He lives in you

Непрерывный сигнал будильника, сообщающий о начале нового дня, шорох одеяла, ленивый зевок и сладкое потягивание с полузакрытыми глазами. Несколько минут в тишине, уткнувшись в подушку, в памяти восстановленный вчерашний вечер, тихое «уже завтра» с привкусом апельсинового сока на губах. Вслепую найденные тапочки, на границе сна и яви открытое окно, свежий утренний воздух. Вдох-выдох. Уже сегодня. Скрип двери, путь до ванной в попытках окончательно проснуться и привести себя в порядок перед тем, как спуститься вниз и принимать поздравления. Путь обратно, зевая и протирая глаза, упрямо не желающие открываться даже после умывания холодной водой. — Попался! Расслабленный и сонный Денис захвачен в плен теплых объятий, прижат спиной к груди, в которой ритмичными ударами бьется сердце, и собственное стучит в унисон. Такт в такт. Раз-два-три… Шеи касается мятное дыхание, ладони скользят от предплечий к запястьям, вызывая неконтролируемые волны мурашек, пробегающиеся по всему телу. Переплетенные друг с другом пальцы, осторожные поцелуи в плечо — внутри все сжимается, вспыхивает предвкушением особенного долгожданного момента близости, и хочется получить свой «подарок» немедленно. Сейчас, вот сейчас же. Он совсем не сопротивляется, когда Стефан подталкивает его к своей спальне, когда за ними закрывается дверь и прикосновения становятся более откровенными и свободными, но все еще мягкими, ласковыми и уютно-нежными. Прерывистый шепот, ладони в спутанных волосах, носом он трется о щеку, вдыхает аромат лосьона после бритья, прикрывая глаза, наслаждаясь мгновениями наедине, когда оба после сна безумно восприимчивы друг к другу. В этих минутах сквозит особая магия, волшебство, не поддающееся объяснению, здесь и сейчас между ними отсутствуют условности, утро скрадывает сомнения и притупляет неловкость, давая возможность не сдерживаться в проявлении чувств. В шесть утра ничто не бывает слишком, даже «люблю тебя» звучит без привычного смущения, едва заметным румянцем окрашивая щеки. — Joyeux anniversaire, bien-aimé, — взгляд ясный, теплый, от него немного кружится голова и перехватывает дыхание. — Que tous tes désirs se réalisent. И ничего, что на французском — Денис все понимает. Улыбается, светится счастьем, обнимает, крепко прижимая к себе, тихонько благодарит за поздравление, в полной мере не осознавая, что исполнилось то, о чем он даже не мог мечтать. Вспышки-воспоминания, сменяющие друг друга, оживляющие картинки-образы их близости. Первый взгляд в Лиллехаммере на своего кумира, первые слова и встречи, дни, проведенные вместе на льду и нежелание расставаться. Решение о смене тренера, о котором не пожалел ни разу. Решение жить вместе, изначально практичное, но где-то глубоко внутри тогда все разбивалось на осколки от волнения, а после соединялось воедино. Неловкие попытки подстраиваться, устанавливать правила, привыкать не дергаться и не краснеть, как спелый томат, когда растрепанный и сонный тренер в одном белье желает доброго утра. Первые несмелые касания, которые не «просто». И не случайно. Неизбежное притяжение, сильное, ощутимое, необходимость друг в друге странная, пугающая, но от того не менее желанная. Легкий, ничего не значащий флирт, который осознанным стал лишь спустя какое-то время. Не прекращать, не останавливаться, потакая себе в этой маленькой слабости. Доверие — полное, безграничное, на тренировках, дома, везде. Никогда не был так открыт перед кем-то. Моя душа твоя — бери. Разум и сердце идут в комплекте. Тактильное сумасшествие, взлеты и падения, сомнения, отчаяние, созвучное с музыкой Гробана, отдающееся словами и фразами Жака Бреля. Почти рассыпался в прах. Спасительный взгляд под вокал Бейонсе, как отправная точка к чему-то более важному, особенному и уникальному. Почти восстал из пепла. Первое признание, сложное, терпко-сладкое, выдохом облегчения между ними, несмотря на определенные границы. Жизнь заиграла всеми возможными оттенками и полутонами, едва осознал, что это взаимно. Конечно, он мечтает о многих вещах — о целях, что необходимо достичь, о самых важных в жизни стартах, о победах, медалях, как венцах этих побед, о том, чтобы продолжать заниматься тем, что приносит настоящее удовольствие. Побеждать — себя, соперников, трудности. Но есть иные мечты, иные стремления, простые желания обычного восемнадцатилетнего мальчишки: любить и быть любимым, ощущать тепло касаний и трогательную заботу, дарить нежность в ответ, испытывать восхитительные эмоции, каждый день постигая и открывая для себя что-то новое. Открывая для себя все стороны любви и отношений. — Одно из них ты можешь исполнить прямо сегодня, — Денис хитро прищуривается, склоняя голову на бок, подушечкой пальца проводя по приоткрытым губам напротив. Играет, намеками обозначая очевидное, не говорит вслух, но знает, что оба поняли, о чем идет речь. И с интересом наблюдает, как в глазах загораются опасные искорки, скрытые угольки обоюдного безумия, способные в короткий миг разжечь пламя между ними. Возможно, он слегка перегибает, позволяя обсессии полностью захватить себя, но разум не властен над фиксацией чувств и желаний, над горячими образами во снах и стремлением, наконец, шагнуть за черту. — Дэни… Победоносно улыбается, потому что очень лестно быть тем, кто может пошатнуть эту потрясающую выдержку, сорвать рамки стойкости упрямого самоконтроля. Самое ценное и дорогое знание — такого мужчину видит лишь он один. — Мне уже восемнадцать, помнишь? — Ты не даешь мне об этом забыть. — Тогда тебе уже можно перестать делать вид, что ты совращаешь ребенка. — Да этот ребенок сам кого угодно совратит… — Только тебя. — Спасибо, успокоил, — Стефан фыркает в его макушку, стараясь скрыть откровенную улыбку. За дверью слышатся шаги, оба невольно вздрагивают и замолкают, пока шорох не стихает в конце коридора. Во время тренировочных сборов их дом напоминает общежитие с вечно снующими туда-сюда спортсменами — так сложилось, что приезжающие из других стран фигуристы нередко останавливаются здесь, поскольку две недели в отеле обходятся дорого, а места и свободных комнат в достаточном количестве. К тому же, некоторые офф-айс занятия проходят прямо на первом этаже, где стоят тренажеры для кардио и оборудовано специальное место для упражнений. Денис хмурится, прекрасно осознавая, что спокойное уединение в доме, полном шумных подростков, не самая лучшая идея. Далеко не лучшая, учитывая проблемы со звукоизоляцией и желание иметь хоть какое-то подобие концентрации друг на друге, без постоянных дерганий от малейших движений. — Для этого будет еще много времени, не сходи с ума, — приглушенная тональность голоса обволакивает, губы вырисовывают витиеватые узоры на шее, спускаются к ключицам, касаясь выступающих косточек легко и дразняще. Рассмеялся, если бы смог. То, что Стефан говорит и что при этом делает — небо и земля, огонь и ледяные порывы ветра, мучительная игра контрастов, в которой выжить практически невозможно. Говорит одно, и сам себе противоречит, просит успокоиться и раздувает тлеющие угли, почти не прикладывая усилий доводит до дрожи. — Ты совсем не… помогаешь, — мысли окутывает матово-белый туман и тяжело оказывается думать связно, когда каждое прикосновение заставляет дыхание сбоить, а самого плавиться, как шоколад в форме для приготовления фондю. — Тем более, я завтра уезжаю. Впервые Денис не хочет возвращаться домой. Скучает по родителям, с которыми не так много времени удается проводить вместе, по родному и привычному городу, по общению с оставшимися там друзьями, но… С каждым разом ему все сложнее уезжать, оставлять одного и оставаться одному, полагаясь на телефон, как на единственное средство связи между ними. Мессенджеры не спасают в разлуке, звонки не способны сохранить ощущение близости, даже фейстайм не помогает в минуты, когда желание увидеть становится невыносимым. Две недели в Канаде были настоящим испытанием, проверкой на прочность нервов с разницей в тринадцать часов. Ожидание, длиною в бесконечно-долгие секунды, ответы на сообщения, набранные подрагивающими от волнения пальцами, царапающая душу тоска, изматывающая и раздражающая. Привыкнет ли когда-нибудь жить вот так? В сумасшедшем графике разъездов, соревнований и шоу, в разных часовых поясах проводить дни друг без друга, в темноте удушающей ночи ворочаться без сна, возвращаясь в памяти к минутам уютного счастья. Родителям обещал приехать после окончания сборов — скорее всего, больше вырваться не получится до национального Чемпионата в декабре. — Прости, — еще один смазано-быстрый поцелуй, финальным аккордом у основания шеи. — Это всего неделя, Дэни. Одна неделя и ты вернешься. Да, всего неделя. Но эти семь дней представляются ему чертовой вечностью, чередой нескончаемых мыслей о том, что могло бы произойти сегодня, но не произойдет из-за стечения глупых обстоятельств. Он вспоминает еще кое-что и напрягается под касаниями теплых ладоней. — Потом у тебя Япония. Ты улетаешь почти сразу, всего через несколько дней, и мы не… — Но у нас будут эти несколько дней, ведь так? Как тут поспоришь? Сопротивление сломано, бунт подавлен. Полная капитуляция. Согласный кивок и выдох-сопение в подставленное плечо — у них впереди все время мира, но у Дениса определенные трудности с тем, чтобы держать себя в руках.

***

…Mama, take this badge from me… Мама, возьми у меня этот значок I can't use it anymore… Я больше не могу его использовать… It's getting dark, too dark to see… Становится темно, слишком темно, чтобы увидеть… Feel I'm knocking on heaven's door… Такое чувство, что я стучусь в небесные врата…

…Knock… knock… knocking on heaven's door Тук… тук… тук… достучаться до небес…

Гитарными аккордами в такт ударам сердца, мягким голосом, резонирующим в сознании, пристальным взглядом глаза в глаза неоднозначно и красноречиво. Стефан расслабленно откидывает голову, наслаждаясь мгновением, возможно не догадываясь, как именно его «маленький сюрприз» действует на Дениса. Или догадывается? Может ли знать, что сквозь плотную завесу памяти проникают странные смутные воспоминания, неясные, расплывчатые, будто это происходило в далеком забытом сне. Прикосновение прохладных пальцев ко лбу. Смесь аромата парфюма от Тома Форда, алкоголя и сигаретного дыма. Поцелуй с привкусом джина, сорванное дыхание, нежность на грани отчаяния, горькая и терпкая, от которой щиплет сомкнутые глаза и щеки жарко пылают. Бесконтрольные чувства пополам с виноватым шепотом — Je suis désolé, mon ange. Je suis désolé… — никогда-никогда не слышал, чтобы все было… так. Никогда не видел этого мужчину таким. Он и не видел. Чувствовал? Ощущал. Пригрезилось? Почудилось? «Mon coeur», «mon bébé» и «chéri» отпечатками на трепещущих веках, на лбу, на висках. Подушечками пальцев очерченный контур скул, признания, точно в бреду, желание позволить больше, еще чуть больше, сомнения в собственной адекватности. Глупые, глупые оба, все ведь было известно уже тогда. Или намного раньше. Неизбежностью протянутая нить, куда ни сделай шаг, все равно вернешься к началу. Притяжением друг к другу, бумерангом мироздания где-то между сошедшихся звезд. И саундтреком той ночи «Knock… knock… knocking on heaven's door…» на повторе. Они не вспоминали о произошедшем, не пытались что-то прояснить. Но слова «самой популярной песни в репертуаре Ламбьеля», исполняемой на любых афтепати и вообще, где угодно, прочно отпечатались в памяти, клеймом остались в сознании, напоминая о призрачной дистанции, что почти растаяла между ними однажды зимой. Стефан поет всегда, везде и для всех. В этот момент Денису кажется, что только для него. По взгляду, выражению лица, даже по тональности исполнения — сейчас она другая. Будто вокруг никого нет и они замкнуты друг на друге в сферическом вакууме собственных чувств, а музыка, как проводник между, вроде ментального общения и разговора без слов. Внутри разливается согревающее тепло, губы беззвучно шепчут «спасибо», когда стихает аккомпанемент, а зал взрывается дружными аплодисментами. Он улыбается, не может не улыбаться счастливо и открыто, не способен усидеть на стуле, чувствуя, как его слегка приобнимают за плечи. Поднимается, обнимает в ответ, соблюдая при этом нормы приличий, или, по крайней мере, очень стараясь это сделать. Не позволяет себе зарыться носом в шею, чтобы вдохнуть цитрусовые нотки парфюма, но довольно жмурится, чуть сильнее сжимая пальцами ткань футболки.  — Теперь твоя очередь, — очень-очень хитрый взгляд светящихся глаз, ладонь на лопатках, подталкивающая к свободному месту между столиков. — В каком смысле? Не буду я петь! Я же не умею… как ты! — только этого еще не хватало. — К счастью, ты превосходно умеешь кое-что другое. Не успевает возразить, вообще не успевает понять, что происходит, прежде чем его утягивают в центр. Перфоманс от именинника, серьезно? И почему-то он догадывается, чья это была идея. Денис любит танцевать. Любит так же сильно, как кататься, готовить или рисовать, любит импровизировать, выходить за рамки, экспериментировать с разными стилями. Безграничное выражение во времени и движении, где ты творец, исполнитель, художник, чьим холстом и материалом служит собственное тело. Танец, как пульс, жизни дыхание, как способ достичь совершенства и красоты во владении собой, и каждый жест, каждый шаг — неповторимая история чувства. Мелодия одной из любимых песен ведет его, струится сквозь, созвучная с невидимыми струнами души, он отдается ритму, погружаясь в атмосферу плавных скольжений, ощущая, как теплеет воздух вокруг. Хореография обманчиво-обрывочна, связки переходят из одной в другую, неосознанно очерчивая руками пространство тонких линий. Шаг. Взмах кистей в правильной балетной позиции, поворот и наклон, медленно перетекающий в новый загадочный образ.

