He lives in you

…Стефан останавливается у приоткрытой двери в комнату и ненадолго позволяет себе скользнуть взглядом по изящной фигуре своего мальчика, одетого в новый ярко-синий костюм, восхитительно подчеркивающий плавные линии и изгибы юношеского тела. Высокий и статный, невероятно привлекательный молодой человек, уже совсем не ребенок, каким казался чуть меньше года назад. Взрослеет и меняется так быстро, так стремительно, что это заставляет опасаться того, с каким оглушительным звоном будут разбиваться сердца поклонниц еще немного времени спустя. Улыбка исчезает с губ ровно в тот момент, когда он замечает напряженные плечи, резкие дерганые движения и тихие ругательства сквозь зубы — Денис стоит напротив зеркала, пытаясь завязать галстук, узел которого явно не хочет получаться правильным и аккуратным. Пальцы сминают гладкую ткань, нервно теребят концы, затягивают слишком сильно и снова распутывают, желая добиться приемлемого результата. Спустя несколько безуспешных и неловких попыток он обреченно выдыхает, прислоняется лбом к холодной зеркальной поверхности, прикрывает глаза и, вероятно, старается успокоиться, сжимая и разжимая ладони. В эту минуту Стефан так остро ощущает, что готов забраться без страховки на вершину Маттерхорна, луну с неба достать, сделать еще сотню абсолютно невозможных вещей, лишь бы тот перестал от него бегать, перестал накручивать себя и волноваться без веского повода, лишь бы пошел на контакт, открылся, чтобы он смог понять, что между ними происходит уже не первый день. Они не ссорятся, не спорят друг с другом, тренировки проходят в обычном режиме, но стоит перешагнуть порог дома, как Денис ретируется с фантастической скоростью, и вытащить его оттуда может только Крис, смотрящий на обоих весьма красноречиво, но все же предпочитающий молчать, не желая вмешиваться в их отношения. С каждым днем терпение истончается все больше, напряжение ощущается сильнее и ярче, и кажется, оба чувствуют это, оба доводят себя и понимают, что рано или поздно им придется поговорить, но один прячется, а второй старается сдерживать себя и не давить, не принуждать к откровенности. Но наблюдая за тем, в каком смятении находится мальчик, как всеми силами пытается справиться с волнением, он понимает, что просто не может больше вот так. Не способен быть в достаточной степени бесстрастным, спокойно реагировать на происходящее и не чувствовать, как внутри все сжимается, как каждое резкое и дерганое движение отдается покалыванием в сердце, как хочется обнять, привлечь к себе и долго, очень долго шептать что-то успокаивающее, тихое и ласковое. — Позволишь, я помогу? — мягко и вкрадчиво, осознанно понижая интонации, он осторожно приближается к Денису, стараясь двигаться плавно, чтобы не напугать. Тот поднимает голову, несколько секунд пристально смотрит на него — во взгляде читается смесь облегчения и неуверенности — но почти сразу согласно кивает, делает шаг вперед и чуть отклоняет голову, давая доступ к шее, на которой безвольной змейкой висит развязанный галстук. Стефан придвигается ровно настолько, чтобы было удобнее действовать, одновременно оставляя простор для маневра, давая «карт бланш» для возможного отступления. Ловит короткий выдох, почти физически ощущает, как напрягается Денис, и огромных усилий, невероятной выдержки ему стоит удержаться, не потянуться вперед, чтобы губами коснуться макушки, прикрыть на мгновение глаза, вдыхая еще не выветрившийся аромат шампуня. Желанная близость путает мысли, превращая их в подобие бессвязных обрывков, заставляет сердце учащенно биться, отдаваясь глухими ударами по всему телу — он словно мальчишка в свои тридцать два, чувствует все настолько ярко, глубоко и обостренно, и это ощущение не ослабевает день ото дня, становясь все более выразительным и насыщенным. Взглядом блуждает по вздымающейся груди, пока ладони обхватывают галстук, пальцы действуют ловко, но нарочито медленно, требуя оттянуть, отсрочить тот самый момент, когда придется отодвинуться. Поворот, еще поворот, поддеть, провернуть…. Нажать невидимую кнопку паузы, указательным пальцем стряхнуть несуществующие пылинки, и снова сократить расстояние между ними. Невольно, не задумываясь, просто потому, что едва способен справляться с собственными эмоциями. Когда в последний раз он чувствовал подобное? Волнение с тревогой, смятение, мурашками до кончиков волос и мысленно: пожалуйста, не убегай… Снова поддеть, просунуть кончик в петлю. Не торопиться затягивать узел. Он мог бы превратить обычное завязывание галстука в искусство, куда более личное, интимное, волнующее. Мог бы касаться губами виска, в то время, как ладони скользят по груди, как пальцы случайно-неслучайно дотрагиваются до хрупкой шеи, мог бы долго сводить с ума, уверенно играя на контрастах — холодно-горячо, горячо-холодно. Прикосновение-лед, касание-пламя. Мог бы… Поправляет и без того ровный узел, проверяет силу натяжения, и только тогда опускает руку. Одну. Второй же касается плеча Дениса — невесомо, легко-легко, совсем не сжимая пальцы, только обозначая свое присутствие. Удерживать, не давая возможности вырваться и сбежать, одновременно не сломать, не перегнуть, всегда оставляя пути к отступлению — та самая грань, по которой он отчаянно пытается проехаться ребром конька. Между ними сантиметры дыхания. И множество невысказанных слов, стена непонимания размером с Рейхенбахский водопад, тонкая и прозрачная, но сквозь нее с трудом можно пробиться. Между ними сердца стук в унисон. И несколько бесконечно долгих дней, наполненных зимней выстуживающей прохладой, ледовой крошкой рассыпанные сомнения, острые, режущие, заставляющие ощущать неприятный озноб, от которого ищешь способ согреться. Секунда раз. Вдох. Денис дергается назад и чуть в сторону, но Стефан слегка впивается пальцами в его плечо. Секунда два. Выдох. Наклон в другую сторону, но все движения зеркальны, бесшумно, плавно, без единого звука. Оба молчат. Секунда три. Четыре. Вдох. Вдох. Ну, же. Пожалуйста? — Стеф… Низкой тональностью бьет по нервам. Не давить, не сломать. Но не дать уйти снова. Необходимо что-то сказать, вот прямо сейчас, как-то убедить, попробовать