He lives in you

Слэш
NC-17
В процессе
296
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
планируется Макси, написано 284 страницы, 27 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Награды от читателей:
296 Нравится 592 Отзывы 66 В сборник Скачать

Poeta

Настройки текста
Крошкой алмазной пыли рассыпаются звезды по темному небосводу, освещая пики горных вершин, отражаясь сиянием на плотном снежном покрове. Едва над Шампери опускаются первые отголоски ночи, все вокруг погружается в безмятежную полудрему, мир замирает, берет короткую паузу-передышку, чтобы снова проснуться утром, солнечными лучами проникнув сквозь занавески на окнах уютных деревянных шале. Денис поднимает голову и всматривается в звездное небо, пока прохладный весенний ветер своим дыханием ласково треплет пряди светлых волос. Горный пейзаж завораживает, опутывает чарующими нитями, околдовывает красотой и силой, что исходит от многовековых древних вершин, и невозможно представить другое место в этом мире, что было бы таким же спокойным, надежным и постоянным, и в то же время, ежедневно дарящим ощущение чего-то нового и неизведанного. Взгляд на часы — без четверти девять. Время течет медленно, словно смеется над ним, растягивая секунды в минуты, а минуты в часы, превращая их в долгие томительные мгновения вечности. Ожидание мурашками прокатывается по коже, отдается странным волнением в душе, вынуждая окунуться в воспоминания почти шестимесячной давности, вернуться в тот момент, с которого все началось. Пустой Палладиум, отражение тусклого света над катком, легкое покалывание в пальцах от проникающей в самое сердце песни Жака Бреля, и Стефан, мягкий и плавный, скользящий по льду под звуки-аккорды, одним взмахом рук и поворотом головы заставляющий замереть и почти не дышать. До учащенного пульса, до шума в ушах, до жара разгоряченной кожи. Тогда ли все началось? В ту самую минуту, когда он впервые взглянул на него, как на мужчину. Притягательного чувственного мужчину с особым шлейфом неповторимого шарма. Когда еще долго не мог прийти в себя, бессонной ночью вновь и вновь прокручивая перед глазами воспоминания, пальцами до скрипа сжимая простынь… Зачем? Пытаясь прогнать видение? Забыть, стереть из памяти образ в полутьме, с оттенком отчаянной грусти? Надеялся, что морок рассеется, едва ночь сменится днем, едва растает призрак глубокого бархатного голоса, умоляющего — Не покидай меня… Прошло чуть больше полугода. Смог ли забыть? Улыбка касается губ. Все изменилось. Все ли? Многое. Стало легче дышать, тревога больше не терзает душу, не выворачивают наизнанку сомнения — взаимно ли? Глаза в глаза — на дне которых искрится нечто такое, чему он пока не может дать названия. Очарование, теплота, нежность. Бесконечная забота и тихое «Дэни…», от которого сердце трепещет каждый раз, каждый чертов раз, а сколько их уже было. Но до сих пор головокружительно сладко. Чем заслужил такое счастье? Мог ли когда-нибудь хотя бы мысль допустить, что его кумир, его мечта, его… Просто его. И просто и сложно. Потому что хочется больше, полностью ощутить принадлежность, поставить точку там, где сейчас бескрайнее и неясное многоточие. До августа так долго, невыносимо-бесконечно долго, но стойкое «нет» сдерживает любые порывы, только пыл совсем не охлаждает, и невозможно пробить эту упрямую выдержку, разрушить неизвестно зачем придуманные принципы-границы, шаг за которые — желанный омут со всеми его соблазнительными чертями. Невозможно ли? Перед глазами вспыхивает образ, навсегда запечатленный в памяти, выжженный клеймом на сердце, узорами лезвий по льду нарисованный — пальцы, стискивающие до синяков на предплечьях, откинутая голова и беззащитно открытая шея, от одного взгляда на которую хочется сотворить такое… Такое, о чем подумать страшно, от чего тело сводит в острых судорогах. Не поймет. Сам себя не понимает, потому что, правда, это пугающе безнадежно — желать такого. Стыдно. Сладко? Опасно. Что с ним потом будет, если осмелится? К образу примешиваются запахи и звуки — смесь аромата парфюма с выдохами, пронизанными дико сексуальной хрипотцой, от которой ведет хлеще любого алкоголя, заставляет чуть ли не пополам согнуться и умолять. Окончательно добивает случайным полустоном и неприкрытыми попытками сдержаться — шипение сквозь сомкнутые губы. Так ведь нельзя, нечестно, чудовищно несправедливо, срывать все грани, поддаваться и разрешать, доводить до сумасшествия, самому желать-хотеть-стремиться… Отталкивать во благо. Дурацкие «правильные» принципы. Кому они нужны? Отдернуть себя, потому что не прав. Ему нужны. Им обоим. Стефан восхитителен в своей джентльменской правильности, в своей осознанной ответственности, в том, что поддаваясь и уступая, не позволяет себе сорваться. Интуитивно ощущая иллюзорную черту, им самим проведенную, способен остановиться и остановить одним лишь взглядом буйство мальчишеского пыла. Чем вызывает глубокое и безусловное уважение, касающееся разума — не только чувств и порывов, побуждающее добровольно отступаться и делать шаг назад, во избежание. Одно из тех многочисленных качеств, пред которыми он преклоняется. Которые он… любит? Мягкой вибрацией таймер в телефоне напоминает — пора. Ровно девять. Последний раз вдохнув свежего ночного воздуха Денис разворачивается, открывает дверь и переступает порог Палладиума. В пустых коридорах, окутанных непривычной тишиной, давно уже погашен свет, все вокруг погрузилось в глубокий сон, и даже немного неловко и странно нарушать это идиллическое спокойствие обычно шумного центра. В темноте обостряются все чувства, грудную клетку слегка сдавливает от волнения, прохладные пальцы нервно стискивают рукава спортивной куртки. Почему так тревожно? Почему дышать становится трудно, ведь не впервые это происходит. В этой тревоге пополам смятения и предвкушения, к которым примешивается ощущение неповторимости момента, и хочется полностью настроиться, быть готовым принять все то, что случится, едва он окажется по непривычную сторону борта. Ладонь крепко сжимает дверную ручку, и Денис на мгновение прикрывает глаза.