…So you can keep me Так что ты можешь хранить меня Inside the pocket of your ripped jeans В кармане своих рваных джинсов…

Подвластный особому настроению, расслабленно-мягкий, в этот миг он забывает о людях вокруг, о мелькающих вспышках камер, о том, что в этой реальности движется время и музыка вот-вот закончится, оставив после себя шлейф приятного голоса исполнительницы. Дыхание сбивается и щеки немного горят, но он живет моментом выражения, обличая слова в последовательность спонтанных и грациозных движений.

…Holding me close until our eyes meet Прижимай меня все сильнее, пока наши взгляды не встретятся You won't ever be alone Ты никогда не будешь одинок…

Секунда — пойманный взгляд. Тяжелый, пристальный, изучающий. Темный. Проникающий внутрь, препарирующий мысли, заставляющий замедлиться, теряясь в оглушительном напоре обоюдоострых ощущений. Денис знает этот взгляд. Слишком хорошо знает, какая степень доверия между ними в подобные моменты, когда вязкой чернотой затоплены зрачки, истончена до хрупкой паутины нить самоконтроля, и что бывает, если вовремя не сделать шаг назад. А он и не станет. В конце концов, это ему сегодня восемнадцать — можно все и чуточку больше, это у него сегодня праздник, а «мастер железной выдержки» виноват сам, потому что подобные взгляды необходимо запретить законом. Темп и текстура танца меняется неуловимо, почти незаметно становясь более эмоциональной и страстной во вложенном в нее смысле. Ничего кричащего, ни единого нарочито-вызывающего жеста, но углы обзора смещаются в сторону, туда, где сидит Стефан. Он двигается, пряча улыбку в уголках губ, прогибается назад, демонстрируя глубину совершенных линий, ведомый интуицией и желанием видеть в потемневших глазах все ярче разгорающийся пожар. Шаг, полувыпад, пальцы касаются изгиба шеи, скользят вниз в своеобразной откровенно-невинной ласке, обещая пройтись такими же касаниями по разгоряченной коже. Ты сам учил меня искусно расставлять акценты, осторожно и ненавязчиво «заигрывать» с судьями, показывая свои лучшие стороны. Так что же скажешь теперь, когда судья — это ты? Твиззлы на скорости, твиззлы медленные, тягуче-соблазнительные, в приглушенном мягком свечении ламп — тело само подсказывает ритм и амплитуду, звуки потоком льются сквозь него, и нет ничего более естественного, чем следовать за ними, полагаясь на собственные инстинкты. Между ними воздух трещит разрядами тока, пусть этого никто и не видит. Между ними схлестнулись две стихии, неуправляемые и мощные силы природы, в вечном противостоянии «кто кого». Но это лишь игра — они не спорят. Не соревнуются друг с другом, не причиняют ощутимый вред, это больше, намного больше, чем способ поддеть и зацепить, потому что они уверены, никогда не произнося этого вслух — в таких играх победителями становятся оба. И обоим в финале достается главный приз.

…And I won’t ever let you go И я никогда не отпущу тебя…

Свой «главный приз» именинник получает парой часов позже, когда гаснут огни в деревянном шале, а уставшие гости разбредаются по своим комнатам, чтобы выспаться перед утренней тренировкой. Стефана предсказуемо срывает, стоит им оказаться наедине в непроницаемой темноте пустой комнаты, и это похоже на взрыв спящего вулкана, на мощное цунами без единого шанса на спасение. Горячо, слишком горячо и яростно, где-то на грани жестких захватов запястий, пальцев, впивающихся в предплечья, чтобы удержаться на ватных ногах, по самому краю допустимых пределов, когда еще немного и невозможно будет остановиться. Шепотом пикантные непристойности, обещания таких вещей, и образы-картинки перед глазами такие яркие, что волоски встают дыбом, а румянец покрывает не только щеки, но даже кончики ушей. Денис дрожит под виртуозными прикосновениями, задыхается от поцелуев, сходит с ума от того, что творят с ним эти руки и голос. Влажные губы чертят дорожку от шеи к груди, невыносимо медленно спускаются ниже, обводят по контуру темные ореолы сосков, зубы прихватывают чувствительную кожу, прикусывают осторожно, давая насладиться ощущением мучительного ожидания, сжимать и разжимать пальцы, бессмысленно цепляясь за воздух. Разве может быть еще лучше? Разве бывает нечто более правильное и естественное, чем то, что происходит в эти минуты? Порыв ветра из приоткрытого окна, шелест листвы, охрипшее «хочу тебя» обжигающим выдохом в шею, поцелуй-поцелуй-укус и шершавый кончик языка дотрагивается до отпечатка, который исчезнет через мгновение. Искры из глаз от незатейливой ласки, в голове фантастически пусто, а в висках стучит отчаянное «пожалуйста». Возможно, он неосознанно произносит это вслух, просит, изнывая от жара, что концентрируется внизу живота, острыми судорогами пульсируя и разливаясь по всему телу. Пожалуйста? Сделай что-нибудь, хоть как-то ослабь это безумие, мне так хорошо и так плохо, мне нужно еще… Рот плотно накрывает теплая ладонь. Тшш-шш-ш… Усмешка-оскал, опасная, нечеловеческая. В черноте летней ночи почти пугающая. А во взгляде отражаются звезды: тысячи мерцающих точек, словно галактика на карте нежности. Или все это ему кажется? Гипоксия сознания. Когда Стефан опускается перед ним на колени, связь с реальностью теряется безвозвратно.

***

С этими шарами ты выглядишь на пятнадцать😂😘

Завидуешь, что у тебя нет шаров? Или, что тебе не пятнадцать?😜😉

Стыдно за свои мысли😶

С этого ракурса мне тоже пятнадцать? 😛

*прикрепленный файл*

…какого черта ты творишь?

О, тебе нравится? А если мм… так?😈

*прикрепленный файл*

Денис! У меня тренировка!😠😠

Правда? Упс. Удачной работы!😘😘

*прикрепленный файл*

ДЕНИС!!!😭

***

Весь день идет дождь. Зато провел время с пользой на кухне 😀

*прикрепленный файл*

Выглядит очень аппетитно! Ты, определенно, достиг в этом успеха. Но что это там позади, м?😒

Где? Нет там ничего😅

За каждый кусок лазаньи я тебя лично отшлепаю.

Это угроза или обещание?😶

Это два раза до вершины Дент-дю-Миди и обратно, chéri😈

Пойду скажу маме, что я не голоден😁😁

Хороший мальчик😘😘😘

***

Денис? Ты молчишь уже полчаса😐 Я настолько шокировал тебя своими fantasmes érotiques что ты забыл, как писать сообщения?😅😶

Пока я был в душе, кажется, мама брала мой телефон.

Стеф?

Кажется или брала? Я думал, он запаролен.

Он и запаролен, но входящие же высвечиваются. Я не знаю… Он лежал не там, где я его оставил.

Она что-то сказала?

Нет. Но посмотрела как-то странно. Кажется…

Стефан?

Прости…

Тебе не за что извиняться, Дэни. Это я идиот. Мы так и не поговорили об этом.

Я хотел ей сам рассказать, но потом решил, что сначала хочу обсудить это с тобой. Мы поговорим, когда я вернусь.

Стеф, перестань.

Перестать что?

Это было мое решение, хватит себя винить.

Что ты знаешь о решениях, ребенок?

Что я в состоянии их принимать. И я не ребенок.

Тебе пора спать, уже поздно.

Знаю, иду. Доброй ночи и хороших снов. Я очень скучаю😢

Доброй ночи, bien-aimé. Я тоже сильно скучаю😣😘

***

Как думаешь, какое фото подойдет для инстаграма лучше, вот это?😏

*прикрепленный файл*

Или это?😶

*прикрепленный файл*

Ты спятил? Это что?😨

По-моему, очевидно, что это ноги.

Это НЕ ТОЛЬКО ноги, развратный мальчишка. И думать забудь😠😠

То есть, тебе выкладывать свои ноги на всеобщее обозрение можно?

Ты что, ревнуешь?

А ты?

Туше. Но ты же знаешь, что это был рекламный пост.

Знаю. Мне просто хотелось тебя подразнить😜😜

Нарываешься!😬

Совсем немного. Ты выглядишь отдохнувшим😍 Ужасно хочу тебя…

Обнять😂

😈😈😈 *прикрепленный файл*

СТЕФАН! Это нечестно!😍😶

Думал, только тебе можно дразнить? Все честно😈

Если бы я был рядом…

Что бы ты сделал?