растормошить, подвести к разговору, но нечто, сродни интуиции или предчувствию подсказывает подождать еще немного. Не убегай. Секунда пять. Шесть. Семь. Вдох. Когда сжимают в порыве отчаянных, слишком тесных и настойчивых объятий, когда Денис стискивает его со всей своей немалой силой, трется носом о щеку… Только тогда он позволяет себе выдохнуть. Обнимает в ответ, сминая идеально отглаженную ткань пиджака, наклоняется к изгибу шеи, приоткрытыми губами прикасается к горячей коже там, где она не скрыта белоснежным отворотом рубашки. Понятия не имеет, сколько минут проходит в полусознании, в нетерпеливых попытках наверстать дни, лишенные близости, глаза в глаза, лицо в ладонях, мягкие пряди между пальцев. Без единого слова. Одними жестами и взглядами давно научились понимать друг друга. Миллиметры дыхания. И чуть больше часа до выхода из дома. Стефан не без труда и сожаления отстраняется, пытается привести в относительно приличный вид их обоих, давая короткую паузу, чтобы прийти в себя. Мысленно подбирает правильные слова для вопроса, комбинирует фразы, решая, каким образом построить диалог. — Мы идем на свадьбу, как… пара? — вопрос на опережение, несколько неожиданный и едва ли уверенный. — То есть… Я знаю, что у каждого из нас свое приглашение, не одно на двоих, но… Это немного странно, да? То, что мы с тобой, что я… Что я иду на свадьбу, где не будет других учеников, которые знают Анну и Роба намного дольше, чем я. Ноэми и Селин, например, — Денис сбивается, теребит манжеты рубашки, и кажется, его на самом деле беспокоит то, в каком статусе он приглашен на это торжество. — Не то чтобы я не хотел идти… Очень хочу, и мне приятно с ними разделить этот момент, но… Я действительно не понимаю, как себя вести и знают ли… — … знают ли Роб и Анна о том, что мы… вместе? «Вместе» произнесено вслух впервые и для обоих звучит так, словно лишь сейчас все стало по-настоящему серьезно. Подобно откровению, одно слово способно поделить момент на «до» и «после», разбить сомнения, развеять страхи, даровать крылья, чтобы взлететь над землей так высоко, как только возможно. Рука об руку, подхватывая друг друга, удерживая в воздухе, не давая сорваться вниз с заоблачной высоты и разбиться. Отголосками незримой надежды это «вместе» отдается не только для мальчика, который смотрит широко открытыми глазами так, будто его мир за секунду рассыпался на сотни осколков и снова собрался воедино, но и для него самого это признание становится сродни фактическому принятию. Некуда больше бежать. Они зашли слишком далеко, так далеко, что невозможно закрывать глаза на все сильнее крепнущую связь и близость, невозможно продолжать делать вид, что «может быть, это пройдет». Не пройдет. Не исчезнет. — Мы не обсуждали это, в разговорах как-то не возникало подобной темы, но, полагаю, они могут догадываться. Меня не спрашивали напрямую о наших отношениях, но если спросят… — он ласково дотрагивается тыльной стороной ладони до алеющей щеки. — Мне необходимо знать, что ты об этом думаешь. Я не имею права решать за нас обоих, Денис. С тобой что-то происходит, ты избегаешь меня, ставишь ментальную стену и мне трудно понять, куда «мы» движемся. Если ты передумал, если все это мешает тебе работать со мной, если…  — Нет! — Денис вздрагивает, снова дергается, отрицательно мотает головой и обеими руками вцепляется в его предплечье. — Нет! То есть да, но… Нет. Не так.  — Я не понимаю…  — Я не знаю, Стефан. Это сложно. Мне кажется, что я уже не могу отделить личные чувства от работы. Я думал, что справлюсь, что наша… наши… в общем то, что между нами сделает меня сильнее, и если ты признаешься, все станет проще и легче, что я успокоюсь, но… Я чувствую постоянную необходимость в тебе. В том, чтобы ты был рядом. Если что-то не получается, если я ошибаюсь, мне нужны твои руки, твой голос, твоя поддержка…  — Но я всегда поддерживаю тебя!  — Я знаю. Но так же знаю, что едва могу контролировать себя, когда мы не одни, и это… Я боюсь, что не справлюсь. Что рано или поздно сделаю что-то не то, дотронусь как-то не так, обниму слишком крепко, или… Невысказанные слова обретают форму. Очертаниями подсознательных опасений обрушиваются, когда его мальчик сумбурно и путано пытается объяснить, что с ним творилось все это время. Обрывочными фразами, выдохами в плечо, отчаянно стискивая ладонями пиджак, нервно говорит о том, что ему тяжело балансировать где-то на грани. Тяжело переключаться в моменты, когда притяжение между ними чувствуется особенно остро, когда срабатывает какая-то странная химия и оставаться равнодушным почти невозможно. Стефан внимательно слушает, успокаивающе гладит его по спине, вот только самому поддерживать иллюзию сдержанности невероятно трудно. Он должен. Несмотря на то, что пепельной горечью оседает в сознании «я знал, что так будет», несмотря на чувства, что отрицать нет смысла, на то, как Денис льнет к нему, ища понимания и поддержки.  — Мы можем остановиться. Если ты этого хочешь. Просто не станем продолжать. Возможно, возьмем паузу в тренировках на какое-то время. И голос ровный, почти не дрогнул. В ответ недоверчивый взгляд и грустная полуусмешка. Странная смесь, пугающая.  — И ты сможешь? Остановиться? Нет, не смогу.  — Мы говорим о твоих возможностях и желаниях, не о моих. Если ты чувствуешь, что не справляешься, если тебе некомфортно, как тренер, я в первую очередь должен думать о…  — Я не хочу.  — Денис…  — Ты спросил, хочу ли я этого, так вот — я не хочу. Но мне необходимо понять, как взаимодействовать с тобой, как абстрагироваться и контролировать эмоции. Я знаю, что хочу слишком многого — мне нужен ты, как тренер, и… не только. И я не готов терять ни одно, ни другое, — последние слова одними губами, едва слышно. На мгновение в комнате воцаряется абсолютная тишина. Стефан привлекает его к себе, оставляет короткий поцелуй-прикосновение на лбу и прикрывает глаза. Это сложно для них обоих — поиск гармонии и баланса, хождение по острому лезвию, где одно неверное движение может привести к непоправимым последствиям. Да, прежде всего он тренер, но все еще просто человек, мужчина со своими чувствами и желаниями, которые порой идут вразрез с тем, что считается верным, безошибочным и логичным. Так же как и Денис — его ученик, спортсмен, подопечный, но все еще юный мальчишка, который хочет получить все и сразу, не желая выбирать что-то одно. Юный влюбленный мальчишка, от которого мурашки волнами по коже, чья близость дарит ощущение лучей солнца в день после затяжного непрерывного дождя, дуновение прохладного ветра в опаляющей череде последних лет. — Послезавтра мы полетим в Лиссабон. Только вдвоем, — эта идея кажется ему спасительной соломинкой, возможностью решить все вопросы разом: отвлечься, насладиться хорошей погодой и просто побыть наедине друг с другом. — Нам обоим необходим отдых, сезон был долгим и трудным, и лучшее, что мы можем сейчас сделать — позволить себе забыть обо всем, сменить обстановку, проветрить голову. Détends-toi, Deny. Laisse-moi prendre soin de toi. Я покажу тебе Сезимбра и Санто-Антонио, тем более, я давно уже хотел навестить ma Avó. И познакомить с ней тебя, если ты не будешь против. Покажу мою Португалию, те места, куда сам люблю возвращаться. Пожалуйста, не возражай. Мне бы хотелось провести с тобой несколько дней там, где нас не будут постоянно дергать. Отключить телефоны, гулять по пляжу, кататься на велосипедах, есть Pasté de nata — ты будешь от него в восторге, это безумно вкусно! К тому же, у тебя будет время, чтобы спокойно обдумать все… еще раз. Возможно, принять какое-то решение. Когда Денис слегка приподнимает уголки губ в намеке на улыбку, он с облегчением выдыхает — буря миновала, небеса не разверзлись над их головами, грозовые облака отступили — согласный наклон головы тому подтверждение. — Тебе хоть кто-нибудь когда-то отказывал? — Признаться, случалось. — Врешь. — При случае спроси у Каро. — Но, вы же…. — Долгая история, — он смеется и бросает взгляд на часы. — Нам пора. Иначе Роб меня убьет. Послушай, — аккуратно приглаживает выбившиеся светлые пряди, поправляет галстук и ворот рубашки. — Пусть у нас разные именные приглашения, пусть не слишком уместным будет открытое проявление чувств, но все же, мне бы хотелось, чтобы мы пошли туда, как пара. Разумеется, если ты сам этого хочешь. Не нужно как-то по-особенному вести себя, не нужно слишком много думать, просто… будь собой, хорошо? А я буду рядом. …мыльные пузыри, счастливые улыбки молодоженов, пожелания на маленьких листочках, скрученных в трубочку, опущенных в банку-сейф, которую должны открыть лишь год спустя. Солнечные лучи, мимолетные касания к запястью, мягкие взгляды, переполненные теплотой и нежностью друг к другу. Внезапный порыв ветра, снег вперемешку с дождем, шумный смех гостей и заботливые руки, помогающие застегнуть заевшую молнию на куртке. — Нам точно не надо было сделать парное приглашение? — Роб! * — Мне нравится, когда ты готовишь, — Стефан бесшумно подходит к нему и обнимает со спины, зарываясь носом в еще влажные после душа волосы. — Доброе утро, — глубоко вдыхает, трется щекой, невесомо касается губами шеи. Денис улыбается, откидывает голову ему на плечо, так доверительно и просто, прижимается ближе, позволяя и поощряя любые действия. Любые прикосновения, объятия, легкие и невинные поцелуи, от которых где-то под солнечным сплетением все сжимается, вибрирует и взрывается ощущением объемного красочно-яркого счастья. Не может от этого отказаться, не хочет. Даже когда Стефан пытается дать ему время и держать руки при себе, чтобы не быть излишне тактильным, оставаясь на расстоянии, не желая давить или каким-то образом влиять на его решение. Вопреки смущающей неловкости инициирует касания сам, сначала нерешительно дотрагиваясь до предплечья, а потом и вовсе беря под руку, когда они гуляют по залитой солнцем набережной Сезимбра. Внимательно слушает об истории города и его возникновении, о самых интересных местах, о том, какой след здесь оставили в давние времена древние кельтские поселения. — Сезимбра получил официальный статус округа в 1201 году, хотя найдены доказательства, что люди жили в этих местах еще 3000 лет до нашей эры. Рыбацкая деревушка появилась на берегу только в конце тринадцатого века, и во время Эпохи географических открытий здесь были построены верфи для кораблей и порт для пополнения припасов. А в середине семнадцатого был возведен прибрежный форт Сантьяго, который делит пляж на две части. Интересно, что спустя несколько лет он оправдал свою постройку, отразив атаку мусульманской армады кораблей. Если у нас будет время, я покажу тебе еще несколько фортов, которые обеспечивали защиту всей береговой линии. Кивает и с наслаждением окунается в атмосферу исторических открытий, стараясь как можно более полно проникнуться местом, которое так много значит для близкого ему человека. Несколько дней похожи на увлекательное путешествие: с помощью Стефана он исследует город, оседлав велосипед, знакомится с особенностями национальной кухни, ест обжигающе-холодное фисташковое мороженое на пляже, ощущая, как песок хрустит под босыми ногами. Ранним утром они вместе взбираются на высокий холм, где находится главная достопримечательность побережья — замок Сезимбра, который окружают высокие пики горной цепи Аррабида, а от стен открывается потрясающий вид на город, окрестности и гавань. Замок был отвоеван у мусульман в 1165 году королем Афонсу Энрикишем во время Реконкисты, а в 1236 году король Санчо II передал его Ордену Сантьяго, что наравне с другими португальскими орденами принимал участие в крестовых походах. Наверх к воротам цитадели ведет узкая извилистая тропа, по которой они оба поднимаются, с улыбками и смехом соревнуясь в выносливости, пытаясь подловить друг друга на неизбежной отдышке. Стефан стоически выдерживает беззлобные мальчишеские подколки на тему возраста, терпеливо выжидает подходящего момента, пряча насмешку в уголках губ, а когда до вершины и первой смотровой площадки остается всего каких-то пара метров, рывком притягивает его к себе, обнимает так, что у Дениса слабеют и подкашиваются ноги, легонько прихватывает губами мочку уха, вызывая невольный тихий полустон и полностью сбивая дыхание. — Но так нечестно! — А кто сказал, что я буду играть по правилам?

