«Как думаешь, в спецсекторе ещё есть места?»
«Хочу, чтобы меня туда пригласили!»«Интересно, сколько денег там получают?»
«Кто-нибудь вообще знает, где он находится? Понятное дело, на пятом этаже, но там же только пара кабинетов!»«Моя мать сказала, что если я не попаду к спецам, она выгонит меня из дома…»
Только вот с кем заговорить об этом? Чед соврёт, да так убедительно, будто сам поверит в сказанное, а больше она ни с кем не знакома — все попытки с кем-то заговорить Чед ненавязчиво обрывал. То увлекал новым рассказом, что достал из шкатулки трудовых будней, то уверял, что вот этого человека ей лучше не знать. Рутина всё больше волокла Мелиссу по пути почти одиночества. Все дороги вели строго к Чеду. Если ей всё же удавалось выползти из-под сетей его контроля, то ненадолго. Она успевала подсесть к кому-то за перерывом на обед, но тогда Чед не заставлял себя ждать. Мелиссе оставалось только держать на нём взгляд, в котором едва заметно читалась острота, слушать очередную, по большей части бессмысленную, болтовню и безразмерно желать заткнуть его. На самом деле, он стал первым, кого хотелось заткнуть, даже когда он молчал. Иногда было невозможно удержаться, так и хотелось приструнить. Но язвила Мелисса только с добрым лицом. — Разбирайте, — бросала она равнодушно, раскрыв принесённый со склада мешок. Все принялись вытягивать перчатки. Мешок пустел в считанные секунды. — Да не оскудеет рука дающего! — воскликнул Чед, ухватив сразу две пары. — Да не отсохнет рука берущего, — Сквозь искреннюю улыбку она цедила яд, выхватывая излишек из его рук и бросая обратно. Чед, конечно, смеялся, но нутром чуял подвох. Как доставать информацию, будучи под его крылом? Леви говорил, что если придётся выбирать между «не попасться» и «узнать что-нибудь», всегда лучше первое, поэтому она не нарывалась на конфликт, не припирала Чеда к стенке и не спрашивала, почему он так назойлив. В конце концов, он всё равно соврёт. Ответит какую-нибудь милую глупость, оглядит Мелиссу с привычной хитрецой во взоре, и всё начнётся заново. Тогда что делать? Наверное, лучше просто ждать. И за ожидание она будет вознаграждена. То была середина дня. Солнце испепеляло крыши комплекса зданий Созидания, когда через главные ворота вошла её первая зацепка. До конца жизни Мелисса будет верить, что она была ниспослана ей богами. И похожа девушка была на божество: светлые, волнистые на концах волосы гладили основание её шеи каждый раз, когда дул горячий ветер. Густые ресницы обводили контур округлых глаз, один из которых нервно дёргался, будто под кожу века заполз червь. Она прижала палец к глазу и потёрла, пытаясь избавиться от мерзкого ощущения, но тут вздрогнула бровь, и щека, и уголок губ. Ругнувшись, девушка схватилась за всю левую половину лица, но это не помогало. В глазах собирались слёзы и ненависть. Она посмотрела себе под ноги, на множество границ узорных каменных плит. Закусила губу. Сглотнула. Ей нужно было найти в себе силы идти дальше, потому что останавливаться слишком поздно. Она уже выкрала значок и халат, она уже была на территории Созидания, и ей никак нельзя трусить прямо перед целью. Кажется, половина лица больше не дёргалась. Нужно двигаться. — Здравствуйте, — приветствовал охранник. — Можно ваш нагрудный значок? «Ага. Подавись им». — Спасибо. Добро пожаловать. Надев халат на входе, она похвалила себя за то, что сумела сдержать рвоту, когда услышала тон охранника и увидела его простодушные глаза. Гадкое лицемерие. Нельзя останавливаться. Неважно, куда, главное идти, и идти уверенно, не мешкая, чтобы не заподозрили неладное. Увязавшись за кем-то, она вышла во внутренний двор и попала в нужный корпус. Некто впереди лучезарно поздоровался с охраной, чего не сделала она. Тогда и у врача, и у охранника что-то поднялось внутри, ощущение чего-то неправильного, из ряда вон выходящего. Или, скорее, очертание этого ощущения. Поэтому никто не обратил внимания. Девушка прошла к лестнице и стала подниматься, разделяя поток спускающихся людей, совершенно не понимая, где должна оказаться. Начинался перерыв на обед. Многие уже покинули свои рабочие места, но Мелисса с Чедом были только на финишной прямой. Не они одни не успели доделать свои дела — в кабинете осталось ещё четверо человек. — Покровным стеклом вверх, дурень, — устало поправила она его и перевернула препарат в правильное положение. — Я знаю, — ухмыльнулся Чед, поворачивая винт на микроскопе, пока тот не показал ему чёткую картинку среза тканей. — А зачем тогда испытываешь моё терпение? — вопрошала она, опиравшись одной ладонью на голову, другой держа механическое перо в ожидании указаний Чеда. Это становилось привычным. Подобно тому, как старые друзья оскорбляют друг друга из большой любви, Мелисса ругалась на своего напарника из привязанности, а он не упускал возможности подшутить над ней. Так они справлялись с давлением объёма работы. — Люблю, когда ты учишь меня и исправляешь ошибки, — улыбнулся он микроскопу. Лисса закатила глаза и возмолилась, чтобы он быстрее начал диктовать, что нужно записать. Девушка начинала теряться и путаться. Она вышла на третьем этаже. Лабиринты коридоров действовали на мозги, нагоняли панику и провоцировали начать истерику прямо здесь, но ещё рано. Растеряв всякое терпение, она вломилась в первую попавшуюся комнату, выудила из сумки револьвер и застала всех присутствующих врасплох парой выстрелов по окнам. — Эй, вы! Стекло покрылось сетью трещин и обрушилось на лабораторные столы, сыпля осколками вокруг. Доктора всполошились. От резких движений зазвенели колбы, выпущенные из рук. Все внутренне вздрогнули и рухнули на пол, прижав руками голову к доскам. Все, кроме Чеда. Он продолжал стоя наблюдать за разворачивающимися событиями. Мелиссу тем временем едва не накрыла новая паническая атака, но вдохнув и выдохнув, она взяла себя в руки. Чед посмотрел на Мелиссу внизу и слева. На коллег внизу и справа. «А, чёрт, точно». Спохватившись, он быстро скопировал их действия и упал наземь. — Отвечайте, живо, где здесь ответственный за спецсектор?!! С её крика капало едкое отчаяние, руки дрожали, а слёзы текли из красных глаз. Эмоции рвали ей глотку, терзали лицо и испепеляли остатки здоровой психики. Страшно подумать, через что прошла девушка, если сейчас она делала то, что делала; если сейчас она находилась в таком состоянии, что была готова сжечь всё это место до последнего квадратного сантиметра. Печаль, ярость, тоска, неестественная сила — и всё это в ангельском тонком теле. Вот, что действительно страшно, а не револьвер. — Направо к лестнице, — указала Лисса, поглядывая снизу вверх. Голос у неё был низким, тихим и уверенным. — Пятый этаж, затем через арку и два поворота налево. Табличка «Профессор Хёуг». До того, как забьют тревогу, мало времени. Понимая это, девушка бросилась бежать. Врачи стали медленно подниматься, отходя от шока. Мелиссе оправляться было некогда. — Чед, извести охрану, — бросила она на ходу и толкнула дверь двумя руками. Она не случайно назвала самый длинный путь. Только так ей удастся прийти туда раньше и тем самым якобы «случайно» оказаться в месте, где будут раскрыты карты. Похоже, Созидание наступило себе на хвост, и Мелисса не могла упустить возможности лицезреть, чем это обернётся, а главное — какие сведения вскроются. — Председатель Ллойд, профессор Хёуг! — Дверь за ней хлопнула. — В здании вооружённая девушка, с минуты на минуту она будет здесь. Кристофер и бровью не повёл, когда Мелисса перебила его, пока тот разговаривал с профессором. Хёуг — сорокалетний тощий доктор с серебряными бакенбардами и заинтересованным взглядом, будто бы за свои года он ещё не всё успел повидать. Поговаривали, что он до сих пор любил тренировки и что от него вечно пахло лимонами. До этой секунды Мелисса не видела его в лицо. Серьёзный и спокойный, как кот, выследивший мышь, Ллойд развернулся и первым делом спросил: — Что ей здесь нужно? — Она… Фразу раздавил звук открытой с ноги двери. Трое, совершенно уверенные в том, что ситуация под контролем, повернулись. Револьвер смотрел на старика за столом. Лисса и Кристофер выглядели, как стража у трона императора. Два тигра, выпустивших когти; излюбленное оружие властителя, восседавшего в центре тёмного из-за зашторенных кроваво-алыми занавесками окнами кабинета. Оба подняли ладони вверх, выказывая ложное подчинение. — Где. Мой. Отец. Ангел в ней растворялся на глазах, уступая место самому