Не скажу. Приеду — увидишь. Или почувствуешь😝

Звучит интригующе. Осталось всего два дня😘

Уже скоро😘😘

***

В аэропорту Женевы как всегда шумно и многолюдно, пассажиры следуют на посадку, проходят паспортный контроль, встречающие улыбаются и обнимают друзей, родных и близких, вернувшихся с разных уголков света. Мерный скрип и шуршание чемоданных колес, аромат кофе и корицы в воздухе, надежды, планы и мечты о далеких путешествиях, суматошная проверка документов, сакраментальное «я вылетаю, жди!» и «только что приземлился, спешу к тебе очень». Денису нравится атмосфера ожидания, нравится оглядываться вокруг, смотреть на людей, считывать их эмоции, видеть, как загораются глаза и улыбки появляются на лицах, как пожилая супружеская пара дремлет на сидениях в углу зала, трогательно взявшись за руки, касаясь головами друг друга. Особенное место, особенное очарование, жизнь не стоит на паузе и несется вперед, отсчитывая минуты бытия звуком стихающего и вновь заводящегося двигателя самолета. Вперед и вверх. Удачного полета и мягкой посадки. Он обнимает Криса, здоровается с Коширо, который тоже сегодня вернулся из далекой Японии — им всем порой нужен отдых и время, чтобы побыть со своей семьей. На улице солнечно, тепло и немного ветрено, снег покрывает горные вершины, образуя белый настил над ярко-зеленой низменностью. Швейцария контрастна во всем, от разносторонней красоты природных пейзажей, гор, рек, озер и водопадов, до многовековых традиций, мирно соседствующих с веяниями современности, национальности, кухни и языковых барьеров. Однажды Стефан пошутил, что здесь происходят самые удивительные, и, казалось бы, нелепые вещи: в междугородней электричке могут встретиться четыре коренных швейцарца из кантонов Тичино, Валле, Берн и Граубюнден, но ни один из них не поймет другого, поскольку они говорят на разных языках — итальянском, французском, немецком и ретороманском. Сюрреалистичная абсурдность повседневной жизни. Погруженный в свои мысли, он наблюдает за мелькающими ландшафтами из окна машины, за сплоченными группами небольших шале с маленькими церквушками в эпицентре. Воскресным утром в них помещается буквально вся деревня, люди всех возрастов спешат на службу, где религия играет второстепенную роль. Способ общения, встретить знакомых и друзей, узнать и обменяться последними новостями. И это тоже веха культурного наследия, приверженность давним устоям, нечто своеобразное, не всегда понятное, но интересное, потому что из этих кусочков мозаики складывается полная картина швейцарского менталитета. Понять страну, где родился и вырос человек, в которого он влюблен — чуть больше узнать его самого. Чуть больше, чем тот сам способен рассказать о себе. Они огибают район Женевского озера, задевая Лозанну по краю, двигаясь по трассе на невысокой скорости — Крис о чем-то расспрашивает Коширо, интересуясь, как тот провел время и как прошел его отпуск. Денис слушает вполуха, надеясь, что никто не заметит или не придаст значения его неразговорчивости. В таких неспешных поездках он предпочитает концентрироваться на себе, слушать музыку, что-то вспоминать или строить планы. Несмотря на перелет, совершенно не чувствует себя уставшим или разбитым, а приближение долгожданной встречи придает еще больше сил и желания рвануть в Палладиум сразу же, как только за ним захлопнется дверь автомобиля. Очень скучал. Впереди всего пара дней и снова разница часовых поясов, ночь-утро, утро-ночь. Обнять хочется невыносимо. Смотрит на часы — время второго льда совсем скоро. Успеют ли? Пересекают Веве, плавно перетекающий в Монтрё, с его пальмами, скульптурами и яркими клумбами, с длинным променадом, по которому неспешно прогуливаются как туристы, так и жители городка, вдыхая влажный воздух своего «внутреннего моря», любуясь изумрудно-лазурными волнами. Жемчужина швейцарской Ривьеры, непередаваемой красоты место, на первый взгляд роскошное и торжественное, даже слегка помпезное, но им невозможно не проникнуться, и всего через несколько часов оно становится очень уютным и комфортным для восприятия. Он помнит их первую прогулку здесь, наедине друг с другом. По набережной, залитой лужами от прошедшего дождя, щурясь от яркого солнца, что выглянуло из затянутого тучами неба. Касаясь плечами, близко-близко, миллиметрами расстояния между. Помнит разговоры обо всем и ни о чем, взгляд Стефана в солнечных бликах, его улыбку, морщинки-лучики в уголках глаз и собственное ёкающее от этого сердце. На кораблике по озеру до Шильонского замка, увековеченного в романтической поэме Джорджа Байрона. Тогда они совсем забыли о времени, увлеченные обследованием старинных залов, коридоров, подвалов и извилистых подъемов, и счастью не было предела, когда Стефан, который бывал здесь уже много раз, вместе с ним погружался в историю, с искренним интересом открывая и для себя что-то новое. Так давно и так недавно, от призрачной ниточки воспоминания тепло-тепло. В Палладиум он все же сбегает, игнорируя настойчивые увещевания Криса об отдыхе, предварительно заскочив домой, чтобы оставить чемодан и переодеться в тренировочную форму. Его встречает привычная послеобеденная суета, прохладные стены спортивного комплекса, шумные малыши, бегающие по коридору в перерыве между занятиями, а девушки-керлингистки с улыбкой желают доброго дня. Быстрая разминка-разогрев, не такая тщательная, как обычно, но и терпения не то чтобы много. Шнурует коньки в раздевалке с бешено колотящимся сердцем. Раз-два-три… У них же есть несколько дней, ведь так? Прикусывает губы, отсчитывая удары подскочившего пульса. Ну, хватит. Бессмысленное волнение электротоком от острых зубцов коньков до кончиков волос, и справиться с ним помогает несколько глубоких успокаивающих вдохов. Ей Богу, как не на неделю уезжал. Приоткрывает дверь, проскальзывает внутрь, окунаясь в морозную атмосферу скрежета лезвий, приглушенной фоновой музыки и мягкого, но звонкого голоса, который легко услышать из любого уголка зала: — Вверх! Вверх! Еще раз! Отталкивайся сильнее! На льду сейчас «догоняющая группа», Денис пришел не ко времени — обычно он занимается вместе с Коширо или один, но удержаться совсем не было сил. Он ненадолго, просто раскатается немного, ощутит вихрь родной стихии, скорость перебежки, разгон перед прыжком и частоту любимых вращений. Шагает за борт, снимая на ходу чехлы. Облачком пара дыхание в воздухе и пальцы немеют даже в перчатках, стоит поймать выразительный взгляд родных глаз, утонуть в глубине удивления, недоумения и чего-то очень-очень теплого и ласкового. …Что ты здесь делаешь? — без единого слова, и выразительно приподнятая бровь, в попытках придать лицу строгое выражение. Тщетные попытки, но Стефан упрямо старается. …Хотел увидеть тебя — нет смысла лгать, все равно не сможет скрыть истинную причину за бесконечной чередой отговорок, не станет хитрить, прекрасно зная, что на лице крупными буквами отпечаталось «не смог утерпеть и подождать, когда ты вернешься». Не смог. Не захотел. Ни следа раскаяния или виноватого взгляда, смущенная улыбка и навстречу скольжение. Объятие. Вот так просто — объятие почти в центре льда, послав к черту условности, и что вокруг ученики отрабатывают технические навыки совсем не тревожит. Они часто обнимаются, так почему не сейчас? Вцепляется в белую вязаную кофту, зарывается носом в ворсистую ткань, вдыхает, глаза прикрывая, сосредотачиваясь на ощущениях, позволяя себе минутную слабость. Не сразу улавливает момент, когда на лопатках смыкаются руки, когда объятие становится более тесным, крепким, необходимым обоим. Не сразу, но… Магнитом тянет друг к другу, невидимой силой скрепляет, склеивает воедино, а в нос ударяет смесь аромата туалетной воды, скорости и леденящих хрупких снежинок. Прикосновение затягивается и оба понимают, что надо оторваться и как-то отлипнуть, секунды стремительно несутся вперед, вот-вот наступит та грань, за которой все это будет выглядеть немного странно. Пальцы слегка сжимаются в незримой поддержке, и спустя миг Стефан с сожалением отстраняется. Имя на выдохе одними губами, а вслух насмешливо-тихое: — Не больше часа. И отдыхать. Денис послушно кивает, решая подождать до дома, где точно можно будет оторваться и получить его полностью в свое распоряжение. Столько планов в голове, столько способов добиться желанных моментов близости. Обсессия? Изматывающее ожидание. Не больше часа, и сбудется все, о чем так давно мечтал. А в девять вечера он засыпает прямо на диване в гостиной, уставший, расслабленный и разомлевший под успокаивающими ласковыми прикосновениями ладоней, зарывшихся в копну светлых волос. * Когда во время второго льда Денис в восьмой раз чуть не влетает в борт со всей силы, кое-как успевая затормозить, осыпая поверхность ворохом морозной крошки из-под лезвий, Крис едва сдерживается, чтобы не закрыть лицо руками. — Признавайся, что ты с ним сделал и почему он второй день пытается разнести каток на кусочки? Стефан вздыхает и качает головой — что тут ответить? Разумеется, он знает, в чем причина неуемного энтузиазма и полной несобранности, знает, почему его мальчик четвертую тренировку носится по льду, как электровеник, грозясь пробить собой все борты, и только чудо уберегает его от травматичных падений. Прыжки нестабильны, с осью творится что-то кошмарное, но вместо того чтобы психовать и злиться, тот планомерно и упрямо продолжает одно и тоже, явно не понимая, что дело в абсолютном отсутствии концентрации. Взвинченный до предела, его штормит и шатает, а ауру напряжения вокруг него в целом и между ними в частности, можно потрогать руками. Хуже всего то, что это работает в обе стороны. Импульсы передаются от одного к другому по невидимой связи, звенящей проволокой вибрируют, натягиваясь все сильнее, и когда один дергается, ощущая крупную нервную дрожь ожидания, то второго неотъемлемо лихорадит тем же ознобом. Но если мальчик может выплескивать всю нерастраченную энергию взлетая надо льдом, разгоняясь так, что порой, действительно, становится страшно, то ему приходится оставаться спокойным и отстраненным — хотя бы внешне — переживая тот же коллапс внутри. Сдерживаться невыносимо трудно, когда ведет от настойчивых прикосновений и требовательных губ, потемневших зрачков и омута с соблазнительными чертями, дразнящими, обещающими все и даже больше. Перманентная провокация до помутнения рассудка, два дня балансируя на грани между Адом и Раем, и несколько минут до нервного срыва. — Ты меня слышишь? Он слышит. И думает о том, что пора перестать отрицать очевидное — обоих будет штормить до того момента, пока они не сделают последний шаг за черту. Просто и сложно. Шаг — пропасть, шаг — спасение. У любой выдержки есть лимит прочности, любой самоконтроль не безграничен, слишком долго пытался бороться с собой, находя причины-отговорки, все больше и глубже увязая в эмоциональной и физической вовлеченности, а теперь накрывает откатом. Любовь не терпит полумер. — Слышу, — тыльной стороной ладони задумчиво трет переносицу, замирая на несколько мгновений. — Сегодня воскресенье, — не вопрос, утверждение. — Ты очень наблюдателен. — Завтра понедельник — у ребят выходной. Послезавтра я улетаю, — размышляет вслух, перебирая все возможные варианты. Дом редко бывает пустым, в нем всегда находится кто-то, а он намерен сделать момент близости особенным и комфортным, безопасным ментально, чтобы никто не мешал, не разрушал атмосферу интимности, чтобы весь внешний мир исчез, пропал на много долгих часов, оставляя их наедине. Выдыхает и улыбается — решение приходит внезапно, настолько простое и очевидное, что даже странно, как не подумал об этом раньше. — После тренировки я заберу Дениса в Лозанну до завтрашнего вечера. Крис смотрит подозрительно, с нескрываемым удивлением, «это еще зачем?» явно витает в воздухе, грозовой тучей нависая над их головами, взгляд заостряется, пытаясь в душу проникнуть, чтобы найти там ответы на все незаданные вопросы. Глаза в глаза. Серьезно? Отзвуком шуршащих лезвий о лед в момент торможения. Снова чуть в борт не влетел. Серьезно. Ты же видишь, что…. Оба видят. И понимают оба. Звенящие молчание отчетливо красноречиво, но один не спешит раскрывать все карты, а второй не знает, стоит ли ему вмешиваться, или лучше тактично отойти в сторону — какой смысл взывать к голосу разума, что давно погребен под шальной влюбленностью в юного мальчишку? Голову совсем потерял — недоразумение, а не взрослый ответственный тренер. Смотрит укоризненно-вопрошающе, волнение пополам с обреченным смирением. Ничего не может поделать с тем, что его друг безнадежно пропал, но все равно беспокоится. «Не беспокойся» — вероятно, именно это должно означать прикосновение к его плечу. И, еще, возможно, «я знаю, что делаю». Ему ничего не остается, как просто принять происходящее, наблюдая, как Стефан эффектно разворачивается, несколькими «фонариками» пересекает лед, останавливаясь возле Дениса, приобнимает его за талию, что-то тихо произносит, склоняясь к самому уху. Секунда раз… два… три… Тот пылко и с нескрываемым интересом кивает в ответ, придвигается ближе, совсем немного — со стороны все выглядит привычно, почти невинно. Но вполне однозначно, если догадываться или знать об иной стороне их отношений. Кажется, в надвигающейся перспективе у Криса будут определенные проблемы с тем, чтобы держать этих двоих в строгих рамках приличий.

