Связь fear

— Эрейнион стал называть меня мамой! Я так рада! Финдекано бросился за сестрой прежде, чем успел подумать, что скажет. «Нет, отдай, отстань от моего сына»? Глупо же. — Стой, тебе нельзя так резко двигаться, — забеспокоилась Ириссэ. Шагнула назад, в комнату и внимательно, как заботливая мамочка, оглядела брата. — Мне скучно. Пришли ко мне Ломиона. — потребовал он, ляпнув первое, что пришло в голову. Она кивнула. Точно, Ломион. Злясь на сестру, Финдекано совсем забыл поинтересоваться им. — Как он все воспринял? Ириссэ вздохнула, улыбка на ее лице увяла. — Поздра-а-авил, — протянула она нерадостно и озабоченно. — Идти знакомиться с братом не хочет. Переживает о тебе и о Тьелко, но не хочет все это обсуждать. Я вчера во дворец не ездила, весь день провела дома, с ним. А Ломион каждый час мне, мол, не мучайся, езжай, вижу же, что хочешь к нему. Ни разу Эрейниона по имени не назвал, только «он» или «нолдоран». Финдекано вздохнул в ответ. Чувства Ломиона он понимал, но ничем помочь ему не мог. Их жизни изменились, и им всем придется с этим смириться. Ну, хоть поддержат друг друга. На следующий день Эрейнион с Ириссэ отправились на восточный берег посмотреть на перестроенную гавань Авалоннэ. Об этом Финдекано по секрету шепнул Кирдан и тут же улизнул, не слушая просьбы остановить, пресечь, разлучить. Ревность грызла Финдекано как голодный дракон, поселившийся в груди. Жгла изнутри как хлысты валараукар, выла варгом, заходящимся бессильной злобой. Это было недостойно: Ириссэ, в отличие от него, легко признала Эрейниона их общим сыном. Но Эрейнион — только его сын! Конечно, ребенку нужна мама, он так ее ждал — и, наконец, получил. И даже не злился на нее за обман, не сказал ни слова ей — а вот Финдекано и Тьелко досталось упреков. И каждый раз слыша, как Эрейнион говорит об Ириссэ, Финдекано кусал губы. Он будто воочию видел, как они под ручку разгуливают по саду, как Ириссэ слушает амбициозные планы короля сделать Кортирион прекраснейшим городом Амана. А Эрейнион с высоты своего роста смотрит на ее смоляную макушку, на тонкие руки, на тень от ресниц на бледных щеках. И вспоминает слова Артанис: о том, как ее кузине не везет с мужчинами, оба злодеи и убийцы. Конечно, Эрейнион захочет ее защитить, забрать во дворец, видеть каждый день. Звать любимой мамой. Но это Финдекано его родитель! В голове вспыхивали и тут же отметались десятки нелепейших затей. Самым разумным казался план отправиться в путешествие, и может, Эрейнион поедет с ним, побудет какое-то время без влияния Ириссэ. Но сын злился даже на простой вопрос к целителю, когда Финдекано можно будет ездить верхом. Из поездки в порт Эрейнион вернулся поздно, заходить к отцу не стал — может быть, боялся разбудить. А может, уже и не интересен он ему стал. Финдекано корил себя за глупые мысли — не он ли недавно устыдился от справедливого упрека сына за неверие в его любовь. Но вечер в одиночестве от этого веселее не стал. Съездить бы в Тирион или к кузенам в Форменос, развеяться. Майтимо увидеть. Но Ириссэ и Тьелко ушами хлопать не будут, мигом очаруют Эрейниона. Ревность и вынужденное безделье сводили с ума. Когда Ломион пришел навестить пострадавшего дядю, Финдекано был согласен на любое безумство, лишь бы оно удержало Ириссэ подальше от его сына. — Помоги мне! — вцепился он в Ломиона. — Дядя Финьо, да я рад бы помочь. Но что я могу сделать! Мама счастлива, — Ломион скрипнул зубами и сморщился, выдавливая это слово, — что у нее такой сын. Король, любимец нолдор, весь… «Во всем лучше меня» — услышал Финдекано невысказанную боль. Ему она была понятна лишь отчасти: сам он чувствовал себя настолько хуже своего брата только в последнюю битву. Но мысль, что Ломион еще в большем отчаянии, отвлекла от собственных переживаний. — Но