Зверь

Там было почти так же, как здесь. Женщины пестрили пышными юбками платьев, мужчины смахивали с дорогих костюмов пылинки. Лилась музыка — на лучших музыкантов не поскупились. Люди кивали своим собеседникам, подлизывались друг к другу, норовя показать себя с той стороны, от которой пока ещё не шёл запах гнили. Сладкие слова, искромётный смех, обилие света. Стук каблуков по отшлифованной белой плитке, учтивые улыбки официантов с подносами и… вопиющая неестественность в каждой детали. В царстве изящных женских ладоней, держащих расписные веера, она лишняя. Её пальцы впору скрывать перчатками, но не шелковыми, а медицинскими. В хрустальном звоне бокалов терялись голоса стоящих рядом друзей, с которыми она бок о бок прошла обучение. Им предстоит посвятить жизни делу, и этот договор они подпишут своими руками, пока не испещрёнными царапинами скальпелей. Слава Всевышнему, их не заставили надевать праздничные платья. Вместо них дали нарядные белые фартуки на чёрные длинные юбки девушкам, а мужчин одели в солидные, но не вычурные костюмы. Вот и стояли они плотной кучей. Единственное мрачное пятно в искрящемся светом зале. «Вам повезло! — кричали наставники, — Случаи, когда нам разрешали провести церемонию на важном мероприятии, по пальцам перечесть можно! Радуйтесь, без пяти минут доктора!» Какая, к чёрту, радость? Может, кто и испытывал радость от восторженных и гордых взглядов в их сторону, но точно не она. Для неё покачивания головой в знак одобрения, благосклонные жесты и взгляды преисполнены фальшивым восхищением. На грани нелепого. Всё равно что, брызжа слюной, кричать на похоронах незнакомого человека: «Ах, каким он был молодым!» Но, конечно, было здесь место и для искренних эмоций. — Дорогая, как тебе идет сестринская униформа! Мелисса усмехнулась совершенно глупо. Ткань плотная, жёсткая, неприятная. В такой нельзя было выглядеть красивой по меньшей мере потому, что ни о каком удобстве и речи быть не могло. Но для мам их дети всегда лучшие. — Хорошо хоть работать мы будем в другой одежде, — зачем-то пояснила Лисса, поворачиваясь к маме лицом и разглядывая её наряд. Она купила это платье только для того, чтобы постоять полчаса и полюбоваться в нём своей дочерью. Мелисса долго уговаривала её не тратить деньги впустую — у неё ведь было чудесное вечернее платье, но мама настояла, потому что «на важные, исключительные события денег жалеть — глупость». — Само собой. Твой папа тоже высказался о том, «како-о-о-ой ужасный материал»! — передразнила она бурчащим голосом и тут же залилась смехом, кладя ладонь на плечо дочери. Мелисса поняла, что мама немного выпила. — Мол, это даже формой называть стыдно! Ворчун старый, — с любовью сказала она, — Тебе всё равно очень, очень идёт, дорогая. — Спасибо, — ответила Лисса, глядя на то, как мама разглаживала складки на длинных свободных рукавах униформы, поправляла воротник и заправляла под головной убор выбивающуюся прядь цвета сажи. Задорная резкость в прикосновениях вскоре сменилась мягкостью. — Вы… так быстро выросли, — выдохнула она, и Мелисса еле расслышала её за разговорами, звоном столовых приборов и музыкой. — Скоро я вам стану совсем не нужна, забудете… — Мам, — Лисса перехватил её ладонь и крепко сжала. — Что за бредни? Сара и я всегда о тебе помним. Не надумывай, пожалуйста, мне правда обидно. Кстати, где папа? — Папа? Вон… там. — Мама ткнула пальцем. Отец стоял в кругу серьёзных мужчин, внимая рассказу одного из них. Наверняка, коллеги по ремеслу. Дослушав, они подняли свои бокалы, стукнулись ими в воздухе. Капли напитка чуть не угодили на сверкающий пол. Чуть отведя глаза в сторону, Мелисса увидела высокого блондина в форме Легиона Разведки. О Смите шло много разговоров, так что она сразу узнала его. «Миловидный…» — пронеслось в голове. Он обменивался словами с приземистым пухлым мужчиной и, должно быть, хотел произвести хорошее впечатление. Отец как-то обмолвился об этом — нужно строить глазки людям с толстыми кошельками, чтобы обеспечить спонсирование. Не позавидуешь. Смит кивнул в сторону, и туда сразу устремил свой взгляд его собеседник, а вместе с