Зверь

Всё всегда начинается с малого. С безобидного. Стоял бархатно-синий вечер. Лисса опиралась спиной о толстенную стену больницы. Рядом курил какой-то врач, выдыхал сизый дым в потоки постылого осеннего воздуха. Ветер приносил ей остывший запах табака и колыхал выбившиеся из хвоста пряди. Когда она жила в родном городе, друзья по работе рассказывали, как однажды нескольких докторов посадили в тюрьму. «Ну, то был довольно сырой вариант лечения, — говорил главврач, по обычаю активно жестикулируя. Слишком активно. Лиссе приходилось слушать и едва ли не уклоняться. — Предыдущий главный не был уверен в побочных эффектах, поэтому принял решение продолжать совершенствовать таблетки. Но кто-то проболтался одному из пациентов, что тот может попробовать принять их. Выбирать-то ему было не из чего: или смерть, или неизвестно что. Пациент подписал бумаги на добровольное опробование препарата. И, представляете, сработало! Он пошёл на поправку. Через месяц и вовсе выздоровел, но его не отпустили так просто. За неплохие деньги он продолжал пробовать на себе экспериментальные лекарства. Сначала что-то лёгкое, вроде препаратов, которые якобы вылечивали простуду за сутки, но чем дальше, тем хуже. В конце концов он и сам не уследил, когда согласился подхватить болезнь, чтобы позже врачи смогли наблюдать действие лекарств. И это не просто какое-нибудь больное горло. Он умер от сифилиса». Холодно. Когда она выдыхала, изо рта шёл густой пар. Неподходящая история вспомнилась в подходящий момент. — Так, говоришь, будешь тут огнестрельные лечить? — спросил врач, затаптывая сигарету. Лисса размеренно, словно в трансе, кивнула. — Ну, пробуй-пробуй. Глядишь, кто-нибудь да выживет. Он забежал внутрь, оставив Мелиссу на промозглой улице. Всё верно. Это будет чудо, если кто-то выживет после пули. Неясно совершенно ничего. Что именно делать? Останавливать кровотечение? Или следить, чтобы в рану не попала инфекция? Или дело в токсинах, которые попадают в организм с бездушным металлом? Она понятия не имела, как это всё выяснять и что делать. К тому же, пациентов с огнестрельными ранениями не слишком много. Причин тому несколько. Первая — достать оружие не так-то просто; нужно быть или полицейским, или тем, кому на них наплевать. Вторая — большинство погибает ещё до того, как получает помощь. Чтобы её исследования были хоть сколько-нибудь достоверными, пациентов должно быть много. Полторы сотни по меньшей мере. Провернуть всё это в одиночку… Понадобятся месяцы. — Теперь я впахиваю на трёх работах. Просто волшебно, — жаловалась она Леви, когда он в очередной раз провожал её до дома. — Я говорил, что у тебя не будет времени на отряд. Ты слишком упрямая. Она зло уставилась на него, но поняла, что эта злость обращена к себе самой. Кто виноват в том, что она влипла во всё это? Точно не Леви. Он пытался вразумить. И не его проблема, что Лисса всё ещё болела этим недугом — стремлением сделать всё и сразу. — Наверное, — она потупила взгляд под ноги. Если всё пойдёт по плану, она закончит исследование к началу зимы. За это время двести человек должны перестрелять друг друга, иначе материала для работы у неё не будет. Что будет, если столько не наберётся? Стравить между собой какие-нибудь преступные группировки? Боже, нет, ну что за бред, она не может так поступить. Преступники или нет, они всё ещё люди. Да и есть ли такие в Сине? Благоприятный район как-никак. Полицейские глаз не смыкают ни днём, ни ночью. Или, если покопаться в газетах да поспрашивать кого, найдётся пара отморозков? Тогда всё может получиться? Она замотала головой и сглотнула ставшую солёной слюну. Рано думать о радикальных мерах. — Лисса, — внезапно обратился Леви, не заметив её переживаний. — Да, капрал? — Почему на «вы»? Погода стояла до того свирепая и беспощадная, что костяшки краснели под