дьяволу. Девушка целилась в сидящего, но его, казалось, это не заботило, как будто на него направили игрушку. Он не спеша встал, стул проехался ножками по тёмному ковру. — Вы можете опустить оружие и поговорить спо… — Я задала вопрос!!! — рычала она в истерике. — Где, блять, мой отец? Отвечайте! Или вы думаете, он не заряжен? В подтверждении своих слов она пустила пулю в чучело оленя на стене. Лисса поёжилась, но продолжала держать спину прямо. — Давайте начнём с того, кто ваш отец. — Он работает на вас! — взвизгнула девушка, рыдая от горя и страха. — Я не видела его месяц, ёбаный месяц! Он торчит здесь? Отведите меня к нему! Вы хоть знаете, каково это, когда у вас забирают последнее?! — Пожалуйста, успокойтесь. Ваш папа наверняка рассказывал, что работа тяжела и требует вложения сил и времени. Поэтому он вынужден вкладываться в своё призвание по максимуму. — Он говорил, что может пропадать не больше, чем на неделю! Где он?! — Ваш отец явно недооценил масштабы проектов. — Но я имею право увидеться с ним! Мы остались одни с тех пор, как вы перевели его в спецсектор! — Слёзы очертили её щёки и подбородок, солёными реками текли мимо уголков губ. — Отпустите его к нам хотя бы на день! — Мы не можем. — Пожалуйста!!! — уже совсем невнятно кричала она. Буквы терялись в рыданиях, в беспорядочных вдохах и выдохах. Она забылась — держа в руках оружие, нужно угрожать, а не молить. — Мамы больше нет. Не забирайте у меня и отца! — Мы не можем, и на то есть причина, — поставил точку профессор. — Выстрел ничего не изменит. Захлёбываясь слезами, девушка стала вытирать мокрое лицо рукавом блузки. Мир перед её глазами бесконечно расплывался сотнями линий и преломлённых лучей. Мелисса увидела другого человека — беззащитную, оставленную на произвол судьбы осиротевшую девочку, которая хотела только как можно скорее увидеть папу, убедиться, что он в порядке. Лисса медленно опустила руки. В её взгляде теперь — неусыпное сострадание, а внутри — всеобъемлющее желание пригреть девочку. И это желание задыхалось, потому что она всеми силами убивала его, чтобы не кинуться на помощь и не подставить себя и, что важнее, Легион. Лисса украдкой глянула на профессора. Потом на председателя. Потом в пол. Неужели они совсем не испытывали ничего? Как будто… Это уже случалось? В доли секунды душераздирающий плач раздался с новой силой. Уверенность переполнила лёгкие девушки, и, подняв красные в приглушённом свете глаза, она наставила оружие на профессора. Тот ни единой частицей своего тела не испугался. Он знал, что случится с минуты на минуту. Дверь выломал огромный охранник, тот самый, чьи глаза приветствовали на входе в отдел медицины, а сейчас так холодно и серьёзно следили за не сопротивлявшимся девичьим телом. Вжать её в стену и нацепить кандалы не составило никакого труда — она не слышала ничего, не видела ничего и ничего не чувствовала. Она была в другой вселенной, в той, которая мотала её по цикличной мысли. Всё закончилось. Зацепка для Мелиссы стоила незнакомке целой жизни, но никто из них пока об этом не догадывался. — Итак, где она сейчас? Эрвин Смит поднял глаза. В чуть более резких, чем обычно, движениях головы Лисса читала довольство. Очевидно, довольство за то, что дело сместилось с мёртвой точки. — В темнице Полиции. Суд состоится через несколько дней. За окном трещали цикады и сверчки, заполняя возникшую тишину в кабинете. — Тогда мы успеем всё устроить. Леви поговорит с ней. — Может, позволите мне заняться этим? В конце концов, за это задание ответственна я. Нет смысла нагружать капрала посторонними вопросами. — Это не посторонний вопрос. С этого момента он слишком важен, чтобы ставить его в ряд с другими. Возможно, мы не узнаем, готовит ли Созидание что-то против нас, но если в нашем рукаве будет туз, то они дважды подумают, прежде чем пускать в ход свой козырь. — И всё же… — Мелисса, нам не избежать подозрений, если ты возьмёшься за допрос. Не волнуйся за Леви. Именно он должен сделать это, — Эрвин остановился, будто размышляя, стоит ли ему говорить следующее: — Ещё никто не выдержал его давления. Она сглотнула. Кажется, слишком громко. Оказавшись в пустом коридоре с зажжёнными на стенах лампами, Мелисса