Зверь

Ночь за день до собрания, на котором решится, определят ли её в спецсектор, была светло-серой. Деревья шелестели, как бумаги в кулаке, заглушая поздние разговоры людей, возвращающихся домой. Створка окна стукнулась о стену, задев пыльные листья папоротника на полке. Лисса часто засыпала на спине, смотря в потолок. Потолок смотрел в ответ на спутанные на подушке волосы с осевшим жёлтым светом луны, на воспалённые белки глаз, на сухие разомкнутые губы. Почти что труп. Заметив, что она едва дышала, проверила собственный пульс. Просто, чтобы убедиться. Не спалось. Держать глаза закрытыми трудно, мышцы напряжены. Нужно хотя бы пойти попить воды и умыться. По пути захватить какую-нибудь скучную книжку. Пол приятно холодил горящие ноги. Капля разбилась под ногами, когда она вышла из спальни, и чёрная точка медленно превратилась в запятую. Провела запястьем над губой — кровь оставила мазанный след. — Всё можно исправить, если постараться. Лисса повернулась на звук. Облачённый в змеиную кожу человеческий скелет с белым овалом вместо лица, почему-то, не пугал её. — …Но легче убежать. Силуэт плавно отвернулся в угол. Такой же скелет сидел под лестницей, когда она спустилась. Жаль их. Пусть будут здесь. Им больше некуда деться. Выдох. Иррациональное спокойствие выкорчёвывало все вопросы о том, какого чёрта в её доме находилось это. Словно не замечая их, она двинулась в сторону ванной. Чем ближе к заветной двери, тем больше их представало на пути. Одни из них стояли, склонив головы в досадном движении, другие бились о стены, третьи, окутанные саваном боли, свернулись на полу. И ни звука. Собственных шагов нет. В месте, где обычно скрипели половицы, теперь навязчивое молчание. Тени зазывали её. Имя отзывалось необъяснимой тревогой в недвижимых устах — прорезях на овалах масок. Она шла, не останавливаясь, через живой — или нет? — коридор. Бросало то в жар, то в холод. Фигуры пихались. Грубая, мокрая кожа, стёсанный лёд. Их касания оставляли на сорочке чёрные пятна. Лисса задыхалась в тесном проходе. Где конец коридора? Вспомнив совет силуэта у спальни, она бросилась бежать. Паника достигла апогея, когда стопа окунулась в склизкую, тягучую жижу. Остановилась в замешательстве. Рот раскрылся в удивлении и крике, вместо которого вырвалось бесполезное шипение. Фигуры заполонили коридор, сделали его калейдоскопом из кусочков стен. Некоторые из них падали чёрной водой на пол и становился грязью, но меньше их не становилось. Бежать дальше страшно. Ноги липко обволакивало, от слизи тянуло затхлым гноем. Что делать? Тень говорила, что есть шанс всё исправить, если очень постараться… Что это значит? Фигура вонзила пальцы-спички в её впалые щёки и заглянула в глаза точками на маске. Мрак пульсировал в его пальцах, с надрывом вытекая. Наконец, набравшись смелости, Лисса оторвала маску одним тяжёлым движением. Та поддавалась с трудом и тянула за собой чёрное мясо лица с припаянными сосудами. Голая тень обернулась жижей. Дальше события понеслись слишком быстро. Тени в коридоре убавлялись. Лисса рвала кожу. Куски плоти копились под ногтями-лезвиями. Содрать маску. Резануть по шее-палке. Вонзить руки меж рёбер и раздвинуть. Повторить. Ещё. Снова. Плоть вкусно хлюпала и чавкала между пальцев. Сунуть ногти в глаза и с напором потянуть на себя. Ещё. Почти как пятнашки в детстве, но с садистским наслаждением, с любопытством — а что будет? каково оно? Тени скользкие и живые ровно до тех пор, пока она не надрежет их своей ладонью-секирой. Падали под ноги сгустки слизи. Накопленная ненависть к этому миру брызгала на стены и пол ошмётками. Она осталась одна. С грязных рук — или изнутри? — тёк чёрный подгнивший кисель. Лисса глубоко дышала на каждое перемещение длинной стрелки часов. Зрение непостоянно — то фокусировалось на болоте, в котором она утопла по щиколотку, то размывалось, превращая всё вокруг в темноту ночного неба. Заметив заветную дверь, она без сомнений открыла её и оказалась в ванной. Тени повержены, но их присутствие отчётливо звенело за её спиной, и Лисса закрылась на щеколду от греха подальше. Кусочек мыла юрко убегал из дрожащих ладоней, дважды вылетел. Из раковины пополз запах плесени, окутавший всё вокруг. Наконец, умывшись, Лисса подняла мокрое лицо к зеркалу. Её отражение — тень. Лаковая змеиная кожа. Маска в сетке мельчайших трещин, словно склеенный раскрошенный мел. Что-то сломано. Она отчётливо понимала, что где-то в огромной вселенной произошла ошибка, которая привела её к такому состоянию. Её сопение исказилось, стало замедленным, рычащим, отдающим эхо. Мелисса осторожно, в любой момент готовая отпрянуть, наклонилась к зеркальной глади. Её лоб плотно обхватывал терновый венец — у других теней его не было. Лисса смотрела на себя достаточно долго, чтобы из круглых отверстий глаз показалась кровь. Она вздрогнула, как вдруг кровь стала вытекать, брызгать на зеркало, в раковину, на тумбу, пол, ручку двери, на всё, куда в панике падал взгляд. Открыла глаза. Над ней — потолок спальни, под — уютная мягкая