Чудо в перьях

Извилистые истоки Нарога остались за спиной, а впереди раскинулись прибрежные холмы, за которыми кряхтел старый лес. Его корявые сучья настолько пригнулись к земле, что вокруг словно выросла неприступная стена. Колючий кустарник разбросал ядовитую листву. Она спрессовалась и гнилыми комьями оставалась висеть на обломанных палках. Может, клубившийся смрад и заглушал вонь из пастей тёмных тварей, но немигающие глаза, и местами бесшёрстная бледная кожа мелькали между стволами. Послышалось гортанное рычание. Хуан ощетинился, и в два больших прыжка перепрыгнул колючую ограду, проезжаясь по ней брюхом. Густой мех остался покрывать шарики репейника, в то время как пёс Оромэ во весь опор скакал за заклятыми врагами. — Ну вот, — Келегорм обречённо тряхнул плечами. — Теперь опять всю ночь скулить будет… Атаринкэ хмыкнул, и уже подумывал о том как бы свалить из общей комнаты. Если уж Хуан ободрал себе бока, то можно будет до рассвета слушать клацанье и хлюпы, вперемешку с визгливым подвыванием, а на завтрак у них будет гора шерсти, которой в покоях не оберёшься. Да и Тьелкормо напьётся… А с ним только трезвым нормально общаться можно. Кони почуяли скользящих во тьме подлеска варгов и принялись раздражённо махать хлёсткими хвостами, обдавая звучными ударами поджарые бока. Засохшая грязь ударила в нос. Охотник закрепил уздцы на самодельном колышке и, переступая через лужи, прокрался до терновника, после чего принялся закидывать, на втоптанные в болотную жижу коряги ноги. Сделанные из телячьей кожи сапоги скользили по перемазанной грязью коре, пока наконец Келегорм не перемахнул на противоположную сторону. Стоило ему спрыгнуть как ноги по колено засосало в пузырящуюся гниль. Проделывая рывки всем телом, охотник выполз на заросшую тропку. Лес тут казался затхлым, и словно отовсюду за ним наблюдали отродья Моргота, что рысцой крались вдоль извилистых путей и прятались в бездонных дуплах старых вязов. Идя наперерез петляющим зигзагам, Туркафинвэ оглядывал немалых размеров следы. Грязь подзастыла, и в её очертаниях явно проявлялись когтистые отпечатки. Феанарион присел на корточки, принялся водить пальцами по глубоким вмятинам грубых подушечек, покрытыми тонкой сеточкой рубцов. Слипшиеся от липкой крови, коричнево-жёлтые травинки прогнулись под немалым весом варговых лап, и сразу было заметно как лютоволк полз на распотрашённом животе в глубь чащи. — Олень. — Куруфин тенью выплыл из жутко воющей чащобы. Его глаза потемнели, а рука медленно переворачивала лезвие остриём назад, чтобы всадить сразу и почти по самую рукоятку короулившему их со спины волколаку. Скорее всего, Хуан уже успел сцепиться с одним из них, и теперь его внутренности тухнут где-то в небольшом овражке на окраине поляны, но кроме закладывающей нос вони чувствовались еле уловимые нотки чего-то ещё. Чего-то, окутанного ополотом сонных чар… — Ага, с когтями, — Келегорм фыркнул, убрал руку со следов. — Если поймаешь такого, покажи мне. Я тоже хочу посмотреть. — Ты олень, — произнесено шёпотом, но так, чтобы брат услышал. — Разве не ощущаешь? Тут что-то неладное… Келегорм насупился, но значение словам брата придал, и тотчас за их спинами хрустнула ветка. Одного мгновения хватило, чтобы острое лезвие продырявило клочьями обвисшую шкуру. Вися на клинке, волколак брыкался изо всех сил, и брызжа жёлтой слюной, заходился в истошном вое. Удерживая тушу, Атаринкэ пригвоздил её к гнилому стволу, и не отпускал, пока варг не перестал дёргаться. Через некоторое время братья стояли, по локоть в грязи и тине. Отяжелевшие волосы прилипли к вспотевшему лбу, а клинки буквально дымились от чёрной крови. Поляну устилали изрезанные трупы. Во время схватки в самой сущности вспыхнул тот самый огонёк, что двигал ими во время боя. Безжалостные, единые… Головы вонючих тварей затягивала трясина, но одну из них Тьелкормо подобрал и завернул в мешок. Пока братья переводили дыхание, на пригорке появился Хуан. Пёс бегал, и одновременно кружился с бешеной скоростью на одном месте, иногда останавливаясь, и направляя взгляд смыслящих глаз на хозяина. Волкодав