вздохнула. В этот раз напряжение на отчёте было, как на расстреле. Весь день был таковым, если обернуться. Предстоящая вылазка только сыпала больше углей в пламя, Лисса ощущала жар, несмотря на то, что она не солдат. У неё своё поле боя, на котором также страшно, как за стенами. С той лишь разницей, что настоящий, живой страх навещал её постфактум, когда уже поздно было включать инстинкт самосохранения. Похоже, она сломана. Забавно и грустно. Лисса шла по пустоте. Стук низких каблуков отдавался эхом. Почему же только сейчас у неё с пальцев стекало жгучее покалывание? Почему этого не было двенадцать часов назад, когда шахматная доска бурлила от всего происходящего на ней? Дверь встретила её запахом чая, чернил и истощения. Облокачиваясь плечом и головой о косяк, Мелисса обозревала молчание, в котором сидел Леви. — Командор приказал вам поговорить с заключённой завтра… Сегодня. Он сделал глоток и стукнул чашкой о стол. В последнее время он слишком часто думал о том, что задание становится опасным. Сначала этот чудак с ножами, теперь сумасшедшая с револьвером… В конце концов, будь эта девчонка на полтона безрассуднее, она бы могла пускать пули не в окна, а в людей. В Мелиссу. Леви старался убедить себя, что он не хотел этого, потому что тогда планам Легиона конец. Потом сделал шаг назад и сказал себе, что не хотел этого, потому что придётся хоронить Лиссу под именем Терезы. А потом сделал ещё два шага назад и… Нет. …Или всё же? Нет, усилием воли твердит он, и разряд раздражения несётся сквозь его руки. — Хорошо, — лаконично отозвался капрал, концентрируясь на действительно важных проблемах. — Командор отдал этот приказ именно вам из-за какого-то случая в прошлом? У этой девчонки дар выбирать именно те слова, которые в данный момент являются самыми неуместными, и подавать их на блюдечке так, будто ничего топорного в них нет. Леви бросил взгляд на её призрачную фигуру в бледном воздухе и неожиданно для себя произнёс: — Так и будешь там стоять? Она скользнула внутрь, закрыв за собой дверь и чувствуя вкус маленькой победы. Впрочем, рано. Пока Лисса шла к столу, Леви растоптал её надежды: — Тебя это так беспокоит? Неужели хотела, чтобы этот приказ отдали тебе? Она присела на край стола и, повернувшись полубоком, ответила: — Да. Почему-то сейчас она была уверена, что капрал не заставит её встать. Возможно, всему виной его непрерывный взгляд, что обрисовывал наклонённый овал головы с распущенными волосами, шею, плечи, изгиб локтя, царапал ладони, задевал бедро, обтянутое длинной белой юбкой. Кожа отражала свет недосягаемых звёзд, в глазах стояла искренность, с губ был готов сорваться вопрос. Смутившись, Лисса лишь спрятала одну трескающуюся ладонь между колен; второй же продолжала опираться о гладкую поверхность стола. Леви остановил каменный водопад в её голове: — Эрвин сделал правильный выбор. Тебе нельзя допрашивать её. Невесомое и легкое настроение разбилось и пронеслось звоном битого зеркала. — Это почему? — оживилась она. — Потому, что преступница — безумная. У неё явно пошатнулась психика. Вспомни нервные тики, о которых ты говорила. Она может вытворить, что угодно. — И что? — И то, что это опасно. — Но она будет в кандалах. Леви с трудом усмирил гнев, утопил его так, что остались только мелкие брызги, и посмотрел снизу вверх сдержанно и подавляюще. — В этом и дело. Она боялась продолжать этот разговор, но слишком жаждала докопаться до сути, чтобы бросить всё на полпути. — Вы считаете, я не смогу? — Я считаю, тебе пора принять, что я всего лишь беспокоюсь. У Мелиссы в груди ледяная вода неспокойных горных озёр, но из-за Леви вода замирает тонкой гладью и начинает кипеть. — Не давайте мне ложных надежд, — растроганно ответила она. Дыхание начинало переполнять яростью. — И не думал. Ты видишь то, что хочешь видеть. Само собой. Видит то, что хочет. Хочет то, что видит. — Несомненно, — она поставила ладонь дальше от себя, и её лицо опустилось ниже. — Но вы, конечно, замечательным образом осведомлены об этом. Так что или перестаньте меня дразнить, или сделайте шаг навстречу. Горячее дыхание касается его щеки, и это мгновение растягивается, ломая все законы времени. Пространство берёт в плен, не позволяя