постель, а на спине тёплая влажная от пота ткань сорочки. Сглотнув, она поднялась на неустойчивые ноги. Зеркало в спальне тут же ослепло от накинутой простыни. Зеркало в ванной было достаточно повернуть. Луна проплыла больше половины небосвода, когда Лисса хлопнула входной дверью. Зазвенела связка ключей в мокрой ладони. Она решила срезать по дворам, и на земле за ней остались неглубокие следы. Улицы узкие и мглистые, но вывели её к Легиону гораздо быстрее, чем по дороге. — Я к капралу Леви по срочному делу, — уверенно приветствовала она дежурного. — Разрешите? Солдаты, узнав её, пустили внутрь, не упустив возможности за спиной спросить друг друга, что за срочное дело может быть в такой час. Лисса слышала их заинтригованный шёпот, поднимаясь по лестнице, не касаясь перил. Знакомая обстановка, запах древесины и воска чуть успокоили её, но когда дверь комнаты Леви раскрылась, тот всё равно почувствовал вонзившееся внутрь напряжение. — Я увидела дьявола, — без страха, вымотано известила Мелисса, заставив хозяина комнаты переключить внимание с книги на себя. — Когда посмотрела в зеркало. Прикрытые узкие глаза удивлённо распахнулись за кончиками чёлки и тут же стали обычно усталыми. — Приснился кошмар? Лисса всё ещё стояла на пороге. Тело её взбудоражено и в любую секунду готово драться с чем бы то ни было. Мышцы — натянутая тетива. Кулаки сжаты, будто боялись уронить что-то невидимое. Суетливое подёргивание. Просто стоя на месте она излучала напряжение человека, спасающегося бегством. — Я не знаю. Если это и был кошмар, то самый настоящий. Она и сама — воплощение тёмных фантазий ночи. Чёрное платье накинуто наспех, пуговицы на спине смещены на одну, их прикрывали волосы, расчёсанные разве что ветром. Прозрачные губы, чью безжизненность подчёркивали коричневые круги под глазами. Лисса сглотнула, и тугое горло платья вздрогнуло с её собственным. — Мне было бы спокойнее рядом с тобой. Можно? — спросила, извиняясь за то, что она такая. Слабая и жалкая. За каждое проявление храбрости судьба брала с Лиссы втридорога. Если днём она осмеливалась прыгать в жерло вулкана, переступая порог Созидания, то ночью лава застывала камнем на свежих ранах. Его не пришлось долго уговаривать. Кровать всё равно простаивала половину ночи. Он кивнул, смирившись. Она прошла в соседнюю дверь, различила в темноте расстояние до постели, сняла туфли и упала в жёсткие накрахмаленные простыни, повернувшись к стене. Дверные петли застонали, обличая вошедшего. Сквозь лёгкую пелену сна Лисса почувствовала, как немного продавился матрац за её спиной. Одна рука протиснулась под подушку, другая обвила её и притянула к себе. — Не знаю, что конкретно тебе снилось, — низко прохрипел он куда-то в макушку, — но до дьявола тебе далеко. Куда там, законченному филантропу, альтруистке с большой буквы, до самого дьявола. Лисса достаточно разбиралась в себе, чтобы понимать, что она не может пройти мимо нуждающегося, но не понимала, почему. Сам факт её жизни здесь — иррациональность, знак вопроса. Такие, как она, не способны существовать в согласии с окружением, которое пытается её использовать и растоптать. Тем не менее, вот она — оболочка тела и требуха внутри, перетёртая с душой. Прожила четверть века. Это было бы невозможно, не будь в ней чего-то чёрствого. Тогда как? — Может, и далеко, — бормотала она в подушку, сцепляя его ладонь со своей. — Но достаточно близко, чтобы решить голыми руками уничтожить толпу во сне. Его дыхание над её ухом и объятия — более чем достаточно, чтобы уснуть без страха очнуться в поту. Перестало иметь значение и тесное выше пояса платье, и криво вдетые пуговицы, и то и дело появляющиеся перед глазами нарисованные воображением руки в гнили да одинокий коридор с чёрной вязью болота вместо пола. Под носом больше не появлялся запах мяса и крови. Тепло взбиралось от его тела к спине и плечам. Но вместе с Леви в комнату вторглось волнение, мешавшее уснуть — рядом с ним её парадоксально обволакивало спокойствие и обуревала страсть. Поэтому она не могла сдержать порыв и не стиснуть ладонь крепче. — Ты слишком впечатлительная, — сделал он вывод. — Не стоило тебя в это впутывать. — Я больна, да? — шёпот размазался пятном в темноте. Если Лиссе и нездоровилось, то её не мучил кашель и не бил озноб. Это до безобразия просто. Куда больнее возвращаться в несуществующие места, видеть мёртвых и делать вещи, которые никогда бы не сделала. — Не думай, Леви, что я могла избежать этого, и тем более, что ты мог помочь. Я сама выбрала свой путь, и я ни о чём не жалею. — Прекрати геройствовать, — прервал он, — Ты живёшь, считая, что у тебя есть долг, который ты исполняешь. Перед кем? Для кого? Искупаешь вину. За что? Не бережёшь себя… Вымученная, извиняющаяся улыбка проступила на губах. — А для кого мне беречь себя? После… видений у меня совсем нет желания находиться здесь. — Где? — В живых. Как будто… мне просто незачем здесь находиться. Незачем быть. И всё. Ей и самой страшно говорить это. Особенно в его присутствии. Страшно говорить и страшно