кубарем скатился к феанарионам, и схватив подол охотничьих одежд блеснувшими клыками, потянул за собой. Рассеянная вокруг паутина лезла в нос, и не прерывая действий, волкодав смачно чихнул, а после хлёстко похлопал ушами о грязную морду. Затем настороженно вскинулся, но на этот раз шерсть на его загривке дыбом не стала. Он отцепился от обслюнявленной туники и потрусил в кусты. Келегорм переметнулся взглядом с братом, и получив утвердительный кивок, направился за псом. Скользя меж поваленных стволов и пней, они добрались до сокрытой пещерки. Хуан звонко гавкнул в недра мерцающей мглы, и в следующую же секунду Келегорм уловил взглядом формирующуюся фигурку. Под тонкими ступнями прогибался мховый ковёр и силуэт, своим ростом и сложением похожий на эльфа поклонился: — Благодарю вас, благородный господин, — тонкий женский голос струйкой потёк из-под капюшона, сплетённого из чего-то тёмного и невзрачного. В шоке Келегорм открыл рот и силился что-то сказать, но лишь беззвучно двигал губами. Хуан склонил голову, наблюдал за заторможенностью хозяина и после долгой паузы ткнулся мокрым носом тому в ладонь, и вот тогда послышалось хриплое: — За что? Это утробное сипение вспугнуло, как оказалось, девушку, и охотник поспешил извиниться. — Я заплутала, — неслышные шаги приближались, и только сейчас феаноринг заметил, что незнакомка босая. — А ваш пёс вывел меня из топи, за что я вам и благодарна. Капюшон сполз, и в темноте сверкнули небесные глаза эллет. Ореол чёрных как смоль ресниц трепетал подобно крыльям бабочки, волосы были черны как ночь, а эта сумрачность вокруг выдавала в ней родство с тёмными эльфами, что никогда не видели блеска и величия западных земель за Морем. Волкодав принялся тереться о её ноги, и когда почувствовал нежные касания длинных тонких пальцев у себя за ухом, то неистово замахал вмиг ставшим пушистым хвостом, и довольно порыкивая, свесил язык, улыбаясь во всю ширь клыкастой пасти. Завороженный красотой незнакомой ему девы, Келегорм аккуратно поинтересовался: — Куда держит путь прекрасная эллет? Этот край граничит с тёмными тварями, небезопасно разгуливать здесь…одной… — последнее прозвучало двусмысленно, но эльфийка пропустила скрытый подтекст мимо острых ушей. — Я не боюсь их, покуда со мной мои чары, — она нежно искривила губы в улыбке и поправила съехавшую с плеч ткань. От неё и впрямь веяло магией, а накидка сливались с её косами, отчего казалось, что она была соткана из них. — Я выведу вас из этих чащоб. На опушке ждёт мой брат и мы с радостью приютим вас у себя. Девушка кивнула и плавно ступила по сырой земле. Тьелкормо чудилось, что она даже не касается поверхности, а плывёт по воздуху как облака. Атаринкэ встретил пару с каменным выражением лица, и только стоило им двинуться в дорогу как он приблизился к уху охотника и прошипел на осанвэ: — Она необычная эльдиэ. Чуешь как пахнет? Да от неё во все стороны магией несёт. — говорил одними губами, ибо дева порой оборачивалась на своих спасителей, и когда они перешёптывались меж собой, её шея вытягивалась, а она сама ступала тише обычного. — Знаю. Но мне это не важно. В серых омутах сверкнула знакомая Искуснику искорка задорства и он уже представлял, чем кончится их охота. Всё же это не новость, но и шестое чувство Турко не подвело. Многозначительно переглянувшись, братья раздвинули ограду, пропуская деву вперёд, после направились к коням. Животные стояли, прижав головы к груди. Обычно, стоило хозяевам появиться как их тут же встречало громкое чавканье и перетерание покрытой дорожной пылью травы о зубы, но иссохшая земля покрылась вздувшимися трещинами, и даже жёсткая ковыль не пробивалась сквозь каменную почву. Колышек выскочил из расселины, даруя могучим животным свободу, и те тут же встали на дыбы. Звонкое ржание прокатилось раскатом грома в мёртвой тиши. Лес загудел. Келегорм пригнул шею своего скакуна, забросил поводья, и согнувшись, закинул в седло эллет. Дева подлетела и вцепилась ладонями в колющуюся гриву, в то время как охотник пристроится сзади, одной рукой дёргая ремень поводьев, а другой свойски сдавил