— И чего же ты хочешь?

Тебя. Единственно верный и самый желанный ответ, в момент, когда кровь вскипает так, как Цельсию и не снилось, когда в мыслях абсолютный сумбур и хаос. Тебя. Стучит в такт с бешеным ритмом сердца, отдается покалыванием электрических разрядов по всему телу, звенит по натянутым нервам. Тебя. В эту самую секунду, потому что больше нет сил ждать, это неизбежно и неотвратимо произойдет, так почему не здесь и не сейчас, не тогда, когда мы оба этого хотим? Чтобы иметь возможность и право, глядя в глаза прошептать… Мой. Вот только снова поймать останавливающий взгляд, на дне которого плещется… страх? Готовность выполнить любое желание, пусть даже самое безумное, но это настолько пугает, что невозможно скрыть? Тогда отводит глаза и тяжело вздыхает. Со Стефаном так нельзя. Не получится взять наскоком, с ним это так не сработает — добиться того, чего хочется больше всего на свете любым, даже честно заслуженным способом. Слишком велик риск сломать то прекрасное, что есть между ними, собственными руками разрушить хрупкое доверие, разорвать нити их особенной связи. Когда он снова ловит все еще испуганный взгляд, в нем что-то надламывается, раскалывается на неровные льдинки-осколки и осыпается ранее неизведанным чувством — желанием защитить и уберечь от себя самого. Глупого неразумного мальчишки. Это чувство обрушивается на него тяжелым небосводом, раскатами грома над головой, почти заставляет опуститься на колени и просить прощения за то, чего еще не пожелал. Не успел высказать вслух, но тот и без того смог понять и прочесть, что невербально семафорило со всей своей ужасающей силой. Обнимает Стефана, прижимается близко-близко, целует в щеку, в висок, легко и очень нежно, едва дотрагиваясь приоткрытыми губами, пытаясь по-своему извиниться и сгладить этот момент. Каждое касание — беззвучное «прости», и пальцы между прядей темных волос теперь скользят успокаивающе и осторожно, без всякой цели — просто ласка. Ощущение времени теряется и тонет в ответных прикосновениях, но отстраниться он себе позволяет только когда слышит, как выравнивается чужое дыхание, как расслабляются под ладонями напряженные плечи, как его целуют в макушку и снова задают вопрос. На этот раз во взгляде напротив больше нет страха.