ждать ответа. — Дура. Усмешка, такая же бессильная, как улыбка на её губах. — Но знаешь, — Лисса повернулась на другой бок, лицом к нему, и, кладя руку на твёрдую грудь, произнесла: — Если бы мне пришлось испытать всё это ещё раз, чтобы оказаться здесь с тобой, — чистые глаза смотрели на него, выбивая покой, — Я бы не сомневалась. Как она могла так легко обрушивать на него эти слова? Леви хотел бы думать, что он контролировал эмоции, но когда в её голосе, воздушном и чуть сонном, плескалась ласка и талое волнение, он знал, что и в нём что-то надрывалось. Он наклонился, чтобы поцеловать горячий лоб, и прижал подбородок к её макушке, притянув ближе. Безмолвие зацвело между ними и погрузило в сон. Засыпая, Леви не мог выбросить из головы тот взгляд, которым она смотрела на него. Из-за зрачков, повёрнутых на него, на сером белке снизу и сбоку показались лопнувшие сосуды. Печать — истерзано изнутри. Сначала морально, теперь физически. Глупая, необоснованная самоотверженность. Лисса закидывала ногу на его лодыжку и посапывала сквозь сон, как ребёнок. Он знал, что ей хватит сил справиться со всем. Конец совсем скоро. Рассвет. Лисса ещё долго не увидит его. Ни Леви, ни рассвета. Но обязательно настанет момент, она выберется отсюда, солнце толстым слоем ляжет на бледное лицо, которое он будет целовать. — Что это? Язык не шевелился. Её голос — побитая собака. Один скулёж, патологический недостаток интонаций и стук зубов. Они ехали вниз в коробке из железных перегородок, наслаивавших друг друга. Вот уже минуту летели вверх жёлтые фонари, вбитые в скалистую землю, что окружили клетку снаружи. Внизу живота что-то сводило. Коробка всё мчалась вниз, видимо, на последний круг ада. — Лифт, — ответил сопровождающий, не сразу, промотав отзвук фразы в голове несколько раз, чтобы понять, что спросили. — Созидание живёт на несколько веков вперёд. Кровь и слёзы на лице окончательно высохли, оставив корку и липкую плёнку. Некогда пучок волос стал комком. Потные ладони и подмышки. Сползший макияж. Ничего не пожалела судьба. — На несколько веков вперёд живёте, а кандалы прародительские, — съязвила она, покосившись вниз. Кандалы оттянули руки, безжизненно висящие спереди. Конструкция жирная, как будто для какого-нибудь бугая-маньяка сделано. Видимо, превысившая самооборону девушка и того опасней. Клетку тряхнуло, и Мелисса чуть не свалилась на пол. В последнем, по правде, виновата не резкая остановка. — Доктор Харво, привёл Мелиссу Картер, — оповестил парень двух охранников по ту сторону. — Принято. Они стали раздвигать перегородки — по две с каждой стороны. За цепи, как какого-то раба, Лиссу вывели в неровный бугристый коридор по стенам которого те же фонари, но больнично-голубые. Коридор тянулся змеёй глубоко под зданиями Созидания, что были на поверхности. Пахло сырой землёй и ледяной водой. Эхо звона цепей и шагов шло за ними. Вскоре коридор начал принимать форму. Потолок стал высоким, стены покрылись кафелем, а по полу поползла красная линия, ведущая неясно куда. Мимо проходили работники. Кто-то смотрел перед собой, низко надвинуты строгие брови; другие позволяли себе краем глаза взглянуть на узницу. Лисса косилась на них зрачками из-под опустившихся под собственным весом век. Контингент самый разный: молодые, старые, дохлые, крепкие, но все были мужчинами. За весь недолгий путь не встретилась ни одна женщина. Коридор продолжался в гигантскую арку, выходящую в дивное место — деревушку с уютными домиками. Дивным это место делала ива в самом сердце подземелья. Увешана светящимися кристаллами, как королева бриллиантами, действительно сердце — мягко и медленно пульсировал светом каждый камень, вразнобой. Будь это дерево настоящим человеческим сердцем, у организма не было бы и шанса на выживание. Да и у Мелиссы что-то дрогнуло в груди при одном только взгляде. Иву было видно с любой точки поселения. Гибкие ветви в трауре склонились над землёй. Славные дома расположились вокруг. Улицы стройные и чистые. Те, что пошире, вели в центр, а более узкие — к каждому отдельному дому. Лишнее внимание к Лиссе ощущалось и здесь. Захлопнутая книга и меткий взгляд на кандалы. Собранный разговор, пауза и взгляд на кандалы. Глоток воды из фляги — подавился, бедный — и взгляд на кандалы. Толстый металл замечательно приковывал не только руки, но и взгляды. Они подошли к одноэтажному дому. Черепичная крыша вся в отблесках ивовых кристаллов. Крупные окна, словно для слежки за внутренностями дома, смотрели с двух сторон. Когда-то белые кирпичи наглотались подземной пыли и порыжели. Миниатюрно. Три крошечных ступеньки на крыльце Лисса преодолела с трудом. Думать ни о чём не хотелось и не получалось. Всё, что получалось, — это вышагивать, как марионетка, подгибающимися ногами на пути в свой кукольный домик, пока за спиной хрустел гравий под ногами прохожих в халатах. Ключ дважды провернулся в скважине. — Заходи, — приказал парень, пропустив вперёд. Внутри было просторнее, чем казалось снаружи. Нашлось место для кровати, застеленной шёлковым