ним и Лисса. За столом сидели мужчина, носящий жабо, и женщина в очках. — Дорогая, кажется, начинается, — воодушевленно сказала мама. Всеобщее внимание устремилось на подобие сцены. Помпезная речь о том, какой длинный путь они, ребята-темные-пятна, прошли. Как бессонные ночи проводили за практикой, как вошли в училище одними людьми, а вышли совсем другими. Безнадёжно много восторга и радости, от которых просто тошнило. Но все хлопали. И Мелисса сделала вид, что тоже хлопала. Из-за наступившей тишины слова клятвы метались эхом в ушах. — С честью исполнять свой врачебный долг, посвятить всего себя лечению болезней, сохранению и укреплению здоровья человека. — Клянёмся! — Всегда быть готовым оказать медицинскую помощь, хранить врачебную тайну, быть заботливым и внимательным по отношению к пациенту, действовать исключительно в его интересах, не взирая на пол, имущественное и должностное положения, место жительства, убеждения, принадлежность к общественным объединениям, а также другие обстоятельства. — Клянёмся! — Уважать человеческую жизнь, ни в коем случае не умерщвлять неизлечимо больных пациентов с целью облегчить страдания, не иметь любовных и интимных отношений с пациентами. — Клянёмся! — Постоянно совершенствовать своё профессиональное мастерство, беречь и развивать благородные традиции медицины. — Клянёмся! В горле саднило от крика. Гонимые желанием выделиться или звучать как можно убедительнее, многие драли глотки. И из-за этого она чувствовала себя оглохшей. А после подписи, после клятвы ещё больше шума, стук каблуков, посуда, засахаренный смех, шум, везде шум, везде… Ей пришлось выбежать прочь из здания. Там было почти точно так же, как здесь. В зале церемонии было почти также шумно, как в стенах Легиона сейчас. Солдаты готовились в спешке, выводили лошадей, проверяли снаряжение. Ближе к стене нужна была подмога, причём срочно — те, кто искал брешь, оказались в западне. Легион вновь опустел. Остались только больные и врачи. Один на один вместе с неизвестной болезнью. Всё же с ней придётся иметь дело. Лисса поняла это, когда увидела Эмбер на больничной койке. — Как это могло случиться, Грант? — спрашивал Альфред, пока остальные неравнодушные коллеги стояли рядом и молча боялись за свои жизни. — Ты носила защиту вообще? — Что за вопрос… Я не помню, — прошипела бессильно Эмбер. Напряжение у людей вокруг возросло. Если даже в экипировке она не избежала участи, то что говорить о тех, кто не её носил? — Зато помню я, — твёрдо сказала Тереза, пробираясь сквозь стену врачей. — Вот что случается, господа, когда вы пренебрегаете техникой безопасности. Сколько я замечаний тебе сделала, а ты не помнишь? Надо же… А ты, Альфред, как себя чувствуешь? Без маски расхаживал, как-никак. Всё уставились на него, но он и бровью не повёл. — Я хорошо себя чувствую. — Посмотрим, надолго ли. А уж если не заболеешь, можно будет поблагодарить Эмбер. Знаете, почему? — Тереза прищурила глаза, ища в подчиненных немой вопрос. — Потому что благодаря этому человеку мы поняли одну важную вещь — пепельный недуг передаётся через прикосновения, а следовательно, и через личные вещи больных. Не по воздуху. А то у нас был бы целый лазарет заболевших. Ура, товарищи… Что-то ударило по грудной клетке, норовя сломать рёбра. Вчера… Мелисса хотела коснуться её руки, ободряюще сжать, сказать: «Всё в порядке, я понимаю тебя», но ладонь, занесённая в воздух, дрогнула от резкого стука — стул Терезы едва ли не опрокинулся. Одно неловкое прикосновение — и она присоединилась бы к заболевшим. Желание утешить, помочь человеку могло стать последним желанием вне больничной кровати. — Ребят, не давайте этой сволочи лечить меня, — угасшим голосом сказала Эмбер, вытирая пот со лба. — Она меня убьёт. Мелисса бы охотнее поверила в титанов на территории Розы, чем в то, что Эмбер в подобной ситуации смела выбирать, кому её лечить. — О, не волнуйся. Я — не ты. Я понимаю, что это всё не игры. Ладно. Отмойте всю Разведку раствором спирта. Используйте столько, сколько нужно, не экономьте. Сделайте это до прихода родителей Марка и не пускайте их к лазарету ближе, чем