— Готовь себе гроб, придурок! — слышит Бекхён, сворачивая за угол.
Сразу за поворотом его с радушием встречает поток ледяного ветра, несущий за собой смрад городских улиц. Пахнет мочёй, сырой после дождя почвой и страхом. Последнее ощущается наиболее отчётливо, раздражает слизистую, проникает в самую глубь, не даёт дышать, застревая вязкими сгустками в горле. Хочется откашляться, но от этого наверняка не станет легче, поэтому Бекхён решает добить себя окончательно – он достаёт из кармана дешевую зажигалку и полупустую пачку сигарет. Порывы ветра несколько раз тушат слабый трепещущийся огонёк, но всё же позволяют сделать первую глубокую затяжку. Он втягивает отравленный никотином воздух, бросает небольшую спортивную сумку с вещами у ног и лопатками прислоняется к кирпичной кладке невысокого здания. Вскидывает голову к небу и выдыхает мутный туман.
Смеётся.
Сначала совсем тихо, хихикая себе под нос, но скоро набирая больше силы, и вот уже его грудная клетка тяжело вздымается, а звуки выходят какими-то кашляющими, рваными, больше похожими на лай. Темнота обволакивает фигуру, различим лишь слабый огонёк тлеющей в его руках сигареты, отражающийся в глазах. Бекхён содрогается, задрав вверх голову, ветер подхватывает его смех, разнося по округе вместе с сигаретным дымом. Последние хрипы вырываются из горла, и пространство вновь затягивает тишина.
Бекхён опускает голову и взгляд его упирается в сумку с чужими вещами. Он медлит несколько секунд, раздумывает о чём-то, жуёт губы, затем подхватывает её и быстрым шагом направляется к мусорному баку на другой стороне улицы.
***
В свой шестнадцатый день рождения Бекхён с утра до вечера не выходил из комнаты. Он не ел, не спал, не делал ровным счётом ничего. Лишь лежал, смотрел в потолок и никак не мог объяснить чувство тяжести и тоски, появившееся с самого утра. Ему ничего не хотелось, и словно чего-то не хватало, но вот чего — не знал даже сам Бекхён, поэтому на многочисленные обеспокоенные вопросы мамы мямлил что-то про усталость и головную боль. Мама в свою очередь причитала ещё сильнее, затем выходила из комнаты, громко хлопнув дверью, а через десять минут возвращалась снова и начинала с начала. После обеда, часам к двум, Бекхёну настолько это всё осточертело, что он просто заперся на ключ и пригрозил, что если она ещё раз сунется, он выпрыгнет из окна. Никто, конечно же, никуда прыгать не собирался, но метод оказался действенным, и больше Бекхёна никто не трогал. Лишь ближе к вечеру в дверь робко постучали.
Стук–пауза–стук–пауза–стук–стук. Этот пароль они с младшей сестрой и старшим братом придумали, когда Бекхёну было двенадцать, и пользовались им только в особенных случаях. Немного подумав, он медленно сполз с постели, на цыпочках подкрался к двери и прислушался — вдруг показалось. Спустя несколько секунд сигнал повторился, и Бекхён потянулся к торчащему из замочной скважины ключу, прокручивая один оборот. Деревянная дверь беззвучно отворилась, а из небольшой щели выглянула круглая рожица Тэрён.
— К тебе можно? — еле слышно прошептала девочка.
— Я же уже открыл, — Бекхён прошагал обратно к кровати и плюхнулся на матрас, покачиваясь. Он похлопал по одеялу рядом с собой, приглашая, — заходи быстрее.
Тэрён просочилась в комнату и аккуратно прикрыла двери, запираясь на один оборот ключа. Бекхён ожидал расспросов, но она молча села рядом и протянула руки, обнимая за талию. Она горячо дышала ему в грудь, а пальцы невесомо поглаживали спину. Они никогда не были настолько близки, поэтому Бекхён смутился поначалу, но потом неловко приобнял в ответ, обвив сестру руками. Тэрён ничего не говорила, Бекхён тоже молчал, не найдя, что сказать, да и не видел особой потребности в разговорах. Он, подобно движениям сестры, начал гладить ладонью, ощущая тепло чужого тела. Руки сами собой переместились со спины на плечи, а оттуда ближе к шее. Кожа Тэрён была такой же горячей, как и дыхание, а шея тонкой, так что, кажется, Бекхён мог бы охватить её одной рукой, что он тотчас и сделал. Тэрён немного отстранилась, размыкая кольцо объятий, и с непониманием взглянула на Бекхёна. Он не успел подумать, что делает, и укрепил хватку, сильнее сжимая шею.