стремительным ветром. Но пальцы её мелко подрагивали не от холода — утомление проело внутри всё, совсем скоро оно доберётся до разума. А пока Мелисса не потеряла ощущения того, что её голова принадлежит ей, она остановилась, пряча холодные руки за спину, подальше от ветра. Леви остановился чуть поодаль. Обернулся. Выжидающе посмотрел на неё, стоящую средь редкого потока прохожих, такую бледную, уставшую, с красным носом и сухими губами. Она осторожно сделала несколько шагов, чтобы расстояние между ними сократилось до кулака. — А что, между нами случилось что-то, из-за чего бы я могла обращаться к вам на «ты»? Леви не понимал, как это возможно — звучать угрожающе и мягко одновременно, но она звучала именно так. Более того — её голос исполнен таинственностью. — Ну, — протянула она, — например, когда Чед споил меня. Тот вечер поскупился на воспоминания, дал Мелиссе довольствоваться только мыльными обрывками и сумбурным комком ощущений, что она испытала. Может, хотя бы так она узнает, что произошло после того, как она шагнула за порог Созидания и как, чёрт подери, оказалась в своём доме? — Ты сказала, что хочешь поприставать ко мне. Дальше этого ничего не зашло. — А, вот как… Тогда я ни о чём не жалею. Я всё ещё хочу вас. Не в пошлом смысле. Не только. Бросив себе вызов, она решила не отводить взгляд, хотя смущение вгрызалось в непослушные пальцы, заставляя растирать кожу на них. — Мы уже говорили на эту тему. — Я не жду, что вы ответите мне взаимностью. Просто… чувствую необходимость напоминать о них. О чувствах. О нет. Что это. На его руках… Мурашки? — Уж извините. Тем более, скоро вылазка. Мысль о том, что я могу потерять вас, не даёт мне покоя. А ещё и это Созидание… — Только теперь она позволила себе опустить голову, сойти на шёпот. Сил не оставалось. Леви бесцеремонно отвернулся и продолжил путь до штаба. — Поторопись. И она поторопилась. С того момента Лиссе пришлось торопиться везде: в Легионе, в Созидании, в городской больнице, она торопилась до колотящегося сердца. Мир в её глазах пролетал на скорости. Она стала шагать быстрее — топот её строгого низкого каблука был узнаваем везде и всеми. Стала быстрее говорить — речь превратились в беспрерывную цепь, так, что непонятно, где заканчивается одно слово и начинается другое. Стала быстрее записывать — прощай хвалёный почерк. У жизни теперь ритм наркотического сердца, в нём нет места бесполезным приветствиям и прощаниям. Только дело, дело и ничего кроме дела. Безлюдная ночь опустилась над шлифованным камнем широких улиц. Дорога вела Мелиссу вверх по ступеням. Там, где луна роняла свой перламутр, смешивался холодный и тёплый свет. Увидев это, Лисса замедлилась. Впервые за долгое время решила позволить времени течь дольше. На поднятой к лицу ладони трепетало пламя факела. Заворожённая, она повертела руку в воздухе, медленно и осторожно, словно боясь спугнуть момент. Ей нравилось держать частичку магии. Нравилось, что природа всегда находит способ привлечь её внимание. На мгновение стали существовать только три вещи — горячий треск огня, его лисьи хвосты и тени. Так легко и приятно раствориться в чём-то настолько обыденном после безумных будней… Но она не могла позволить себе такой роскоши дольше, чем на минуту. Поэтому Лисса вынырнула обратно на осеннюю улицу, к её бесконечным ветвлениям. Безлюдность красила эту картину в цвета тоски. Подняв голову и увидев три фигуры, сидящие на ступенях, она почувствовала облегчение. Кажется, они говорят о чём-то хорошем. На лице мальчика с краю застыло вдохновлённое выражение. — …Оно похоже на громадное озеро, в котором столько солёной воды, что торговец мог бы выкачивать соль оттуда всю свою жизнь, а она так и не закончилась бы! — самозабвенно рассказывал он. Подойдя поближе, Мелисса узнала эту компанию. — За стенами есть не только гиганты. — Ребята, не