вырастила она тебя, — Финдекано похлопал племянника по руке. — Тебя носила на руках, тебе рассказывала сказки, тебя учила читать. Твое одиночество разделяла в Нан Эльмоте. «За тебя отдала жизнь, подлезла под летящий кинжал», — мысленно добавил он, но вслух произносить не стал. Ломион когда-то винил себя в ее гибели, может у него до сих пор это осталось. Ломион отвел взгляд. — Видимо, этого недостаточно. И это было давно. — Значит, надо напомнить ей! — «недостаточно» Финдекано отмел сходу. Он помнил письма сестры, ее рассказы о маленьком сыне: полные нежности и отчаянной, самоотверженной любви. — Мне уляпаться кашей и поплакать? — огрызнулся тот. Разговор был явно ему неприятен, Финдекано потянул его за руку к креслу, чтобы сел и не порывался сбежать. — Сделай что-нибудь, что заставит ее волноваться, — предложил он. Ириссэ надо отвлечь. А кто может лучше отвлечь от ребенка, если не другой ребенок, особенно младший и проблемный! — Не что-то, опасное для жизни, — поспешил он предупредить. Не хватало еще, чтобы с Ломионом что-то случилось из-за этой просьбы. Племянник удивленно покосился на него, а потом замолк, задумался. Тень от длинных, изогнутых — в маму, — ресниц упала на скулы, делая его моложе и уязвимей. Ему ведь даже двухсот лет нет, как раз только в следующем году собирались праздновать. Едва вышел из Чертогов, вынужден жить с клеймом предателя. Семья приняла его, но у мамы теперь другой сын, а веселый приветливый отчим — в темнице. Финдекано хотелось погладить его по голове, но Ломион же тот еще недотрога. — Я уже не ребенок, мама давно не трясется надо мной, — нахмурился племянник. — Если что-то не опасное для жизни… моей или чьей-то еще, то это или собраться в Эндорэ, или искать встреч с Идриль. — Не надо в Эндорэ. Итариллэ — это гениально! — оживился Финдекано. Ну конечно! Что может всполошить любящую маму сильнее, чем чувства сына к неподходящей деве?! Да Ириссэ по потолку забегает, чтобы удержать сына подальше от той, что однажды разбила сыночку сердце! — А ты… Тебе неприятно будет вспоминать эту историю? — забеспокоился он вдруг. — Да мне-то что, — пожал плечами Ломион. Действительно все равно или притворялся, не понятно. — Только Идриль не обрадуется, если я к ней подойду. — Итариллэ я беру на себя. Она девочка добрая, она мне не откажет в помощи, — заявил Финдекано. Растеряно сморгнул, вспомнив, что девочка Итариллэ теперь старше него, но не стал мусолить эту мысль. Надо действовать. Он схватил бумагу и письменный прибор и наскоро набросал для нее записку. Назавтра племянники явились с самого утра, как он и просил. — Aiya, дядя Финьо. Aiya, Маэглин, — вежливо, со сдержанным любопытством произнесла Итариллэ. — Ломион, — поправил племянник. — Моя семья зовет меня по амилессэ. Прозвучало с мрачным вызовом. Что он хотел сказать этим: что остается родственником Итариллэ, несмотря на случившееся, или что начал новую жизнь под новым именем, — Финдекано не понял. — О, — Итариллэ внимательно оглядела его и кивнула: — Тогда, aiya, Ломион. Судя по ее лицу, она тоже не поняла мотивов, но на всякий случай согласилась. Не заявила сходу, будто не считает его родней — и то хорошо. Итариллэ села на предложенный ей стул, аккуратно расправила складки платья. Жест выглядел очень естественным, непринужденным — особенно в контрасте с нервно сцепленными в замок пальцами Ломиона. Парень напряженно застыл на стуле с противоположной стороны комнаты, изобразил не-трогайте-меня независимость и, казалось, мечтал о побеге. — Итак, — начал Финдекано. — Прости, многое рассказать не могу, но мне очень нужно, чтобы… Итариллэ повернулась к нему, золотой локон, якобы случайно выбившийся из сложной прически, сверкнул в лучах солнца. Финдекано невольно вспомнил о своей кузине. Сейчас разница Итариллэ и Артанис в прожитых годах была не значительна, но на лицах оставила совсем не похожие следы. Долгие Вторую и Третью Эпохи Итариллэ прожила в безопасном мирном Амане, и теперь лишь мудрый взгляд и степенная плавность жестов выдавали в ней возраст. Ничего похожего на горькие складки в уголках губ, потерянность во взгляде и усталость в движениях. Финдекано казалось, что годы в Эндорэ сделали всех участников Исхода мудрее, решительнее, сильнее духом. Эрудированней и интересней в конце концов! Но, похоже, Эндорэ хорошо в меру. Итариллэ правильно сделала, что вернулась на Аман при первой же возможности, здешняя мирная жизнь явно пошла на пользу ее fea. Странную и никак не разъясненную просьбу Финдекано Итариллэ выслушала спокойно, без возмущений и гневных криков. — Встретиться с Ломионом… А он, значит, уже согласился помочь. Ломион и Финдекано кивнули. — Прости, дядя Финьо, — ровным тоном отозвалась она после короткого раздумья. — Но я вынуждена обратиться к тебе с ответной просьбой. — Конечно! — оживился Финдекано, приунывший было от ее «прости». — Я хочу, чтобы ты поговорил с моим отцом, — вежливо, но твердо потребовала она. Финдекано нахмурился, и Итариллэ приподняла руку. показывая, что хочет закончить мысль. — Просто встреться с ним и выслушай все, что он тебе скажет. А потом обдумай его слова. И только тогда уже прими взвешенное решение: сердиться тебе на него или простить. Извини, дядя, но это обязательное условие. Придется соглашаться, требование справедливо. Да и Турукано рано или поздно сам потребует разговора. Финдекано уже думал, что брату может быть в Кортирионе одиноко. Бывшие жители Гондолина селились поближе друг к другу, их квартал так и назывался в честь города. Но то друзья и верные. А из родных Турукано мало с кем виделся: отец и жена в Чертогах, Финдекано и Ириссэ злятся на него из-за Ломиона, Аракано рванул посмотреть на Эндорэ. Кузены-арафинвионы в Тирионе. Только мама и дочь у него тут остались. Но ведь Турукано сам скрылся ото всех в своем тайном городе, значит, не так уж они и нужны ему! — Братец не заслуживает такой заботливой дочери, — проворчал Финдекано. — Заслуживает. Отец милый и очень тебя любит, — уверенно возразила Итариллэ. — Не представляешь, как он корил себя, что в Битву Бесчисленных Слез не увел тебя в Гондолин силой и не спас от гибели. А не много ли Турукано на себя взять хотел! Финдекано задохнулся от возмущения, но сдержал резкие слова. Не дело хаять отца перед дочерью. — И должна предупредить, что если отец узнает, что я виделась с Ломионом, он будет… не в восторге. — Я это переживу, — племянник дерзко сверкнул глазами и оскалился. Вовсе не мрачные, синие с серебром одежды не разбавляли жестокого, даже кровожадного облика. Ох, юный болван, кто ведет себя так с девой?! Ты должен был сказать это беспечно. Чтобы она волновалась за тебя, а не за своего строгого родителя. Хотелось надеяться, что Тьелко, выйдя из темницы, займется тем своим ребенком, который действительно в этом нуждается.  — Ах, дядя Финьо, всего несколько недель как из Чертогов, а уже весь Тол-Эрессеа на уши поставишь, — рассмеялась Итариллэ. Финдекано смутился. — Я не для развлечения, мне, правда, очень нужно. — Знал бы ты, дядя, как мне не хватало тебя в Гондолине, — с улыбкой произнесла она. Итариллэ встала, и Ломион, воспитанный юноша, подскочил тоже. Она подошла к нему вплотную. Статная, в отца, Итариллэ лишь чуть-чуть уступала ему в росте — и в разы превосходила в умении держаться. Свой вопрос она задала уже без улыбки, но ровным, мягким тоном. Финдекано вздрогнул, осознав жуткий смысл ее слов. — Ты правда сбросил бы моего сына в пропасть, если бы Туор не успел вмешаться? Ломион помотал головой, но Итариллэ не приняла молчаливого ответа, продолжила стоять и смотреть в