на десять метров. Дезинфекцию начнёте отсюда. Затем отгородите Эмбер и Рэндольфа от остальных раненых. И не забывайте о защите, черт бы вас побрал! — прикрикнула Тереза. Лисса не видела её настолько злой, чтобы линии впечатывались в лицо. Но на самом деле доктор Хилл боялась. Боялась, как и все здесь. Несложно заметить робость в шагах коллег или подрагивающие пальцы. Это совсем не вовремя. Найти в себе силы сейчас важно, как никогда, а у Мелиссы самой сердце билось так, словно вот-вот остановится. Врачи разбрелись по делам в пустующем здании. Никто не знал, как долго солдаты будут на миссии. Никто не хотел, чтобы, прибыв обратно, они столкнулись с болезнью. Ведь штаб был их домом. Они ждали своего возвращения сюда, потому что это было их одеялом в зимний холодный вечер. Они сражались там, зная, что есть ещё место на земле, где им рады, есть ещё место, где хотя бы ненадолго отступают невзгоды под натиском тепла любящих сердец. Каково это — вернуться в дом, в котором воцарилась разруха? Солнечный блик сверкнул в протираемом спиртом окне, напомнив ей. Вернись она сейчас в Хлорбу, тоже не застала бы ничего, кроме жалких остатков того, что когда-то называлось семьёй. Но ничто не мешало создать дом здесь. Отчасти Легион уже успел стать родным. За то, что она слишком быстро привязалась к людям, можно было ругать себя сколько угодно, но правда есть правда. И в минуты, когда на твой дом надвигается смерч, чувствуешь пламенное желание спасти его. Несмотря на то, что у дома никаких шансов. Сквозь тонкие стены доносился плач. Никто не сомневался — родители Марка пришли. Когда мама умерла, Мелисса рыдала также — истошно, выплёвывая, выкашливая крик, задыхаясь, судорожно втягивая воздух в легкие. «Почему вы не защитили нашего сына?!» — еле разборчиво разорвал истерику вопрос. В собственном теле стало неуютно. Оставалось только тереть дверные ручки усиленнее, пытаясь отвлечься. Только вот что толку в этих процедурах? Кто знает, каких ручек касалась Эмбер, и сколько ещё людей коснулось их же после? Вероятнее всего, кто-то из коллег уже почёсывался, не подозревая о том, что произойдёт с ним в ближайшем будущем. Возможно, Лисса и была этим кем-то. Ей было нечего и некого терять, но жить всё равно хотелось. Если не ради себя, то хотя бы ради тех, других, кому нужна помощь. Эмбер и Рэндольфа определили в подсобку — мест больше не было. Все медикаменты перенесли, кровати и тумбы поставили, больных уложили. Использованные перчатки и другие вещи решили сжигать от греха подальше, потому вечером у Легиона встал едкий запах гари. Со временем костёр станет больше, огонь будет холодным, бесцветное небо затянет густым тёмным дымом. Во время ночного дежурства ей казалось, что таким же дымом затянуло сознание. Она оборачивалась на любой шорох, на скрип кроватей, на бормотание во сне. Половицы словно были раскалёнными углями, и Лисса старалась идти по ним бесшумно, но те всё равно нещадно скрипели, словно смеясь над её неуклюжими попытками. Всё же в Легионе совсем не так, как в больнице. Главным плюсом работы в больнице можно было считать то, что пациенты приходили и уходили. Здесь же иначе. Лица рано или поздно становятся знакомыми. В какой-то момент начинаешь невольно запоминать мелочи вроде родинок или ямочек на щеках, перестаёшь видеть в людях только лишь пациентов. Мелисса понимала, что это опасно. Что осложнения от ран в любой момент или, вот, болезнь могли застать врасплох, и всё — нет больше той родинки, тех ямочек. Медицина непредсказуема. Никогда нельзя быть уверенным. От врача к врачу кочевала фраза «девяносто к десяти» — даже серьёзнейшее исследование болезни не может гарантировать стопроцентную достоверность, стопроцентно проверенный список симптомов и стопроцентно верное лечение. Не больше девяноста. Остальные десять на совести врача. Если намереваешься вылечить сотни больных, то неизбежно однажды попадёшь на эту чёртову десятку. И попробуй не сломайся. Не обязательно даже иметь большие планы на сотни человек. В любой момент в игру могут вступить такие вещи, как «стёртая клиника», редкая реакция на лечение, неожиданное