советую сидеть на холодном, — мягко перебила она, продолжая подниматься и наградив всех троих взглядом, исполненным материнского беспокойства. — Последствия вам точно не понравятся. — Мы ненадолго, — отрезал Эрен, и Армин продолжил рассказывать про море, светясь от предвкушения. Неудержимая молодость. Хотелось бы Мелиссе в неё вернуться. В ромашковое поле наивной юности и безрассудства, чтобы не существовало ничего, кроме светлого настоящего. Рассвет жизни, слепящий и цветущий. Это больше никогда не случится с ней. Молодость Леви была совсем другой. По правде, он её и не помнит особо красивым, весенним. Помнит только мир, направивший на него издевательски поблёскивавший нож, железный вкус крови на губе и грязь. Много грязи. В переносном смысле и в прямом. Если что-то и цвело, то только болезни; если что-то и витало в воздухе, так это всепоглощающая пыль. Вот что отпечаталось в его памяти. Но даже среди потока мглы, среди чернильной заколебательности и отвратительности бытия, было что-то красивое — дружба. И в последний их вечер, когда они сидели на крыше и считали звёзды, волнуясь за предстоящую вылазку, Леви чувствовал себя действительно счастливым. Это больше никогда не случится с ним. Но он сидел там, за углом, на дороге, ведущей в переулок, и слушал подростковые грёзы о мире за стеной. Только так он мог позволить себе испытать что-то похожее на то, что было тогда. Отголоски счастья радовали его, потому что это счастье, но угнетали, потому что это отголоски. Лисса, грустно улыбаясь, прошла мимо ребят, возобновляя привычный темп. Блаженно прикрыла глаза, невольно наполняя лёгкие запахом, как ей кажется, моря, а поднимая веки, заметила сбоку силуэт. В доли секунды она поменяла направление шага. Чёрные штаны. Затем чёрный свитер. Потом чёрные волосы. И последним она заметила серые глаза, так и просящие молчать. Вслед за глазами об этом говорит жест — Леви приложил указательный палец к губам. — Давайте для начала побываем на море! Водный простор, что простирается до самого горизонта… Да там даже есть виды рыб, которых больше нигде не сыщешь! — доносился сзади, разбиваясь на эхо, голос Армина. Лисса присела рядом, на дорогу, совершенно не ощущая неудобства — рядом с Леви ей всё равно. Подтянув колени к себе, она обняла их. — Выглядите… грустно, — шепчет она вполголоса. Лисса боялась этого сочетания слов, произнесённых в его сторону. Казалось, Леви не мог испытывать подобное, но вот он, сидит сбоку и надев на себя обычную маску, выглядит подавленным. — Хотелось бы мне знать, о чём вы думаете. Кажется, мы через многое прошли рука об руку, но я до сих пор иногда не имею ни малейшего понятия о том, что вы чувствуете. — Ты знаешь самый короткий путь. — Конечно. Поэтому и спрашиваю: что у вас на душе? Она повернула голову к нему, и когда он повернулся к ней, на все вопросы был дан ответ — в опущенных тонких бровях и в прикрытых веках, из-под которых смотрели глаза, уставшие видеть. — Я не знаю, — сказал он искренне и от того пронзительно. Серенькая душа Мелиссы почувствовала теснение. — Но кажется, я хотел бы оказаться на месте одного из них сейчас. — Леви кивнул в сторону подростков. — Почему? — говорила она. Её личность словно бы разъедала ржавчина каждую чёртову секунду рядом с капралом. И всё от того, что его боль была экстремально заразной. — Потому что они есть друг у друга, — Леви наконец отвернулся. Смотрел он прямо перед собой, непоколебимо, но Лиссе ясно, что это не лучшая актерская игра. — И что? У вас есть я. Минуту они молчали, слушали Армина, чьё восхищение природой, которой он ещё даже не видел, было столь животрепещущим, что заряжало даже Лиссу с Леви. — Иногда я тоже думаю, что не знаю тебя. Она непроизвольно приоткрыла рот с удивления. — Как? Я же что раскрытая книга. Вся как на ладо… — Не в этом смысле. Ты