глаза. — Ты мать, ты бы все сделала для своего ребенка, — пришлось пояснить ему. Финдекано невольно вспомнил их разговор в Барад-Эйтель. Он тогда утешал Ломиона, говоря, что многие родители готовы на что угодно, даже отдать жизнь ради своего ребенка. Ломион, наверно, уже и забыл о тех словах, но Финдекано почему-то подумал, что именно он тогда подсказал ему подлый метод. — Я хотел спасти тебя, а не заставить скорбеть, — добавил Ломион. Он смотрел в глаза кузины, но не с уверенностью, а словно ее взгляд управлял его телом, не позволял отвернуться. Финдекано чувствовал себя неловко при столь личном разговоре, но выйти и оставить их без присмотра побоялся. — Мне жаль, что все так вышло, — выдохнула Итариллэ и выпустила Ломиона из тисков своего взгляда. — Ты предал Гондолин, но мы с отцом тоже виновны перед тобой. Не заметили следа плена и пыток. Дядя Финьо прав, мы были тебе никчемной семьей. — Я не имел в виду тебя, — извиняющимся тоном встрял Финдекано. В их с Турукано встречу он бросил брату в лицо немало упреков, и, уже уходя, понял, что Итариллэ слышала как минимум окончание ссоры. — И все же ты сказал верно. Я видела в Маэг… в Ломионе пугающего, мрачного мужчину, — она снова повернулась к кузену. — Но не разглядела одинокого ребенка, которому нужна была семья. А сейчас, спустя много лет, когда я вижу, как ты юн… — Я давно не ребенок, — ощетинился Ломион. Зло сощурился, но Итариллэ не отшатнулась. — Если ты не против… я попробую стать тебе настоящей сестрой. На лице Ломиона стремительно сменялись чувства и выражения. Не понятно ничего, кроме того, что тот растерян. Он, казалось, хотел что-то сказать, возразить, но не решился или не нашел слов. Итариллэ осторожно обняла его. Ломион несколько мгновений стоял столбом, потом обнял в ответ и что-то зашептал ей на ухо. Наверно, просьбу о прощении. Финдекано неслышно вышел, чтобы не мешать, и притворил за собой дверь. Итак, началось. Он, словно Морингото, заперт в своей спальне как в осажденном Ангамандо. Но и оттуда плетет интриги, управляя другими эльдар. Финдекано зловеще ухмыльнулся, но почувствовал себя глупо и стер с лица неуместное выражение. Получится отвлечь Ириссэ — хорошо. А если нет, то он и Ломион хотя бы будут знать, что попытались. Зато дети помирились! Хотя они, наверняка, и сами бы нашли возможность встретиться и поговорить, раз уж оба этого хотели. Следующая неделя тянулась мучительно долго. Финдекано разрешили прогулки по саду — но только в сопровождении и не долго. И бунтовать глупо: через две недели служители Эстэ обещали почти все ему позволить. Если сейчас будет соблюдать предписания, разумеется. Эрейнион навещал его каждый день, и Финдекано изо всех сил сдерживал рвущиеся с языка просьбы держаться подальше от Ириссэ. Без толку же. Зато аккуратно скормил сыну историю, как еще до его рождения Майтимо пообещал, что не впутает его в историю с Клятвой. Так что пусть не выдумывает — присяга там или не присяга, Майтимо не попросил бы помощи в переговорах. Заходила Ириссэ, мучила рассказами о своем милом старшеньком мальчике. А однажды к выздоравливающему принцу зашел… его несостоявшийся убийца. Финдекано сказал «войдите» в ответ на решительный, настойчивый стук. И уронил с колен книгу, которую рассеянно листал у окна. Вот уж кого не ожидал. Он же в темнице должен быть — неужели Эрейнион смягчился? Но почему не предупредил? Тьелко вошел, надменно глядя сквозь поднявшегося с кресла Финдекано. Весь его вид источал презрение и холод: как всегда, когда кузен попадал к нему в немилость. Вот только обычно Тьелко подолгу игнорировал его. А сейчас пришел сам — что ему нужно? Эрейниона? Пусть не мечтает! — Скажи Ириссэ и Эрейниону, что мы с тобой помирились, — приказал Тьелко. Тонкие, красивые губы скривились в презрительном