талию эльфийки. Хуан по-прежнему давящий лыбу, скакал вокруг да около. Серая шерсть пса мелькала под ногами, отчего конь не переставал постукивать копытами, и была большая вероятность, что животное всё же придавит украшенный репейником хвост. — Эй, Хуан, перестань мельтешить! Без хвоста останешься! — крикнул Туркафинвэ, нагнувшись и ухватив пса за длинную шерсть на загривке. Пёс изловчился, выбился из хватки, попутно оставив клочок меха в железных пальцах, и потрусил вперёд. С момента появления эльфийки волкодав стал странно себя вести, и Куруфин уж подумал, не опоила она его чем, но отогнал глупые предрассудки и спросил: — Кем приходишься? — грубо, сухо. Дева сморщилась от столь прожигающего взгляда серых как сталь глаз Искусника. — Я дочь Владыки Дориата Тингола и Прекрасной майа Мелиан, Лютиэн. — за спиной послышалось тихое присвистывание, от которого щекотало шею, а рука охотника сжалась сильнее, скорее всего, такими были его удивление и одновременно удоволетворённость от осознания того, какая богатая добыча угодила к ним в руки. А между тем дочь Тингола продолжила: — Я ищу своего возлюбленного человека. Это любовь до беспамятства! Меня не покидают мысли о Берене, — стоило имени адана слетать с нежных губ как сыновья Пламенного оживились, а не послышалось ли им. — А отецу вздумалось погубить его, лишь бы мы не были вместе, и сейчас Берен идёт к Чёрному Врагу за прекраснейшим творением эльдар! Ах, простите! Не стоило мне быть столь откровенной, но я не могу это держать в себе! Всю их длительную поездку Келегорм наслаждался переменчивым голосом полумайа и даже не старался вникнуть в суть обстоятельств, о которых без умолку вещала прекрасная эллет. Атаринкэ же наоборот, смотрел на неё со сведёнными бровями. Кончик носа вновь покраснел, на этот раз от нескрываемого раздражения к неумолкающей девице, и от отрешённо-мечтательных вздохов старшего. Всё это так раздражало, что Куруфинвэ захотелось здесь и сейчас надавать брату подзатыльников, чтобы вырвать его из мечтаний, несущих этим тонким голоском, о Благословенных землях и вернуть сюда, в сгорающую огнём мести Арду. Под сладко тянущуюся песнь девы и размеренное дыхание коней, Тьелькормо, с глупой улыбкой и как будто опьяневшим взглядом стал клевать носом в тёплую шею Лютиэн. Похоже, у Макалаурэ появился достойный соперник. И когда глаза почти сомкнулись в голове отчётливо прозвучали полные возмущения слова: — Прекрати немедленно! Охотник повернул голову. Из-под прикрытых ресниц он видел покрасневшее лицо младшего, сгорающего от возмущения. И так же лениво отвечал на осанвэ: — Она самое прекрасное, что я встречал. Улыбка стала ещё шире. И она росла так же как куруфиновы возгласы. — Ничего удивительного! Она дочь той, коя напрочь вскружила голову несчастному глупцу! — Не верещи. — Туркафинвэ сморщился. — И даже если так, она безоговорочно засела в сердце этого адана как заноза в одном месте. Да и он в её… — Тоже мне проблема, — последовал смачный зевок. — У меня четверо младших братьев. И не с такими занозами справлялись… К тому же… — Куруфин вопросительно дёрнул головой. — Я решил прописать её с нами в Нарготронде. Глядишь — и королева появится… Ход мыслей брата Куруфинвэ уловил, но не совсем представлял как будет старший воплощать в жизнь свой гениальный план. — Остаётся только послать открыточку Эльвэ. — А как ты её удерживать-то будешь? Она ж больная до этого Берена или как его там. — В одной из башен. Знаешь, я тут уже заприметил одну… Вдали уже слышалось как бурлит Нарог, а значит, вскоре можно будет проводить деву в её новый дом. Тьелкормо воодушевлённо вздохнул и покрепче прижал к себе эльфийку. *** В затхлой сырости подземелий разгуливал леденящий воздух, и эльдар вместе с человеком жались друг к другу, вздрагивали все разом из-за каждого шороха. Ссутулившись и глядя исподлобья, вся компания скрепилась руками, и поджав под себя содранные в кровь колени, сомкнулись спинами. Берен, в обществе товарищей по несчастью предался сладким мыслям о возлюбленной. Как там она? Ждёт ли? Ах, если бы можно было повернуть время вспять, то он