что-то скрываешь? — Что я могу скрывать? Вам требуется полная информация о моём месте рождения, семье вплоть до их знаков зодиака… — Не делай вид, что не понимаешь. Думаешь, я не заметил? Взять хотя бы последнее «путь искупления вины». Какой ещё вины? Что ты успела натворить? Лисса стиснула пальцы и опустила подбородок под шерстяной шарф. — Леви, я… У меня нет желания говорить об этом, — бормотала она в тёплую ткань. Тело напряглось, вжимаясь в стену. — Не хочу, чтобы вы думали обо мне плохо. Мгновение ознаменовалось новыми восторженными фразами Армина, но она не слушала его. Вместо этого снова погрузилась в тот подвал, превращающий кожу в лёд. Там не было воздуха. Поэтому, сейчас, сидя на улице, Лисса не могла надышаться. Багровая кровь ползёт к её ногам. Пыль выписывает непонятные траектории в проблесках света. — Хах… Но ты ведь не выстрелила бы, если бы не хотела. Леви наблюдал молча, следил за переливами от красного к белому на коже её пальцев, пока не заговорил: — Я избивал людей до полусмерти. — Она дёрнулась и взглянула на него, шокированная. Не от того, что узнала. От того, что он сам сказал об этом. — Мог убить, если это помогло бы мне выжить. Часто было нечего есть, так что драки за еду тоже были обычным делом. Моих близких убили титаны из-за того, что я не уследил. Холод перестал колоть руки. Всё внимание перешло на Леви. Заворожённая тем, что он сам рассказал ей всё это, и обескураженная тем, чего она ещё не знала, Лисса разомкнула губы. — Ну, — продолжил он, перехватив её взгляд, — Ты стала думать обо мне хуже? Уголки губ приподнялись в подобии улыбки. — Нет, вовсе нет. — Тогда почему ты думаешь, что я стал бы? Она выдохнула и облегченно сомкнула веки. Это ощущение, ощущение того, что она стала тем, кому можно доверить своё прошлое, подарило второе дыхание. Само слово «доверие» поменяло оттенок. Стало на тон горячее, уютнее, интимнее. Никакой успех проделанной работы не сравнится с тем, что чувствуешь, когда понимаешь, что на тебя положились. — Я навредила человеку. Леви ждал, хотел поторопить её, полагал, что сейчас она продолжит, но молчание оставалось молчанием. — Насколько сильно? — спросил он, провоцируя ответить подробнее, но вместо этого Лисса выбрала самое подходящее слово, чтобы подбросить его и закрыть тему. — Фатально. Где-то далеко проехала повозка, цокот копыт эхом докатился до них. Мелисса не слышала. В ушах стоял грохот выстрелов с подвальным эхом, повторяясь раз за разом, и на каждый выстрел мышцы напрягались. Собственное тело стало клеткой. Из него хотелось выбраться. Оно было сковано и не желало даже дышать. — Эй… — Я могу пережить что угодно, — дрожащим голосом прикрикнула она. — Могу спокойно перенести не самые приятные зрелища — ампутации конечностей, пустые глазницы, травмы, раны с развороченным мясом внутри… Но я не могу пережить смерть человека. Особенно, если причиной стала я. Леви бесцеремонно подтолкнул Лиссу к себе, расположив её голову у себя на плече. От неожиданности ей пришлось ухватиться за свитер на его груди. — У тебя не получится быть доброй для всех. — Но я хочу значить что-то для людей… — Успокойся уже. Ты значишь. Для всех тех, кого ты вытащила с того света. И для тех, кого продолжает вытаскивать твоя вакцина, тоже. — Не моя вакцина. — Тц. Не будь тебя и не будь той твоей ошибки, вряд ли бы кто-то ещё открыл левкодиум так же быстро. Всё имеет значение. Ты имеешь значение. Лисса судорожно выдохнула, чувствуя, как глаза наливались кровью, становились горячими и влажными. В галерее выстраданных картин наконец появилась белая, чистая, незапятнанная брызгами страхов. Стоп… — Вы, — она выпрямилась и посмотрела на него проницательно и трезво. — Почему вы это говорите? Преследуете какую-то цель? И он посмотрел так же проницательно в ответ и спросил: — А что, должен? Ещё несколько