— Покажи мне «Поэту». — Хочешь потратить целое желание на то, что видел много раз в шоу, от начала и до конца?

Желание не возникает спонтанно, оно горит в нем давно и достаточно сильно, только подойти и просто попросить кажется ему бесцеремонным и ужасно самонадеянным. Мемори-вспышками в мыслях проносятся несколько картинок из разных временных отрезков. Самый первый и самый значимый образ, неповторимым и мягким жестом его рук в момент «я подарю тебе жемчужины дождя, из стран, где не идет дождь». Горький, пронзительный и отчаянный, отбирающий надежду, дарующий вместо нее ложные чувства, истерзанным до слез сердцем, когда звучит «он похож на сына, которого бы я, возможно, познал, если я умру, дай мне умереть, но позволь ему жить». То мгновение до сих пор отдается режущей болью глубоко внутри, и Денис снова тянется за объятиями, судорожно вцепляется в лопатки, сминая пальцами рубашку. Тогда он думал, что потерял. Потерял совсем, безвозвратно, и все разбилось для него в ту минуту, перестало существовать и иметь хоть какой-то смысл. Тихое «шш-шш-ш» и его отпускает, очень медленно, но он успокаивается, возвращаясь к недавним счастливым воспоминаниям. Тени в зеркалах, скрип паркетных досок, дыхание одно на двоих, как и один на двоих танец, отражением движений друг друга. Чистая горячая страсть во взгляде, первое их общее безумие, первые робкие попытки преодолеть смущение и ощущение влажных пальцев под приоткрытыми губами.

— Нет. Я хочу, чтобы ты откатал ее для меня. Только для меня одного, в костюме, в пустом темном зале. Хочу, чтобы ты смотрел на меня, и чтобы думал… только обо мне. Почему ты улыбаешься? — Просто ожидал несколько… иного желания. Ты снова удивляешь меня. — Когда-нибудь я точно пожелаю того, о чем ты подумал, но сейчас мне необходимо это. Выполнишь его для меня? — Я же обещал, верно?