ни за что не обрёк бы на погибель своих друзей. Он сбежал бы с Лютиэн за дальние берега, и когда-нибудь, вдвоём, они достигли бы бессмертных берегов, о которых тихо завывали эльфы, чуть покачиваясь и обхватывая друг дружку руками. Сын Барахира с замиранием сердца вслушивался в грустное мурлыканье, пока его не заглушил отчаянный крик сидевшего ближе всех к решётке эльфа. В глубине бесплотной тьмы сверкнули жёлтые глаза лютоволка, а после послышались надрывное рыдание, хруст ломавшихся под нажимом острых как сотни кинжалов зубов, и треск рвущийся плоти. Нолдор отчётливо представляли под звук как клыки протыкают эластичную кожу и смыкаются у основания кости. Эльфы отчаянно пытались вырвать своего товарища из железной хватки варга, но пропитанные кровью руки выскользнули из ладоней спасателей, и обречённый исчез во тьме. Было слышно как скрежетали крюкообразные когти и помещение затапливало голодное рычание. Звуки стихли. Не смыкая глаз, нолдор с ужасом смотрели в ту сторону, где погиб один из них. Тогда руки Берена коснулись холодные пальцы, и человек выдохнул, осознавая, что Владыка Финдарато находиться рядом. Он чувствовал как вздымается груди короля, и старался не выпускать его ладонь из своих пальцев. Сейчас он отчётливо осознал безысходность сего происходящего, и с болью и мольбой посмотрел, как ему казалось, на маленький отряд. Именно сейчас ему хотелось оказаться на месте погибшего. Тогда бы его муки закончились, и дух отпустил бы навечно похороненное в обломках ужасной крепости тело. Раздался скрежет, и дверь скрипнула, впуская в подземелье яркий свет факела. Майрон предстал перед пленными в окружении своей свиты, и эльдар чудилось, что рыжий майа пылает ярче всякого огня. От него исходило такое приятное тепло, но всё это было лишь маской, обманом, а на самом деле на них смотрели гаденько улыбающиеся очи прислуги Мелькора. Саурон двинулся ближе, и эльфы зажмурился от столь яркого света. Прикрываясь локтями и морщась, компания отползла к стене и не заметила как когтистая рука в чёрной перчатке схватила их предводителя за волосы и потянула к себе. Финрод пробовал отбиваться, но Аулэндиль вовремя зажал того между собой и стеной. Пока на Гортхаура сыпались бесконечные проклятия, он, смотря в бездонную голубизну Валинорского неба, медленно приближал своё словно высеченное из мрамора лицо к Инголдо. Неожиданно сработавший инстинкт самосохранения направил действия эльфа, и тот принялся неистово мотать златокудрой головой. Мягкий волос хлестнул Саурона по щекам, и он со всей силы впечатал голову Владыки Нарготронда затылком в стену. Удар оглушил, в глазах потемнело, и Финдарато мог слышать только обрывки обращения Майрона к бунтующим. Как через толщу воды долетали полные ярости и презрения возгласы. Эльдар били себя в грудь и загораживали спинами адана, ясно давая понять, что человека, покуда они живы, майа не видать. — Чтож… — театрально вздохнув, Саурон направился к Инголдо, и обхватив шею эльфа руками, сдавил горло. — Я уверен, стоит ему что-нибудь отсечь и вы у меня разом запоёте. А жаль… Мне бы не хотелось портить столь очаровательное личико, но начнём мы пожалуй с твоих красивых глазок, — сейчас же майа приторно-сладким тембром обратился к Фелагунду. — Давай, моя прелесть. Скажи мне, какую половину мордашки тебе не жалко. Когти рыжего майа сдавили вмиг покрасневшие щёки жертвы. Из-под пальцев Саурона потек горячий багрянец, и он поднёс руку к губам, медленно и со вкусом слизывая алую, с привкусом металла кровь. Эльфы в ужасе замерли, сжав вспотевшими ладонями скользкие прутья решётки. Орки оттеснили пленных копьями к противоположной стене и приставили к ней одного из волколаков, а сами же, схватив Финрода, выволокли того из подземелья. Саурон скривился адану и с хлопком запер железную дверь. Он с предвкушением подымался вверх по витиеватой лестнице, любуясь запёкшейся на стенах кровью своих прошлых жертв, а его глаза с наслаждением закрылись от лицезрения нарисовавшейся в медной голове картины. Майа выбрался из тёмных коридоров темниц, и чуть ли не пританцовывая, направился к себе.