секунд они следили за реакцией друг друга и искали, за что зацепиться, но цеплялись только за губы друг друга, и их накрыл и поглотил туман. Обоим кажется, будто бы они принадлежат друг другу уже целую вечность. Вечность, в которой ночь свежа, георгина пахнет, юноши мечтают, а облака показывают свои пышные животы, светят синевой и серебром луны. Волочатся по земле сухие красные трупы листьев. В последнем полёте над городом воспаряют птицы, которые уже завтра улетят туда, где на их маленькие жизни не покусится мороз. Всё выглядит, как затишье перед бурей, но ради такого затишья, можно перенести и смерч. — Нет, — с трудом вынырнув, произнесла Лисса и отпрянула от него. — Не нужно делать это, если вы ничего не испытываете ко мне. Я не какая-то отчаявшаяся девчонка и у меня есть достоинство. С этими словами она встала, отряхнула юбку и ушла, оставляя Леви в чём-то, напоминающем смятение. Лисса устала подпитывать эмоции, не получая ничего взамен. Если цветки не завязываются в плоды, она лучше срубит дерево, не станет тратить воду и время. — Я люблю вас, — бросила она на ходу, — Но это меня не сломает. А подходя к штабу и видя встречающий свет из зашторенных и открытых окон, мысленно добавила: «…Наверное». Лисса — великий архитектор собственного одиночества. Опытный садовник, выращивающий свои страдания. Что ей в очередной раз обжигаться? Попереживает и остынет. Долго попереживает и остынет нескоро. Крупицы тепла ещё лежали тонким слоем на коже ладони Леви, когда он сидел там. Молодняк ушёл, Лисса тоже, и он остался один. Это случалось столько раз, что больше не трогало бьющееся мясо, называемое сердцем. И всё же… что-то шевелилось внутри. Что-то живое, движимое раненой надеждой. Что-то, что заставляло смотреть на свои руки рассеянно и непонимающе. Без её худых плеч его руки пусты. Где-то недалеко погас фонарь. Лисса впервые за долгое время наконец приняла смирение, и сон легко и быстро уложил её в мягкую кровать. Утро началось серо-сиреневым светом из-за полупрозрачных штор, что и пробудило её. Часы тикали беспощадно взволнованно, и заразившись от них этой дрожью, Мелисса легко проснулась. Умылась, впустила в комнату чистый воздух, исполненный свежести росы, и стала собираться в Легион, чтобы успеть до отъезда солдат. Душа за них всё же болела. Разведка тогда ещё не успела проснуться окончательно. Проходя по полупустым коридорам, Мелисса оглядывала задний двор в окнах. Он был опасно похож на двор при штабе за Розой, отличался лишь густотой травы и разнообразием цветов-сорняков. Ветер, скользнувший внутрь, потрепал чёрные волосы и сдул слой пыли с воспоминаний. Вкус чая с корнем пиона расцвёл во рту. Леви не мог держать глаза сомкнутыми дольше, чем на четыре часа. И утро для него не началось, а стало более светлым продолжением ночи с лучами холодного солнца. Покончив с проверкой документов, посовещавшись с Эрвином и уточнив наиболее важные моменты предстоящей вылазки, Леви отправился на задний двор. Если вылазка окажется последней, лучше побывать здесь, поймать мгновение предрассветной таинственности и тишины. — О, — удивленно выпалила Лисса, когда он появился на крыльце. Чашка издала звук, столкнувшись с поверхностью ступеней, янтарная жидкость колебалась в ней до каймы. Лисса приветственно вскочила, сама не понимая, почему. Ощущение неотвратимости происходящего заставило её спросить: — Капрал? Что вы здесь… — Тебя это не сломает, — перебил он, и в ожидании продолжения Лисса перестала дышать. — Меня тоже. Выдох, после которого в лёгких почти не осталось воздуха. Фраза, которая вырвалась внезапно и быстро: — И моя жизнь не кончится без вас. — А ты не единственное, что у меня есть. Концентрат кристальной правды вместо приторной лжи вселил энергию в тела, до дрожи, до покалывания в пальцах, принуждая сделать движение. Они сорвались с