бельём, светлого шкафа, кресла и полок с тучными книгами в багряных и болотных переплётах. — Переодевайся, — снова приказал он, другим ключом высвобождая запястья из плена и кивая на сложённое платье на кровати. — И без глупостей. Запястья хрустнули, и Лисса безвольно проследила глазами за взглядом парня. Треугольный вырез, сборка под грудью, широкие рукава. Ещё даже не четыре часа дня, но её заставляют надеть сорочку? — Не могли бы вы… — Нет. Он скрестил руки на груди и поднял подбородок в ожидании. Мерзко и унизительно. Лисса расстегнула пуговицы и избавилась от блузки, обнажив плечи и грудь в белом белье. На несколько секунд перестала дышать из-за страха и стеснения. Непослушными пальцами поддела юбку и стянула. Влезла в сорочку настолько быстро, насколько могла, понимая, что какая-то сорочка не решит её проблемы. Она судорожно сглотнула, когда случайно опустила взгляд ниже пояса. — Хорошо… — выдавил он и сам же удивился хрипу, — Кхм, теперь руки. Рано радовалась, когда освободилась от кандалов. Им на смену пришли тесные наручники. — Какой смысл… — С ними ты далеко не убежишь, и они не помешают спать. Господин Сет приказал тебе отдыхать до завтрашнего дня. Немного еды найдёшь в соседней комнате, на столе. Завтра утром начнёшь проходить стажировку. Будь готова. Он развернулся и сделал несколько шагов, как его остановила фраза. — Передай своему господину, — слова звучали тихо, но гудели, как горячий ветер в ушах, когда мчишься на лошади, — что я не собираюсь стажироваться. Легион уже почти знаком с вашими скверными делами. То, что здесь творится, не сойдёт вам с рук. И я не собираюсь работать на него, тем более, когда его планам скоро придёт конец. Повисло недолгое напряжение. Плечи парня вздрогнули, когда он усмехнулся. — Передам всё, до последнего слова и тона. От того, как хладнокровно это было сказано, Лисса уже успела пожалеть о том, что вообще открыла рот. Она осталась одна в запертом доме и в наручниках. При таких условиях ей сказали спать. Больно дышать. Зажмурилась, отгоняя от себя свежие, пахнущие порохом воспоминания часовой давности. Как всё могло так кончиться? Ещё утром она была очаровательно красива и полна решимости, а уже сейчас грязная, липкая, униженная и изувеченная. Несправедливо. Хуже, чем перед воротами Созидания, ничего не должно было быть. — Не было никакого слуха. Никто Эрвину не доносил, что Созидание готовит что-то на Легион. У нас была договорённость: если ты не замешана в смерти Моннора, Созидание спонсирует несколько следующих вылазок. Первый стон поглотило гладкое покрывало. Неукротимое, изнуряющее рыдание, булькающее всхлипывание в мазанные мокрые следы. Крошка туши лезла в глаза, когда она тёрла их костяшками пальцев, которые потом закусывала, спасаясь от одной боли с помощью другой. Почему это происходит с ней? Она всего лишь хотела всё исправить. Искренне хотела отмыться за то, что сделала с Кайлом, но ему мало страданий и честности. Смерть не в силах помешать его планам на месть. И потому он мстил искусно, разрывая Лиссу на лакомые кусочки, питаясь её неудачами и слезами. Стискивая постельное бельё, она взвыла. Что тебе нужно от меня? Что ещё хочешь отнять? Лязг наручников. Борьба закончилась, она проиграла, вышла с поля боя, потеряв всё: людей, лицо, желание жить. Отпусти. Перестань преследовать. Мне больше нечего отдавать, мы квиты. Пожалуйста. Оставь. Оставь. Оставь. Ты победил. Оставь меня в покое. И он оставил. Проснулась она под ночь. Вокруг ничего не изменилось, ничего не свидетельствовало о том, что день близился к концу. Понять удалось только часам. Маятник гипнотически отбивал секунды. Сон прошёл бесследно, бесполезно. После него Лисса только больше устала. Нога и шея затекли. На месте, где лежала её голова, теперь чёрные комочки и мазанные следы помады. Еле поднявшись, она размяла каменную усталость, сухие суставы скрипнули. Проверила одну дверь — за ней кабинет. За другой была ванная комната. Первое, что она сделала, зайдя туда — перевернула овальное зеркало к стене. Вымыла руки и лицо. Скользкое мыло дважды вылетело из пальцев. Нужно что-то придумывать. Срочно. Над ней тонны и тонны земли, единственный увиденный выход наружу охранялся двумя мужчинами, вступать в драку с которыми равносильно суициду, на помощь рассчитывать глупо. Она ни за что не станет работать здесь, выбраться — на грани невозможного. Наручники, закрытая выходная дверь, сотни людей, сотни, чёрт возьми, людей… Горючая паника. Развела запястья, ощущая въевшийся в плоть металл, словно это поможет. Ещё несколько раз. До рези на коже. Да в чём дело… Осмотреться. Окна закрыты, да и выпрыгивать плохая идея. В конечном счёте всё равно найдутся на пути те, кто обратит внимание на наручники. Кладовая? Погреб? Тайные ходы? Хоть что-нибудь… Пол и стены предательски гладкие. Ничего нет. Лисса раскрыла по очереди дверцы шкафа. За несколькими платьями и рабочими халатами ничего. За книгами на полках только стена. В ящике стола никаких ключей. Зато на самом столе две булочки, бутылка молока и записка.