…Me enamoré de ti perdidamente Я влюбился в тебя без памяти Y nuestros mundos son tan diferentes А наши миры такие разные Me enamoré de ti y qué le voy hacer Я влюбился в тебя — и что я могу с этим поделать Se pinta de colores toda mi alma Моя душа переливается радужными красками Con esa dulce luz de tu mirada От этого мягкого света, льющегося из твоих глаз Y al verte sonreír vuelvo a tener fe А когда я вижу твою улыбку, я вновь обретаю веру…

Территория самого замка относительно небольшая, все обойти можно за полчаса, но они проводят там достаточно времени, осматривая все почти до полудня, исследуя лестницы, проходы и переходы, стыки древних известняковых стен с уже реконструированными местами, заметно отличающимися от изначального архитектурного строения. Чуть поодаль, где когда-то было поселение, где жили рыцари Ордена Сантьяго и клирики других духовных орденов, теперь все заросло раскидистыми деревьями, а некогда оборонительная местность превратилась в парк с витиеватыми дорожками, серпантинными тропами и невероятным видом на синие воды Атлантики. Денису нравится проникаться этим местом, нравится наблюдать, как Стефан с упоением рассказывает ему все, что знает сам, как солнечные блики играют в его волосах, когда по-утреннему прохладный ветер ласково треплет темные пряди. И так приятно чувствовать прикосновение ладони к лопаткам в момент, когда их взгляды устремлены вдаль — туда, где волны величественного океана бьются о берег и рассыпаются холодными солеными брызгами на почти безлюдный песчаный пляж. — Доброе утро, — шепчет в ответ, разворачивается и обнимает, тянет за шею, чтобы оказаться как можно ближе. Порой ему кажется, что это все сон, удивительный и тревожно-сладкий сон, нечто эфемерное, зыбкое, словно мираж — только тронь, коснись неосторожно и он растает, оставляя после себя ощущение мягких губ на щеке, взгляда, наполненного нежностью и заботой, бережных объятий, дарящих чувство спокойствия и защищенности. Ирреально, иллюзорно и призрачно. Взрослый мужчина просто не может смотреть на него так… как сейчас. Не может ладонями скользить по позвоночнику вниз, надавливая на какие-то восхитительно чувствительные точки, отчего дыхание непроизвольно начинает сбоить, а по всему телу расползаются тягуче-взрывные горячие всполохи с пульсирующим эпицентром где-то внизу живота. От одного движения, одного касания чуть ниже поясницы его пробивает приступами мелкой дрожи, это настолько откровенно и интимно-неприкрыто, что заставляет плавиться в уверенных руках и желать большего. Намного большего, чем в эти секунды. Когда извернувшись, пытается провернуть подобное сам, неловко отзеркалить все то, что творят с ним эти руки — Стефан тихо смеется и ловко уходит от прикосновений, произнося что-то мудреное и неразборчивое на французском, из чего он успевает выцепить лишь «il ne faut pas jouer avec le feu», смысл чего понять не трудно. — То есть, тебе можно, а мне нет? — Я знаю, что делаю и способен вовремя остановиться. — Да зачем вообще… останавливаться? — Потому что иначе твое ризотто сгорит, и мы останемся без завтрака. Денис боготворит этого невозможного человека, но искренне ненавидит его невероятное умение менять тему и фантастическую способность уходить от неудобных вопросов. Стоит ему хоть шаг сделать в сторону незримой грани, условной невидимой черты, существующей только в воображении, как его мягко останавливают и пресекают любые, даже самые невинные попытки стать чуточку ближе. Сказать, что это раздражает, вызывая чувство колкой досады — ничего не сказать. Но к этому чувству внезапно примешивается еще одно, вязкое, затягивающее и опасное, заставляющее ощущать собственную темную сторону более объемной и реальной — ему до звезд перед глазами хочется сорвать все запреты без разрешения, одним движением взять то, чего желает, воспротивиться не слишком уверенному «нет», наплевать на то, что обещал вести себя прилично. Это неоднозначно, необдуманно, пугающе своими последствиями, а еще требуется определенная уверенность в том, что Стефан не разозлится — вот это беспокоит больше всего. И то, что ему самому немного страшно. И неловко. До ужаса смущающе, потому что не настолько опытен, да что там, вообще неопытен и не уверен в том, что сможет добиться того же эффекта, какой производят на него все эти дразнящие касания. Ризотто отвлекает от пространных мыслей, напоминая о себе пряным ароматом специй и шипением сквозь полуприкрытую крышку на сковородке. Утро и часть времени после обеда они проводят в шезлонгах на террасе, наслаждаясь тишиной и спокойствием под яркими лучами майского солнца. Гулять по пляжу и исследовать окрестности незнакомого города, узнавая и постигая что-то новое — безмерно увлекательно, но иногда ему хочется просто расслабиться, прикрыть глаза и ни о чем не думать. Или наоборот — подумать обо всем. Вдали от дома, от тренировок в шумном Палладиуме, от бесконечно снующих туда-сюда учеников и постоянных опасений, что кто-то заметит, все ощущается несколько иначе. Напряжение тает и растворяется, рассеивается, словно туман в предрассветной утренней мгле, дышать становится легче — каждый вдох насыщенного атлантического воздуха приносит умиротворение, все вокруг играет новыми красками, расплывчатыми бликами оседает глубоко внутри, и больше мир не кажется монохромным, не делится на черное и белое. Их мир, границы которого тушуются тонкой кистью художника-творца, добавляющего в акварель на палитре немного воды, чтобы смягчить восприятие. Здесь Стефан может принадлежать только ему одному, быть точкой концентрации, до которой сужаются все мысли, но странным образом они оба не стремятся замкнуться друг на друге. Не срабатывает какой-то волшебный тумблер, способный с одного щелчка превратить их в полярные магниты с мгновенной скоростью и силой притяжения. Все происходит не так, совершенно по-другому. Кажется, оба дают себе время что-то решить, разобраться в собственных чувствах, определить, понять и принять то, к чему это ведет, даже если и без того прозрачно и кристально-ясно все было с самого начала. Момент принятия у каждого свой: Денис открывает альбом, до которого так давно не доходили руки, много рисует — это сродни медитации, особый способ проникнуть в себя и собственные мысли, когда штрихи то