Заходит в зал, стараясь в первые секунды смотреть под ноги, а не перед собой, пытается дать себе еще немного времени, чтобы унять предательскую дрожь и волнение, целиком его охватившее. Вот только это бессмысленно и бесполезно, когда от приятного хруста лезвий о лед волоски на руках встают дыбом. Ему почему-то хочется оттянуть момент неизбежности и успокоиться, чтобы расслабленно сесть на трибуны и насладиться несколькими минутами завораживающего номера. Но пальцы мертвой хваткой вцепляются в борт, едва только он поднимает глаза. Стефан скользит по льду легко-легко, будто совсем его не касаясь, раскачивается из стороны в сторону, проверяя равновесие и группировку, разогревает ноги, очерчивая изящные дуги, макетом намечает прыжки, кажется, даже не замечая его появления. Над катком горит всего пара прожекторов, весь зал погружен в приятную туманную полутьму, окутывающую очарованием и чем-то удивительно теплым. И не оторвать взгляда от привычных отточенных филигранных движений, не отвести глаз от плавности скольжения, и невозможно не заметить, как идет ему этот костюм, как подчеркивает его темперамент образ испанского фламенко. Образ, созданный специально для него, отражающий черты горячего взрывного характера, гордость и страсть, вскипающую кровь, сверкающую красными бликами на черной мягкости бархата. Дотронуться, ощутить под пальцами контраст ткани, пробежаться подушечками по выступающим пайеткам и стразам, просто коснуться — что-то ужасное творит с ним тактильный голод. — Сядь на трибуны. Сегодня ты — зритель. Буквально выпадает из реальности, концентрируясь на собственных ощущениях, не замечая, как от резкого торможения из-под лезвий вылетает ледяная крошка, а Стефан оказывается рядом, улыбается одним лишь взглядом, и только борт становится преградой между ними. Ладони бессознательно тянутся вперед, потому что невыносимо быть настолько близко и не иметь возможности коснуться, но вместо ткани хватают прохладный воздух. В глазах напротив искорки игривой усмешки, легким глайдом назад тот увеличивает расстояние, дразнит изощренно и умело, просто мастерски издевается, чем вызывает досадный выдох-шипение. В такие моменты очень хочется вытворить что-то из ряда вон, чтобы сбить эту наглую самоуверенность. — Нет. Вот так — упрямством ответить на откровенную провокацию, руки на груди сложить, и взглядом сверкнуть. Потому что уходить от прикосновений, зная о его слабости, нечестно и вообще так нельзя. — Будешь спорить? — Это мое желание и я хочу быть здесь. Хочу видеть тебя ближе, чем с высоты трибун. Пожимая плечами, Стефан делает «фонарик» назад, снова улыбается ему и скользит по льду в сторону аудиосистемы, позволяя любоваться собой, принимая заведомо выигрышные положения. На этот раз в его улыбке что-то меняется, уголки губ изгибаются несколько иначе, интимнее, глаза прищуриваются, делая взгляд более мягким и проницательным. По телу прокатывается волна озноба-мурашек, и на контрасте бросает в жар, а пальцы сильнее стискивают край борта. В мгновение, когда звучат первые аккорды музыки, хрупкий мир раскалывается на несколько миллиардов оттенков, чернильно-бордовым отсвечивая и погружая его в пленительную атмосферу танца страсти и любви, корнями уходящего в глубь веков. Движения рук плавные и текучие, с первых секунд они наполняют смыслом происходящее, передают легким взмахом настроение, и каждый жест кажется необходимым и важным. Преображается на льду, из тела исчезает напряжение и скованность, он становится еще более гибким, теряя привычную резкость. Возможно, что резкость теряется во взгляде Дениса, туманится призрачной дымкой, когда на щеках алыми пятнами вспыхивает первый румянец. Хочу, чтобы ты думал обо мне. Все это лишь для него сейчас, для него одного в обезоруживающей темноте пространства и времени. Двойной аксель почти без разгона, хлопками ладоней точно в ритм, вторя отзвукам гитарного рифа. Наклоном головы играя на невидимых струнах его души, отдаваясь вибрирующей дрожью и слабостью в коленях. Ладони касаются бедер, тонким намеком акцентируя внимание, соблазняют осторожно и ненавязчиво, но заставляют задержать дыхание — это все еще слишком, даже если видел уже много раз. Странная, поражающая воображение магия, волшебство, что призвано убивать медленно, но мучительно сладко, мастерство и умение, от которого все внутри переворачивается, скручивается в тугой узел и взрывается сотнями бабочек в середине солнечного сплетения. Тройной тулуп с запасом на четверной, но Стефану приходится раскрыться чуть раньше, чтобы избежать падения. Вращения рук, изгибы кистей, плавные движения пальцев. Именно они здесь играют главную роль, служат проводниками и выражают все чувства, именно через них раскрывается и передается особая атмосфера и несколько историй-образов, возникающих перед глазами. В самом начале можно увидеть человека, мечтающего о ком-то или желающего чего-то. Он