В тот вечер Тэрён увезли на скорой в центральную больницу, где она спустя час скончалась. Сестра была ещё в сознании, когда её грузили на носилки. Полуоткрытыми глазами смотрела на людей вокруг, на рыдающую маму, а потом едва слышно прошептала:
«кто вы?» .
Мама пробыла в здании больницы всю ночь. А когда утром вернулась, Бекхён с трудом узнал в этой постаревшей и обессиленной женщине свою мать. Она долго не разговаривала, тенью передвигалась по дому и, казалось, совсем забыла о существовании в нём Бекхёна. Только спустя месяц, вечером женщина появилась в дверном проёме его комнаты, когда Бекхён занимался подготовкой к выпускным экзаменам.
— Нужно позвонить Минсоку, — бросила она и ушла.
***
Бекхён прищуривается, вглядываясь в темноту и вылавливая смутный силуэт. Кто-то приближается к нему, и этот кто-то явно пьян, о чём говорит ковыляющая шаткая походка и невнятное бормотание самому себе. Мужчина шаркает по усыпанной камнями дороге, машет руками, точно пытаясь прогнать несуществующих мух, и басистым голосом возмущается. У Бекхёна желания попадаться местной швали на глаза и стать жертвой пьяных домоганий нету от слова «совсем», поэтому он моментально тушит недокуренную сигарету, втаптывая её в землю ботинком, и замирает, пытаясь слиться с мусорным баком. Мужчина приближается ещё на пару метров, и если Бекхён, полагаясь на темноту, думал, что он не заметит его, пройдёт мимо, то конкретно просчитался — зрение у этого пьянчуги отменным оказалось, и спустя несколько секунд он уже стоит в метре от Бекхёна и буравит того пристальным взглядом. Бекхён осторожно пятится назад и собирается мотать ноги сию же секунду, как мужчина сбивчиво басит:
— Слышь, м-малой... огонька дай, — он выше и гораздо массивней хлюпика-Бёна, одетый в несуразный балахон непонятного происхождения (отдалённо напоминающий пальто), а запах... Бекхён кривится и с трудом борется с желанием зажать нос пальцами. Он помаленьку отходит, всё ещё желая ретироваться отсюда как можно скорее, но мужчина хватает его за рукав и тянет:
— Эээ, ты чего та-такой шустрый?
— Я не курю, — отрезает Бекхён. Выдёргивает руку из крепких лап и разворачивается, но его останавливают, вцепившись теперь в плечо.
— Что, думаешь, я слепой? — интонация мужчины подскакивает, он хихикает и скалится, обнажая зубы. — Я тебе не м-мамка, чтоб от меня по у-углам прятаться. Видел, как ты затягивался т-только что.
От мужчины разит выпивкой до тошноты и рвотных позывов, он раскачивается из стороны в сторону, точно маятник, но держит крепко. Бекхён ещё несколько раз порывается освободиться — безуспешно. Кулаки сжимаются на автомате, а через секунду от сильного удара внушительная туша уже валяется на дороге. Мужчина и сам еле стоял на ногах, так что Бекхёну оставалось только показать ему правильное направление, что он и сделал, теперь любуясь проделанной работой — тот беспомощно барахтается на земле, матерится и грозится спустить Бекхёна на колбасу. И в другой день, при иных обстоятельствах, будь расположение духа получше — Бекхён бы даже пожалел несчастного. Но это было бы в другой день и при иных обстоятельствах, а сегодня карты выпали не в пользу мужчины.
Бекхён садится сверху, прижимая его своим весом, и ударяет по лицу с целью заткнуть уже этот поток брани, но не тут-то было: мужчину это, кажется, только больше раззадоривает, он сильнее отбивается руками и даже парочку раз таки мажет Бекхёну по лицу. И тотчас оглушительно, надсадно кричит — Бекхён просовывает руку в складки чужого пальто, нащупывает нижнее ребро и одним резким движением ломает его.