***

Весь путь до Лозанны проходит в приятной тишине, нарушаемой лишь слабыми звуками музыки из аудиосистемы и редкими фразами. Стефан не понимает, в какой момент настроение Дениса меняется — всплески дикой энергии затихают, растворяются в задумчивом молчании, оставляя флер неловкой растерянности. Резкие движения сменяются отстраненной осторожностью, яркий блеск в глазах не гаснет совсем, но все же чуть меркнет, и мальчик словно уходит глубоко в себя, размышляя о чем-то волнительно-важном, пока за окном мелькают пейзажи уставшей за день природы, неторопливо погружающейся в теплый летний сон. Но он давно научился интуитивно чувствовать мгновения, когда не следует вмешиваться и стоит дать время на то, чтобы уложить спутанные мысли по полочкам, рассортировать ощущения, понять, в каком направлении двигаться дальше. Сворачивает к зданию железнодорожного вокзала, поскольку только там находятся единственные работающие в воскресенье магазины. Они уехали практически сразу после тренировки с расчетом на то, что заедут поужинать в одном из любимых ресторанов, но неуверенное и слегка заторможенное состояние Дениса вызывает желание его растрясти и растормошить, возвратить из глубин сознания на землю, а для этого требуется несколько изменить планы и действовать иначе. Легкая импровизация позволит им обоим сбросить нервное напряжение, окунуться в привычное любимое занятие, отвлечься от того, что занимает все мысли, и что обязательно случится сегодня. Случится чуть позже. Он аккуратно паркует машину, разворачивается вполоборота, дотрагивается до мягких прядей волос в ненавязчивой ласке. — Пойдем, выберем что-то на ужин. — М? — тот выплывает медленно-медленно, смотрит удивленно, еще не совсем понимая, чего от него хотят. — Магазин. Дом. Ужин, — тихо смеется, и наклоняясь, оставляет мимолетный поцелуй на щеке. Очаровательный, непосредственно-очаровательный в своем недоумении. — Как тебе такой план? — Да… да, конечно, — и первая смягчающая черты лица улыбка касается искусанных губ. В магазине его мальчик, наконец, приходит в себя, взгляд вспыхивает, в нем снова появляются искорки-огоньки живого интереса. Вторая родная стихия. Они негромко переговариваются, решая, что купить, в итоге останавливая свой выбор на вариантах нехитрых блюд, которые можно приготовить на скорую руку. Овощи и фрукты, питьевая вода и сок. Тормозят возле отдела со сладким, и Стефан со вздохом кладет две плитки Lindt Excellence в корзину. Сегодня можно. Квартира встречает их уютным полумраком. Довольно узкий темный коридор, шелест бумажных пакетов, опущенных на пол так, чтобы они не мешались, дыхание в тишине — одно ровное и спокойное, второе прерывистое и частое. Денис шарит рукой по стене, пытаясь включить освещение, вернуться в привычную реальность, где мысли не тонут под штормом давления, где его не шатает из стороны в сторону от странного иррационального волнения. Последние несколько часов сводящая с ума пытка, медленные минуты томительного ожидания, смешанные с острым желанием, диким смущением и непрерывным беспокойством. Страшно? Нет. Да. Боится что-то сделать не так. Не знает, как вести себя в подобной ситуации, не уверен в том, что сможет адекватно реагировать на происходящее. Близость не пугает — этого момента он ждал так долго. Пугает собственная неопытность, неподкованность в практической стороне процесса, пусть даже основательно подошел к изучению теоретической части, потратив на это несколько вечеров. Ведь это Стефан — опытный, искусный во всем, что делает, от невероятного мастерства на льду и приготовления сложных блюд, до изощренных ласк, от которых голову теряешь за считанные секунды. Искушенный в любви. Вероятно, это так, хотя он никогда не спрашивал его о прошлом, не задавал вопросов о личных отношениях, не интересовался, был ли кто-то особенный в его жизни. Искушенный, умелый, заставляющий сердце сбиваться с ритма одним взглядом. Однажды услышанная от него фраза не оставляла ни единого сомнения в этом. «…Я думаю, в любви самое интересное — соблазнение». А соблазнять тот умел восхитительно-ярко. Но иногда это получалось само, без особого усилия, его энергетика действовала подобно афродизиаку, прикладывала беспощадно и безжалостно, без возможности сопротивляться природному обаянию и харизме. Вдох. Так просто и сложно? Хочется уметь намного больше, чем умеет он, и доводить до помутнения сознания. Страшно? До дрожи волнительно. Дышит часто, водит рукой по стене — где этот чертов выключатель? — нервно передергивает плечами в полной темноте, скрывающей безумную неуверенность. Неожиданно чувствует, как чужие ладони накрывают его руки, слегка сжимая в знаке безоговорочной поддержки, как к спине прижимается широкая грудь, а теплое дыхание щекочет шею. Стефан молчит. Не спрашивает, что случилось, не говорит «расслабься» и «перестань дергаться», не переводит все в подобие безобидной шутки, призванной разрядить обстановку. Лишь прижимается к нему, оказываясь невыносимо близко, медленно и аккуратно касается губами затылка, цепочкой невесомых поцелуев спускается по изгибу вниз, скользит ладонями вверх по предплечью…. и обнимает крепко, успокаивающе, обхватывая поперек груди. Выдох. Прикрытые глаза, ровное дыхание, умиротворение, разливающееся по всему телу волной теплоты и спокойствия. Сколько они так стоят — минуту или вечность? Одно движение, всего одно простое движение способно привнести гармонию в растрепанную и растревоженную душу. В густой вечерней темноте, в молчании тусклых звезд на синем небосводе, в пустой квартире наедине друг с другом вершится магия, неподвластная пониманию. Особенно, незримо, уникально. Их вечер. Их ночь, украденная у остального мира. Когда зажигается свет, на щеках Дениса заметен легкий румянец, а губ касается легкая полуулыбка. С этого момента он отпускает себя. В расслабленной домашней обстановке готовят ужин, нарезают овощи, что станут основой салата, и смешивают ингредиенты для соуса, смеются, обсуждая прошедший лагерь, строят планы на новый сезон, который неотвратимо приближается, наступая на пятки. Меньше месяца осталось до «пристрелочной бэшки» в Бергамо, программы накатаны, разве что костюм для короткой еще не готов. Они вместе продумывали дизайн и детали, создавали каждый штрих и образ, и за каждой программой стояла своя особенная история, интерпретировать и рассказать которую ему еще предстоит на льду. — Ты будешь выглядеть, как сказочный принц, — Стефан случайно-неслучайно касается его поясницы, пробегается пальцами чуть выше по позвоночнику и быстро убирает руку. — Поклонницы будут очарованы тобой, потеряют голову, мне придется внимательно следить за ними и всегда быть рядом. — Заманчивая перспектива, — он улыбается, так же не случайно в ответ дотрагиваясь до его запястья, едва ощутимо потирая место, где под кожей ровными сильными ударами бьется пульс. — Станешь моим бодигардом? — Je garderai mon trésor le plus cher, — бархатное мурчание вибрирует возле уха. Стефан флиртует с ним. Беззастенчиво дразнит прикосновениями, меняет тембр голоса на более мягкий, приглушает интонации, смотрит в глаза вызывающе-бесстыдно и долго, чуть прищуриваясь, скользит оценивающим взглядом сверху вниз, от чего становится невыносимо жарко. Пускает в ход запрещенные приемы вроде коротких поцелуев в шею и плечи — самые чувствительные точки, он слишком восприимчив к отпечаткам губ в этих местах. Игра-соблазн, восхитительная и жестокая. Игра-обольщение, тонкая и острая, на самой грани. Еще несколько неосторожных шагов по краю, несколько неслучайных касаний, горячих взглядов и слов. Их неизбежно накроет, сорвет все барьеры беззвучным «пожалуйста», сотрет эфемерные грани реальности, без шанса вынырнуть из сумасшедшего шквала нахлынувших эмоций. Но на этот раз Денис не торопится поддаваться, не делает решающего шага навстречу, намеренно растягивая приготовление еды на некоторое время, чтобы сполна насладиться игрой, ожиданием усиливая накал ощущений. Как прилежный ученик старательно вникает в правила, отвечает сам, используя то, что успел узнать о слабостях своего партнера. Он тоже умеет вот так — провоцировать с невинным видом, совершенно безобидно использовать свое тело в выгодных позах, меняя углы обзора для создания впечатляющего вау-эффекта. Экспериментирует с прикосновениями: медленно-интенсивно, настойчиво-невесомо, горячо-холодно, холодно-горячо. Легко и ненавязчиво касается груди, потянувшись за вилкой, приобнимает со спины и притирается бедрами, одной рукой ловко снимая с плиты горячий соус для пасты. Стефан едва слышно шипит и усмехается, но по расширенным зрачкам явно заметно, что и его терпение не безгранично. На контрасте с такой тщательной подготовкой, сам ужин пролетает стремительно, почти мгновенно — оба распалены, взвинчены до предела импровизацией-прелюдией, оба не ощущают вкуса приготовленных блюд. Крупная дрожь предвкушения, истерзанные пальцами салфетки. Шаг за черту? Еще немного, полшага к неизбежности. Чуть ли не силой отправив Дениса в душ, предварительно выдав ему хлопковые пижамные штаны, футболку и свежие полотенца, Стефан убирает со стола, стараясь обрести хотя бы отдаленное подобие контроля. Ему отчаянно нужна эта короткая передышка-пауза, чтобы взять себя в руки, немного остыть и вернуть в ноль утраченное самообладание, поэтому он медленно и старательно моет тарелки сам, а не загружает в посудомоечную машину, надеясь, что успеет в достаточной степени успокоиться и не наделать глупостей. Разложить мальчика на длинном кухонном столе идея до звезд перед глазами соблазнительная… Но это не то, совсем не то, что он планировал, и, прежде всего, не то, чего от него ожидает Денис. Справляется с собой, вытирая приборы, убирая оставшуюся еду в холодильник, выключает на кухне свет. Дышит глубоко и ровно, не позволяя темной стороне вспыльчивого темперамента взять верх, расправляет в спальне постель, застилая ее белоснежным бельем с ароматом лимонного кондиционера. Сколько раз думал об этом, сколько раз представлял? Не обманывай себя, не лги. Как долго желал этой ночи? Как долго… Запретная любовь. Абстинентный синдром, сжигающий разум, душу и сердце. Его сокровище. Сложно и просто? Потребность в его постоянном присутствии растет день ото дня, время неумолимо движется вперед — вот-вот должно ослабить натиск ломающих ощущений, но они лишь усиливаются, становясь все более глубокими, объемными и насыщенными. Что будет дальше? Пугающая своей яркостью необходимость. Ненадолго открывает окно, чтобы проветрить комнату и вдохнуть свежего ночного воздуха. Вдох-выдох. Предосенний холод действует подобно анестетику, успокаивает учащенное сердцебиение, приятно ласкает разгоряченные щеки, возвращая способность мыслить и в полной мере осознавать последовательность своих действий. Это будет чем-то, сродни импровизации — его мальчик слишком непредсказуем и так же импульсивен, как он сам — с ним никогда невозможно быть полностью готовым к определенным обстоятельствам. Но сейчас ему важно понимать ответственность, оставаясь осторожным и мягким, дарить и отдавать, прежде всего, думая о физической и ментальной безопасности. У них впереди будет еще много времени на изучение тонких граней чувственности, на разнообразные эксперименты друг с другом и поиск оптимальных тональностей физической близости. Стефан захлопывает окно ровно в то мгновение, как светловолосая макушка проскальзывает в комнату, и подхватив полотенце скрывается за дверью ванной, дразняще растрепав ладонью мокрые пряди его волос. Денис остается наедине со своими переживаниями в приглушенном свете ночной лампы, смотрит на расправленную кровать, на желтоватые мерцающие блики на стене и не знает, что именно ему следует делать. Раздеться и лечь? Не раздеваться? Сесть на край и подождать? Забраться под белое одеяло, зарыться в него с головой, закутаться, словно в рулон воздушной ваты… Странное желание, но он смущен и немного растерян, уверенность потихоньку начинает испаряться, терпение истончается и тает, отзываясь колким ощущением на