«Госпожа Мелисса Картер, Не смею сомневаться, я оставил много вопросов у Вас в голове. Я обязательно на них отвечу, но это случится позже. На Ваши хрупкие плечи и без того свалилось многое за последнее время, поэтому как человек и как врач советую Вам успокоиться. Проведите время, отведенное Вам до утра, с пользой. Лучшим решением будет отоспаться. Приведите себя в порядок. Старайтесь не думать о произошедшем — ещё ни одно событие из прошлого не исправили напрасные думы. В шкафу Вы найдёте одежду, нижнее бельё и полотенца. Расписание питания на листе под этим письмом. В доме находится множество книг на тему медицины. За достоверность информации в них можете не беспокоиться — перед тем, как выпустить что-либо в печать, мы проводим контроль каждой строки, сверяя её с данными из исследований. Прошу простить, что распорядился оставить Вам всего два хлеба и молоко. Однако не стоит переживать. Возможно, я позволяю себе несколько жестокие методы, но я в жизни никого не травил голодом. Ваш организм пребывает в состоянии глубокого потрясения, и мы не можем позволить себе пустить Вас в общество, не проинструктировав по нескольким важным вопросам. Кроме прочего, в стрессе организм нуждается в питании меньше. Местную кухню Вы сможете испробовать завтра, и, поверьте, ничего подобного вы не могли пробовать даже в престижного уровня ресторанах Сины. Набирайтесь сил. Завтра Вам предстоит тяжелый день знакомства с территорией Специального сектора и прореживание. Признаться, у меня есть некоторые опасения, что с Вами прореживание может пройти… не по обычному сценарию. Но, уверяю, Вам нечего бояться. Делайте, что прикажут, и тогда избежите проблем. Надеюсь, Ваше ментальное здоровье пойдёт на поправку. На случай, если тяжесть событий не оставляет Вам шансов, примите две таблетки в свёртке, они будут находиться в одном из ящиков. Таблетки разработаны синтетическим путём здесь, в Спецсекторе именно для новоприбывших курсантов и сотрудников, кому бывает нелегко расстаться с прошлой жизнью. С составом, при желании, можете ознакомиться в книге по исследованиям фармакологического отделения. Таблетки вызывают искусственную диссоциативную глобарную амнезию. Ни одного случая нарушения способности к запоминанию не выявлено. Воспоминания о жизни на поверхности могут быть действительно навязчивыми. У нас не было времени познакомиться поближе, но за время расследования я составил Ваш приблизительный образ. Вам будет очень тяжело, если Вы решите не принимать таблетки. Позаботьтесь о себе сейчас. Отоспитесь как следует. В семь часов утра за вами зайдут люди из отдела обучения. Они могут показаться грубыми, но не беспокойтесь — до и после прореживания Вам никто не причинит вреда. С наилучшими пожеланиями, Господин Сет».

Мелисса остервенело разорвала письмо. Десятки ошмётков, мертвецки бледный лист, чёрные чернила отправились в последний полёт до пола, где будут задавлены и растоптаны босыми ногами. Чёртовы таблетки! Чёртово обучение! Чёртов Сет! Каждый раз, моргая, она невольно видела его окровавленное тело, то подвешенное, как свиная тушка, то валяющееся без головы и конечностей где-нибудь в канаве. Случайно выдрав ящик с колёс, Лисса схватила свёрток. Стиснула зубы, пока тугая боль не пошла по дуге дёсен. Принять, и она отпустит всё, что связывало с жизнью на поверхности. Друзья, враги, Легион, семья покинут разум. Кайл наконец уйдёт в туманное, размазанное пространство, куда-то к детским неясным воспоминаниям, но утащит Леви за собой. Туда же канет желание выбраться из Созидания и доказать Сету, что он не прав. Люди продолжат вершить свои аморальные дела, оставшись безнаказанными. Не принимать, и её рвение на поверхность останется углями тлеть внутри следующие месяцы. Её сокровищница воспоминаний с Леви не позволит им остыть. Ублюдки с её помощью получат по заслугам. Люди, которым не посчастливилось оказаться под ножом тех, кто возомнил себя врачами, будут освобождены, и никто не пополнит их ряды. Взамен с Лиссой останутся кошмары и галлюцинации. Видения никогда не оставят её в покое. Решение вопросов и новый конфликт — две таблетки — лежали на ладони.

