальчика… Как он отвратителен. Лжет ради собственной выгоды. Эрейнион не возвращался до позднего вечера, Финдекано уже подумывал отправлять эльдар на поиски. Сыну разрешалось гулять допоздна и даже ночевать не во дворце, но он обычно уходил не в таких расстроенных чувствах и вообще предупреждал, что не придет. Даже после ссор не исчезал. Он неслышной тенью просочился в его кабинет, когда Финдекано боролся с желанием снова напиться. Эрейнион порывисто и крепко обнял отца — сгреб в охапку, как это делали Майтимо и Тьелко, пользуясь разницей в росте и длине рук. Он ничего не говорил, а Финдекано опасался сам прервать повисшую тишину. — Я тебя очень люблю, adar, — невнятно прошептал Эрейнион наконец. — Все равно люблю. Что бы ни было. Тот ночной разговор мог бы рассорить их, но получилось совсем наоборот. Эрейнион старался проводить с отцом как можно больше времени, не отлынивал от помощи в управлении Дор-ломином, не пропадал целыми днями со своими приятелями и подружками. Словно чувствовал, что очень нужен отцу в эти дни. Идиллия продолжалась два месяца — пока Финдекано не собрался на Восток. Эрейнион отказался ехать с ним в Химьярингу — это было ожидаемо. Устроил скандал — и это тоже было привычно. Но когда он демонстративно захлопнул дверь, встал перед ней, и объявил, что никуда отца не отпустит — Финдекано от удивления потерял дар речи. — Ты. Никуда. Не поедешь, — отчеканил сын, сложив руки на груди. Эту манеру говорить отрывисто и жестко он явно копировал с Нолофинвэ. Финдекано на мгновение стало смешно: а как Эрейнион собрался остановить его, правителя этой земли, лорда дор-ломинских эльдар и эдайн? Но сыну явно было не до шуток, и нервное хмыканье пришлось сдержать. — Я — поеду. А вот ты, мой мальчик, забываешься, — мягко возразил он, подобрав, наконец, слова. — Он не нужен тебе! — заорал вдруг Эрейнион, разом теряя сходство со сдержанным Нолофинвэ. Серебряные глаза, сияющие как свет Телпериона, гневно сощурились и запылали очень знакомым пламенем. Финдекано захотелось схватиться за голову и взвыть в голос. Нет-нет-нет! Только не снова! Много лет назад, посреди освещенного лишь факелами Тириона, Фэанаро кричал, что Валар и их бесполезное покровительство больше не нужны им всем. Кровь Пламенного Духа текла в жилах Эрейниона, хоть тот и не подозревал об этом. И у внука и второго деда оказалось гораздо больше общего, чем думал Финдекано! Ему ведь однажды это уже приходило в голову! Что Эрейнион ведет себя с Майтимо так же, как Фэанаро с Индис. Но Финдекано не развил тогда эту мысль. Эрейнион знал Майтимо с детства, любил его — это не то же самое, когда отец приводит в семью малознакомую женщину. Финдекано показалось неправдоподобным, что он мог приревновать. Зато теперь можно было только поражаться своей глупости и слепоте. Все выходки Эрейниона — это самая обычная сыновья ревность. Финдекано, болван, вокруг него вытанцовывал: Альквалондэ, рядом с мальчиком злодеи, как ему неуютно рядом с отцом-преступником! А этот мальчик всего лишь хочет заполучить отца только для себя! Фэанаро, когда взъелся на Индис, не раз сочинял, будто она околдовала Финвэ, желает ему зла. Точно так же ведет себя и Эрейнион, которому кажется, что дяде достается слишком много внимания! Еще и Нолофинвэ пытался на свою сторону перетянуть — как Фэанаро понадобилось непременно втравить во вражду своих сыновей. Как так получилось? Сын заметил чувства Финдекано к кузену? Он старался скрывать их, помня уговор забыть о признании, и чтобы не вызвать подозрений в искажении. Но с годами перестал беспокоиться: Майтимо крайне талантливо не замечал, что отношение Финдекано к нему отличалось от братского. А глазастый Эрейнион углядел в их дружеских объятьях нечто большее? Да, такое могло быть — он же мальчик неглупый. И теперь история разлада в королевской семье повторялась. Опыт предков должен был предохранить от ошибок, дать