места, и в мгновение ока расстояние между их губами перестало существовать. Леви держит её талию, обхватывает теснее, нетерпение сквозит в движениях, пробуждает горечь осознания того, что, возможно, это первый и последний раз. Вдруг он больше не сможет вот так забирать её тепло сквозь шерстяное платье, чувствовать сухие руки на щеке и шее, целовать её обветренные, но нежные губы? Всё это собирается в нём, теснится в груди. Леви злится. И вся его злость, обнажённый страх за будущее прорезывается изнутри. Ладонь скользит вверх по узкой спине, за ней плывут мурашки до самой шеи. Лисса тоже боится. Но в слезах и крике не будет облегчения. Её страх отражается в рваных поглаживаниях большого пальца по гладко выбритой щеке. Это единственное, что греет её утром, когда воздух сух и колюч. Дом не за Розой. Не там, где мама пекла сладкие пирожки. И не там, где папа объяснял сложные вещи простыми словами. Даже не там, где похоронен сон и торжествует бодрость ночью за чтением энциклопедий, и вовсе не там, где впервые окупились все жертвы и старания во имя мечты. Дом здесь. Между его руками. Они принадлежат друг другу дольше, чем вечность. И в этой вечности нет чудовищ реальности — опасений, слёз, чувства вины. Есть фиолетовое небо с звёздами-снежинками, задний двор с царством белых незабудок, пара старых деревьев и двое. Отчаяние глубоко просачивается в Лиссу, и она яростно хочет, чтобы это мгновение не заканчивалось, чтобы Леви не отправлялся на вылазку. Они неверяще приоткрывают глаза, словно иначе нельзя было убедиться в том, что они есть друг у друга сейчас. Пока что. До поры до времени. Но хотя бы сейчас Лиссе жизненно важно впитать его всего. Другого шанса может и не быть. Они отрываются, когда понимают, что прошло достаточно времени, чтобы счастья стало больше, чем пустоты. Лисса подняла смущённый взгляд, смотря прямо в душу, и произнесла тихо, но властно: — Обещай, что вернёшься ко мне живым. Леви хотел ответить, что если она его ждёт, то он обязательно будет торопиться из какой бы то ни было дали, но не нашёл подходящих слов, поэтому выразил это простым «обещаю». Он сдержит слово, но пока Мелисса не убедилась в этом сама, она не смела вести дела как прежде. В Созидании те пару дней всё валилось из рук. Сконцентрироваться было непосильной задачей. Руки и ноги еле двигались — подниматься по лестнице, шагая через две ступеньки, стало слишком сложно. — Ты сегодня без своего сопровождающего? — вместо приветствия поинтересовался Чед, догнав Мелиссу по пути наверх. Она остановилась и направила вымученный взор на него. Алые уголки глаз и тёмные круги говорили многое о прошедшей ночи, а слипшиеся ресницы — о начавшемся утре. Почти как у Леви — вся заколебательность и отвратительность бытия во взгляде приоткрытых глаз. — Понял, понял, просто спросил, не обязательно меня обезглавливать одними глазами. — Ударь меня по щеке. Прямо сейчас. — Что? — Ударь. Иначе я не приду в себя. Мне правда нужно это. — Нет, Тереза, не неси чушь. Я не ударю девушку, особенно тебя. — Тц. Бесполезный, — от всей души произнесла она, вынужденная продолжать находиться в состоянии варёной луковицы, и стала подниматься на свой этаж. Чед лишь пожал плечами и пустился за ней. — Думаю, чашка чая исправит твоё дерьмовое настроение. — Даже. Не. Думай. — Да в чём дело? Ответа не будет. Только хлопок двери прямо перед его носом. Многозначительно поблёскивала табличка, обозначающая женскую умывальню. Лисса открыла холодную воду и ополоснула лицо. Потом ещё раз, и ещё, пока кожа не онемела, а сама она не почувствовала себя живым человеком. Это отчасти помогло. Больше не хотелось затянуть веревку вокруг шеи, реальность медленно отпускала Лиссу из острых когтей, возвращалось понимание происходящего. Выйдя обратно в коридор, она столкнулась с взволнованным Чедом. Действительно