***

Она спала, чувствуя шорохи и кашель прохожих на улице. Чувства обострились. Это почти больно — сорочка неприятно пристала к телу, перекрутилась, про наручники и речи не могло быть. Физически ощущала движение стрелок часов. Затушив лампы, Лисса спала и ждала момента, когда за ней придут. Входная дверь распахнулась настежь. Она открыла глаза и метнула взгляд на часы в тот же момент, будто не спала вовсе, а притворялась. — Какого… — Доброе утро, новобранец! — угрожающе громко приветствовал работник, взмахнув руками, — Как спалось? Хотя стой! Не отвечай! Как жаль, что мне глубоко насрать! Ты ещё в постели валяешься? У нас лентяи не в почёте!!! Последнее предложение встряхнуло стены. Истеричные крики сумасшедшего окончательно разбудили и Лиссу, и желание забраться под одеяло, притвориться немой, слепой, глухой, безрукой, безногой. Из-за спины первого появился второй тип. Он стянул одеяло и швырнул его на пол. — Давай, давай, пошевеливайся, новобранец, время не резиновое. Мелиссу заколотило от напавшего холода. Она принялась вставать, но шок и удивление тормозили движения. Люди, пришедшие за ней, цокнули языком, высказали что-то недовольно и схватили под руки. Еле успев всунуть ноги в обувь, она оказалась на улице, влекомая верзилами. Ноги путались, словно тоже были закованы. Редкие люди в халатах наблюдали за тремя людьми, догоняющими цирк, не иначе. Сопровождение всё не затыкалось, лепетало какую-то возбуждённо-пьяную чушь. Больше, чем они сами, пугало только всплывшее в голове слово из письма. «Прореживание». Что отрезать? От чего избавляться? Ей и так досталось. Всё, принадлежавшее ей, уже давно забрали, от всего избавились. Что ещё девчонке терять в подземелье, без семьи и друзей? Её заволокли в длинное здание и бросили под ноги, обутые в кожаные сапоги на шнуровке. Отдышавшись от пробежки, Лисса подняла голову вверх, от чего рот непроизвольно открылся. — Здравствуй, Мелисса Картер. Рад знакомству, меня зовут Аммон Кинден. Ротастый, тонкий, слабый. Сверху смотрело вытянутое лицо с по-детски пухлыми щёчками. — Сегодня тебе не повезло иметь меня в качестве своего наставника. Так что, давай пройдёмся по основным моментам. Ты знаешь, чем занимается Специальный сектор? — Знаю, — сквозь зубы выдавила она, — Убивает людей во имя грязных целей. Гадкая ухмылка. Кончик сапога врезался в щёку, повалив на бок и выдавив короткий скулёж. — Какая досада. Сразу две ошибки в одном выражении. — Аммон развернулся и отошёл вглубь зала, продолжая: — Не людей, а мясо. Не грязных целей, а благих. Пока Мелисса силилась встать хотя бы на колени, корчилась опрокинутым на спину жуком, мужчина жестом указал поднести её ближе к себе. — Итак, людей здесь не убивают. Мы используем мясо с поверхности, или ищем беспризорное мясо в подземном городе здесь, неподалёку. Ясные светлые глаза, растрёпанные брови, сливающиеся с кожей. Уголки рта потянулись вверх, от чего розовая, свежая кожа на щеках чуть набухла. Лисса еле могла разглядеть его — встречая сопротивление, люди всё время пихали её из стороны в сторону, словно по-другому нельзя было переместить человека. Когда же им удалось поставить её на колени перед котлом размером с туловище, а руки связать за поясницей, Аммон продолжил: — Обычно прореживание проводят группами… Да что там, всё обучение проводят группами! Но ты появилась здесь поздновато, следующий набор через неделю, а Господин Сет не любит терять время. Так что камрадов не будет, но, — он наклонился над Мелиссой, оценивающе пригляделся, кусая щёку изнутри. Затем так же резко отпрянул, чиркнул спичкой и бросил её под котёл. — Если ты сообразительная, то справишься и сама. Ничего сложного не будет. Заводите первого! Колени, обтянутые нежной тканью сорочки, поглощали тепло огня быстрее, чем котёл. Лисса ощутила присутствие за спиной. Её тут же взяли за шею сзади, как провинившегося питомца. Унизительно. В помещение протолкнули тело в чёрном потёртом балахоне и с мешком на голове. По единственной ноге бежали змеи вздутых сизых вен. Вместо ладоней — две обожжённые культи. Под острые локти тело держали двое ассистентов. На открытой коже надувались кровавые блестящие волдыри, похрустывала чёрная корка. Из-под мешка доносилось мычание. — Мелисса Картер, — выделяя, протянул он и сел на стул, облокотившись о спинку. — Что ты видишь перед собой? — Человека, — без сомнений ответила она. — Доведённого до полусмерти человека! Аммон сморщил лицо, будто испытав острейшую боль, и махнул рукой. Неожиданно, на выдохе, Мелиссу толкнули лицом в воду. Мужские тонкие пальцы паучьими лапами вцепились в затылок и удерживали под водой. Дёргаясь, мотая руками в наручниках, Лисса жалела, что не предугадала этого и не сделала вдох. Зажатые намертво глаза и губы. Пока что только тёплая вода в ушах. Дрожащие плечи и холодный бортик котла на горле. Воздух, воздух, нужен воздух… Мужчина ослабил хватку, и Лисса вынырнула. Плеск воды и свист кислорода в пережатом горле. — Ошибка, — Аммон развёл руками и закусил полную губу. — Попробуй ещё раз. Что находится перед