повлажневших ладонях. Меряет шагами комнату, нервно сжимая и разжимая пальцы, волнуется ужасно, хоть нет для этого ни единого повода. Прислоняется к стене напротив окна, прикрывает глаза, стараясь выровнять дыхание, повторяет упражнение, которое нередко помогает ему перед прокатом. Глубокий вдох, медленный выдох. Пульс подскочил за сотню, плюс-минус. Медленный выдох, глубокий вдох. Самоубийственный эмоциональный коктейль из смеси возбуждения, неловкости, волнения и неизвестности. — Почему ты еще не в постели? — вопросительно-мягко, с оттенком насмешливой полуулыбки. Вздрагивает от неожиданности — так быстро, слишком быстро, еще не успокоился, еще не готов, еще не… Резко разворачивается и замирает, застывает от секунды до вечности, в немигающем потрясении смотря перед собой. Стефан в одном полотенце напротив. Разве так можно? Нельзя. Капли-дорожки от ключичных впадинок стекают вниз, огибая рельефную грудь, исчезая у самого края махровой ткани. С ума сошел, что ли? Дышать и без того трудно. Щеки огнем горят, весь горит от волос до кончиков пальцев, внутри горячо-горячо, а по коже искрами тока разряды. Взглядом скользит по изгибам, в воображении срывая полотенце, мысленно касается лопаток, прильнув близко-близко, проводит ладонями по бокам, стирая дорожки-капли. Прикосновение к бедрам. Мысленно? Не двигаясь с места. Между ними едва ли больше пары метров, в комнате становится душно, воздух сгущается, потрескивая от напряжения. Полшага навстречу, не чувствуя ватных ног, почти не понимая, что делает, в тягучем мареве ощущений, под гипнозом блеска в темных глазах, что жарко и откровенно раздевает, снимая не одежду — слои кожи, с наслаждением считывая его реакцию. Еще полшага… и в омут? Все это реально и осязаемо, тщательно выстроенные стены рушатся, спадают невидимые ограничения, давая волю любым, даже самым смелым и безумным желаниям. Он смущен, но взвинчен и упрям — в том состоянии, когда уже не важно, как выглядит со стороны последовательность его безотчетных поступков. Вот так просто — сделать последний шаг и остановиться вплотную, смешивая два горячих прерывистых дыхания воедино. Стефан прищуривается, насмешливая улыбка застывает в уголках губ, а в следующий миг и вовсе исчезает, когда цепкие пальцы поддевают край полотенца на его бедрах, и медленно, бесконечно медленно тянут на себя, освобождая от досадно мешающей ткани. Разворачивают не спеша, словно самый желанный рождественский подарок, обернутый широкой лентой, немного неуверенно, инстинктивно ожидая сопротивления, но, так и не встретив его, рывком срывают и отбрасывают в сторону. Денис отступает назад ровно настолько, чтобы иметь возможность оценить все то, что доступно его взору в это мгновение. Не стоило. Нет. Впервые видит его обнаженным во всех смыслах, доступным и открытым, таким притягательным, красивым и соблазнительным, что все вокруг теряет привычные очертания, расплываясь, размывая нечеткие границы. И лучше перестать смотреть, перестать думать об этом в звенящей тишине комнаты, перестать… Но он не может. Не способен оторваться, с дикой жадностью улавливая малейшие изменения в дыхании, замечая, как тот вздрагивает под его пристальным взглядом, как быстро и мощно вздымается грудная клетка и напрягаются мышцы. Как откровенно возбуждается от этого все сильнее. Не смотреть. …Почему ты такой? Почему мне так невыносимо жарко рядом? Опуститься на колени — все, чего он хочет в эту минуту, все, о чем может думать на краю утопающего в вязком тумане сознания. Так, как опустился перед ним Стефан в ночь его восемнадцатилетия. Щелчок застежки, руки, ласкающие бедра, беззастенчиво сжимающие ягодицы и привлекающие к себе совсем близко, горячее дыхание, опаляющее чувствительную кожу. Прикосновение влажных губ и дразнящий кончик языка, вибрирующее урчание дорвавшегося мужчины, от которого волоски электризуются по всему телу. Смена темпа и ритма… Быстро-медленно, с нажимом и мучительно-невесомо. Медленно-быстро. А потом он теряет себя совершенно. Все вокруг меркнет, сужается до чувственных выдохов снизу, до искусанных в кровь губ, чтобы заглушить срывающиеся громкие стоны. Впервые почти до обморока. До потери ориентации в пространстве. До самых ярких звезд накрывает так, что он едва может стоять на ослабевших ногах, и все же дает волю голосу, пока рот не зажимает чужая ладонь. Полшага навстречу. Снова. Его намерения более чем однозначны — языком обводит по контуру губ непроизвольно, кровь шумит в ушах и есть лишь одно простое «хочу». Хочу тебя очень. Так, как понравится тебе. Подушечками пальцев дотрагивается до темной полоски волос внизу живота, уже готов опуститься, позволить себе эту маленькую шалость, фантазию-грезу, что мучила последнюю неделю во снах. Каково это — ощутить его вкус? Сорвать сдавленный стон, прерывистый шепот или шипение сквозь стиснутые зубы. Однажды он слышал это. Почувствовать, как уверенная ладонь зарывается в пряди и направляет, задавая нужный ритм, показывая, как действовать правильно. Еще не умеет, не знает как, но сделает все возможное, чтобы научиться сводить с ума хотя бы вполовину так же, как сходит с ума сам от опытных прикосновений. Немного страшно, немного смущающе. Сейчас, вот сейчас… Но Стефан резко останавливает его, одной рукой обхватывает за поясницу, притягивая к себе, и отрицательно качает головой. …Нет, не нужно. Без слов, одними взглядами. …Почему нет? Не хочешь? Осторожный, растерянный и непонимающий. …Не уверен, что выдержу. Темный, с полыхающими огоньками, предупреждающий об опасности срыва. Не уверен. Едва может держать себя в руках и мыслить связно, когда его мальчик так восхитительно близко, и чуть подрагивающие пальцы касаются осторожно, но упрямо, лишая остатков мнимого самообладания. Было ли когда-то вот так? До застилающей пелены перед глазами и ярко-алых вспышек неконтролируемого желания обладать? Отдавать. Все сразу, в смешении терпких ощущений и безуспешных попыток оставаться спокойным, в стремлении беспрепятственно целовать, ласкать, доводить до состояния головокружительной эйфории. Дарить. Всего себя, всю нежность, что теплыми угольками тлеет в его сердце с момента первой встречи. Оставить самое лучшее, самое трепетное воспоминание об этой ночи, сохранить на всю жизнь отпечаток принадлежности друг другу, чтобы не случилось, и как бы не сложилась судьба каждого из них. Сколько времени им отведено? Сколько минут вечности смогут быть рядом? Прохладным ознобом по позвоночнику от странных пугающих образов — не может его потерять, теперь не отпустит. Не силой удержит — любовью. Вкладывая в прикосновение чуть больше, чем нежность, Стефан дотрагивается тыльной стороной ладони до горячей щеки, покрытой очаровательным румянцем, легко-легко гладит, по-своему стараясь показать, что все происходящее в это мгновение очень глубоко и лично. Их связывает многое, слишком многое, и нити затягиваются, сплетая настолько крепкими узами, что невозможно будет разорвать без потерь. Физическое выражение необычайной ментальной близости, зеркальность невысказанных сокровенных признаний. Выражение той безусловной любви, которой сам еще только учится, впервые осознанно желая сохранить их отношения на долгие-долгие годы. Эта ночь для него тоже впервые. Такая ночь. Темнота не отступает совсем, но дышать становится намного легче, пепельно-серый туман рассеивается, давая возможность действовать мягче и бережнее. Аккуратно подталкивает Дениса к кровати, целуя поверхностно, почти невесомо, едва касаясь губами его губ, но через пару секунд не выдерживает и углубляет поцелуй, вызывая короткий полустон. Прерывается лишь на то, чтобы избавить его от одежды, кажущейся раздражающим препятствием между ними, когда хочется целиком и полностью принадлежать друг другу без преград. Мальчик невероятно притягателен в серебристых бликах лунного света, проникающего сквозь неплотно задернутые шторы. Высокий и стройный, обманчиво-хрупкий, он похож на греческого Эроса, воплощающего в себе все самое юное, сладкое, немного запретное и до бесконечности желанное. Его личное маленькое божество. Счастье, возникшее так неожиданно и внезапно, смысл, наполнивший жизнь множеством оттенков давно забытых чувств. От первого контакта кожа к коже рвано выдыхают оба — слишком ново и необычно ощущать настолько сильную и тесную тактильную близость. Проявляя чудеса выдержки, удерживая темперамент в узде, Стефан не придавливает его к постели собственным весом, а осторожно опускается рядом, трется носом о щеку и зарывается в ворох светлых волос, рассыпанных на подушке. Хороший мой… Время останавливается и замирает, песчинки в огромных часах мироздания перестают осыпаться, чтобы растянуть моменты насыщенных прикосновений, тихого шепота и шороха воздушного одеяла на долгие и продолжительные мгновения ночи. Касание к шее — легкая дрожь. От запястья к предплечью, вверх-вниз, надавливая, царапая ногтями, оставляя несколько красных полос, что быстро исчезнут, сливаясь с покрасневшей от жара кожей — вскинутые навстречу бедра. Ощущением чужого возбуждения резонирует по натянутым нервам. Не рассчитав силы он жестко прихватывает губами ключицы, но сразу же дотрагивается языком, виновато зализывая следы-отпечатки. Неторопливыми поцелуями-укусами спускается вниз-вниз-вниз, витиеватым узором, словно лезвием по льду, чертит окружности и дуги, повторяя сложные элементы специальных фигур, заставляя выгибаться, стискивая до хруста ткань белоснежного белья. Терпение не беспредельно, трещит и надламывается, готовое осыпаться осколками разбитого самообладания, но он повторяет эту своеобразно-мучительную пытку несколько раз, тем же путем возвращаясь к губам, касаясь самых сенситивных на теле точек, извлекая восхитительные короткие и хриплые стоны. От выброса гормонов в кровь голос Дениса на несколько тональностей ниже. Не привычно-звонкий и высокий — мягкостью приглушенных обертонов припечатывает так головокружительно, что готов каждый день доводить до подобного состояния, лишь бы слышать свое имя на выдохе и умоляюще-бессвязные просьбы не останавливаться. Не смог бы. Даже если бы захотел — сейчас это не в его силах. Руки дрожат. Перед глазами ярко и точечно расплывается целая галактика, между ними искрит электрическими разрядами от каждого невесомого прикосновения. Миллиметрами дыхания между. Почти больно, почти невозможно. Хотел спокойно, нежно, размеренно? Вместо этого в спину до синяков впиваются пальцы. Коротко остриженные ногти все равно острые. Безжалостно, беспощадно, до углубленных царапин — кому-то абсолютно плевать на последствия. Оставленные следы не сойдут завтра. Отпечатки обоюдного сумасшествия, знаки принадлежности. К черту — оно того стоит. Вот только Стефан не уверен, что продержится долго, что сможет контролировать себя и не причинить дискомфорта, быть осторожным и сдержанным. Теряя голову от отзывчивости, от того, как доверительно, смело и нетерпеливо Денис льнет к нему, притираясь бедрами, пачкая живот горячими каплями смазки, он думает о том, что несколько переоценил собственную выдержку и способность адекватно воспринимать происходящее. Сознание затуманивается, с каждой минутой уменьшая уверенность в том, что вот-прямо-сейчас он не сорвется. — Куда… ты… — испуганно-вопросительно, и чуть повлажневшая ладонь оказывается на его плече, когда он тянется к прикроватной тумбочке, чтобы достать все необходимое.  — Шш-ш, я здесь… Находит в себе силы, чтобы усмехнуться — голос сел настолько же сильно, и теперь звучит незнакомо и низко. Вероятно, тот улавливает эти изменения, потому что судорожно дергается, вцепляется крепче, тихо просит сказать что-нибудь еще, зажмуриваясь и очаровательно алея щеками. Он говорит. Что-то особенно-нежное, теплое, в перерывах между хаотичными касаниями и поцелуями, шепчет какие-то милые глупости вперемешку с серьезными признаниями, чтобы самому удержаться на поверхности и окончательно не утонуть в захлестывающих волнах возбуждения. Дорвался? Четвертый десяток, взрослый опытный мужчина, а руки трясутся и голос дрожит. Упрямо мучает обоих, слегка прикусывая зубами твердые горошины сосков, языком очерчивая по темному ореолу. Обоюдоострые ощущения — каждый выдох, каждое несдержанное шипение отдается пульсацией в паху и пронизывающей щекоткой по позвоночнику, от царапающих пальцев ведет так, что кровь стучит в висках, а когда Денис запускает ладонь в его волосы и требовательно надавливает, умоляя опуститься еще ниже, он почти полностью перестает понимать, в какой находится реальности. Вдох? Выдох? Глухо рычит, лаская чувствительную кожу на внутренней стороне бедра, резким движением раздвигает ноги, укладываясь между ними, покрывает поцелуями, снова дует на влажные дорожки, доводя до сдавленных хрипов. Слушает их. Упивается ими. Трется о простынь, оставляя на ней прозрачные липкие следы, сгорая от напряжения и стремления перейти черту, но здравый смысл сильнее эгоистичного желания обладать. Не сейчас и не так. Если только не… Мелькнувший в водовороте мыслей образ заставляет Стефана отстраниться и окинуть своего мальчика быстрым взглядом — тот крупно дрожит, ерзает на постели в поисках более тесного контакта, стараясь притянуть его обратно, чтобы вернуть остроту и сладость первых, ярких и насыщенных ощущений. Слишком ярких — несколько движений, касаний к нужным точкам и все закончится, даже не успев толком начаться. Впервые всегда так? Помнит очень смутно, расплывчато. Это было так давно. Самому в достаточной степени трудно сдерживаться, трудно себя контролировать и быть аккуратным, что говорить о доведенном до грани и взвинченном юноше, который способен вспыхивать от самых невинных ласк и прикосновений. У них впереди вся ночь. Темнота и мерцающие полоски света, блики-отражения луны на белой стене. Ночь, полная бесконечно долгих секунд-мгновений, рефреном на закольцованном отрезке до первых лучей восходящего солнца. Есть время до утра, физическая выносливость и бонусы юности одного из них, позволяющие не ограничиваться и не стараться получить все за один раз — так почему бы не использовать это? Откровенный поцелуй где-то на уровне тазовых косточек, аккуратно раздвинутые ноги и негромкий щелчок открывающейся крышки. Дениса подбрасывает вверх от первого касания к возбужденной плоти. Сильная мужская ладонь, особая правильная ласка, терпкий аромат близости, заменивший собой воздух. Подавляя желание снова зажмуриться, он широко распахивает глаза, приподнимается на локтях, чтобы встретиться с глубоким взглядом потемневших, подернутых дымкой глаз. Усмешка в уголках губ. Опьяняющий, лишающий разума вид Стефана между его ног. Так ведь нельзя, совсем нельзя. Никто не предупреждал о том, что будет горячо и немного стыдно, желанно до зашкаливающего за сотню пульса, до обжигающих мурашек и бисеринок пота на лбу, к которому прилипли так и не высохшие после душа пряди. Никто не. Кисть скользит вверх мучительно-медленно, большой палец касается покрасневшей головки, подушечкой поглаживая чувствительное место возле уздечки. Глаза в глаза. Невыносимо. Хватит? Остановись? Не останавливайся. Но не смотри. Глаза в глаза — в стократ усиливая напряжение. Плотно сжатой вокруг ладонью вниз, резко и быстро, сдавливая у основания, заставляя выгнуться навстречу контрастной ласке. Дотрагиваться до себя, чтобы сбросить напряжение было чем-то привычным, но позволить делать это кому-то другому, твердо, уверенно касаясь там, где он желал ощутить прикосновения, позволить себе отвечать, принимая чужую власть над собой — это впервые. Все предыдущие интимные моменты не идут ни в какое сравнение с тем, что он испытывает здесь и сейчас. Захлебываясь вдохом, падает обратно, не в состоянии больше смотреть, как Стефан доводит его до полного бесконтрольного безумия. Слишком, чересчур слишком, за гранью, у края обрыва, и тело больше не принадлежит ему, превращаясь в инструмент, на котором играют искусные руки мастера. Если бы только руки. В мгновение, когда горячий язык касается истекающего смазкой члена, щекочет и вырисовывает на нем узоры, когда вокруг тесно смыкаются губы, погружая в приятную жаркую влагу рта — он теряет себя окончательно. Вскидывает бедра, несдержанно стонет, почти скулит, впиваясь в ткань постельного белья, не решаясь касаться Стефана, поскольку не уверен, что не причинит ему боли. Царапаться от остроты, пронизывающей насквозь, нельзя. Нельзя? Хочется до одури сильно. Отзывается отчаянно, запрокидывая голову, жмурясь от накатывающего, с каждой секундой усиливающегося удовольствия, и это не так, совсем не так, как в прошлый раз. Намного сильнее, объемнее, до искр из глаз и сорванных выдохов. До смущающих всхлипов и искусанных губ, в безуспешных попытках их заглушить. Невозможно дышать. Воздух наэлектризован током, что потрескивает между ними, плавит мысли, лишая остатков воли. Полшага до края. Еще немного, совсем немного и он не выдержит, не сможет, не… Остановись, прошу… Я не хочу так быстро… Бессвязный шепот, беззвучная просьба. Фантомно и призрачно, словно он произносит это в уплывающем сознании, беспомощно шевеля пересохшими губами. Ему нужно все. Все до конца без остатка, не ограничиваясь детскими играми. Крупной дрожью трясет под прикосновениями. Под жаром ласкающих губ и языка. Еще-еще-еще… Стой-нет-я же сейчас… Когда ладони раздвигают ягодицы, а увлажненные пальцы легко и невесомо касаются его там… Денис вскрикивает, извивается и мечется, сминая простынь, посылая к черту всю сдержанность и остатки глупых предрассудков о том, что мужчины должны вести себя уравновешенно даже в такие моменты. Его накрывает волнами наслаждения, прокатывающимися снизу вверх и обратно, сливающимися в одну мучительно-сладкую волну, пронизывающую острыми судорогами насквозь. Хорошо. Плохо. Еще-еще-еще… Пальцы осторожно дотрагиваются, водят по кругу, не проникая внутрь, но этого хватает, чтобы он кончал мощно и ярко, содрогаясь всем телом, почти не осознавая, что Стефан не успел или не захотел отстраниться. Потом ему будет стыдно. Или не будет, когда первая эйфория растает в послеоргазменной неге, дыхание немного восстановится, и он сможет разлепить сомкнутые веки, чтобы увидеть совершенно пьяный в расфокусе взгляд. И мутно-белую капельку на губах, что в следующий миг исчезнет, стертая кончиком языка. Потом. А пока перед глазами калейдоскоп мерцающих точек, сердце в рваном ритме отсчитывает удары, ему хорошо, невероятно хорошо в рассыпающейся по всему телу приятной слабости, и даже чувство невольной досады, что не сумел продержаться дольше, куда-то отступает. Наверное, надо что-то сказать? В голове фантастически пусто. Пара минут, всего пара минут, и он способен будет адекватно мыслить. Кажется. Но Стефан не дает ему этого времени. Дотрагивается губами до разгоряченной кожи на бедрах, проводит ладонями от коленей к стопам и обратно, не спеша пробегаясь по расслабленным мышцам. Никакого тайм-аута на вдох-выдох, ни единой возможности, чтобы прийти в себя — распаляет и заводит размеренно, начиная от почти невесомых и легких прикосновений, дарящих ощущение медлительной ласки, продолжая несильными укусами, мимолетной игрой контрастов. Денис восхитительно-мягкий и податливый в эти минуты, такой отзывчивый и послушный, словно большой котенок, которого гладят заботливые руки. Целует обращенные к нему запястья, прослеживая едва заметные нити вен, ненадолго прижимаясь к учащенному пульсу, что вторит биению чужого-родного сердца. Одно на двоих? У каждого свое, но даже на расстоянии слышат удары друг друга, тысячи километров и смена часовых поясов не помеха. Цепочкой щекочущих выдохов по впалому животу, рисуя языком только ему известные узоры-буквы. Мой. Выводит несмываемыми чернилами любви знак добровольной принадлежности, в надежде, что тот зеркальным отражением появится в области его сердца. Твой. Дарить и отдавать себя без остатка, взамен не требуя… Зубами оставляет отпечаток там, где незаметно. Кому он лжет? Взамен — всего, целиком и полностью, от светловолосой макушки до стертых порой с огромными синяками ступней. Держать ведь не должен, не имеет права ограничивать и замыкать жизнь на себе, но отпустить не хватит сил. Больше нет. Где-то вдалеке снежинками на горячих руках тают призрачные иллюзии, что все это скоро пройдет и его отпустит. Отпустит их. Касание к ключицам, касание к шее, касание-касание-касание… Глубокий и долгий поцелуй. Денис сдавленно выдыхает, стоит ему отстраниться, тянется навстречу сам, обнимая крепко-крепко, обхватывая ногами, впиваясь пальцами в лопатки до фиолетовых отметин. Целует самозабвенно, отдаваясь этому с таким неприкрытым энтузиазмом, что Стефану огромных усилий стоит сдержать этот неуемный пыл. Прикладывает палец к губам своего мальчика — Шшш, подожди. Не все сразу. Непонимающий взгляд, и острые зубы касаются подушечки, чувствительно прикусывают, а в следующее мгновение кончик языка уже скользит по фаланге, вызывая смутно-знакомые обрывки воспоминаний. Танцкласс, зеркала и мелькающие светотени, паркетная пыль, Времена года сквозь шум в ушах, зашкаливающие эмоции, запретные прикосновения. Тогда ведь едва удержался. Еще бы минута, и… Губами к виску осторожно — доверишься мне? Несколько самых важных слов срывается в россыпь влажных волос с ароматом свежести, солнца и лесных ягод. Несколько слов, которыми никогда не сможет выразить всю глубину и важность собственных чувств. Ловит короткий выдох-ответ на неозвученный вслух вопрос — язык тела красноречиво раскрывает все тайны и секреты, давая очевидные подсказки. Тихонько смеется, ощущая, как бедра касается чужое возбуждение. Мальчишка… Бонусы вспыльчивой юности во всей красе. Вот только у самого терпение к концу подходит, стоит снова оказаться между раздвинутых ног. Голову кружит сгустившийся в комнате мускусный запах, мышцы сводит от напряжения, а Дениса хочется до звезд перед глазами — слишком долго думал об этой ночи, дразнил себя, позволяя задерживать взгляд на длинных ногах, тонкой и стройной фигуре, мучил прикосновениями каждую тренировку, каждый день дома, утопая в безжалостном омуте влюбленности в своего ученика. Просто и сложно. Звоном по натянутым нервам. Руки дрожат? Ладонью от бедра и выше, пару секунд, чтобы дотянуться до смазки. Полное беспросветное безумие — то, что собирается сделать. Боже, как долго он не?.. Когда в последний раз испытывал подобную степень доверия? Ночь первых «впервые» для них обоих. На осторожное касание влажных пальцев его мальчик реагирует почти спокойно — это не становится чем-то шокирующим, но он все же ерзает на постели, вероятно, еще не совсем понимая, как переживать новые ощущения. Стефан не торопит. Обводит по контуру, легко и мягко лаская, двигается аккуратно, медленно усиливая нажим, стараясь быть деликатным, удерживая себя от резких и дерганных жестов. Трясет. Колотит нещадно от одного только вида, как тот раскрывается перед ним и сорвано дышит, сгибая ноги в коленях, разводя их еще шире, инстинктивно требуя более тесной тактильности. Не зная, что его ждет, доверяет и доверяется, отдаваясь во власть неспешных прикосновений, хочет еще-еще-еще, вцепляясь в смятую белую ткань одеяла. Красивый, невероятно красивый и соблазнительный в своем юном очаровании, в неловком смущении, смешанном с физическим желанием, что сильнее его. Первое проникновение вызывает два синхронных хриплых полустона. Денис сжимается, сдавливает его и пытается вытолкнуть, несмотря на тихие просьбы расслабиться, и от жаркой тесноты вокруг пальца искрит в глазах, ясность мыслей окутывает плотный туман, мешая сосредоточиться на плавных бережных движениях. Еще чуть глубже, вот так. Хорошо. Хороший мой, тише… Стефан шепчет что-то успокаивающее и ласковое, раскрывая его и растягивая, судорожно выдыхает, щекоча дыханием, поглаживая по животу, стараясь немного отвлечь от непривычных и не самых приятных в начале ощущений. Трется взмокшим лбом о согнутое колено, шипит, дотрагиваясь до себя и понимая, что им обоим потребуется еще какое-то время, чтобы все получилось настолько правильно и безопасно, насколько вообще возможно. Их ночь далека от ванильно-романтичных