подсказку, но Финдекано понятия не имел, что делать. В ужасе он представил, что Эрейнион повторяет путь Фэанаро: с кознями, подозрениями, бунтами и предательствами. Финдекано не говорил этого вслух, но в глубине души соглашался с отцом: Финвэ слишком разбаловал старшего сына, потакая его капризам. Дал ему понять, что тот имеет право не просто на его любовь, а на практически всю ее. Но сам Финдекано теперь не знал, как решать проблему с Эрейнионом. Избаловал ребенка?! Кто называл мальчика своим сокровищем, ненаглядным Сильмариллом? Кто на руках таскал его, десятилетнего, потому что так нравилось обнимать родное дитя? Кто с готовностью отменял любые запреты и наказания, только бы увидеть, как озаряется радостью милое личико? Кто дал ему понять, что любые дела, даже государственные, можно отбросить в сторону, если любимой Звездочке нужно папино внимание? Кто так радовался искренней, безграничной любви сына, что забыл, что быть родителем — это не только любить, но и воспитывать?! Финдекано — никудышный отец! Финвэ все же хватило духу пойти поперек мнения вздорного Фэанаро, он женился на бабушке Индис и завел детей. А Финдекано теперь виделся с Майтимо урывками, иной раз чуть ли не тайно! Ну уж нет, больше он такого не допустит! Финдекано старался говорить медленно, спокойно и доходчиво, но к середине речи все равно сорвался на язвительность и крик. Отчитал сына за нелепую детскую ревность, погрозил примером двоюродного деда, Фэанаро. Потребовал прекратить. Эрейнион пытался возражать, но Финдекано высказал все, что накопилось за годы тревог и переживаний. Хватит идти на поводу у мальчишки! Если сейчас даст слабину, уступит — Эрейнион так и будет вертеть его жизнью! — Я поеду в Химьярингу, и буду видеться со своим кузеном столько, сколько нужно, — подвел он итог, понижая голос и веля себе успокоиться. — Я слишком много приложил усилий, чтобы скрепить нашу семью после выходок Фэанаро. Я не позволю тебе все испортить. — Это же он все портит! Как ты не видишь, что это Майтимо разрушает нашу семью, а не я?! Ненавижу его! — Эрейнион буквально прорычал эти слова, словно от злости так крепко стиснул зубы, что не мог разжать челюсти. Он замолчал на несколько мгновений, отдышался и выплюнул: — Зря ты его спас тогда! Лучше бы он так и болтался на той скале, меньше вреда… Звонкая пощечина оборвала злую речь. Глядя на стремительно краснеющую щеку сына, Финдекано на миг устыдился: никогда не поднимал на него руку, и не думал, что дойдет до такого. Он должен был показать ему, что тот перешел все границы, но почему-то Финдекано хотел обнять Эрейниона и попросить прощения. Он поджал губы, чтобы с них не слетели непрошенные слова. Он не вправе извиняться сейчас — не когда Эрейнион обязан понять, что пора остановиться. Сын таращился на него: ошарашено, яростно, упрямо. Но потом его губы дрогнули, он первым опустил взгляд и отошел от двери, позволяя Финдекано пройти. Эрейнион злился на него несколько недель: не разговаривал и избегал лишний раз посмотреть в сторону отца. Но еще старательнее ходил за ним хвостом и даже отправился вместе в Химьярингу. Финдекано понимал, что сын едет не за тем, чтобы мириться с Майтимо. Наоборот, будет сверлить дядю ревнивым ненавидящим взглядом и следить, чтобы он не навредил его отцу. Но хотя бы видимость мира будет восстановлена. Возможно, только на время, но пока Эрейнион сдал все позиции. Финдекано победил в этом противостоянии, но осознавать это было горько. Побеждают врагов или соперников — а он хотел быть с сыном на одной стороне. Поездка прошла именно так, как и представлял себе Финдекано. Эрейнион был с ним и с Майтимо на завтраках, обедах и ужинах, на верховых прогулках, на тихих вечерах у камина. Молча слушал разговоры о делах, хоть его и пытались втянуть в обсуждение. Его цель — не дать остаться наедине, а не учиться управлению страной. Финдекано сдерживал упреки: не