тобой? — Подопытный, — всё ещё пытаясь отдышаться, предположила она. — Один из ваших подопытных. — Хм… Технически, это так. Но ты знаешь, что я хочу от тебя услышать. Я даже дал несколько подсказок. Просто повторяй это слово. Оно несложное. Несложное ведь? А пока искупайся ещё раз. Задержав дыхание, Лисса приготовилась к удару о гладь. Вода стала горячей, как лоб, как голова от давления шеи о борт котла. Кулаки сжимались и разжимались. Она открыла глаза, не в силах больше держать воздух лёгкими. Попыталась повернуть голову, подняться, и встретила сопротивление, когти плотнее вжались в кожу, раздвигая пряди. Почему так долго? Её тело уже не могло не вдохнуть. Мелиссу вытащили, едва она подумала, что потеряет сознание. Волосы паутиной обклеили щёки. Изо рта вырвался натужный, непрекращающийся кашель. — Мелисса лекарственная… Цветёт в конце лета, чёрненькие плоды. Цитраль и гераниол, — задумался Аммон, вальяжно закинув ногу на ногу. — Успокаивающее, седативное, бактерицидное, антидепрессивное и снотворное. Красота-а… Вот ведь совпадение, я как раз из отдела нейрологии. Хорошее имя, хорошее… Так, ладно, лекарственная, сообразила дать правильный ответ? Она сглотнула, часто моргая, сбивая капли с ресниц. Если нужно произнести одно слово, чтобы от неё отстали, она это сделает. — Мясо. — Что-что? Чётче. Что это перед тобой стоит? — Мясо! — Вот это я понимаю! Всё бы хорошо, но взгляд мне твой не нравится. Не веришь сама себе. Давай-ка мы на профилактику контрольное погружение сделаем, а потом ещё поговорим. Лисса успела только раскрыть рот, чтобы начать пустой спор перед тем, как вновь оказаться под водой. Вокруг снова темнота и небытие. Она напрасно, даже хуже — вредоносно для себя билась из стороны в сторону. В лёгких вакуум, мышцы напряжены до предела. Она невольно сделала вдох, и вода втянулась в нос, потекла огнём по горлу. Будучи на воздухе, Мелисса раскашлялась, водная гладь рябила от капель с подбородка и кончика носа. — А теперь ещё раз. Убедительно. — процедил Аммон с хищной серьёзностью. Строго, раздельно, как звон железного прута. — Это мясо! — Человек? — Нет, нет! — мотая головой, разбрызгивая капли, горько воскликнула она. — Это мясо. — Вот и славно. Мясо чувствует боль? — Нет. Аммон махнул рукой. Ободок котла начал плавить шею. Лисса закричала в недосягаемое дно. Густое жидкое пламя облепило лицо, затекло в зажмуренные глаза. Кровь варилась в сосудах. Жар душил, туго обнимал горло, заставлял мусолить одну и ту же мысль — господи, пожалуйста, закончи это скорее. Лицо всё ещё горело, когда её голову подняли высоко над котлом. Вода в нём ещё не кипела, а Мелисса — уже да. — Ну конечно чувствует, оно же живое. Что ты за доктор, раз живое от мертвого не можешь отличить? Просто, блять, гениально. Всё. — Мы в угадайку играем?! — крикнула Лисса. — Я думала, вы серьёзные люди, а ощущение, что меня окружают шуты! Человек за спиной, оскорбившись, решил преподать урок за эту дерзость и уже почти окунул её, но Аммон выставил руку. Её лицо, охватываемое невидимым паром, остановилось над неровной поверхностью. Он медленно приблизился, опустил пальцы. — Мелисса, ты ведь понимаешь, что вода скоро закипит? Советую следить за языком, иначе можно ошпарить своё милое личико. Я прощаю острые слова, — если меня пытаются оскорбить, значит, я выше, — а вот мой коллега менее терпеливый. Он потрогал тыльной стороной ладони её горящие щёки и вернулся на своё место. — Заводите следующего. Один за одним, разных подопытных заводили и выводили. На каждый вопрос Мелисса отвечала одним словом, хладнокровно смотря на дрожащее от холода и страха укрытое в мешковине тело. Страшнее прореживания было только то, что по итогу она действительно начала верить себе. Как и говорил Аммон, людей здесь нет. Ни подопытные с их проржавевшей психикой, ни эти животные с промытыми мозгами, людьми не являлись. Остаток дня она, уже в выданной одежде, проходила под боком у Аммона. Он провёл её по половине мест, в которых ей придётся научиться ориентироваться ближайшее время. Столовая — огромных размеров двухэтажное здание в виде буквы «п». В сияющих стёклах окон отражались огни ивы. Ива — живое чудо подземелья. Никто не знал как, но она одним своим существованием нарушала законы природы, прорастая в условиях без солнца. Местные верили, что дерево спас свет камней. Крематорий — место, где сходились красные линии на полу с любой точки Спецсектора, царство одного поехавшего старика. Он помешивал в печи кости, неясно, где чьи, и напевал одну и ту же мелодию. Гниль, испражнения, застывшие бетонные лица, свалка мяса, всё в одной зловонной куче. Аммон ласково называл их отработанным материалом. Тюрьма — два двухэтажных корпуса. Коробки, со всех сторон окружённые слоями земли. Каменные стены, полметра в ширину. В них заботливо вмонтированы трубы, по которым побежит ядовитый газ и разом уничтожит все свидетельства работы Спецсектора, если объявится угроза. По два поста охраны на из четырёх выходов и по два мяса в камере, все в наручниках. Завод — так уже долгое время