сцен в полуторачасовых мелодрамах. Это сложно, очень сложно и терпко-больно, когда мальчик пытается казаться расслабленным, но чувствуя жжение внутри и остроту на самой грани, совсем не уверен, что хочет продолжать. Просит остановиться, берет секундную паузу на глубокий вдох, касается его плеча беспомощно и очень трогательно, стискивает дрожащими пальцами так, что сердце едва не останавливается от щемящей нежности. Очень жарко, очень горячо между ними. Обе ладони липкие от геля, но ему необходимо несколько минут, чтобы заново привыкнуть и не испытывать определенного дискомфорта от проникновения. Не слишком удобно, под ногами мешается скомканное одеяло, губы касаются полувозбужденного члена, скользя языком от головки до основания, намеренно обжигая горячими выдохами. Два пальца сгибаются под нужным углом, вызывая волну крупной дрожи — Денис отзывается, выгибается навстречу, чувствуя нечто, сродни первым вспышкам нарастающего удовольствия. Все так же остро, все так же по самому краю болезненного жжения, но что-то едва уловимо меняется, обдавая пронизывающим теплом, концентрируя все ощущения где-то на уровне паха. Это странно, необычно, но почти-почти приятно, когда все происходит очень осторожно, постепенно усиливаясь, когда есть время, чтобы принять и понять новые грани физической близости. Подается бедрами вперед, углубляя проникновение, сжимается, тихо ругаясь сквозь зубы, но не останавливается, вызывая предупреждающее: — Дэни… Нет. Разочарованный короткий выдох. Не спорит — послушно перестает причинять себе боль, не отстраняясь, но больше не делая попыток-движений. Стефан приподнимается, окидывает его слегка затуманенным взглядом и даже не старается скрыть тень хищной усмешки — самый идеальный момент. Осторожно вынимает пальцы, вызывая невольную дрожь, шарит ладонью по кровати в поисках нужной вещи, отвлекая тихим шепотом и быстрыми короткими поцелуями. Ночь скрадывает сомнения, темнота приглушает иррациональное беспокойство, что отражается ярким румянцем на его щеках — сам, как мальчишка в свой первый раз, взбудораженный и немного нервный, только прошло уже пятнадцать лет, с тех пор, как… Сложно и просто. Касается губами губ, чуть прикусывая, дразнит намеренно, мягко прихватывая гладкую кожу на шее, чтобы не оставлять заметных следов. В одно из мгновений ловко оказывается сидящим сверху, позволяя себе открыто любоваться взмокшей светлой челкой, расширившимися зрачками, смотрящими на него вопросительно, с нескрываемым восхищением и ожиданием. Самый драгоценный стоп-кадр, который хочется оставить в памяти на бесконечно-долгое время, отпечатать в сознании, сохранив каждую секунду их близости на много лет вперед. Блеск серебристой обертки, мелькнувший в тонкой полоске света из-за приоткрытых штор. Не разрывает зрительного контакта, гипнотизируя темным взглядом, пока раскатывает прозрачный латекс по реагирующему на его прикосновения члену. Денис очень хочет спросить — зачем? В мареве захлестывающих эмоций хочет понять, что происходит, инстинктивно подаваясь навстречу ласкающей ладони, которая обхватывает его и несколько раз проводит по всей длине вверх-вниз, равномерно распределяя защиту. Зачем? Пальцы смыкаются крепко, уверенно скользят, обжигая прохладным гелем, в глазах напротив адское пламя, сжигающие дотла искры, что не дают сконцентрироваться на чем-то, кроме сводящих с ума ощущений. Пожалуйста? Ознобом от поясницы к позвоночнику, волнами жара между, когда Стефан обхватывает его бедра ногами, приподнимается чуть выше, заводя руку за спину, и медленно, до безумия медленно опускается обратно, настойчиво, но аккуратно направляя его в себя. Ударами сердца в висках оглушительный стук, безмолвно-беззвучный крик, потонувший в приоткрытых губах, беспомощно хватающих воздух. Вдох. Навстречу движение — первое, неудержимое, слишком порывистое в миг, когда жаркая теснота обхватывает его и сжимает, сдавливает до помутнения рассудка. Зачем? Его трясет крупной дрожью и мысли все куда-то исчезают, испаряются в бессвязном потоке рваных образов, оставляя после себя звенящую пустоту. Горячо. Почти больно. Почти на грани. Мучительная гипертермия и пульс, подскочивший за сотню. Выдох-не выдох. Невозможно дышать. Срывается, рефлекторно вскидывает бедра — слишком быстро, слишком отчаянно-резко, не в состоянии разобрать шепот, потому что звуки доносятся, словно сквозь вату. Стефану приходится упереться ладонями в его грудь, удерживая на месте, контролируя темп и скорость проникновения, и все, на что его хватает перед тем, как опуститься до основания и замереть, давая обоим время привыкнуть, это произнести едва слышное, но уверенное: — Не спеши. Денис с трудом кивает, стараясь притормозить, понятия не имея, как не спешить, когда все тело сводит острыми судорогами, пронизывающими и шарахающими по натянутым нервам так, что держать себя в руках сложно. Секунда раз, секунда два… Не может поверить, что это происходит в по-настоящему, в зеркальном отражении своих снов. И не закрыть глаза — ночь первых «впервые», когда его мужчина открыт перед ним… так. Никогда не предполагал, что окажется в подобном положении, в самых смелых фантазиях-грезах не позволяя себе думать об этом. Распределение ролей казалось более чем очевидным, он слишком долго этого ждал, сгорая от желания почувствовать ощущение принадлежности. Доверие — полное, абсолютное, вихрем срывающее все запреты-ограничения. И не закрыть глаза. Не перестать смотреть, как Стефан доверяет ему себя, начиная медленно двигаться сверху, запрокидывая голову, несдержанно выдыхая, задавая подходящий обоим ритм. Все вокруг расплывается, теряет привычные очертания, хорошо-горячо-болезненно-ярко, ему бы зажмуриться от накатывающего наслаждения и закричать, но не способен оторвать взгляд, не хочет упустить ни единого мгновения, запоминая, навсегда оставляя в памяти каждый миг, в котором видит Стефана таким. В отсветах-бликах сводящих с ума контрастов. Верхний, но принимающий. Открытый, обманчиво-уязвимый, но полностью контролирующий свои движения. Свободный, раскрепощенный, но до мурашек беззащитный, переплетает их пальцы, сорванно дышит, прикусывая губы от остроты ощущений. Глаза-в-глаза. Не просто. Не сложно. Единственно правильно. Их нити переплелись давно и прочно, быть может, в момент первой встречи, определяя «здесь и сейчас» задолго до первых осознанных «а что, если…». Вверх-вниз, без предупреждения быстрее, сбиваясь с размеренно-спокойного темпа. Вниз-вверх, поцелуй-прикосновение к ключицам, угол наклона меняется, заставляя прогнуться навстречу, и со всей силы вцепиться в истерзанную несчастную ткань. Сколько проходит времени? Минута? Пятнадцать? Мир состоит из смешения гортанных стонов, терпкого аромата секса между ними, горячей тяжести чужого тела, соленого привкуса на губах и беспорядочных задыхающихся поцелуев. Ладони, касающиеся груди и живота, скользящие по влажной коже, царапающие ногтями до красных следов-отпечатков. Будет заметно? Голова кружится так, что уже плевать на последствия. Искры из глаз от сжимающихся вокруг члена мышц, тесного жара, который не ослабевает ни на секунду, от скольжения в рваном ритме и распаляющих откровенных слов, что Стефан бессвязно шепчет в его ухо. Невыносимо, за гранью возможного, слишком-слишком-слишком… Он мечется на постели, пытаясь удержать себя и не подаваться вперед, вцепляясь в предплечья, чувствуя, что еще немного и его бесконтрольно сорвет. Давится вдохами, тихонько скулит от ломающих, складывающих пополам ощущений, больше не может, больше не… Нет-нет-нет… Что ты делаешь, что ты… Разреши мне?.. — Стеф, я не…. могу… Пожалуйста?.. Я, правда, больше не могу… Тот замедляется, опускается неспешно до самого основания, дразнит круговыми движениями бедер, словно хочет рассудка лишить. Приподнимается так же медленно и тягуче, прекрасно осознавая, как действуют на него эти плавные соблазнительные движения. Смахивает со лба прилипшие пряди и улыбается, обнажая белые зубы, позволяя увидеть в этой улыбке отголоски пьянящей эйфории и то, как его самого нереально ведет от их близости. Взгляд, в котором сквозит неприкрытое наслаждение. Взгляд, что плавит мысли, превращая их в подобие обрывков невнятных картинок. Взгляд-разрешение. …Ну, что же ты? Давай, отпусти себя. Мир рассыпается на множество ослепительно-ярких осколков. Денис глухо рычит, впиваясь пальцами в его ягодицы до побелевших костяшек, входит глубоко и мощно, сразу срываясь на стремительно-резкие размашистые толчки. Еще-еще-еще… Вбивается сильно, с оглушительной амплитудой, заполняет собой, фиксируя Стефана так, что тот не способен вырваться из цепкой хватки, и ему остается лишь покорно принимать этот сумасшедший вихрь чувственной юности, в котором все от нуля до бесконечности первых насыщенных ощущений. Дорвался? Его мальчик в этот миг напоминает длительно сдерживаемую стихию, разрушительную и опасную — для нее совсем не существует преград. Есть в нем и что-то звериное, неконтролируемое и властное, что-то доминирующее, подчиняющее себе — особое подавляющее волю очарование, так редко вспыхивающее при свете дня. До дрожи желая видеть его таким как можно чаще, ловит эти мгновения с отчаянной жадностью, запоминает и впитывает, лаская взглядом, стараясь как можно дольше оставаться на границе адекватного восприятия. Слишком сложно. Слишком по грани остро-сладкого кайфа и боли. Он задыхается от интенсивности и скорости, шипит от глубокого проникновения, которое не всегда бывает приятным, склоняется ниже, срывая такой же болезненный поцелуй, позволяя Денису все, чего он хочет. Отдает себя, безоговорочно доверяя, давая право на короткое «мой», запальчивым выдохом в шею, начиная обратный отсчет до фейерверка-взрыва. Десять, девять… Один мягкий укус в плечо, и несколько вниз по предплечью. Кончиком языка по нитям вен, прослеживая их до запястья. Восемь, семь… Прогибается назад, слегка изменяя угол проникновения, круговое движение бедер вызывает дерганный полувскрик, и пальцы стискивают ягодицы до фиолетовых отметин. К черту, плевать. Шесть, пять… Намеренно сжимается и разжимается, усиливая напряжение — то захватывая в тесный плен, то приподнимаясь настолько высоко, что головка выскальзывает, а потом снова погружается внутрь, и так несколько бесконечно-долгих раз, пока мальчик не срывается на приглушенное рычание. Четыре, три… Наклоняется, шепчет бесстыдно-восхитительные непристойности, в паре коротких и емких слов описывая, что бы он мог сделать с ним, находясь в иной позиции и роли. Два, один… Касается себя, начиная ласкать в такт ускоряющимся хаотичным толчкам — до финального шага за черту всего пара мгновений. В обволакивающей темноте переплетение тел и беспорядочных прикосновений слепая необходимость. Их страсть друг к другу обретает форму, физическим воплощением в прерывистых вдохах, тесных объятиях, молитвой-просьбой срывается с губ в тихом «прошу тебя…». Изгиб в изгиб, соприкосновение неизбежности, ударами сердца в такт звенит напряжение, разбивающееся на несколько сотен полярных эмоций. Горячо-холодно. Холодно-горячо. Ледовым ознобом и жаром сквозь череду контрастных касаний, дотронуться до царапин-лунок по контуру — следы, что утром напомнят об обоюдном безумии, а после сойдут, оставляя приятные и самые ценные воспоминания. Низкий гортанный стон и беспомощно-трогательный мягкий выдох. Белые обжигающие капли попадают на грудь и живот, Денис проводит по ним дрожащими пальцами, превращая в мутно-прозрачные дорожки с каким-то диким безрассудным восторгом, прогибаясь навстречу в последних коротких и мощных движениях. Стефан обессиленно утыкается влажным лбом в его плечо, дотрагивается губами до соленой мокрой кожи. Между ними горячо и липко, одеяло и простынь сбились в измятое нечто, подушки сброшены на пол, и надо бы привести себя в относительный порядок, дотянуться до упаковки салфеток, но… Кажется, им обоим необходимо еще немного времени, несколько минут-мгновений тактильной близости, потому что разорвать объятия сейчас — смерти подобно. Где-то за