стоит требовать слишком много сразу. Когда-то же сыну надоест ходить молчаливой скорбной или злобной тенью?! Раньше Финдекано нравилось проводить время втроем, семьей, но теперь слишком напряженная обстановка портила все удовольствие. Ему было неловко перед Майтимо: он знал причину недовольства сына, но не мог ее открыть. Вроде как, к кузену, другу и брату, бессмысленно ревновать, а таких отношений у них нет. Финдекано надеялся, что Майтимо со временем своим дружелюбием и благородством растопит сердце Эрейниона, напомнит о счастливых годах, проведенных вместе. Майтимо занял верную позицию: не давил, ничего не требовал, набрался терпения. Но стоило ему обнять Финдекано за плечи, как Эрейнион от злости напоминал кипящий котел: вот-вот плеснет через край, и всем не поздоровится. Он тут же хватал отца под руку и испепелял Майтимо взглядом. Неудивительно, что через несколько дней кузен стал избегать прикасаться к Финдекано лишний раз. Это расстраивало и обижало. За день такой молчаливой войны Финдекано сильно выматывался, но не терял надежды. И очень, очень сочувствовал дедушке Финвэ. Чтобы рассказать об Ириссэ, Финдекано пришлось ночью, таясь от спящего сына, пробираться к Майтимо в спальню. Видит Эру, он хотел бы вот так прийти к нему совсем с другой целью! Они разговаривали всю ночь, вспоминая любимую сестру и кузину. Финдекано, не стесняясь слез, плакал у него на плече, сокрушаясь, что не смог ее защитить. Майтимо утешал его как в далеком детстве: усадил к себе на колени, прижимал черноволосую голову к своему плечу. Наутро Эрейнион прожигал взглядом их сонные физиономии. Он с такой яростью смотрел на Майтимо, что Финдекано побоялся, как бы сын не устроил сцену или не полез в драку. Пришлось схватить его за рукав, утащить в отведенные ему покои и сделать внушение. Нельзя же так себя вести: ни с родными, ни в гостях, ни вообще с кем бы то ни было! — Эрейнион, я не слышу ответа. Тебе все понятно? — Понятно, adar, — мрачно выдавил сын. Он закусил губу и отвернулся. Финдекано чувствовал себя грубым орком, пытающим пленника. Будто променял доверие сына — пусть и не полное, — на его послушание. Он не этого хотел! Эрейнион не жаловался, но было видно, что ему плохо здесь. Он не просто злился и ревновал, он действительно чувствовал себя несчастным. Лучше бы тогда дома оставался — честное слово, всем было бы легче! Финдекано хотелось обнять его и увезти отсюда. Зачем мучить парня? Он погладил сына по волосам, но промолчал. «Кого ты хочешь вырастить?» — сказал Финдекано себе. — «Второго Фэанаро?». Нельзя идти на поводу у этой страдающей мордашки! Нужно показать рамки, которые придется соблюдать. В конце концов, насильно Эрейниона сюда не тащили. Финдекано на днях предлагал ему одному съездить в гости к Макалаурэ и его супруге, но сын отказался. Финдекано выдержал характер, и тактика оказалась верной. Эрейнион понял, что дуться и отмалчиваться бесполезно, сам предложил компромисс. Съездили, куда хотел Финдекано, значит, потом — куда захочет Эрейнион: в Фалас. Справедливо и по-взрослому, так гораздо лучше, чем капризы и упрямство. В Химьяринге они пробыли четыре месяца, потом столько же в Фаласе. Вместе с дорогой получился почти целый год. Возвращались на пару недель в Дор-ломин: в их маленьком государстве дела были отлажены, постоянное присутствие не требовалось. Финдекано, по сути, прятался от отца, от необходимости утаивать весть о смерти его дочери. С Тьелко встретился всего на пару дней, и ничего ему не сказал. Финдекано давно привык лгать всем вокруг, но новый обман все равно тяготил. Но год прошел, и теперь можно было показать отцу письмо Турукано и объявить траур по Ириссэ, не опасаясь, что Эрейнион о чем-то догадается. Финдекано поехал в Барад-Эйтель один: сын чувствовал бы себя неловко среди родных, скорбящих по деве, которую он никогда не видел. Нолофинвэ, услышав весть, замер посреди комнаты. Его