сочетание болезней, и везде риски, риски, риски… А неожиданное течение болезни? В таком случае шаблоны, ряд обычных действий, которые можно было бы совершить, не окажись ситуация специфичной — всё это перестанет работать, и тогда врач в одиночку обязан принять решение. Хорошо, если в запасе есть пара дней на обдумывание. А если в запасе только пара секунд? Хотелось бы верить, что в том неверном диагнозе ей не повезло наткнуться на десять процентов, но это было бы жалкое оправдание. Как глупо… Нельзя об этом думать. Снова бросило в жар, дышать через маску стало тяжелее. Лисса огляделась. Кажется, всё порядке, да и Альфред на месте. Можно мигом отойти и попить воды. Едва она сделала несколько шагов, за стеной совсем рядом раздались всхлипывания и искажённый плачем голос Эмбер. Вода подождёт. Поправив перчатки, маску и шапочку, Мелисса вошла в подсобку. На одной из кроватей были лишь смятые простыни. На другой спал Рэндольф. Лисса нащупала пульс, убедившись, что он действительно спал, а не лежал мёртвым. Всхлипывания доносились из угла. — Эмбер… Имя шёпотом скрипнуло в тесной комнате. За плачем она не расслышала ничего. В кофейной гуще темноты зазвучали шаги Лиссы. Пусть к ней и приросла униформа, сейчас она хотела побыть не врачом, а другом. Болеющая не подняла голову, когда рядом на колени опустилась девушка. — Чего тебе?.. — буркнула Эмбер, захлёбываясь слезами. — Мне не нужен морфий, если ты за этим. Мне ничего уже не нужно. — Мелисса не знала, что сказать. Лишь смотрела на чёрные окоченевшие пальцы, стирающие соль с щёк. — Ну или можешь просто… посидеть… Ей несложно побыть чужой тьмой, если так хотела Эмбер. Какой бы мразью для Терезы она ни была, для Лиссы она человек. Клятва, как и смерть, ровняет для врачей всех пациентов. — Я знаю, вы там похоронили меня уже… Твари! И без вас херово, так ещё и под дверью стоите и злорадствуете, мол, наконец сдохнет, а то заебала со своими ссорами… Я свои похороны представляла… Никогда не представляй свои похороны, это так дико… В комнату зашёл Альфред. Спросил, всё ли в порядке. Как что-то вообще могло быть в порядке? Тем не менее, Мелисса кивнула, и дверь закрылась. — На могилу неси мне камни… — не унималась она. — Ты зря так убиваешься. Прости, что позволяю себе разговаривать, но мне мысль, что я ничего не делаю, кажется безумной. Так вот. У нас только один летальный исход. С чего ты делаешь вывод, что умрёшь? Тебе ли не знать, насколько каждый организм индивидуален? Каждый реагирует по-разному. Может, кто-то из нас и похоронил тебя, но пока ты сама не поддашься этим мыслям, ничего не решено. — Нет, нет, нет, нет… Ты не понимаешь! — взвелась она. — Я хочу побыть реалистом хоть немного… Бесполезно. Эмбер не слышала её. Не хотела слышать. Всё верно — Мелисса здесь могла побыть разве что чужой темнотой. Попытки стать чем-то бо́льшим и уж тем более другом неизбежно обернутся провалом. Поэтому дальше Лисса только слушала налитую горечью речь, то переходящую в бессвязный поток слов, то снова приобретающей формы. Многие считали, что власть и деньги портили человека, опошляли его и заставляли идти на абсурдные поступки. Мелисса же считала, что это иллюзия, и на самом деле человек был таким всегда, просто власть и деньги играют роль защиты, под которой можно, не боясь, показать своё истинное лицо. В этом плане и у власти, и у денег, и у смерти было много общего. Эмбер только что доказала. — …Ты знаешь… Я недавно ходила родителей навещать. — Что?! — слишком громко воскликнула Мелисса. Она выпустила болезнь в город. Неизвестную болезнь с неизвестным способом лечения. Выпустила в город. Если узнают, что это случилось по вине Разведки, то Легиону… — …Конец. — заключила Тереза, падая на стул. Врачи за длинным столом покачали головами. — Она навещала родителей. Хах, вот так вот… — Тереза развела руками. — Современный быт, чёрт возьми, идеально подходит для размножения и развития бактерий. Как часто люди моют руки? Да некоторые из вас этим правилом пренебрегают, что говорить о населении… Для микроорганизмов нет ничего невозможного, так что не спешите выдыхать. — Главврач устало