оскале. — Держись подальше от моего сына, свали попутешествуй. И тогда я готов забыть то, что ты сделал. — Это ты держись подальше от моего сына, — ровно, не скатываясь в тот же надменный тон, отозвался Финдекано. — И я готов забыть то, что ты сделал. — Не ставь мне условий, предатель, — выплюнул кузен. «На себя посмотри, убийца. Даже в Амане и без Клятвы не можешь угомонить свою жажду крови, варг бешенный», — мысленно огрызнулся Финдекано. В слух произносить не стал: решил же уже не попрекать Тьелко дориатской историей. Но, видимо, что-то отразилось на его лице, потому что кузен взъярился. Маска ледяного презрения треснула, обнажая звериную ярость. Тьелко глухо зарычал, бросился вперед. Сильные пальцы впились в горло с обеих сторон прежде, чем Финдекано успел шарахнуться назад. От боли он не сразу вспомнил, как дышать. Но как только воздух с хрипом ворвался в легкие, Финдекано перестал хлопать ушами. Размахнулся и двинул ему в челюсть. Тьелко уклонился, удар пришелся вскользь, но костяшки пальцев заныли. Значит, хотя бы губу ему расквасил. Следующий удар Тьелко блокировал свободной рукой, а потом отцепился от его шеи, чтобы съездить под дых. Дыхание снова перехватило, тело само согнулось пополам. Тьелко с силой толкнул его, но, даже падая на пол, Финдекано успел пнуть его в голень и вцепиться в руку. Тьелко дернулся, пальцы соскользнули, и Финдекано, рухнув на пол, лишь порвал ему рукав рубашки. Упал он удачно, на бок, принял удар на бедро и выставленный локоть. Но потом Тьелко пихнул его в плечо со стороны спины, лишив равновесия. Перед лицом мелькнула ножка стола — резная, угловатая. Едва Финдекано успел подумать, что если он снова разобьет себе голову, то Эрейнион прибьет его лично, как боль заставила его взвыть. Тьелко, гад, вцепился ему в волосы, не дав удариться головой, но и едва не сняв с него скальп. Финдекано двинул кулаком наугад, попал, но куда именно — не понял. Тьелко выругался, но хватки не ослабил. Перехватил ему руку, заломил за спину, надавил. Вторая рука, которой Финдекано защитился при падении, оказалось зажатой между полом и его собственным телом. Тьелко всей тушей навалился сверху — не стряхнуть. Отъелся, зараза, в нолдорановой темнице на казенных хлебах. Финдекано выругался, помянув синдарские мечи, заскучавшие по чьей-то крови. Тьелко выпустил его косы и вместо этого надавил ладонью на затылок, не позволяя повернуть голову. Финдекано фыркнул, выплевывая лезущий в рот и в нос ковровый ворс. Но сказать Тьелко, чтобы отцепился и дрался, как подобает мужчине, не получилось. Подбородок больно уперся в пол, даже рта не откроешь. — Нет уж, заткнись и послушай, — рыкнул кузен. Быстро Тьелко его скрутил, даже не запыхался. Захотел бы — справился бы еще с порога. Мысль, что кузен намеренно дрался не то что не в полную силу, но даже менее жестко, чем в их прежние ссоры, остудила запал. Тьелко знал, что fea Финдекано все еще не привыкла к телу, и потому не хотел его убить. Он и тогда не хотел — теперь это очевидно. Тьелко наклонился ниже, перенося больше веса на верхнюю часть спины Финдекано. Тяжело, но дышать можно, а вот заломленная рука заныла сильнее. Бережет там он его или не бережет, но когда Финдекано освободится — он непременно расплатится с Тьелко за эти неприятные и унизительные минуты. — Знаешь, о чем я думал, когда умирал в Дориате с мечом в груди? — неожиданно выпалил кузен. Да откуда же ему знать! Что не хотел никого убивать, а его вынудили? Что-то сильно сомнительно, учитывая хроники о Келегорме Жестоком и рассказы Артанис. — Мне хотелось выть от бессильной зависти. К Атаринкэ, — прорычал Тьелко. — Что у него остался сын. Что он хотя бы прожил свою жизнь не впустую, оставил потомка, свою кровь. Дал жизнь, а не только отнимал ее. Что о нем кто-то будет