— Тииише, — притворно ласково тянет Бекхён, — всех в округе распугаешь, нам не нужны свидетели, верно?
Улыбается, слыша вопли жертвы, ощущая запах страха и отчаяния. Тянет руки, приближаясь к шее, и что есть мочи сжимает, надавливает большими пальцами на кадык до хруста позвонков и хрящей, словно желая растрощить в кашу. Мужчина захлёбывается, открывает–закрывает рот и хрипит что-то неразборчиво, а из уголка уже стекает струйка тёмной крови.
Бекхён решает не томить долго и прикрывает глаза, настраиваясь на чужую ауру, пытается услышать дыхание души. Он сидит так десяток секунд, но тело под ним трепыхается, что сильно мешает процессу и злит Бекхёна до чёртиков — такими темпами он может проворонить «момент икс». Последние секунды перед отключкой — когда сознание человека наиболее уязвимо и вытянуть из него воспоминания проще простого. Бекхён с трудом сдерживается, чтобы не ударить мужчину ещё раз, вероятно последний, но тогда сам он рискует остаться без ужина. Он пробует снова, настойчиво ищет брешь в защите и, наконец, находит. Чужие воспоминания сначала очень медленно просачиваются в голову Бекхёна, позволяя в деталях насладиться каждым днём периода младшей школы, забавными историями детства, первой любовью, но постепенно поток набирает силу и картинки шуршат, с сумасшедшей скоростью перелистываясь одна за другой. Бекхён успевает ловить лишь отдельные кадры: выпускной старшей школы, свадьба, малыши-близнецы в детской кроватке, отдых на пляже с семьёй — все они преимущественно в светлых тонах, наполнены солнечными лучами, теплом, и сложно поверить, что такая жизнь действительно принадлежит этому человеку, а не кому-то другому. Однако когда следует более поздний блок воспоминаний, всё встаёт на свои места. Похороны, судя по всему, жены, литры выпивки, грязные отели, несусветное количество партнёрш на одну ночь, осуждающий и брезгливый взгляд детей. Воспоминания давят изнутри, разрывают сознание, Бекхён проживает чужую жизнь снова, впитывая вместе с картинками и эмоции, чувства другого человека. От этого начинает кружиться голова, слегка подташнивает, но нужно перетерпеть первые минуты усваивания, ведь потом наступает долгожданная эйфория. В глазах темнеет, из горла вырываются непонятные звуки сродни рыку, а по телу разливается тёплая волна ощущений, несравнимых ни с чем человеческим.
Спустя несколько минут Бекхён приходит в себя и нехотя разлепляет отяжелевшие веки. Мужчина под ним не шевелится. Бекхён медленно поднимается, отряхиваясь, смотрит на свои руки, перепачканные в чужой крови, затем на мужчину, лежащего на земле — на его лице застыла гримаса ужаса, глаза широко распахнуты, а с приоткрытых губ потихоньку стекает кровь. Бекхён слегка качает головой, присаживается рядом с трупом и, подхватив его за ворот пальто, волочет по земле. Это оказывается намного сложнее, чем предполагалось — тело весит, кажется, целую тонну, Бекхён кряхтит, но всё же подтаскивает его к крайнему из мусорных баков, оставляя в куче отбросов позади металлического контейнера.
— Пьянь, — сплёвывает он сквозь зубы.
Разворачивается, спешным шагом переходит через дорогу и обходит кирпичное здание, снова возвращаясь на соседнюю улицу. Достаёт из кармана малость помятую пачку и закуривает снова, поднимая голову. Огромный особняк возвышается в темноте и в первый раз может испугать своими габаритами, но не тогда, когда ты провёл в нём всё сознательное детство.