закрыла глаза. — Как я понимаю, успехов в поисках сведений нет, так? Джи, ты была ответственна за это. — Сожалею, доктор Хилл… — девушка поёрзала на стуле. Весь её вид говорил о том, как неудобно сообщать о провале. — В архивах также пусто. — Ясно. — безэмоционально сказала Тереза, закусив губу, и скрестила руки на груди. — Сегодня утром пришёл указ. — В случае эпидемии Штаб Легиона будет преобразован в центр по приёму больных. — То есть? — Это как? — Что ещё за… — А солдаты? А мы? — Тише! Вы знаете, я не терплю балаганы! — осадила главврач. — Солдаты отправятся за Сину, в резервный штаб. Если будет вспышка, им опасно оставаться. На территории Розы и так ведут эвакуацию в связи с обнаружением титанов, так ещё и эпидемия… Я не хочу быть пессимистом, но вероятность её начала — девять из десяти. Что касается нас, думаю, мы будем направлены за Сину вместе с солдатами. И ещё. Я знаю, что многие из вас не захотят ждать в риске и уже сегодня положат мне на стол заявление об увольнении. Порицать не буду. — Она пожала плечами. — Ваш выбор. Спасайтесь. Поэтому, пожалуйста, всех тех, кто не собирается задерживаться на этой работе, попрошу выйти. Ну, давайте же, смелее! Вас никто не держит. Она сказала, что не будет порицать, но в голосе сквозило то ли пренебрежение, то ли досада. Однако не потому Мелисса оставалась на месте, пока мимо неё проходили люди, обдавая затылок лёгким ветерком. Несмотря на тяжёлое воспоминание, связанное с лечением, она всё так же находила отдушину в помощи людям и верила — это её жизненное предназначение. Сидящих осталось чуть больше половины от исходного состава. Что ж, могло быть и хуже. — Ладно. Как вы все заметили, пепельный недуг — нечто совершенно новое. Следовательно, старые способы вряд ли помогут решить проблему. В указе говорилось о создании команды по разработке метода лечения. Так что… Поздравляю, теперь вы её участники. Выбора нет. Гордитесь собой — вы приложите руку к борьбе с одной из самых хитрых и коварных вещей на свете. Пока что ждём возвращения Легиона, нужно будет согласовать всё с Ханджи. Готовьтесь. И не дрейфьте. Выспавшись днём, Мелисса вновь встала на ночное дежурство и вновь слушала плач Эмбер вместе с её исповедью. Сидя в подсобке, Лисса чувствовала под пальцами, обтянутыми в ткань перчаток, неровности пола. Было душно, пахло совсем новой маской и спиртом. Ей жутко хотелось обнять Эмбер, но любое касание — угроза. За эти мысли, за эту невозможность поддержать человека действиями, если уж словами нельзя, она винила себя. Хотя ясно понимала, что это вынужденные меры, всё равно винила и ничего не могла поделать. — Мелисса, я больше не могу… Совсем онемели. — выдавила Эмбер из себя. Она говорила о руках. О своих безнадёжно потерянных, чёрных руках, что в слабом свете луны почти сливались со мглой. — Я принесу морфий. — устало моргнув, сказала доктор и принялась вставать, но её одёрнул голос. — Нет, стой! Не нужен мне морфий. Лучше дай вёх. — заскулила она. — Пожалуйста! Вёх. Мелисса ничего не поняла. Его используют для понижения давления, в теории он бесполезен против пепельного недуга, тогда зачем? Причина прояснилась, когда она вспомнила, что если увеличить дозировку, можно распрощаться с жизнью. — Эмбер… — Умоляю! Принеси его, и с этим будет покончено. Лучше так, чем смотреть, как я разлагаюсь… Такого не пожелаешь злейшему врагу. И, возможно, смерть по сравнению с недугом выигрывает; возможно, нежели оставить её мучиться и наблюдать, как собственное тело кусками отторгает кожу и мышцы, гуманнее было бы выполнить просьбу. Принести этот вёх и, действительно, положить конец боли, но запрещала клятва. Нарушить её — убить врача, которого Лисса взращивала в себе с детства. Дать яд Эмбер равносильно тому, чтобы дать яд себе. Она не сделает этого. Одну душу уже загубила. Достаточно. — Нет. Не проси. — твёрдо, резко, чтобы не вызывать у больной желание возразить, выдала Лисса и села. — Это всё из-за идиотской клятвы? Брось! Её составлял тот, кто ни разу не оказывался в моём положении. Он не знал, каково это. Прошу тебя… — Постулаты незыблемы и подходят под любой случай. Я