плакать, даже если это сопливый чистоплюй Тьелпе. Финдекано не пытался ответить. Мог бы сказать в осанвэ, что ложь мучила его, но разве это утешит Тьелко? Ему пришлось хуже. Финдекано помнил измученную fea кузена в Чертогах, как ощутил его гнев и тоску при соприкосновении. — Если бы я знал, что у меня есть ребенок! — выкрикнул тот. К злости в его голосе примешивалось отчаяние. — Я может, и не пошел бы в этот проклятый Дориат. Потому что еще был бы кто-то, кому не все равно, что обо мне скажут! И снова это «если бы я знал». Эрейнион ошибался, думая что мог отправить историю по иному пути. И Тьелко тоже! Клятва вела их всех: и ласковых близнецов, и благородного Майтимо, и мечтательного Макалаурэ. И Атаринкэ, отца одного сына, а в Альквалондэ и Фэанаро, отца семерых. Тьелко пошел бы в Дориат, и вряд ли убил бы намного меньше синдар: в битве не до переборчивости. — Или уж точно не так обидно было бы сдохнуть. Пусть бы мой сын отрекся от меня, но я бы знал, что он есть! Вот это уже больше похоже на правду. «Но теперь-то ты жив», — хотел возразить Финдекано, но Тьелко не позволял ему двинуть челюстью и держал аванир, не допуская до контакта fear. Выкрученный сустав ныл. Финдекано попытался расслабить плечо, но помогло не особо. Когда же Тьелко потеряет бдительность настолько, что можно будет вырваться? — Я же все эти годы тебе доверял, — прорычал Тьелко. Больше с горечью, чем с гневом. — Даже когда корона досталась тебе, я это принял. Думал, что ты, потомок лживой ваниарской ведьмы, лучше всех нас. Чище, честнее, достойнее. На себя посмотри, потомок предателя, сжегшего корабли! Был бы ты верен Ириссэ, сам растил бы сына! Вел бы себя в Нарготронде честнее, не погубил бы Артафиндэ. Финдекано дернулся, надеясь стряхнуть его с себя, но не вышло. Тьелко крепче сжал колени по бокам от него, и еще выше поднял заломленную руку. — Тебе есть что сказать на это? — деланно удивился он. Убрал ладонь, позволив повернуть голову и ответить. — Слезь с меня, бестолочь. Ты, что ли, лучше?! — Не лучше, — выплюнул Тьелко. — Я в Чертогах все боялся, что ты увидишь, как мы резали дориатрим. Мы на них напали, не они на нас, как в Альквалондэ. Думал, знать меня не захочешь, все аванир от тебя держал. А надо было показать, что я делаю с теми, кто не отдает мне мое! Хочешь взглянуть? — Обойдусь. Не покажет: тут не Чертоги, не так легко соприкоснуться fear. А осанвэ не особо поможет, пока злятся друг на друга. Тьелко резко поднялся, выпуская его. Отряхнул руки, словно коснулся чего-то грязного. — Сволочь ты, Финьо. Ну какая ж ты сволочь… — бессильно выдохнул он. Финдекано сел на пол, осторожно разминая затекшее плечо. Чего ему больше хотелось: врезать Тьелко в ответ или прекратить драку, раз уж кузен уже выпустил пар и угомонился? А угомонился ли? Пока он раздумывал, Тьелко сделал пару стремительных кругов по комнате. Несколько раз стиснул и разжал кулаки. Пнул кресло, зло зыркая на Финдекано. — Где у тебя выпить есть?! — наконец рыкнул он раздраженно. Откуда у него выпить, ему же нельзя. Финдекано махнул рукой на шкаф, куда Кирдан когда-то составлял бутылки с «компотиком». Может, там какое легкое вино затесалось среди невинных бутылок с разрешенным напитком. Зная Кирдана — точно затесалось, иначе и смысла нет угощать. — Ну ты и пьяница. Да тут команду матросов с ног свалить можно, — протянул Тьелко, оглядывая содержимое шкафа. Вынул темную пузатую бутыль тэлерийского рома. Плюхнулся на пол рядом с Финдекано, прислонился спиной к неудобной, неровной ножке стола. Отхлебнул рома прямо из горла. Сладкий запах поплыл по комнате: такой уютный, мирный. Словно у них с Тьелко дружеские посиделки с выпивкой, а не… непонятно что. Свои требования они озвучили в первые мгновения встречи, и вряд ли Тьелко передумал. Финдекано — точно нет. И если забыть о случившемся готовы оба — при определенных условиях, разумеется — то как сына делить? Тьелко не отступится, не тот характер. Сражался за своей Сильмарилл, теперь вот, за чужой. В прошлый раз его остановил только меч в груди, а Финдекано не готов убить кузена и лучшего друга, даже если друг ему теперь бывший. О, если бы все могло быть как раньше! Но Ириссэ не оставила им такой возможности. — Расскажи о моем сыне, — потребовал Тьелко. Финдекано вздохнул. Видит Ниэнна, он хотел бы закончить ссору и понял, что этой просьбой Тьелко делает шаг к примирению, но… — Эрейнион — мой сын, — тихо, но твердо поправил Финдекано. Тьелко отчетливо скрипнул зубами и медленно выдохнул, чтобы не вспылить. Пальцы на горлышке бутылки побелели, сжавшись. Повисла мучительная пауза. — О нашем с тобой сыне, — явно нехотя, с усилием, исправился он. Финдекано прикрыл глаза. Ну вот, он ошибся. Тьелко готов не отступиться, но уступить. Договориться, а не только размахивать мечом и требованиями. Он-то готов… Теперь и Ириссэ, и Тьелко согласны признать Эрейниона их общим ребенком. Только он один, как скупец, как обезумевший от сияния Сильмарилла Тингол, не желает делиться. Но это его ребенок! Ниэнна посоветовала бы ему простить. Так он готов простить Тьелко за несостоявшееся убийство! И Ириссэ за то, что бросила его с ребенком, а потом раскрыла тайну. За все готов простить! Не готов отдавать им сына. Он не в праве решать: Тьелко тоже родитель, и он никогда не отказывался от ребенка. Даже слово Эрейниона не закон: родителей не выбирают. И, определенно, вражда и рознь никому не принесут добра. Финдекано чувствовал себя предателем. Ему казалось, будто он вырывает из груди кусок плоти. Но он заставил себя выдавить: — О нашем… с тобой… сыне. Тьелко его жертвы не оценил и, казалось, даже не заметил. Поторопил: — Рассказывай! — Что ты хочешь узнать? — сдался Финдекано. Вырвал у Тьелко бутылку, сделал пару больших глотков. Хороший ром. Кирдан — прелесть, какое попало пойло своему пострадавшему тестю не принесет. — Все! Я совсем не знаю его! Почему ты привозил Эрейниона в Химлад так редко? — возмутился кузен. — Если держал это тупое обещание и не мог сказать, так хоть дал бы нам видеться чаще! — Я часто приезжал! — заспорил Финдекано. — Пока ты не начал приставать ко мне. Я не хотел, чтобы ты полез к Эрейниону. Тьелко фыркнул, не приняв упрека. — Так объяснил бы, что он мой сын, и проблемы бы не было. — Наш сын, — ревниво поправил Финдекано. Знает он этого хитреца: сначала «наш, и не жадничай», а потом «мой, и не примазывайся». — Валарауко, как звучит-то! Хорошо, что отец не знает, ухохотался бы, — простонал Тьелко мрачно и постучался затылком о ножку стола. — Расскажи с самого начала. Как Эрейнион родился. Ириссэ сказала, что ты первым взял его на руки. — Первой взяла целительница, — припомнил Финдекано. — Потом завернула, отдала мне. Я даже не знал, как держать, мне же Аракано и Итариллэ не такими мелкими давали. Майтимо объяснил, показал. Ревность на время улеглась, и Финдекано делился воспоминаниями с удовольствием. Эрейнион, его ласковый непослушный малыш, любимый Сильмарилл — он таким милым был в детстве! Тьелко слушал, задавал вопросы. Сходил за второй бутылкой, незаметно приговорил и ее. И все никак не мог поверить и смириться, что Финдекано его обманывал. — Какой же ты гад, — то и дело приговаривал он. И возразить-то нечего. Это Финдекано лишил его радости быть отцом, не позволил видеть, как растет его ребенок, гордиться им. Финдекано и его сестра. — И все же ты простил Ириссэ, — заметил он. — Она, знаешь ли, прошения просила — ухмыльнулся Тьелко довольно-таки похабно. Финдекано фыркнул. Тьелко, не до конца стерев непристойное выражение с лица, продолжил смотреть на него в