После смерти матери Минсок, на правах старшего брата, взял хозяйство и поддержку дома на себя, да и Бекхён не возражал – сам он предпочитал вольную жизнь оседлой, поэтому получал удовольствие, шляясь по барам и подворотням. Способствовал такому образу жизни и бунтарский возраст: ему было восемнадцать, когда скончалась мать – самое время для поиска приключений на небезысвестную часть тела. Чувствуя невероятное превосходство благодаря своей нечеловеческой способности, Бекхён значительно повысил свою самооценку, от этого (а может от чего другого, Бекхён не знал) возросла и его популярность в кругах противоположного пола. С годами исскуство обольщения и дерзкий образ плохиша только совершенствовались, как и опыт в делах
постельных душевных. Нередко очередная бурная ночь заканчивалась потерей контроля и ещё одной пережатой шеей, а мозг наполняли новые воспоминания незнакомых ему людей. Тогда-то Бекхёну и пришла в голову мысль организовать собственный приют душ. Использовать никому не нужных – ни семье, ни обществу – проституток в свою пользу, а в требуемый момент питаться их памятью, ведь в случае пропажи искать-то их всё равно никто не собирается. Минсок тогда на вопли младшего брата о «спасительном приюте» отреагировал крайне негативно. Сам он был чрезвычайно правильным и, по мнению Бекхёна, занудным, потому что питался воспоминаниями исключительно раз в полгода – терпя почти до предела, тогда как Бекхён мог баловать себя каждую неделю. Вопреки суровым наставлениям Минсока, младший всё-таки умудрялся приводить к нему лучших своих девушек. Зная, что демоническую силу пробуждают сильные эмоции, такие как ярость или сексуальное возбуждение, Бекхён специально выбирал хорошо обученных опытных шлюх и сильно удивлялся, когда они возвращались целыми и невредимыми, нетронутыми. Удивлялся до того момента, пока не узнал, что его любимый братец предпочитает парней.
Бекхён, конечно, постебался пару недель, отпуская колкие шуточки по поводу ориентации Минсока, но поиск отбросов общества мужского пола таки начал. С этим оказалось немного сложнее, но, поупорствовав, Бекхён за несколько лет организовал второе отделение «приюта» – мужское. По востребованности оно, естественно, отставало, но вот прибыли почему-то приносило не меньше, так что Бекхён не только о брате заботился, но и себе карманы набивал. Минсок же не сразу смирился с такой своеобразной заботой, парил мозги тем, что так неправильно, что нельзя, но все споры сводились к одному аргументу Бекхёна. Их существование само по себе
неправильно, так почему же они должны жить, соблюдая все законы и нормы?
Бекхён вновь вдыхает никотин, втягивая щёки, выпускает клуб дыма и хмурится, когда замечает беспорядочное мерцание света в одном из окон особняка. Левый угол рта ползёт вверх, формируя самодовольную ухмылку: Минсок не устоял. Снова.
Бекхён неспеша делает последние затяжки, уменьшая сигарету до двухсантиметрового фильтра, выбрасывает её и, сунув руки в карманы джинсов, небрежной походкой ковыляет к высокому зданию.
Двери не заперты, что играет Бекхёну на руку и позволяет бесшумно проникнуть в дом. Он тихо ступает мягкой подошвой по паркету в коридоре и медленно отворяет дверь в гостиную, откуда доносятся стоны.
Лу Хань, переодетый видимо во что-то из минсоковской одёжки, полулежит в углу, оперевшись спиной на стену. Глаза закрыты, он бормочет что-то несвязное, мычит и хватает воздух ртом. Минсок стоит спиной к Бекхёну, поэтому тот может видеть только спину брата, вздымающуюся от частого дыхания, и ладони, сжатые в кулаки. Он слегка покачивается, перекатываясь с носка на пятку и обратно, а спустя ещё секунд тридцать оседает на пол. Хватается руками за голову, спутывая волосы.
Бекхён, до этого прислонившийся к дверному косяку и с улыбкой наблюдавший за картиной, ступает шаг вперёд и громко хлопает в ладоши.
— Я так понимаю, чуток припозднился на праздник, да? — он шествует мимо широкого дивана в угол комнаты, присоединяясь к героям сегодняшнего вечера. — Какая экспрессия, сколько чувств, браво! По тебе и не скажешь, что ты против этого всего...
— Заткнись! — рявкает Ким, вскинув голову и смотря на Бекхёна безумным взглядом. Его радужка всё ещё зелёного цвета, но не настолько яркая, как в момент поглощения.
— Ути, какие мы злые, — Бекхён смеётся и складывает руки на груди. — Это ты такой дерзкий, пока от эффекта не отошёл, а потом опять превратишься в унылого слюнтяя.