окном слышится шум усилившегося свистящего ветра, и первые раскаты грома — свидетели надвигающейся внезапной грозы. Стефан улыбается, касаясь носом светлых прядей, дует в них и насмешливо фыркает, получая в ответ что-то неразборчиво-тихое. Обнимает бережно, прижимая к себе, успокаивающе поглаживает по лопаткам, выводя на разгоряченной коже магические руны-узоры. Его мальчик, горячий и страстный всего пару минут назад, сейчас такой податливый и расслабленный, словно из рычащего льва превратился в большого мягкого котенка. Безобидного, сытого, довольно урчащего. Один лишь этот контраст до одури кружит голову, заставляя сердце сжиматься с отчаянной нежностью. — Mon chaton… — едва слышно шепчет в рассыпанный ворох волос. Денис вздрагивает, прижимается еще теснее, обнимая рукой поперек груди, щеки вспыхивают ярким румянцем от этого короткого ласкового «котенок», и ему нестерпимо хочется ответить что-то настолько же теплое. Не доверяя голосу, он приподнимается и легко-легко касается губами щек, носа, виска — куда удается дотянуться невесомыми поцелуями. Смущается, но не останавливается, позволяя этому просто случиться, доверяя внутренней интуиции, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Проявлять откровенную нежность, вкладывая в каждое прикосновение частичку глубокой привязанности ново и непривычно, и это совсем не то же самое, что действовать под сладким туманом пелены-эйфории. Несмотря на то, что уже далеко за полночь, несмотря на изматывающую близость и переизбыток эмоций, оба еще долго лежат без сна, лениво лаская друг друга, прерываясь на краткость интимных фраз, что нарушают тишину их особенной ночи. А за неприкрытым окном темный бархат неба высветлен золотым зигзагом — молнии сверкают, разрезая пространство прерывистыми линиями. Капли дождя — незримые слезы уходящего лета стучат по подоконнику, создавая внутри комнаты атмосферу необычайного уюта и теплоты, окутывающей их, дарящей чувство безопасности в крепких любящих объятиях. И если это не навсегда, то очень надолго. Сбываются ли самые сокровенные желания? В мире, где невозможно быть в чем-то уверенным полностью, где разочарование бьет так сильно, а за краткие минуты счастья приходится платить слишком высокую цену. Осуществляются мечты? Замерший у борта в полутемном освещении мальчишка, с бешено бьющимся сердцем. Впервые тогда? Очарованный юностью и жаждой познания на дне карих глаз мужчина, позволивший себе преступить черту ради ярких солнечных лучей, что принес в его жизнь этот мальчик. Их необходимость друг в друге, их обсессия. Личное маленькое безумие на двоих. Увлекаясь желанием изучить все и сразу, Денис вдумчиво скользит ладонями по спине, большим пальцем проводит по выступающим косточкам позвоночника, касается поясницы, и после нерешительной паузы все же оглаживает ягодицы, инстинктивно привлекая мужчину ближе к себе. Даже в такой темноте способен различить тонкие красные полосы, что оставил в момент полной потери контроля, когда лихорадочно вбивался в тесный плен, подчиняясь единственно верному порыву. Стыдно? Совсем чуть-чуть — тихо извиняется, утыкаясь носом в изгиб шеи. — Не бери в голову, — Стефан сдувает щекочущую прядь, а в голосе приятное вибрирующее урчание. — Ты был великолепен. Очень соблазнительный и очень-очень страстный… Смущенный и удовлетворенный ответом, он не спешит высовываться из своего «укрытия», поскольку есть еще кое-что, что ему хотелось бы знать. И лучше вот так, зарывшись лицом где-то между подушкой и шеей, чтобы не показывать, насколько ему неловко задавать подобный вопрос. Ужасно глупое любопытство. — Стефан? — М? — Как ты… Когда ты успел, мм… То есть, я хочу сказать, что тебе почти не было больно, и… — мучительно пытается подобрать слова, чувствуя, как щеки сгорают нещадно. — Но ты же был занят… мной, — готовил меня для себя, — так… как ты? — Как я… что? — неприкрыто-насмешливо, абсолютно не облегчая задачи. За это он легонько щипает его за бок, кусает в плечо и ворчит все так же смущенно: — Перестань, ты понял, о чем я. Тот тихо смеется, осторожно выворачивается из объятий, ладонью проводит от бедра до ключиц, очерчивая плавные линии гибкого тела. Склоняется и хрипловато шепчет, опаляя горячим дыханием: — У меня рук больше, чем одна, верно? Вот теперь можно смело сгореть от собственной несообразительности, что он и делает, со стоном утыкаясь обратно в теплые объятия, безуспешно пытаясь вытащить край одеяла, чтобы натянуть его до макушки. В мыслях невольно мелькают образы-вспышки, от которых становится невыносимо жарко: Стефан между широко раздвинутых ног в неестественно-неудобной позе, одной рукой ласкает его, приоткрытыми губами касаясь чувствительной головки, а второй растягивает себя, раскрывает, погружая блестящие от смазки пальцы глубоко внутрь. Как упустил это? Как не заметил? Впервые жалеет, что потерял возможность увидеть и запомнить своего партнера таким, находясь под шквальной концентрацией новых для него ощущений. Денис тянется вперед — звенящее притяжение между ними. Кажется, это перманентное сумасшествие, и напряжение мелкими искрами, когда он опрокидывает Стефана на спину, оказываясь сверху. Далеко за полночь? Все равно. Мало, слишком мало, еще-еще-еще… Это похоже на легкую наркотическую зависимость, на ломку, от которой так плохо, и в то же время хорошо, на язычки пламени, что кусают болезненно-ярко. Тысячи крохотных иголочек щекочут пальцы изнутри, заставляя их лихорадочно скользить по грудной клетке и ребрам. Тепло и озноб, полярным взрывом будоражат нервы. Еще-еще-еще… Изучать, ловить сорванные выдохи приоткрытыми губами, пытаться повторить все то, что чувствовал сам, отзеркалить до мельчайших подробностей, чтобы подарить немного неумелую, неопытную, но чистую ласку. Дарить себя, вырисовывая влажным кончиком языка ответное «твой» в отражении. Касаться узкой дорожки волос, ведущей от пупка к паху. Задыхаться от неконтролируемой дрожи, считывая однозначную реакцию, переплетать пальцы, вплавляться в изгибы, становясь последним кусочком пазла во множественной мозаике их близости. Вдох-выдох. Действовать самому, проявляя инициативу, быть смелым, решительным и капельку дерзким намного сложнее, но слаще. Видеть, как под неловкими прикосновениями вздрагивает и выгибается навстречу взрослый опытный мужчина — очень-очень сладко. Доводить до учащенного сердцебиения, откровенно-несдержанных стонов, и пальцев, судорожно стискивающих смятую ткань — точь-в-точь, как сам недавно — до мурашек лестно. Удивительно. Ценно. Снова просто и сложно, снова еще несколько разных «впервые», обрушившихся внезапно, сбивающих с толку. Ночь еще не окончена, и ее прохладное дыхание ощущается в каждом касании, в каждом жесте и взгляде, полном выражения самых сокровенных чувств и желаний. Она вдыхает и выдыхает в едином с ними ритме, давая доступ к пространству, где нет ни прошлого, ни будущего, только ослепительное обжигающее «сейчас». — Стефан, пожалуйста… Я очень хочу. Ему не надо объяснять — все и без слов понятно. Дарить себя, как он хотел давно, как долгими ночами думал об этом, как представлял, сходя с ума от тоски, вдали друг от друга. Любить. И быть любимым. Принадлежать. Узнать, насколько это остро и может быть, терпко и больно. До с силой сомкнутых век, до треска ломающего напряжения, до бесконечности их первой насыщенной близости, россыпью крупиц-секунд в песочных часах до рассвета. — Уверен? Тихо, хрипло, но очень серьезно. Несмотря на дымкой подернутый взгляд и нарастающее пьянящее возбуждение. Денис удивленно кивает в ответ, не ожидая, что тот так быстро сдастся. Совсем не железный? Так сильно хочет, что… Не спорит, не пререкается и не пытается отговорить, только внимательно смотрит, пряча на дне темных глаз легкое волнение. Неужели и сам нервничает не меньше? Короткое емкое «да» все же срывается, отпечатывается уверенным поцелуем на приоткрытых губах, завершая вербальную часть, закрывая очередной гештальт. То, что происходит дальше, сливается в беспрерывный поток чувственности на грани. Горячо и больно — это правда больно, несмотря на то, что он все еще раскрыт и растянут после несвершившегося обманчивого первого раза. Подушки под поясницей для более удобного проникновения, прохладная влажность геля, ноги на плечах Стефана, который действует осторожно и мягко. Из его движений исчезает пугающий голод и жадность — иное проявление любви, более глубокое, более сильное. Ментальная близость, словно душами друг друга касаются. Входит медленно, прислушиваясь к малейшим колебаниям дыхания, давая обоим несколько мгновений на то, чтобы это принять. Какое по счету «впервые» за ночь? Не подчиняет себе, не подавляет — дарит возможность желанным себя ощутить. Слишком аккуратно, слишком бережно. …Быстрее?.. Нет, тише. Неловко, жарко и липко, до безумия остро, будто он режется о только что заточенное лезвие. Вцепляется в истерзанные предплечья — и так синяки останутся, еще плюс-минус — не страшно. Прости? Не прощай. Вместо мыслей — хаос. Взмокшая челка, прогиб под неестественным углом, еще-еще-еще и все равно больно. …Ш-шш… у самого уха. Слезы в уголках глаз — от физического дискомфорта. …Это всегда так?.. Нет, потерпи немного. Сейчас, вот сейчас станет легче. Успокаивающий бессвязный шепот вперемешку с отвлекающими прикосновениями, головокружительный вихрь всего и сразу, ломающий, безжалостный. Плохо? Хорошо очень, слишком хорошо от первой сильной влюбленности, от чувств, облеченных в последовательность рваных вдохов. Он в полной безопасности — даже если все еще немного больно. И Стефан непривычно-новый. Опять. Уверенный, жесткий, не дающий вырваться и отстраниться, не отпускающий его ладони, но трогательная мягкость во взгляде рушит и разбивает любые сомнения. Исступленная нежность. К сердцу касание. Искорками по позвоночнику первые волны стремительно накатывающей неги, мурашками по коже возвращающееся возбуждение. Поцелуи долгие, неспешные, растягивая моменты насыщения друг другом. Ему можно все — быть хрупким, несдержанным, эмоциональным. Быть просто собой настоящим. Дарить себя и принимать ответный дар, сцеловывая солоноватые капли с подвижных плеч. В принимающей позиции все чувствуется абсолютно по-другому, сильнее, объемнее, ярче, и где-то на краю исчезающего сознания мелькает едва осознанная благодарность за два первых оргазма, притупляющих ощущения — иначе сейчас бы просто разорвало на множество сгорающих дотла осколков. Никогда не думал, что сможет вот так — опустить руку вниз и без стеснения ласкать себя под чьим-то пристальным взглядом, доводя до предела-грани. Еще немного. Еще-еще-еще, но этого мало. Ему необходимо что-то большее, подобно триггеру способное подтолкнуть их обоих в пропасть. Почти не понимает как, почти не видит из-за пелены перед глазами, почти-почти-почти… Больно. Хорошо. Он кричит? Срывая голос, подаваясь навстречу, сжимаясь внутри, заставляя Стефана согнуться и сбиться с ритмичных движений в лихорадочно-быстрые толчки. Одно на двоих безумие? Страсть, сжигающая легкие так, что нечем дышать. Когда-нибудь это будет спокойно? Долгими часами ласкать и не ощущать дикой смеси восторга и зашкаливающего возбуждения? Любовь, принадлежность, все без сомнений. Слышишь? Я твой. Беззвучно, одними губами, шепчет запальчиво. Твой. В этот раз горячими волнами их накрывает синхронно. Сквозь плотный шум в ушах Денис слышит звук чужого-родного голоса, улавливает тени успокаивающих интонаций, но абсолютно не разбирает слов. Как-то слишком для одной ночи. Как-то слишком для… Совершенно измотанный, разбитый и пресыщенный яркими ощущениями он утыкается носом в шею и засыпает, едва чувствует, как сильные руки заботливо обнимают его и накрывают мягким одеялом, заключая в тесные объятия, даря самую важную безопасность, в которой можно забыться до утра. Любимый и любящий. Стефан убирает с его лба мокрые пряди, целует в макушку осторожно, невесомо касаясь губами, и тоже закрывает глаза, прислушиваясь к ровному биению сердца. Его мальчик. Его сводящее с ума сокровище. Только его.