губы шевельнулись, а потом лицо окаменело. Финдекано был с ним рядом, когда отец узнал о гибели Финвэ, а потом — Фэанаро, и знал, что ему потребуется несколько минут в молчании, чтобы овладеть собой. Поэтому сейчас Финдекано собирался не лезть с подробностями, а подождать, позволяя отцу собраться с мыслями. Но спустя несколько мгновений он не выдержал. Подскочил к Нолофинвэ, потряс его за рукав. — Отец? Нолофинвэ побледнел, даже посерел и выглядел как оживший покойник. Финдекано повел его к креслу, усадил в него и заставил выпить воды. Отец как безвольная кукла позволил ему все это. Финдекано не узнавал его. Почему он так? Это же Нолофинвэ, несгибаемый как нолдорская сталь! Ледяной как Хелкараксэ, суровый, строгий и сдержанный. Холодное пламя в его глазах всегда светило ярко и ровно. Он все удары судьбы сносил с достоинством, в худшем случае — злился и сквозь зубы бросался обвинениями и упреками. — Отец! Посмотри на меня! Нолофинвэ будто бы не услышал: не повернул головы, не вздрогнул от возгласа прямо над ухом. Финдекано вдруг показалось, что отец даже не дышит, а многослойные королевские одежды мешали понять, вздымается ли его грудь. Хотелось позвать на помощь целителей. Отец не простит ему, если он позволит подданным увидеть потерю лица, но как же страшно было смотреть на него такого. Даже крепкие нолдорские мечи иногда ломаются. Но отец же не мог? Кто угодно, только не Нолофинвэ! Он стойко перенес гибель своего отца и разлуку с матерью. Он оставил на Амане жену и младшего брата, пережил смерть старшего. Похоронил невестку и сына. Много веков не видел Турукано, Ириссэ и Итариллэ. Но ни разу не показал слабости! Финдекано казалось, что отец — из тех эльдар, кого несчастья делают только сильнее. Но что, если это было не так? Было неприятно осознавать, какой маленькой становится семья, как редко Финдекано видит кузенов. Но Нолофинвэ встречался с многочисленными племянниками даже реже, у него-то не было времени разъезжать по Белерианду. Семья отца — еще меньше. — A-a-atto, — шепотом позвал Финдекано. — Па-а-а-ап, ты слышишь меня? Строгие складки в уголках его губ, появившиеся пару веков назад, теперь казались скорбными. Финдекано привык к мысли, что всегда может положиться на помощь и защиту отца. Нолофинвэ не должен, не может быть таким! Опустошенным, потухшим. — Я называл Фэанаро безумцем, — прохрипел вдруг отец. Финдекано вздрогнул. При чем тут Фэанаро? Слова о безумии, в сочетании с превратившимся в бледную маску лицом, казались еще более пугающими. — Он заставил сыновей принести невыполнимую Клятву, предал их, — надтреснутым голосом продолжал Нолофинвэ, глядя сквозь Финдекано. — Это худшее, что мог сделать отец для своих детей. Но вот же они, разъезжают, красуются, носы задирают. Никого над собой не признают… Фэанаро, гордец и безумец, погиб, но всех сохранил, всех уберег. А я… Я, считавший себя мудрым, могу только… т-терять… Последнее слово он прошептал еле слышно. Финдекано взял его за руку, и отец вдруг так крепко стиснул его пальцы, что стало больно. — Аракано… Ириссэ… К Намо отправились, бестелесными тенями, на вечное заточение. Я обещал Анайрэ, что позабочусь о них. Я подвел ее и своих детей. — Ты же не виноват, — беспомощно пробормотал Финдекано. — Аракано погиб в битве, как воин. Он хотел сказать, что в момент гибели Ириссэ Нолофинвэ вообще не было поблизости — но именно это и было их с отцом самой большой виной. — Финьо! — позвал отец, и Финдекано неслышно выдохнул. Нолофинвэ все же понимал, где и с кем находится. Он не терял разума, только самообладание. — Что я делаю не так?! Финдекано не знал, что сказать. «Редко показываешь свою любовь и готовность нас принять, что бы мы ни натворили» или что-то в этом духе? Но все равно же он знал, что отец их любит и прощает. Просто не часто об этом говорит — но говорит же! И Финдекано был дружен с Ириссэ, но это не заставило ее