выверенны и аккуратны, то хаотичны и отрывочны — отражение эмоций и поиск своего пути. Стефан слушает музыку, читает какие-то статьи или просто лежит под солнцем, надев очки и опустив пониже края соломенной шляпы. Но, несмотря на это, поразительно гармоничны и слажены мгновения их взаимодействия: долгие ласковые прикосновения, когда кто-то из них ощущает острую необходимость в физическом контакте, взгляды без слов, еще более красноречивые, наполненные смыслом и понятные им обоим. Удивительная магия — чувствовать настроение друг друга, считывать каждое движения, доверяя интуиции. Это немного странно и все еще необычно. Когда их уютную тишину нарушает ритмичная мелодия телефонного звонка, Денис непроизвольно бросает взгляд на экран и моментально краснеет под слегка насмешливым взглядом. «Bonjour, Avó» — всего два слова, два коротких слова для того, чтобы щеки вспыхнули и залились румянцем, а в мыслях снова возникло воспоминание о замечательном, но очень волнительном знакомстве. В Санто-Антонио они приезжают на следующий день после прилета — город-порт находится всего в паре часов от Сезимбра и добраться до него можно по Атлантическому океану на пароме. И пока Стефан рассказывает ему об истории возникновения города, пока шум волн, порывы ветра, крики чаек создают особенный шлейф свежести, прохлады и единения с водной стихией, он пытается справиться с волнением, которое, по мере приближения к берегу неизбежно накатывает все сильнее, отзываясь вибрацией и натягивающимся, словно пружина, напряжением. …был основан в семнадцатом веке после лиссабонского землетрясения, …на границе с испанской Андалуссией. …только через двадцать лет его стали расширять при помощи тех же архитектурных и строительных технологий, что применялись при восстановлении Лиссабона… Знакомство с бабушкой. Это здорово, и приятно, и Денис так много о ней слышал — Стефан с поразительной нежностью всегда говорит о ней, рассказывает, как раньше на Рождество они собирались всей семьей, и как она каждый раз проводила целую неделю на кухне, чтобы приготовить праздничные блюда: обязательно что-то из морепродуктов, картошку фри по собственному уникальному рецепту, и, конечно, сладкое — португальцы любят и ценят вкусную выпечку. Как ему грустно, что в последнее время не получается видеться так часто, как хотелось бы, и выбираться на неделю удается лишь весной и осенью, если позволяет график. Знакомство с семьей. С той частью семьи, что очень важна, очень дорога человеку, которого он любит. Пугает ли это? Тревожит. …планировкой занимался маркиз Помбал, задумавший город в виде прямоугольной сетки улиц в стиле Помбалино. …когда мы пойдем по центру, я покажу тебе самые характерные его черты, это невозможно не заметить…. …форма фасадов основана на иерархической схеме, где детали и размер украшения фасада зависят от важности улицы. А еще… Он почти не слышит интересных исторических фактов, только рассеянно кивает, надеясь, что попадает в нужный момент. Смотрит туда, где проходит линия горизонта, где облака отражаются над изумрудной сверкающей гладью, смотрит и дышит глубоко, будто воздух обладает успокаивающим эффектом. — Что с тобой? — разумеется, Стефан замечает. Приобнимает, ободряюще сжимает его плечо. — Неужели тебя это так пугает? Ты же знаком с моей мамой и с Сильвией. — Это не одно и то же, — не знает, как объяснить, что бабушка…. это другое. — Да почему же не одно? Я больше, чем уверен, что она будет от тебя в восторге! Кто вообще от тебя не в восторге? Стоит тебе улыбнуться, и… Я же познакомился с твоими родителями и все в порядке. — Мои родители думают, что ты мой тренер, Стеф. — Они не далеки от истины. — … — Ладно, прости. Но, серьезно — это не то, чего ты должен бояться или о чем беспокоиться, я абсолютно точно знаю, что вы понравитесь друг другу. А еще это важно для меня. И тоже, если хочешь знать, немного волнительно. — Волнительно? — Скажем так, я давно не знакомил семью с кем-то… особенным для меня. Денис невольно вздрагивает, отстраняется и разворачивается в пол-оборота, смотрит изумленно, почти непонимающе. — Ты собираешься рассказать своей бабушке о том, что мы… — не может озвучить этого полностью, слова теряются, смущение снова берет верх, жаром опаляя до самых кончиков волос. — Но я думал, что ты просто… Просто представишь меня, как своего ученика. — Mon Dieu, Дэни, разумеется, я не буду говорить о том, «что мы», — Стефан улыбается одними глазами, вероятно, стараясь сохранить хотя бы видимость серьезности. — Тем более, зная о том, как ты переживаешь по этому поводу. Не думаю, что мне вообще понадобится что-то объяснять. — Тогда почему ты… — Потому что я еще никого не брал с собой в Португалию и не знакомил с Avó. Это должно ударить по нервам еще сильнее, должно заставить колкие мурашки взметнуться неприятным ознобом, должно… Но неожиданно он чувствует, как глубоко внутри, где-то под сердцем вспыхивает огонек смягчающей странной теплоты, секунда за секундой распадающийся на десятки маленьких искорок-угольков, разбегающихся по всему телу, даря ощущение-чувство, которое тихий и ровный голос озвучивает прежде, чем он успевает полностью осознать: — Это впервые для меня тоже. Так, как сейчас — впервые. Признается едва слышно, мимолетно касаясь носом макушки. Просит поверить, довериться ему, а в глазах отражаются бескрайние воды Атлантики, звезды и вся бесконечно далекая Вселенная. И Денис верит. Верит, когда смущенно улыбается, краснеет, но пожимает аккуратную ладонь Марии-Хосе пытаясь решить, на каком языке будет вежливее поздороваться. Выбирает французский, отчаянно старается не напортачить с произношением, произносит еще несколько фраз, хотя понятия не имеет, как ему удается их вспомнить. Верит, когда ловит одобрительно-успокаивающий взгляд, уже за столом, который буквально ломится от гастрономического разнообразия и всяких вкусностей. На самом деле — он очарован. Атмосферой уюта и тепла, витающей в воздухе, пожилой, но все еще очень энергичной, обаятельной и улыбчивой женщиной, в глазах которой неприкрыто светится счастье, когда она смотрит на своего внука. Очарован тем, каким впервые видит Стефана. Домашним. Мягким. Не просто мягким, а очень-очень мягким, ласковым, не выпускающим руки бабушки из своих ладоней. Даже интонации голоса становятся