взволнованным. — Эй, — Он подлетел к ней и вцепился в плечи. — Слушай, ты всегда можешь рассказать мне, если что-то гложет тебя, я не обижу. Лисса мягко отняла его руки от себя и пошла к лестнице. — С каких пор ты такой заботливый к людям? — Вообще-то, я всегда таким был, — смеётся Чед. — Но не к людям, а к тебе. — Как интересно. Я для тебя не человек? Она понимала, что выворачивает его слова наизнанку, и ей не хотелось бы видеть мир через призму злости, но избавиться от этого невозможно. День прошёл странно — как-то быстро и без волнения за нехватку времени. Лисса ни разу не взглянула на часы. Ни разу не промелькнула мысль, что она что-то не успеет. Дела шли, как шли, и ничего их не подгоняло. Глубоко в душе ей просто уже было наплевать на всё. Лишь заведённое тело работало само по себе, словно существующее отдельно от сознания. Стояла глубокая ночь, Лисса пребывала в беспокойном сне. Под тонкой кожей век из стороны в сторону метались зрачки. Она снова видела тёмную тень, дымку, что-то нематериальное. Непостоянство фигуры завораживало и вселяло ужас, минуя который покорная Мелисса во сне протянула ладонь. У мглы на месте глаз появились пустые глазницы с сочащейся алой жидкостью, что стекала вниз по чему-то похожему на лицо. Капли падали на кисть, пачкали белую кожу и разъедали её, как кислота. Мелиссе во сне больно, но она не могла ничего сделать. Жидкость выжигала всё. Добравшись до запястья, поползло выше, оставляя за собой обугленную культю вместо плавных изгибов, просочилось к туловищу, к груди, к сердцу… Спасительный стук в дверь украл сон. Проснувшись, Мелисса проверила руку. Пару раз растерянно моргнула и выдохнула. Стук повторился. Она наконец встала и подошла к двери. Кто мог прийти в такой час? Что-то случилось? Ещё больше напряжения она не выдержит. Лисса приоткрыла дверь и осторожно заглянула в щель. Там стоял Леви, сливавшийся с тишиной. До тех пор, пока на пол не упала капля крови из бедра, на котором заканчивалась нога. Или эта капля упала из места, где раньше была рука? Или из рваной раны, что пересекает всё лицо? Крик напугал даже её саму, он раздался прямо в ушах, в черепной коробке. Щёки промокли от горячих слёз. Только тогда она проснулась по-настоящему. Её голос приглушённо взвывал. Прилив жгучего жара окутал теснее и теплее, чем одеяло. Осознание произошедшего приходило выдох за выдохом, но даже когда она поняла, что это был всего лишь сон, яркие в своей мгле цвета всплыли в голове. Мелисса отгоняла эти видения прочь. Видения уходить не желали. Навязчивые, отчётливые, реалистичные вплоть до запаха, они вновь являлись перед глазами, до тех пор, пока те не начали источать слёзы. Тяжело дыша и сглатывая вязкую слюну, Лисса наслаждалась долгожданной пустотой. Всё будет хорошо. Лучший воин человечества не дастся каким-то безмозглым гигантам, выживет. Смерть — это тот же сон, только вечный. А Леви всё ещё мучила бессонница. К утру она ушла в больницу. Сегодняшний материал — двое молодых людей, неподеливших что-то и решивших, что есть только один путь решения проблемы — дуэль. Проиграли оба. Вместе с ассистентом, доктор Картер вытаскивала пули из противно хлюпающей раны. Скользкий свинец юрко выскальзывал из щипцов. Парень рычал в тряпку во рту, сжимал кулаки до вздувавшихся вен, держался за стол, на котором стояла полупустая бутылка алкоголя, но ничего не помогало справиться с невыносимой болью. — Тц, — буркнула Мелисса, куснув губы под маской. Складка врезалась между её бровями, пока она настойчиво ловила пулю. — Придумали бы уже в Созидании средство от боли, что ли… Работать невозможно. Устав от безрезультатных действий, доктор кинула инструмент на стол и вздохнула, глядя на парня. Он, весь бледный, изможденный, со слезами на глазах, вытащил изо рта тряпьё. — Средство от… — Сквозь зубы втянул воздух. — Средство