покинуть невидимую клетку или хотя бы двинуться. Втянутые в вечность, оба молчат, пока деревья перешёптываются между собой за окном, рисуя на полу и стенах рваные тени. Всё играет новыми красками, отчего хочется поглощать их глазами, впитывать синюю дымку воздуха, что стал холодным и свежим. Кожа жжётся и колет, превращается в лавовые лоскуты. Они пытаются выбраться из этой ловушки и в то же время хотят оставаться в ней как можно дольше. Мелисса сдалась первой. — Я прошу прощения, — внезапно сказала она. В пальцах бушевал холод. Леви выдохнул носом. Перед его глазами больше не было лица. Он странно обвёл силуэт отдаляющейся спины в свободной блузке. — Чёрт… И почему мы оказались в таком положении?.. Оба не до конца понимали, что это значило: неопределённость в отношениях или то, что они были вынуждены работать плечом к плечу при всём этом? Но оба остро чувствовали, что вопрос болезненно точен. Лисса благодарила судьбу и кляла. Как может быть что-то настолько сладким и горьким одновременно? Как она могла чувствовать что-то настолько приятное и терзающее? Не так давно она была готова любить безответно, а теперь её любовь выгнивала изнутри. — Мелисса, — обратился он, и в этот раз имя — не жжённый сахар, а удавка, потому что она слишком хорошо знала, что будет сказано дальше. — Я могу погибнуть на следующей вылазке. Ты можешь оказаться в заложниках в Созидании, если что-то пойдёт не так. Мы будем вынуждены страдать и волноваться друг за друга. Влюблённые долго не живут. Лисса сделала шаг к выходу, но речь Леви подняла новую волну негодования, заставив вернуться обратно и поставить руки на стол. — Вы всё ещё не понимаете! — непривычно громко заговорила она. — Да, любовь — это выплюнутая пережёванная пастила. Да, она выбивает здравомыслие. Рвёт на ошмётки. Отравляет тело. Вырывает голову. Грызёт кости. Дробит спокойствие. Выдавливает слёзы. Окунает в грязь. Уничтожает нервы. Затуманивает взгляд. Вселяет тревогу. Но, — Она до дрожи боялась прозвучать слишком слащаво, и всё же… — Я готова утопить себя в ней. Это и есть… Слово встряло поперёк горла. Лисса хотела сказать ещё много чего, разругаться на Леви за трусливость и посетовать на то, что сильнейший воин человечества, который перетащил на своей спине тягость жизни в подземном городе и перенёс смерть бесчисленного количества близких, всё ещё панически боялся отношений. И капрал, конечно, сказал бы ей, что он не боялся, что он всего лишь пользовался головой и смотрел на вещи реально, что это повлияет на работоспособность, что такая роскошь им не по карману… Но за Лиссой захлопнулась дверь, и разговор закончился. Ей не показалось. Нет, в этот раз ей точно не показалось. Он говорил так, будто хотел бы ответить на её чувства, если бы не обстоятельства, а уж этот взгляд… он должен быть нелегальным. Леви тоже что-то чувствовал, и уже сам понимал это. Её больше не было здесь, но в его голове она осталась ещё ненадолго. Измениться вот так за те несколько месяцев, что они не виделись — невероятно. Что же там такое могло произойти, что перекроило её вдоль и поперёк? Леви не знал, но не мог отрицать — она стала лучше, не потеряв своей сердобольности, жара в сердце и самоотверженности, вместе с тем не потеряв и привычки искать повод помучиться. И ему, возможно, хотелось бы быть рядом… Не слишком близко… Или… Непонятно. Он хорошо знал только две вещи. Во-первых, там, в охваченном болезнью городе, произошло что-то действительно странное. А во-вторых, Мелисса и Леви — это как пересекающиеся параллели. На следующий день грузные шаги раздались по зданию Военной Полиции. Солдаты старались незаметно поглядывать на ходячую причину переполоха, поднимали брови и недовольно хмыкали, а молодняк шептался. Отражение в окнах едва поспевало за ним. Старая неприязнь Легиона и Полиции здесь становилась осязаемой. Почти без слов его пропустили в подземный этаж. Дежурная девушка открыла перед ним дверь в камеру. Чернее кругов под глазами заключённой были только кандалы, шипящие с каждым мелким движением затёкших запястий. Леви сел на стул, закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди и приказал: — Отвечай честно, и тогда, может быть, я не буду выворачивать тебе пальцы.