совершенно особенными, более тихими и проникновенными. Обхватив чашку, он замирает. Почти не двигается, только внимательно смотрит, стараясь запечатлеть в памяти эти драгоценные мгновения семейной идиллии, наполненные любовью и нежностью друг к другу. Прикусывает губы, ощущая, как волной жара обдает с ног до головы, как сердце оглушительно стучит в груди — так невероятно интимны эти минуты, и кажется, что чувства становятся еще сильнее. Намного, намного сильнее, глубже, объемнее. Стефан может быть… вот таким. И ему показали это. Лишь ему одному. Это впервые для меня тоже. Так, как сейчас — впервые. Откровение. Доверие. Впервые для них обоих. Они проводят втроем почти весь день — сначала обедают, потом выходят и неспешно прогуливаются по близлежащим узким улочкам, возвращаются домой — напряжение и оцепенение спадает, и в какой-то момент Денис ловит себя на том, что обсуждает ограничения в рационе спортсменов и особенности приготовления Черничного пирога без глютена и лактозы. Вот так просто — сидят на диване в гостиной и говорят об обычных вещах. Она оказывается очень интересным собеседником, внимательно слушает и рассказывает множество удивительных вещей, а еще улыбается ему так открыто и искренне, что он отвечает смущенной полуулыбкой, поддаваясь этому особенному южному португальскому обаянию. Каждую минуту чувствует присутствие и незримую поддержку Стефана — тот находится всегда рядом, готовый помочь в преодолении языкового барьера или что-то подсказать, но это присутствие не выходит за рамки. Нет привычной тактильности, руки на плече или лопатках, нет случайных или неслучайных касаний. Предельно сдержанный, он помнит, что обещал не смущать, и все, что позволяет себе — лишь взгляды, только взгляды, в которых нежности, чуткости и чего-то едва уловимого, но смутно знакомого почти через край. Когда они прощаются на крыльце, Мария-Хосе крепко обнимает их обоих, целует в щеки, и шепчет что-то неразборчивое, скорее всего на португальском, на ухо любимому внуку. Денис поднимает глаза, да так и замирает в подобии немого удивления — Стефан кивает, что-то сбивчиво отвечает с легкой заминкой, а на щеках его яркими алыми пятнами вспыхивает самый настоящий румянец. Всю дорогу домой он ерзает на сиденье, сгорая от любопытства, но спрашивать не решается, потому как это вряд ли тактично. К тому же, наверняка это что-то очень личное и возможно вообще не о том, о чем подумал. Когда пытается в десятый раз усесться поудобнее и хотя бы несколько минут не крутиться, как волчок, над ухом звучит насмешливое и очень-очень проницательное: — В чем дело? Ему стыдно. Правда, очень стыдно, потому что даже взглядом встречаться не надо, чтобы понять, что его плохо скрываемое любопытство уже раскусили. — Ни в чем, — самая жалкая попытка из всех жалких попыток на свете. — И поэтому ты извертелся так, словно тебе кнопок на стул насыпали. — Стефан… — вдох, еще вдох. Совсем нехорошо лезть в личное вот так, он больше не будет, точно никогда не будет, но сейчас просто взорвется, если не узнает, что того смутило до алеющих щек. — М? — Твоя бабушка, она… Чтоонасказалатебенапрощание? — скороговоркой на выдохе. Не смотреть, не видеть, а лучше вообще лицо руками закрыть. Вдох. Секунда раз, секунда два. Глухими ударами сердца в такт. Отсчетом неизбежности, вопросом без ответа. Секунда три. Почувствовать, как его обнимают, разворачивают и прижимают к себе спиной, щекоча дыханием шею. — Avó сказала, что счастлива за меня. Что мне повезло с тобой. И что я буду «самым последним болваном», если потеряю такое сокровище. Стефан пахнет солеными брызгами океана и немного парфюмом от Форда. Полупустой паром. Сгущающиеся сумерки и россыпь крошечных далеких звезд на темнеющем небосводе. Пальцы, едва сжимающие ладони и беззвучный выдох-обещание: — Не потеряешь.

…Y ahora soy un hombre nuevo А теперь я другой человек Miro más al cielo Чаще смотрю в небо Y cuento estrellas al dormir И считаю звёзды перед сном Y ahora tengo mi fortuna И теперь мне выпало счастье Que es mirar la luna Смотреть на луну Y al pensarte sonreír И улыбаться, мечтая о тебе Hoy vuelvo a vivir Сегодня я вновь начинаю жить…

* — Ты так и не сказал, куда мы едем. — Потерпи, скоро все увидишь. — Но… — Я же обещал показать тебе мою Португалию и места, куда сам люблю возвращаться. Подожди, мы почти приехали. Денис трет ладонями колени в безуспешных попытках справиться с нетерпением и изрядной долей любопытства, откидывается на спинку автомобильного сидения, пытаясь смотреть в окно на поросшие зеленью холмы и горные вершины, чтобы немного отвлечься. Извилистая дорога ведет вверх, огибая живописные склоны, но каменные выступы полуострова Сетубал совсем не похожи на ставшие уже родными и близкими сердцу швейцарские Альпы. Пологие скалы, покрытые деревьями и кустарниками, имеют свое очарование, но в них не чувствуется древней многовековой мощи, странного трепета перед высотой под облаками, и на вершинах мягким покрывалом не лежит снег, создающий контраст между весенним теплом и зимней морозной свежестью. Ловит себя на мысли, что уже скучает по тихой в это время года Шампери, когда поток туристов с Порт-дю-Солей ослабевает, и в их деревушке становится намного уютнее и спокойнее. Скучает по виду из окна, когда рано утром природа только просыпается, солнечные лучи выглядывают из-за гор, до которых лишь руку протяни и дотронься — так они близко. Наклонив голову, он переводит взгляд на Стефана, который старается не отвлекаться и внимательно следит за дорогой с коварными поворотами — кисти обхватывают руль уверенно, но расслабленно, пальцы слегка барабанят по кожаной поверхности, отбивая ритм какой-то знакомой мелодии. Денису нравится наблюдать за тем, как он водит. Нравится смотреть на выверенные и опытные движения, на то, как он прищуривается и сдувает челку со лба, как эффектно единым касанием включает поворотник, как на несколько мгновений ладони взмывают вверх и скрещиваются в предупреждающем встречных водителей жесте «сбрось скорость». Это завораживает. Притягивает внимание и хочется смотреть-смотреть-смотреть безотрывно, забывая о том, что его взгляды пристальны и совсем не тайны. Но Стефан в достаточной степени тактичен, чтобы не высказывать этого вслух — лишь прячет улыбку в уголках губ и