Мой самый страшный сон

Кирилл с самого утра не высовывает носа с дивана. Уткнувшись в учебники, даже глаз на меня не поднимает. «Прикольно, чего уж там» А я ещё поутру не хотел выходить из своей комнаты. В отличии от него, мне есть куда ретироваться, когда запахнет жареным. Мне его даже жалко. Настолько, что отступает собственное чувство неловкости. — Есть будешь? — выглядываю из кухни. Реакции ноль. Блин, наушники же. Чувствуя себя полнейшим кретином, машу рукой, привлекая его внимание. Кир сдёргивает наушник, поднимает на меня глаза и тут же заливается краской. Поржать бы, но нет, сдерживаюсь: мы ответственны за тех, кому дрочили. — Есть, говорю, пошли. Время вечер, а ты с дивана только в туалет вставал, — уже не спрашиваю, включаю приказной тон. — Не хочу, — голос хриплый. «Нефиг было ледяную воду из-под крана лакать» У меня от такой тональности едва ли не выскакивает вилка из рук. «Блять!» И про себя добавляю ещё парочку смачных красочных эпитетов на свою реакцию. — «Не хотеть» у мамки будешь. Поднимай свой зад и тащи его на кухню, — ничего лучше, как сорваться на пацане, конечно же, не придумываю. Поднимается и неловко заходит на кухню, пытаясь улизнуть с тарелкой на диван. Ну уж нет. Встаю в проходе, скрестив руки на груди. — Слушай сюда, Кирилл. Мы можем прямо здесь и сейчас посекундно разобрать все наши проблемы. Начиная с того момента, когда ты, стянув с себя памперс, нассал мне на магнитофон, и заканчивая вчерашним вечером. А можем сделать вид, что ничего вчера не произошло, и жить спокойно хотя бы до того момента, пока ты не сдашь все экзамены, — киваю на диван, — и не перестанешь настолько от меня зависеть. Кир силится что-то мне возразить, но не тут-то было. — Хватит. Я достаточно наслушался, чтобы понять, что домой тебе с твоими финтами возвращаться заказано. А друзей, у которых можно месяц тусоваться, походу и вовсе нет. И тебе нужен не просто ночлег. Единственное место, куда не посмеет сунуться твой отец — моя хата, — по мальчишке вижу, что попал в самую точку. — Я рассмотрю второй вариант, — усаживается за стол. — А котлеты к макаронам не прилагаются? — Сам положи из сковородки.

***

Вопреки своим привычкам Марина вызывается встретить меня с работы. На удивление выглядит вполне обыденно — ни тебе платьица с пышной юбкой, ни шикарных кос. Джинсы, блузка и соломенные локоны в хвостике. — Я бы мимо прошёл, даже не узнал, — улыбаюсь ей, как старому доброму другу. — Мы сегодня гуляем? А как же круассанчики? — Я устала от крыши над головой. Хочу подышать полной грудью, — улыбается чуть натянуто. Вглядываюсь в серые глаза — не выспалась, чем-то расстроена, что-то приняла очень близко к сердцу. Далеко не железная. Просто уставшая девушка с очень тяжёлой работой. Обнимаю её за плечи. — Значит, пойдём прогуляемся. Вместо круассанов сегодня мороженое.

***

Устраиваемся на самой дальней скамье в парке, как можно дальше от суетливых прохожих и любопытных ушей. — Я до тебя два дня дозвониться не мог, уже переживать начал, — закуриваю. И наплевать на все их запрещающие таблички. — В отделе серьёзные проверки. Не до статьи, Слав, — Марина забирается на скамью с ногами. — По тем фоткам, что ты передал, нашли крота. Сейчас из допросной не вылезает. — Заговорил? — и по глубокой морщинке на её лбу понимаю, что да, раскололся. — Всё так стрёмно? — Нам в этом дерьме ещё копаться и копаться, — девушка потирает пальцами виски и утыкается лбом мне в плечо. — Я с таким ещё не сталкивалась. Хотя всякое видела. Благодетель Кинаев со своей свитой организовали трудоустройство малолеткам от четырнадцати лет. Всё по закону: короткий рабочий день, социальный пакет. В «благотворительной» миссии участвовали бизнесмены и чиновники различных областей, так что деток пристроили кого куда — кого заборы красить, кого санитарам помогать, кого-то курьером. Клич по предпринимателям был брошен ещё в прошлом году, за этот срок система прижилась и работала исправно. Вот только на деле не все трудоустроенные действительно работали в предписанных местах. На фотографиях, что передала Вика, множество подростков работало внутри клуба, в вип-зонах, там, где не должны были находиться по определению. Эта ниточка вкупе с раскрытым кротом тащила за собой все новые подробности. — Я запрещаю тебе что-либо разглашать. — Не дурак, понял, — сижу, перевариваю. Тихий, блять, провинциальный городок. – Мы говорим о проституции? С участием несовершеннолетних? — Бренич, — Марина делает тяжёлый вздох. — Это уже доказанный факт. Нам хватает показаний для возбуждения дела. Сейчас мы выясняем, что ещё происходило за закрытыми дверьми вип-зон Ультрамарина. И эта информация никогда не выйдет за пределы расследования, — выделяет интонацией последнюю фразу. К горлу подступает мутный ком. — Совладельца клуба вычислили? — Мы работаем над этим, — девушка встаёт, показывая тем самым, что разговор окончен. — Последний вопрос, Марин, — поднимаюсь следом. — Почему дерьмо таких масштабов раньше не просочилось наружу? — Детей легко запугать, — мрачнеет и закрывает лицо руками. — Ещё проще найти рычаг давления. Притягиваю к себе и прижимаю к груди. Зарёванную девушку с очень тяжёлой работой.

***

Прощаясь, Марина вложила мне в руки увесистую папку. — Твоего отчима перевели из военного городка. У него там остались бывшая жена и сын примерно твоего возраста. В папке материалы дел и копии заявлений о семейном насилии. Жестокое обращение с ребёнком в таких масштабах — это, как ни крути, уже статья, — смотрит в мои ошалелые глаза и продолжает после небольшой паузы. — Его прикрывали на самых верхах по приказу командования. Когда его жена всё-таки добилась гражданского суда о лишении отцовства, бумаги были оформлены немедленно. Тем же числом был выдан приказ о его переводе. Словно мало мне сегодня информации об Ультрамарине, так она меня последним добить решила. — Бренич, такая жестокость не делит детей на приёмных и родных, она граничит с патологией. Береги брата, не просто так он оказался у твоей двери.