Минсок не отвечает, снова опускает голову, смотрит в пол и не моргает, хотя и без слов чувствуется его раздражение. Бекхён переводит взгляд с брата на Лу Ханя, который трепещется в конвульсиях и всё ещё что-то лопочет.
— Не думаю, что он долго протянет, — прицокивает Бекхён языком и покачивает головой, мол «вот незадача».
— Это ты виноват! — прикрикивает Минсок, поднимаясь с пола.
— Ну да, конечно легче винить своего брата, — Бекхён всплескивает руками. — Брата, который спас тебе жизнь, между прочим!
— Не драматизируй, я мог бы потерпеть ещё пару недель, — Ким кривится и смотрит на валяющегося Ханя.
— Пару недель, как же. Посмотри на себя, ты слаб!
— Но почему именно он?! — взрывается Минсок, тыча пальцем в Лу Ханя и сверля Бекхёна негодующим взглядом.
— Просто попался под руку, — отвечает тот и едко улыбается в следующую секунду. — А что, понравился? Ну да, такие смазливые пареньки в твоём вкусе.
— Бекхён!
— Ну что Бекхён? — парень отходит к противоположной стене и разглядывает множество фото, хотя большинство из них видел уже миллион раз. Их общие с Минсоком фотографии сильно выделяются среди остальных, взгляд зацепляется за ту, что висит прямо посередине – здесь Бекхёну шесть, а Минсоку почти восемь, они улыбаются в объектив камеры беззубыми ртами и выглядят безумно счастливыми, стоя на фоне одного из городских фонтанов. Бекхён вздыхает. — Ты всегда отрицал свою сущность, хён. И к чему это привело? Сила угнетает тебя, убивает, потому что ты не можешь, не хочешь её принять и осознать, что это часть тебя. Такая же, как сердце или лёгкие. Мы рождены такими, и это не изменить, хён, — Бекхён поворачивается и смотрит прямо в глаза Минсоку. — Нам не нужно косить под обычных людей, просто потому, что мы не такие. Мы никогда не сможем завести нормальную семью, сделать детей и жить припеваючи до самой старости, просто потому, что нам это не нужно. Когда ты уже это поймёшь?
— Но мне нужно... — тихо роняет Минсок, будто сам неуверен в своих словах, и поглядывает на Ханя. — Он нужен...
— Его уже нет, Минсок, — твёрдо произносит Бекхён, — ты сам это знаешь.
Конечно, Минсок знает. Знает, что даже если человеку удаётся выжить, он теряет все свои воспоминания, становясь как чистый бумажный лист. Остаётся лишь внешняя оболочка, но внутри за этим ничего нет – пустота. Кем является человек, не знающий ни своего прошлого, ни кто он такой? Жалкая, потерянная душа. Конечно, Минсок знает, что прежнего Лу Ханя уже не существует, он есть лишь в его голове. Знает, но всё равно тянется к нему, что остаётся за гранью понимания Бекхёна.
— Но я не хочу, — в глазах Минсока скапливается влага, а голос срывается, — не хочу так. Не хочу забирать воспоминания, не хочу причинять другим боль, не хочу терять дорогих мне людей! Не хочу чувствовать вину за своё существование...
— Ты просто должен принять самого себя, — повторяет Бекхён.
— И этим ты руководствовался, когда убивал Тэрён?! — заплаканный изучающий взгляд скользит по лицу. Бекхён мгновенно напрягается, скукоживается, будто пытаясь защититься. — Принял свою сущность?
— Я не знал! — вскрикивает. — Не смей винить меня в этом, ясно? Я не думал, что так будет, я не понимал!
Минсок смеётся сквозь проступающие слёзы, отворачивается и проводит ладонью по лицу. Он выглядит сильно уставшим и раздражённым, но всё равно старается держать себя в руках и не давать волю гневу. Бекхён всегда знал брата именно таким: правильным, рассудительным, обдумывающим каждое своё слово или действие, поэтому он, наверное, думает, что смог бы контролировать ситуацию, сдержать себя и не допустить смерти сестры, будь он на месте Бекхёна в тот день. Вот только на месте Бекхёна тогда был сам Бекхён – глупый мальчик, не сумевший совладать со своими инстинктами. Стоит ли винить его за это, не побывав в подобной ситуации?