не отказывает себе в удовольствии подразнить немного, скользя подушечками пальцев по темной глади руля. Мыс Эшпишел. Суровый одинокий утес, удаленный от населенных пунктов. Опасные отвесные скалы, ниспадающие в океан, подводные барьерные рифы, о которые разбивались корабли, заблудившиеся в туманной и мутной ночной мгле. Порывистый свежий ветер, шум мощных стихийных волн, играющих свою симфонию где-то далеко внизу, под пугающим своей остротой каменным склоном. У Дениса перехватывает дыхание от одного панорамного вида, когда они останавливаются на парковке и выходят из машины. Вокруг никого. Абсолютно пустынная местность, ощущение отрешенности от мира и отрезанности от цивилизации сквозит отовсюду — время будто замерло здесь, остановило свой ход столетие назад, когда одинокие и редкие паломники переступали границы этого крохотного уединенного уголка Вселенной. Стефан молчит, не нарушая тишину и ценность момента, давая ему полностью проникнуться особенной, будоражащей сознание атмосферой, только мягко подталкивает вперед, предлагая пройтись и осмотреться. Он расскажет ему потом. О старинной красивой легенде, что окутывает волшебством это место — о появлении Богородицы на пляже под мысом, и о том, как она поднялась наверх с младенцем на коленях на белом осле, оставившем на скале отпечатки своих копыт. О том, что на месте, где подъем был закончен, построили часовню, которая сохранилась до сих пор, а внутри нее можно увидеть иллюстрации этой легенды на плитке азулежу. О том, что в семнадцатом веке это место и культ Девы Марии привлекли внимание королевской семьи, и на мысе, рядом с маленькой часовней, была возведена церковь, что работает по сей день, и вокруг сохранились разные монастырские постройки. Расскажет, что в римские времена утес называли Promontório Barbárico — Мыс Варваров, и согласно одной из версий, здесь жил народ, занимавшийся изготовлением тканей пурпурного цвета. Местные жители называли их «сарриями» — от слова «саррио», что означало «пурпурный», а римляне прозвали просто варварами. Для получения этого оттенка они использовали водящихся здесь моллюсков с мясом кроваво-красного цвета, которое превращали в красящий раствор, а еще сушили растущие неподалеку весенние цветы, дающие как раз тот пурпурный, которым отличались одежды римских императоров. А когда, не доходя до часовни, они свернут на специальную пешеходную дорожку, покажет ему следы, некогда оставленные ослом Богородицы. Улыбнется, заметив недоверчивый взгляд — слишком взрослый, чтобы верить в сказки? — и расскажет о том, что в конце двадцатого века ученые совершенно точно установили, что эти следы были оставлены 120-130 миллионов лет назад и принадлежали огромным динозаврам. Поделится сожалением, что с этим открытием легенда о белом осле немного потеряла свое очарование, зато теперь у людей есть свидетельства событий, происходивших на этой планете сотни миллионов лет назад. Снова поймает взгляд, на этот раз восхищенный, наполненные искрящимся блеском глаза, в которых бескрайнее море эмоций. Но все это будет чуточку позже. А пока Стефан приобнимает своего мальчика за плечи, направляя туда, откуда открывается самый невероятный и потрясающий вид на бушующий и неизведанный океан. Это место — вдохновение. Охватывающее целиком и полностью, неистовое, настоящее, дарующее чувство неукротимой и несдержанной свободы, желание раскинуть руки и ловить губами воздух, вдыхать-дышать-наслаждаться…. Впитывать каждое мгновение, каждую секунду стараться запомнить и запечатлеть в памяти, ощущая, как по коже пробегают волны мурашек. Он и сам чувствует все это, когда наблюдает за тем, как Денис стоит на краю утеса, как смотрит вдаль, где лучи закатного солнца выглядывают из-за облаков, где световые яркие блики ложатся на волны, что с белоснежной пеной ударяются о скалы внизу. Чарующая, пленительная картина. Ознобом по коже, шквалом адреналина в крови от опасной близости обрыва, когда все внутри цепенеет, замирает от нереального восторга и страха, от одуряющей влюбленности, которая ощущается так, словно она первая. Словно это впервые для них обоих. Впервые вот так. В какой-то момент не удерживается, достает телефон аккуратно, стараясь не делать резких движений, чтобы не потревожить и не разрушить мгновение. Делает фото. Не может не сделать, не может только в памяти оставить секунды необъяснимого волнующего очарования — ему отчаянно нужен стоп-кадр, чтобы иногда возвращаться в это «впервые».

…Entraste sin permiso en mi vida Ты без спроса вошел в мою жизнь Creyéndome que todo lo tenía Я думал, что имею все Y ahora que estás aquí А теперь, когда ты здесь Yo tengo un corazón У меня появилось сердце Me enamoré de ti, jamás lo imaginaba Я влюбился в тебя, а даже не представлял Que algún día yo de amor iba a vivir. Что когда-нибудь буду жить любовью…

Медленно бредя по безлюдному краю утеса, Денис не способен произнести ни звука — его потряхивает от переполняющих эмоций, от красоты этого места и головокружительных впечатлений, настолько сильных и захватывающих, что внутри все сжимается, пружинит, трепещет от высоты, влажного ветра и шума волн, от близости…. желанной, необходимой, особенной. И очень трудно сосредоточиться на чем-то одном, трудно воспринимать происходящее спокойно. Его понимают без слов. Осторожно касаются ладони, переплетают пальцы и чуть сжимают их в незримой безусловной поддержке. Особенный вечер в полумолчании. В комфортной тишине наедине друг с другом — оба умеют говорить прикосновениями. Когда они проходят мимо маяка, уже направляясь к парковке, Стефан внезапно останавливается, переводит взгляд на часы, смотрит на оставшийся вдали океан и почему-то прикусывает губы.  — Что? В ответ передергивает плечами, неопределенно качает головой и просит подождать здесь. Денис послушно ждет, кажется, даже не замечая, как тот быстрым шагом идет к небольшому строению у подножия маяка, стучится в дверь и несколько минут о чем-то разговаривает с пожилым смотрителем. Полностью погруженный в себя и свои мысли он подставляет лицо ласкающим порывам океанского бриза, вдыхает глубоко, стараясь запомнить каждый миг, каждую секунду этого волнующего путешествия. Не слышит приближающихся шагов, даже почти голоса не слышит. В себя приходит только от касания теплой ладони к прохладной щеке. — Идем. — М? — Я покажу кое-что. Обретает подобие контроля над собой и собственным сознанием, только когда под ногами оказывается крутая винтовая лестница, ведущая к вершине маяка. Стефан загадочно улыбается, подталкивает его вперед, следуя за ним шаг в шаг, не убирая страхующей руки с его лопаток. Просто на всякий случай. По короткому взгляду понятно без лишних слов — как именно они сюда попали, как им разрешили сюда попасть и кому любимый человек продал за это душу, так и останется тайной, спрашивать не имеет смысла. Все равно не скажет. Глухой хлопок крохотной дверки, узкая площадка, окруженная по периметру невысоким металлическим ограждением. И почти сбивающий с ног порыв ветра, заставляющий вжаться в перила, вцепиться в них со всей силы. Высоко. Чуточку страшно, но ощущением пьянящего восторга бьет по нервам, неконтролируемой дрожью отзывается глубоко внутри, и где-то в области солнечного сплетения снова вспыхивает нечто, похожее на маленькие искорки счастья. Кучевые облака, словно мягкая вата, покрывают предвечернее небо, на котором уже зажглись первые огоньки звезд. Вдох. Его обнимают крепко, обхватывают поперек груди, губами касаются уха. Теплое дыхание кажется обжигающе-горячим на контрасте с пронизывающим холодным ветром. Выдох. На границе миров, на краю опасного обрыва, на стыке времен. Там, где размыты и расплывчаты четкие линии, стерты условности. Между землей и океаном, на высоте нескольких метров все чувствуется иначе. Сладко и остро. Слишком желанно, слишком хорошо. Вдох-выдох. Почему руки дрожат так сильно, а сердце бьется так часто? Почему, стоит только повернуться, поймать взгляд и улыбку, он перестает ощущать собственное тело? Это просто случается. Все звуки исчезают, шум волн и ветра мгновенно затихает, погружая обоих в абсолютную тишину, будто их накрывает непроницаемым прозрачным куполом. Вдох? Несколько коротких попыток вдохнуть. Денис просто знает — это тот самый момент. Полшага до грани. Просто и сложно. Когда ладонь медленно тянется вверх, пальцы несмело касаются щеки, очерчивая линию скул — Стефан перестает улыбаться. Смотрит внимательно, очень внимательно и серьезно: ты понимаешь, чего хочешь? Уверен в том, что готов пересечь черту и принять все то, что произойдет, если не перестанешь провоцировать и не отступишь? Едва заметный кивок на незаданный вслух вопрос. Уверен ли? Сложно и просто. Кажется, он думает об этом с тех самых пор, когда впервые ощутил легкий озноб и первое неосознанное влечение под приглушенным светом пустого Палладиума. Еще не знал, не понимал, но подсознательно хотел этого. Хочет сейчас. Настолько, что не может отвести взгляда от губ, не может сопротивляться возникшему между ними напряжению, которое буквально искрит, усиливается с каждой секундой, трещит разрядами тока. Миллиметры дыхания между. Ему необходимо об этом просить? Пожалуйста? Прикрывает глаза. Это все, на что он сейчас способен. Немного слишком и очень желанно. Зарывается в пряди темных волос, притягивая ближе, заставляя шагнуть в бездонную пропасть. Стефан подчиняется. Сдается под натиском отчаянной нежности, трепещущих ресниц и доверчиво приоткрытых губ. Это просто случается. Он позволяет этому произойти. Позволяет себе сделать шаг навстречу. Прикосновение легкое, осторожное, почти целомудренное. Секунда раз. Языком по контуру, очень-очень медленно, стараясь растянуть мгновение в Вечность. Секунда два. Денис вздрагивает, нетерпеливо выдыхает, вцепляясь пальцами в его предплечье. У самого нервы уже на пределе, голова кружится, а мир теряет привычные очертания. И руки дрожат. Волнуется, как мальчишка, черт возьми. Словно это впервые. Еще одно за сегодня «впервые». Когда он углубляет поцелуй, то чувствует, что цепочка замкнулась. Единственно правильно и верно — все так, как должно быть. Вдох. Ощущение свободного падения с высоты Маттерхорна. Прикосновения отрывочны, слишком порывисты и лихорадочны, ладони скользят по спине, прижимают к себе сильнее, теснее, ближе. Вдох. Еще один. И еще. И несколько сорванных выдохов — его мальчик так восхитительно отзывчив, что это туманит разум и путает мысли. Как жил без этого раньше? Больше не сможет, не откажется, не отпустит. К черту запреты. Миллиметры дыхания между? Пальцы в спутанных волосах. Одно на двоих сумасшествие. На краю полуострова. На краю земли, в сгущающихся сумерках, на границе между светом и тьмой.

…Me enamoré de ti, jamás lo imaginaba Я влюбился в тебя, а даже не представлял Que algún día yo de amor iba a vivir. Что когда-нибудь буду жить любовью…

«Не могу без тебя» — в каждом касании. В каждом глубоком откровенном поцелуе чуть больше, чем Вселенная. И первое запальчивое «люблю» срывается с покрасневших губ, теряется и тонет в бесконечном потоке ответных признаний. Объятие. Дарующее крылья объятие, как способ показать, что все это до безумия взаимно. Денис утыкается носом в его шею и затихает, пытаясь восстановить сердцебиение. Не отпускает, не дает отстраниться, только тяжело дышит и смазано целует чуть ниже уха, пока в мир снова не возвращаются звуки, пока шум ветра и волн не напоминает о том, что вокруг них существует реальность. Обратный путь проходит в молчании. Кажется, ему требуется немного времени наедине с собой, потому что все это оказывается небольшим потрясением. Не думал, что будет так… остро? Слишком остро, чувственно, сильно. Не первый в его жизни поцелуй, но первый настолько необычный. Первый с мужчиной. И сладкий. У Стефана сладкие губы. Обманчиво-мягкие, способные сначала касаться очень осторожно и невесомо, а в следующее мгновение сминать под жестким напором. Сводящая с ума игра контрастов. Что-то меняется после озвученного вслух признания. После «люблю» в ответ. Меняется в нем самом. Ему еще предстоит принять все эти новые ощущения, принять и понять, как не сходить с ума и держать себя в руках каждый раз, когда Стефан целует его, когда смотрит на него так, словно он самое ценное в мире сокровище. Но это будет чуточку позже. А пока он улыбается, смотря в окно на мелькающие кроны деревьев и чувствует, как на колено ложится теплая мужская ладонь.

…Me enamoré de ti y no me lo esperaba Я влюбился в тебя, а даже не ожидал Que algún día yo de amor iba a morir Что когда-нибудь потеряю голову от любви…