доктора называли отделение, где занимались изъятием органов для выставочного зала и других отделений. Мелисса и Аммон стояли на стеклянном полу, наблюдая за действом этажом ниже. Семь докторов. Поднятые в готовности обработанные руки. Зажатая тряпка у носа мяса женского пола, десять лет отроду. Скальпель рассёк грудь и живот по букве «Y». Кожу раскрыли, небрежно иссекли прослойку жира и слои розовых мышц. Кровь пузырилась, струилась и брызгала на их чистые халаты и грязные души. Лисса в восхищении и отвращении закрыла рот рукой. Ничего не понятно. Месиво фиолетового и красного двигалось и жило. Доктор разделал грудную клетку, спилил рёбра, срезал хрящи. Люди по очереди выдернули кишки, изъяли желудок, гладкую печень, покрытую белёсыми связками, отрезали доли лёгких, борющееся сердце и остальное. Мелиссу бы вырвало, если бы было, чем. Побросали органы в заранее расставленные вёдра с мутноватой жидкостью. Выскоблили глаза. Надрезали кожу от уха до уха и натянули скальп на лицо. Распилили череп, держа голову за челюсть, сделали отверстие и выудили белый, студенистый мозг, обрезав соединения. Как назвать то, что осталось? Труп? Нет. Пустой корпус. Мясо. — Она же жива… — Ничего, и это лечится. Завтра ты займёшься тем же самым, — оповестил Аммон, не поднимая взгляда на шокированную Лиссу. — Я не смогу. У меня нет навыков. — Научишься. — Я не смогу. — Сможешь. — Нет. — Мелисса, — вздохнул он, — Все когда-то начинали с того же места, что и ты. Обучение будет во много раз интереснее, чем в училищах на земле. Начнёшь с мясника, закончишь учёной. Может, даже дотянешься до той же должности, что и я. Под вечер с неё наконец сняли наручники. — Надеюсь, ты понимаешь, что сбежать отсюда невозможно, а за протестное поведение бьют больно, не жалея. Все выходы охраняются ежесекундно. — предупредил он, проворачивая ключ в железках. — Так что подумай дважды перед тем, как сделать что-то неразумное. Лисса растёрла обеззараженные металлом запястья. Аммон запер входную дверь, и торопливые шаги исчезли за окном. Всё ещё стоя посреди комнаты, она нервно цедила воздух. Глаза, устремлённые в никуда, впитывали тьму. Снова одна. Никаких шансов сбежать. Тупые загипнотизированные люди! Это место выблевал ад, сделав своим убежищем. Никто из них и представить себе не мог, каково это — быть вскрытым заживо, быть тем, у кого отобрали возможность владеть собственным телом. Эмоциональный кретинизм. Зияющая дыра вместо сердца. Отсутсвие эмпатии. Мелиссу тошнило от каждого вдоха, сделанного вне дома. Жизнь в комфорте, на столе каждый день сытная еда, опрятная одежда, чистая вода. Жизнь-паразит, высасывающая кровь из других жизней. Лисса схватила вазу на комоде и швырнула в стену, глотая слёзы, вытирая ладонью нос. Ногой с размаха пнула дверь, удар встряхнул стены. Она здесь не дольше трёх дней, но уже ненавидела всех, ненавидела землю, ненавидела Сета. Гнев её руками опрокинул прикроватный столик, сдёрнул занавески. Пытаясь надорвать бежевую лоснящуюся ткань, Лисса представляла, что сдирала скальп Сета. Её тело слишком мало́ для ненависти, она выплёскивала эмоции, выбивая атласы и энциклопедии с полок. Твёрдый картон ударялся о пол под рыки и рыдания. Ей нужно домой, на землю, к Леви, к знакомым лицам. Смерть от одиночества — так ли это невозможно? Сдавливая виски, Лисса взвизгнула от взрывающихся в голове воспоминаний. Пустые коридоры Легиона, общие палаты на двадцать больных, взмах кудрявых локонов Терезы, тлеющая красным сигарета под сапогами брата Белинды. Прошлое можно убить, но нельзя уничтожить. Она видела его против воли. Это ненормально. Нормальность и Лисса вообще больше никогда не воссоединятся. Наверное, как и Лисса с Леви. Лёжа среди обиженно уткнувшихся в пол книг, она тёрла воспалённые глаза. Ей всё понятно, и от этого не лучше. Укрывая от самой себя правду, не желая трогать её даже краем сознания, она молилась, чтобы люстра размозжила череп и просто покончила с этим. Чтобы победить зло, нужно стать ещё большим злом. Её крик — сухая рвота. Калёные кости в непокорных руках. Слёзы, лижущие щеки и виски. И в конце концов, легче бежать, но всё можно исправить, если постараться. Развернув зеркало в ванной, Лисса вцепилась в края раковины. Смотрела достаточно долго, чтобы отражение стало отдельным человеком. По правде, оно было таковым с первого взгляда. Тёмные следы на нижних веках. Лицо острое, холодное, выточенное изо льда. Её отражение растянуло уголок прозрачных губ, и Мелисса, прислушавшись к ощущениям, поняла, что сама она не ухмылялась. Где-то над землёй повисло полотно, блестящее своей синевой. Пускай сейчас Леви и Лисса не смотрели в один и тот же месяц, но мысли их сходились на одном и том же. Как всё исправить? Она смогла догадаться, как. И хоть ответ ей чертовски не нравился, она сделает это. Чтобы снова прижаться к нему, крепко поцеловать, обвив шею, и шепнуть на ухо, как же, боже, как же сильно она соскучилась. Обложка первой в стопке книги хрустнула. Чёрным по белому: «Действительная анатомия человека». На поверхности отоспится.