— Вы ведь даже не сказали мне о её смерти... — тихо произносит Минсок.
— Я звонил тебе!
— Когда? Спустя месяц, Бекхён, спустя месяц!
— Но ты был в другом городе, и... — Бекхён замолкает неуверенно и хмурит брови, копошась в воспоминаниях, — и мама, я думал...
— Я бы плюнул на учёбу и примчался в тот же вечер, знай я о том, что случилось. Но ни ты, ни мать даже не удосужились меня оповестить, словно я вообще не являлся частью семьи, — выплёвывает Ким с осуждением. — Вы оба чертовы эгоисты!
Бекхён в замешательстве смотрит на брата, удивляясь его поведению. Минсок никогда не позволял себе подобных высказываний, особенно в сторону покойной матери, да и тему смерти сестры затрагивал редко, и Бекхён почему-то думал, что это всё уже в прошлом. Не забылось, не стёрлось из памяти, но и кроме лёгкой тоски и грусти больше ничего не вызывает, однако Минсок, похоже, чувствовал иначе.
— Прости, — всё, что находится сказать Бекхён, понуро опустив голову, потому что действительно чувствует свою вину в произошедшем. Он приближается к Минсоку, кладёт руку на его плечо и немного сжимает. — Пойдём.
— Куда? — Ким сопротивляется, отстраняясь. — Я не могу оставить его здесь, — он смотрит на Лу Ханя, бездвижно лежащего на прежнем месте, опускается на корточки и осторожно прикасается к слегка опухшей покрасневшей шее.
— Я позвоню своим, его заберут, — говорит Бекхён, уже запуская ладонь в карман.
— Он жив, Бекхён! — в голосе Минсока неподдельная радость и замешательство одновременно, когда он нащупывает пульс. Поднимает голову, с лёгкой улыбкой смотрит на поражённого брата, который никак не думал, что хиленький на вид Хань выдержит и не отдаст
демону богу душу. Минсок копошится, уже опустившись на колени, пытается посадить Лу Ханя и привести в чувства, взывает к нему обеспокоенным «Лухан, слышишь, Лу?», забыв, по-видимому, что тот даже если бы и был в сознании, не откликнулся на это имя.
Бекхён, какое-то время наблюдающий за всем этим со стороны, не выдерживает. Оттаскивает за плечи Минсока, поднимая на ноги, и толкает к выходу.
— Ты ничем не поможешь, я сейчас позвоню в скорую, — объясняет он, присекая все попытки брата вернуться, — они сами со всем разберутся, откачают его или как там...
— Но я не могу...
— Ты не врач! — Бекхён буквально доволакивает Минсока до дверей и протискивает в проход. — Иди выпей кофе, успокойся.
Минсок сомневается, поглядывает вглубь комнаты, сжимает губы в тонкую линию. Переводит внимание на брата и с подозрением изучает его глаза, после чего настороженно спрашивает:
— Позвонишь?
— Конечно, — мгновенно отвечает Бекхён, не отводя глаз.
— Точно?
— Точно.
Несколько секунд неопределённого молчания, последний взгляд через чужое плечо, глубокий вздох. Минсок, наконец, медленно разворачивается и бредёт в направлении кухни. Бекхён не ослабляет внимание, пока Ким не скрывается за дверью, потом стоит на пороге ещё пару минут, и только услышав звон посуды, возвращается в комнату.
Лу Хань сидит, прислонившись спиной к стене. На шее виднеются конкретные синяки от пальцев, кожа воспалённая и счёсанная ногтями в нескольких местах, бледное, измученное лицо, руки безвольно раскинуты в стороны, и выглядит он слишком жалким. Бекхён вглядывается в знакомые, но теперь какие-то чужие черты лица, внезапно для себя замечая странное липкое чувство внутри, но отвести взгляд не может – словно загипнотизированный не двигается и отчего-то
боится. Дрожащими руками достаёт мобильный и не глядя набирает номер. Несколько гудков и привычный низкий хриплый голос на том конце.
— Да.
— Приезжайте. У нас ещё один.
Бекхён сбрасывает вызов и торопливо выходит из комнаты.