от боли… существует только… А-а… одно… Сказал он. И умер. Второму повезло меньше — прежде чем вздохнуть в последний раз, он протянул чуть дольше. День впустую. Так дальше не может продолжаться. Ей нужны жертвы, и срочно, чтобы успеть на конференцию. А ведь начиналось всё с простого желания лечить людей... Легион вернулся как раз в тот момент, когда Лисса закрывала веки второму покойнику и вычеркивала из тетради компресс из масла белой лилии. К вечеру ноги еле несли её домой, но она всё равно решила обходом посмотреть на штаб. Заметив ещё издалека повозки, Лисса перешла на бег. Последних раненых переносили внутрь, где бурлило движение, раздавались голоса, кто-то быстро и с топотом отбивал пол. — Где капрал Леви? — грозно спросила она у одного из солдатов. — Пошёл в свой кабинет. Ещё несколько нашивок пополнили его ящик. Маленькое личное кладбище медленно, но верно перерастало в гигантское. Леви уже даже едва мог испытывать что-то по отношению к этим кусочкам ткани, за которыми стоит слишком много загубленных судеб. И это не просто пугало. Это ужасало. Его пальцы очертили грязную от пыли и крови нашивку одной девушки, которая пожертвовала собой, чтобы потянуть время и дать уйти товарищам. Кажется, что её бесстрашный взгляд навсегда запечатан здесь. Затем Леви прикоснулся к нашивке парня, которого титаны разорвали на куски, деля между собой. В ушах встал его вопль и звук рвущейся плоти с одеждой. Нашивка тоже наполовину разорвана. Но ни к чему всё это сейчас. Его бессонная ночь всегда ждёт его в своих объятиях. Для вечера есть дела поважнее — проследить за тем, как идут дела в лазарете, и поговорить с Эрвином. Едва Леви потянулся к ручке, как дверь распахнулась перед носом, а зашедшая обняла его за шею. — Слава богу, — тихо, почти шёпотом произнесла Мелисса за его ухом. — Слава богу, ты жив. Леви со странным интересом подметил для себя, что это «ты» грело душу больше, чем «жив». Воспоминания о том сне резанули по живому, заставив сцепить руки теснее. — А говорила, — выдохнул он в распущенные волосы, — что твоя жизнь не закончится, если меня не будет. — Так и есть… Но ты всё равно, пожалуйста, обязательно будь. От его шеи тянуло лесом и металлом, и, закрывая глаза, Лисса видела силуэты коней, петляющих меж голых деревьев в лёгком сером тумане. Копыта сбрасывают росу с чёрно-зелёных жухлых листьев на кустах. Которые потом оказываются растоптанными под ногами титанов. Лисса поморщилась от глухой боли и страха, словно она когда-то видела этих существ. В тот же момент Леви отпрянул, и ей кажется, что он тоже почувствовал это, но затем он сказал: — Мне нужно идти. Поговорим позже. И пока за Синой Лисса чувствовала, как артерии и вены заполняются силами, желанием жить и действовать, за Розой разговаривали двое мужчин. Одному было тридцать, другому пятьдесят пять. Грязно-розовое небо свидетельствовало начало конца для Лиссы. — Кайл? Да так и не вспомнить… — Младший покачивал головой, соглашаясь со своими мыслями. — Знаете, все были заняты своим делом. Не особо много возможностей было, чтобы следить за тем, кто с кем общается. — Не зазнавайся, сынок, — Мужчина навис над вторым угрожающе и непоколебимо. — Я не о многом спрашиваю. Всего лишь то, что бросалось в глаза. Парень слегка поёжился, но продолжал строить из себя уверенность во плоти. Он изобразил тягостные думы, напряг лицо, потёр висок и наконец выдал: — Ох, нет, не могу вспомнить. Пустые карманы мешают. Тот, что старше, ухмыльнулся, дескать, какой ты, скотина, находчивый и жадный, ну получай. Он толкнул тощее тело, и мужчина, не удержавшись на ногах, пал наземь, испуганный до мозга костей. — Ещё раз спрашиваю, — Он увидел над собой склонившегося мужчину и почувствовал тяжеленную, точно железную руку на груди. Ни встать, ни вдохнуть. — С кем чаще всего проводил время доктор Моннор?