не имею прав их нарушать. Предательски дрогнул голос. На мгновение встала тишина, которую каждая из них боялась нарушить. Лисса только видела, как бесполезные, задубевшие, не двигающиеся пальцы стирали с лица слёзы и продолжала винить себя за то, что в этот раз оказалась простым наблюдателем. Позор. Мама бы не возгордилась. К утру умер Рэндольф. Его труп лежал в мешке до обеда. Мелисса подумывала, что по-хорошему на всякий случай надо бы и покойников сжигать, но эта идея быстро растворилась в душераздирающем крике сестры, пришедшей за телом. Бесчеловечность врачам не к лицу. Легион вернулся тем же вечером. Поговаривали, что у Эрена обнаружили новую способность, однако раскрывать подробности никто не спешил. Зато спешили готовиться к следующему заданию, на которое солдаты отправятся в ближайшие пару дней. Доктора ждали Ханджи с волнением и особым нетерпением, подобно тому, как матери ждут своих сыновей. Майор сказала, что получила известие о болезни, пока они с Леви выбивали из пастора тайну о титане в стене. Взволнованная, она пообещала объяснить всё утром. Во время ужина, когда Мелисса пыталась запихнуть в себя хоть немного еды, Альфред передал от главврача донесение — нужно было сходить в местную больницу и выяснить, не поступало ли к ним больных пепельным недугом. Лисса была не в духе. В рот кусок не лез, первые потери и абсолютное не понимание, что будет дальше, выбивали всякое желание заниматься чем бы то ни было, ещё и дыра в кармане халата некстати. Очередной приступ чёртовой апатии. Безвозвратно потерялись где-то позади всякие силы идти дальше. Но работа есть работа. Поэтому она отложила от себя скудный ужин, оделась и направилась в путь. Её окружали громадные серые здания. Город медленно тонул во мгле. Хорошо, что Тереза упоминала, где находится больница. Когда они вдвоём шли в лес, она специально повела Лиссу через те улицы, и сейчас они казались холодным царством, в котором власть делили пополам осень и зима — листья шуршали под ногами, но холод стоял декабрьский. Люди прятались от него в своих хлипких домиках, им можно было позавидовать. Некоторые, кому, как и Лиссе, не повезло оказаться в поздний час на улице, стремительно перебирали ногами, норовя поскорее добраться до тёплого места. Но несмотря на всю мнимую враждебность картины, был в этом вечере свой шарм. В движении дубового листа по глади лужи. В остром свете фонарей. В том, как колкий воздух цеплялся за тонкую кожу. Какой бы свирепой ни была осень, она всё равно приглашала каждого в свою обитель, и Мелисса была счастлива на мгновение освободиться от мыслей о проблемах, что цепями окутывали её всё это время. Забрав отчёт из больницы, она краем глаза заглянула в него — число заболевших достигло двенадцати человек за такой короткий срок. Тереза была права. Эпидемии не избежать. Этот хаос и неразбериха вокруг возможно даже больше утомляла, чем пугала. Лисса аккуратно уложила в сумку бумаги, колеблемые ветром. Дела подождут. Пока была возможность наслаждаться нахождением в обществе природы, нужно пользоваться, хотя она всё равно не сбавляла темп, стуча низким каблуком по гравийным дорожкам — в штабе, возможно, ждали. На секунду стёрлись болезнь, Легион, ощущение одиночества. Всё сполна возместила природа — стала и домом, и семьёй. Не пустила под эту крышу невзгоды, позволив просто расплыться в мыслях, расслабиться, оборвать цепь беспокойных эмоций. То, по чему она так скучала целыми днями, оказалось совсем рядом в один момент. Жаль, что всего лишь на секунду. — Ну здравствуй, — услышала она как гром средь ясного неба напыщенный голос чуть ли не у самого уха. Ей хорошо знаком тембр. Но верить отказывалась. Потому что от удивления её резкий, до хруста в шее поворот головы отозвался резью под рёбрами — перед глазами было его лицо в профиль. Странная улыбка, не предвещающая ничего доброго — улыбка, говорящая: «Я спущу тебя в красную жижу». В этом оскале смешивалось самодовольство и облегчение, словно наконец случилось что-то, чего мужчина ждал вечность. Так и было. С того дня, как Мелисса уехала из Хлорбы, действительно прошла целая вечность.