вернуться. Не факт, что веди себя Нолофинвэ иначе, с Ириссэ и, тем более, с Аракано, ничего бы не случилось! Финдекано сел на пол у ног отца, продолжая держать его за руку. Между ними никогда не было особой близости и взаимопонимания, и он понятия не имел, как поддержать его теперь. Когда-то давно, еще на Амане, Финдекано не раз ездил на северо-запад от Тириона, во владения Ниэнны. Загадочная Валиэ по какой-то причине соглашалась тратить на него свое время. Финдекано хотел знать, как утолить печать Фэанаро о матери — ему казалось, что так он исцелит напряжение между Домами нолдор. Они долго разговаривали об этом с Ниэнной. Она уверяла, что в сердцах Нолофинвэ и Фэанаро есть готовность прощать и сострадать, поэтому примирение возможно. А скорбь об ушедших лечится временем. Потом, когда вскрылась причастность Мелькора к конфликтам, Финдекано перестал приходить: знал, что в свое время именно Ниэнна больше всех ратовала за прощение собрата. Она этого и не скрывала, как и готовности выслушать и простить подлеца снова. Много раз Финдекано порывался прийти к ней и объясниться, но так и не пришел. А советы помнил. Они не казались особенно мудрыми и оригинальными — даже не казались действенными! Зато были понятны. Быть рядом. Ничто не заменит понимания, что есть кто-то, кому ты не безразличен и кто готов помочь. Финдекано справился с болью от потери Ириссэ, потому что с ним были сначала сын, а потом и Майтимо. Похоже, теперь пришло время ему самому заботиться о родителе. — Мы с Эрейнионом рядом. Мы никуда не денемся. Я обещаю, — заверил он. И тут же нахмурился. Весь последний год они вообще не виделись: Финдекано то старался проводить максимум времени с сыном, то ездил к Майтимо, потом — в Фалас. Может, оставить Эрейниона в Дор-ломине, а самому перебраться к отцу хотя бы на несколько месяцев? Сын справится, у него мудрые советники, и Финдекано приедет в любой момент. Или меняться будут — тут же близко. Оставлять Нолофинвэ одного было боязно. — Я поживу у тебя до весны, — решил Финдекано. Отец уставился на него с непонятным выражением лица. Накрыл их переплетенные пальцы другой рукой и неуверенно кивнул. Финдекано все еще не мог поверить, что видит своего всегда уверенного в себе и сильного отца таким. Беззащитным, но — настоящим. Искренним. Разве что когда-то давно, когда они с Турукано были еще детьми, а нолдор не знали ни вражды, ни политических дрязг, Нолофинвэ мог позволить себе так показывать чувства. — Спасибо, Финьо. Финдекано вздохнул. Он почему-то никогда не задумывался, насколько сильно отец любит своих детей. Нолофинвэ их не баловал, вместо ласки — сдержанный интерес к успехам. Но он никого не тащил насильно в Эндорэ и через Хелкараксэ — каждому сказал, что поймет, если они решат вернуться. Не то что Фэанаро, готовый самых близких обвинить в предательстве! Отец, возмущаясь выходками брата, не раз заявлял, что никогда не взял бы с сыновей такой Клятвы. Потому что он ответственный отец — так говорил Нолофинвэ. Потому что он любит их — вот что надо было услышать. Он ведь очень сильно волновался, как бы кто-нибудь — не кто-нибудь, а Первый Дом! — не впутал их в неприятности. Потому и ругался так часто на Финдекано с Ириссэ, самых беспокойных своих детей. Почему же они не обращали на это внимания? — Ириссэ… Моя девочка… Шепот отца отвлек Финдкано от мыслей. Он поднял голову и увидел непролившуюся влагу в уголках его глаз. Этого не могло быть, Нолофинвэ и слезы — несовместимые явления! Тревога за отца, поутихшая было, когда тот начал разговаривать с ним, вспыхнула с новой силой. — Мое дитя… Нолофинвэ прикрыл глаза, словно не желал видеть мир, что окружал его. Мир, в котором нет его дочери. Финдекано не отрывал от него испуганного взгляда. Ему показалось, что от горя fea отца готовится отделиться от тела и отправиться в Чертоги Намо, к Ириссэ. — Ты нам нужен, atar. Ты ведь не уйдешь… за ней?