прячется от света, старается закрыться от палящих лучей, но забирает свет с собой, солнце с собой. Словно наяву способен представить борьбу знойной испанской жары в середине лета с мужчиной, что пытается скрыться под кроной деревьев. Мимолетной вспышкой, аллегорией в сердце ударяет иной образ — борьба света и тени, любви и запрета, сражение до конца, пока кто-то из них не возьмет верх. Победить или поддаться? Бороться или принять? Забрать с собой свет солнечных лучей. Еще ребенком он видел эту программу в ее изначальном «соревновательном» варианте, замирая, почти не дышал, смотря по телевизору трансляцию Чемпионата Мира. Смешно прикусывал губы и морщил нос, когда улавливал колебания после прыжков, чуть ли не вскрикивал и хлопал в ладоши на фирменном сверхскоростном вращении. Но сейчас все иначе. «Поэта» будто создана для приглушенного света, в котором обостряются все ощущения, и каждый взмах, каждое скольжение видится совсем по-другому, более полным, насыщенным и глубоким, пронизанным страстью, почти физически осязаемым. На каком-то подсознательном уровне он понимает, почему в эту минуту воспринимает все намного острее, и дело не в личной привязанности, не в чувствах, что срывают все грани, и точно не в облегченном контенте самой программы. Не программа изменилась. Изменился Стефан. Спустя почти десять лет особая мужская энергетика граничит с притягательной чувственностью, а зрелая сексуальность сквозит в потемневшем взгляде, не оставляя шанса на связные мысли. Щеки уже пылают, ноги давно стали ватными, сердце колотится, как сумасшедшее, и ему дико необходима пауза на единственный вдох-выдох, но отвести глаза смерти подобно. Стефан прекрасен в своей стихии, его изгибы и плавные повороты заставляют терять нить реальности, двойной риттбергер с троек выбивает весь воздух из легких. Нечем дышать. Музыкальный ритм все нарастает, движения становятся быстрыми и более отрывистыми, но в них все еще присутствует мягкость и гибкость, а кисти рук превращаются в маленькую личную фиксацию, фантасмагорическое буйство эмоций среди творящегося безумия. Вращения-твиззлы вновь напоминают о «Ne me quitte pas», слишком в душу запали, отпечатались в памяти искрами золотого свечения — не сотрешь, не забудешь. Когда начинается медленная лиричная часть, ему все же удается сделать глубокий вдох. Смахнуть прядь волос, прилипшую к влажному лбу, приложить ладони к щекам, чтобы хоть немного приглушить жар, но горячие пальцы вряд ли способны в этом помочь. Поймать взгляд и попытаться удержать его, ощущая всю силу вложенного в него смысла. Хочу, чтобы ты смотрел на меня, и чтобы думал… только обо мне. Еще одна история-образ, порывом ветра окутывает их обоих. Пространный взмах рук в художественном жесте очерчивает женскую фигуру. Воспоминание о поцелуе, мимолетном, но оставившем след отголоском пьянящей юности на губах. Прыжок во вращение — вскрик, под чарующий испанский вокал. Это мгновения жизни мужчины, мгновения… жизни мужчины. Денис почти не улавливает тот момент, когда заканчивается программа и стихает музыка. Он растекается по борту невнятным желеобразным нечто, не ощущая ослабевших ног, пальцами зарываясь в волосы, пряча горящее лицо в ладонях. Почему он чувствует все так… остро? Почему сердце загнанно бьется в груди, так сильно и быстро, что даже немного больно? Перед плотно зажмуренными глазами все еще мерцает расплывчатый образ единственно пойманного взгляда, в котором много, слишком много намешано эмоций. Стефан думал о нем? В момент, когда вспоминал о поцелуе, когда вырисовывал на льду тонкие линии узоров, передавая настроение и атмосферу легкими взмахами рук. Особая магия лишь для него творилась сейчас, шлейфом вращений и дуг, дорожкой шагов в полутьме пустого зала. Для него одного, и это больше, чем награда за золото кубка. Больше, чем просто исполненное желание. Он вздрагивает, когда на голову осторожно ложится прохладная ладонь, словно сквозь вату доносится неясное волнение, но совершенно нет сил ответить, что все в порядке, да и в порядке ли? Смятение. Возможно, когда-нибудь он научится держать себя в руках, спокойно сидеть на трибунах, любуясь искусством и мастерством, подмечая для себя любопытные связки и комбинации вращений. Когда-нибудь… А пока его хватает только на то, чтобы набрать в грудь побольше воздуха и кое-как отлипнуть от борта, встретиться с взглядом, в котором беспокойство смешано с пониманием, а нежность с отголосками страсти. Остаточной после проката, не до конца исчезнувшей, угольками тлеющей где-то глубоко внутри. Не разрывая зрительного контакта перехватить руку, потереться щекой о ладонь, губами дотронуться до маленького личного рая — запястья. Вдох-выдох. Беззвучное «спасибо» касается учащенного пульса, согревает дыханием, незримой нитью тянется от одного к другому. Им не нужны слова. Не сейчас. Не сегодня.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.