упор. — Что? — возмутился Финдекано. — Если я буду перед тобой извиняться подобным образом, то это уже ты будешь бегать за Ириссэ и молить о прощении. Только вряд ли его получишь! Тьелко кивнул, признавая довод резонным. — Ну ты уж хоть как-нибудь, — предложил он. Финдекано набычился и замолчал. Не будет он извиняться! Да, есть за что — его вина перед Тьелко огромна. Но и тот тоже не добренький ваниа вообще-то! — Ты, конечно, помог мне встретить Ломиона в Чертогах… — протянул Тьелко. Он будто искал повод простить. Тьелко, бедолага, не мог сейчас возненавидеть его на пару десятков лет: Эрейнион и Ириссэ не позволят. И что теперь делать, как мириться? — Ну, а возлюбленная-то у Эрейниона есть? — перешел к любимой теме кузен. — Ириссэ тоже не знает. Ага, не рассказал ей! Финдекано напряг губы, скрывая злорадную усмешку. — Это он сам когда-нибудь с вами пооткровенничает, — ушел он от ответа. А в груди сердце так и пело: не рассказал, не рассказал! Не раскрыл перед Ириссэ душу, не настолько доверяет ей. Но пройдет еще пара месяцев — и расскажет, раз уже мамой ее зовет… Хоть в чем-то Эрейниону повезло с родителями: ни Ириссэ, ни Тьелко не объявят чувства к мужчине ужасным искажением, не потащат к Фэантури лечиться. — А в Фалас ты его таскал специально, чтобы все думали, что он наполовину тэлеро? — Нет, мы просто дружим с Кирданом… Обмен воспоминаниями прервали торопливые шаги в коридоре и стук в дверь. — Валараукар! Прячь ром! Мне же нельзя! — зашипел Финдекано в панике. Ириссэ открыла дверь и ворвалась сразу же, не дожидаясь разрешения войти. Финдекано еле успел отобрать у Тьелко бутылку и спрятать ее вместе со своей под кровать. Они оба вскочили на ноги. Кузен — чтобы поприветствовать невесту, Финдекано — прикрыть дверцу шкафа с кирдановой коллекцией «компотика». Ириссэ открыла рот, чтобы что-то воскликнуть, но вдруг замерла. Сощурилась, внимательно оглядела Тьелко и Финдекано. — Вы что, подрались? — зло сверкнула она глазами. — Я предупреждала, чтобы ты не смел… Воспользовавшись тем, что сестра повернулась к Тьелко, Финдекано неслышно прикрыл дверцу. Фух, кажется, пронесло. — Нет! — возмутился Тьелко так натурально, что даже подозрительный Фэанаро бы ему поверил. — Конечно, нет! С чего бы я дрался с моим любимым другом Финьо? Тьелко небрежным жестом обнял Финдекано за плечи и притиснул к себе. Рука, которую тот заламывал во время драки, в покое не болела, а сейчас вспыхнула огнем. Финдекано заставил себя изобразить беспечную улыбку и надеялся, что она не выглядела вымученной. Ириссэ впилась недоверчивым взглядом брату в лицо. — Все в порядке, — заверил он. Взгляд Ириссэ скользнул по нему сверху вниз, задержался на шее. Тьелковы пальчики синяки оставили? Финдекано якобы непринужденным жестом поправил ворот рубахи, чтобы скрывал следы. Ириссэ перевела взгляд на жениха: задержалась на его почти не припухшей губе, скользнула по треснувшему по шву рукаву. Не поверит. Сейчас оба получат: Тьелко — за инициативу, Финдекано — за то, что не позвал стражей. Ему же не только пить, но и драться нельзя. Ладно, если сестрица сама отчитает, а если Эрейниону проболтается?! Финдекано виновато опустил взгляд. Ну да, нарушил. Но он же прекрасно себя чувствует, а все запреты — прощальная пакость Намо! — Не дрались, — подытожила Ириссэ таким тоном, словно не поверила или поймала на худшем проступке. Ее ноздри дрогнули: принюхивалась. Точно учуяла ром: помрачнела, набычилась. — Не дрались… А что тогда вы двое делали? — Э… разговаривали, — нашелся Тьелко. — Вспоминали прошлое, детство нашего сына… Финдекано хотел уже признаться, что пил, и попросить не рассказывать Эрейниону — ну и пообещать, что больше не будет, конечно же. Но Ириссэ вдруг взвизгнула: — Ах ты кобелина! — и залепила Тьелко звонкую пощечину.