A lifetime of consumption They've all become the same I punish them for pleasure And pleasure some with pain I punish you with pleasure And pleasure you with pain I punish you with pleasure And pleasure you with pain Thirty seconds to Mars «End of all days»
***
Серый, холодный, зимний день в еловом лесу. Тихо сыплется снег огромными белыми хлопьями. И я бегу, словно птица лечу, перебирая четырьмя черными-пречерными лапами по снежной пелене. Где-то тихо, вдалеке, пианино играет мелодию, грустную и отчаянную, будто посвященную чьей-то трагичной гибели, и та мелодия кажется мне знакомой. Может, доктор Акито когда-то играл ее на огромном белом рояле в холле лечебницы, или просто она напоминает о смерти всех волков, наших предков, в далеком прошлом. Не знаю. -Черная! – кричит звонкий знакомый до боли голосок. Я встаю и оборачиваюсь. Живая Белка машет мне рукой, улыбается своей теплой улыбкой и янтарными волчьими глазами. Я кидаюсь к ней, но она исчезает, а вместо нее возникает заплесневелый, изломанный трещинами, желтый потолок с перегоревшей лампой. Пахнет стариной и сигаретами. -Черная, тебе пора, - на койке рядом со мной сидит, сгорбившись, Пастырь и снова курит. Мелкий сопит на соседней кровати. Из-под одеяла видится только его светлая кучерявая голова. -Мне снилась Белка, - говорю я. -Мне тоже, - отвечает Пастырь, - Улыбнулась, вильнула рыжим хвостиком и была такова. Мы замолкаем. Белка была хорошим волком, добрым волком, единственная на всю стаю отпетых ублюдков, не считая Мелкого, и ушла раньше всех. Я тихо плачу. -Тише, Черная, Мелкого разбудишь, и случится у нас с тобой большая головная боль, - говорит Пастырь, - Потом поплачешь. Сейчас - иди.***
Тучи полыхали на морозном рассвете. Черная села на мокрую гнилую скамейку и начала судорожно искать сигареты в кармане. Фингал неприятно покалывал, разбитая губа напоминала о себе металлическим привкусом во рту, а ребра болели так, будто под кожу подложили тысячи стеклянных осколков. Их было семеро против нее одной. Солдаты демонической армии напали на Черную внезапно, - она даже не успела достать пистолет или обратиться в волка – сразу повязали, но прежде, чем вести ее в штаб для дознания, договорились между собой хорошенько так избить за предательство, за все те несчастья, которые им пришлось пережить за войну и за то, что многие из тех, кого они знали мертвы. Не во всем этом стоило винить Черную, но для солдат она в тот момент и не была Черной, а являлась частью огромной ненасытной бездны, пожирающей каждодневно их товарищей, их родных. Как же ей не отомстить? Не заставить забрать боль, что принесла, обратно через удары? Как не дать себе волю понаблюдать за тем, как ей, этой обжорливой бездне, тоже больно? Нет, они били не Черную, а бездну. Однако страдала и материлась Черная. А потом появился Он, словно в бульварном чтиве. Черная косичка, алая челка. Бледная кожа. Равнодушные пустые глаза. Надменная улыбка, уверенная, что для нее нет преград, что не победить она не может. И что-то еще за этой безжизненной лицемерной вампирской скорлупкой. Тихий-претихий отзвук прошлого. Он помнил. Но мир опостылел, потому что не один десяток жизней Он был мертв, и Ему заранее было известно, как каждая глупость начнется и как закончится. Все семеро были убиты Им без колебаний, безжалостно, с жутким удовольствием. Черная никогда не могла объяснить, что она в Нем нашла. Гурен хоть и нарочно, но был всегда таким, каким того требовала ситуация: строгим во время тренировки, вдохновляющим во время боя, добрым и нежным, когда она отчаивалась. А Он - сволочь, самый мерзкий из демонов, и даже не пытался никогда быть кем-то другим. Ему откровенно плевать на все на свете. Черная не раз убеждалась, что Его устраивает роль ублюдка, Он любит все подстраивать под себя, даже если это будет стоить тысячи чьих-то душ. У Него из хозяев только Он сам. Черная для Него одна песчинка в пустыне, и этого Он тоже никак не скрывает. Что в таком высокомерии и безразличии может понравиться? Ничего. Но всего лишь одна неверная химическая реакция в организме, один не по тому адресу отправленный сигнал нейрона, один не в то время выделившийся не тот гормон, и все, Черная мечется между осознанной ненавистью к Нему и неосознанной любовью ко всему в Нем, потихоньку сходя с ума. Сигареты нашлись, но зажигалка – нет. Видно, выпала где-то во время того, как ее били, а курить очень хотелось. Нервы вот-вот от всех этих кошмарных раздумий сдадут. Черная провела пальцами по свеженькому зудящему укусу на шее – знак того, что Он хоть и немного, но скучал, а так же напоминание о том, что она для него всего лишь скот, игрушка, просто пока что самая интересная среди прочих. От прикосновения укус заныл еще больше. Кругом сплошная боль, а закурить ее нельзя. Засада. Да и как назло солдаты у нее волшебную флягу с виски отобрали и все выпили. А пить ей тоже очень хотелось, настолько же, насколько хотелось курить. Но опохмеляться желательнее не одной, а с Пастырем и Клыком, кормящим их историями о том, как он одним взглядом медсестру в кровать затащил. А взгляд у Клыка, как у настоящего преступника, маньяка, с таким незнакомцем даже за один стол не сядешь. Врет пьяный фантазер. В Клыке давно уже умирает похабный романтик и все никак помереть не может. Черная недобрым словом помянула чью-то мать. Он, успевший к этому времени выйти из здания, где ее били семеро, ухмыльнулся. -Не это ищешь? – спросил Он у Черной, и в его руке сверкнула зажигалка с подмигивающим чертом на серебряном боку,точно такая же, как у Пастыря. Ферид совсем недавно ее вручил Черной. «За труды,» - так он сказал. -Оно самое, - ответила Ему Черная. Он отдал ей злосчастную зажигалку и сел рядом. Она закурила. В абсолютной тишине солнце неспешно взошло над пустым, словно обглоданный улей, городом. -Я одного не поняла, - все обдумав,сказала Черная где-то спустя минут десять, - Зачем седьмой меня людям попытался сдать? -Ему было скучно, мне было скучно, тебе, по его мнению, было скучно. Он решил нас всех таким образом развеселить, - пожав плечами, ответил Он. -Когда Фериду становится скучно – трупов в три раза больше, - промолвила Черная, стирая с губы остатки запекшейся крови и наклеивая на укус припасенный для таких случаев пластырь. Она встала, потушила сигарету каблуком. -Куда ты? – спросил Он, внешне при этом не показывая никакого удивления. Оно бы все равно вышло неискренним. -Подальше от тебя, - отрезала Черная. Его присутствие всегда плохо на нее влияло, потому что от него было настолько хорошо, что совсем плохо, поэтому Черная всегда отчаянно пыталась сбежать, но Он никогда ее просто так не отпускал, как, например, сейчас: Черная уже собиралась обратиться в волка и умчаться, но Он вдруг возник прямо перед ней, зловеще улыбнувшись и притянув Черную к себе, впился своими ледяными губами в ее, разбитые, обветренные и искусанные до крови, будто впрыскивал какой-то смертельный яд внутрь. Для Него, вампира, поцелуи давно утратили какое-либо значение, но зато для Черной они были всем, и Он это знал. Черная с трудом отстранилась от Него. -Издеваешься, да? – с горечью хрипло проговорила Черная. Он рассмеялся. А потом исчез.