Зверь

Опуститься в холодные простыни, когда тело подпалено от измождения, сродни глотку воды в жару. Подушка забирала ненавистное тепло щеки, и Лисса выдохнула от удовольствия. Нужно забыть обо всём на минуту, отречься от тревожных мыслей об испытании, от тугой боли в ногах и от размышлений на тему того, что делать дальше. Месяцы назад ей не приходилось прилагать усилия, чтобы забыться. В этом не было необходимости, ведь у неё была опора и защита в лице любимого человека. В моменты счастья кажется, что оно продлится дольше, чем на самом деле? Неправда. Она вообще не думала о конце. Разве можно было, когда воздух так свеж, тревоги развеяны, а рядом с ней — Леви, думать о чём-то плохом? Он заполнял её мысли мягко и непринуждённо, как реки до краёв заполнялись водой по весне. И он, позволяя ей аккуратно держать его за локоть, думал о Мелиссе. Если не существовало магии, тогда как объяснить эту девушку? Без неё капрал, должно быть, так никогда и не почувствовал бы вкуса к жизни. Не того мутного, как остатки вчерашнего чая, вкуса, а нежность сродни той, с какой летний знойный ветер гладит повернувшиеся к солнцу бутоны. Когда она невзначай поправляла выбившийся волосок брови на его лице, Леви спрашивал себя, сможет ли он дарить то же в ответ? Провожая её до дома, он слушал о том, как прошёл сегодняшний день в логове у врага. Нет никакой силы, способной остановить его от того, чтобы переместить её ладонь с локтя в свою руку. Лисса на ничтожную секунду забыла, о чём говорила. Обычно, она была первой, кто делает шаг, но он всегда отвечал, не давая повода усомниться во взаимности. Поэтому, когда она ощутила лёгкую, но крепкую хватку, взглянула на него с благоговением и решилась сказать то, о чем давно думала. — А… Помнишь, ты как-то предложил разбить мебель в детской? Так вот… У тебя есть немного времени? В половину седьмого вечера его ждал Эрвин. Кроме того, нужно было проверить документы о поставках снаряжения и направить заявления об увольнительных. Время позднее, но впереди была ещё вся ночь. Разъяснившись, он согласился, хотя успел было подумать, что лучше было бы поменять местами эти дела. Мелисса неосознанно напрягла пальцы, чуть яснее ощущая выпирающие костяшки, и жеста хватило, чтобы он понял, в чём дело. — Ты не готова. Не нужно заставлять себя, если не сможешь. — Я готова! — воспротивилась она, всё же ругая себя за то, что её так легко читать. — Я знаю, мне полегчает, когда выплесну всё, что накопилось. Мне просто не хватает решимости. Что ж, его решимости хватит на двоих. Ключ звякнул в скважине, и они переступили порог. Лисса бросилась в кладовую за чем-нибудь подходящим для разрушения надежд, медленно изживающих себя, и вышла с двумя потасканными топорами. Леви не ожидал когда-нибудь увидеть её с чем-то подобным на руках, но не показал этого. Поэтому Лисса, не останавливаясь, всучила ему орудие и повела на второй этаж, улыбаясь то ли нервно, то ли в предвкушении. Она понимала, что обречена всю жизнь быть супругой своей работы, и из этого брака не выйдет ничего хорошего для неё. Для других людей — да, но не для неё. Риск подхватить что-нибудь и скоропостижно скончаться преследовал её с самого первого дня в больнице, так что она может и не дожить до своих тридцати, когда вернётся к обычной практике, выполнив задание Легиона. С каждым днём её шансы найти детской комнате применение по назначению неизбежно таяли. Пора набраться смелости поставить точку. Два широких окна с призрачным тюлем давно не внимали визгливому плачу или звонкому чистому смеху, а сегодня услышат грохот, треск ломающейся древесины и свист занесённого лезвия. Плюшевые игрушки, деревянная лошадка-качалка, люлька, пёстрые книги, шкафчик, кровать… Каждый из топоров смотрел на всё это своей единственной стальной челюстью, желая поживиться самым искренним, что есть на земле — детской радостью, так сильно пропитавшей мебель. Леви взглянул на Лиссу. Та неуверенно вцепилась в рукоять, прятала глаза за веками, будто хотела отступить, но это его предположение было сразу опровергнуто: — Не мог бы ты… Начать? Я повторю за тобой. Ему несложно побыть примером. К тому же, он знал, как обращаться с топором; при желании мог бы и механическим пером убить. Он крепко ухватился и ударил по тумбе, выворачивая ящики. Топор вгрызся в добычу, и оторвать его от неё можно было, только наступив ногой. Лисса, как прилежная ученица, в точности повторила действия наставника, подарив тумбе второй рубленный шрам. Это оказалось сложнее и веселее, во много раз веселее, чем она предполагала. По костям пронеслось удовольствие, вынуждая замахнуться вновь. На пол полетела, опрокидываясь, колыбель и детские рисованные книжки, следом получив несколько ударов. Лисса присыпала их сверху смехом. Кто бы мог подумать, что достаточно найти, куда выместить свою энергию, чтобы на душе стало так отрадно? Дыхания едва хватало. Они метали по комнате фигурки солдатиков, разбивали стеклянные статуэтки птичек и животных, превращая их в груду цветастых осколков, рвали плюшевых зайчиков и котов с глазами-пуговицами. Она и забыла, когда в последний раз давала своей ярости найти выход. Может, мама потому и запрещала ей злиться, потому что её злость несёт гибель? Лисса не знала, и сейчас её это не заботило. Она замахнулась, сжав губы, и отрубила лошадке голову. Леви успел почуять неладное в этом движении, задумчиво отвернулся, но тут же получил в висок игрушечным медведем и медленно повернул голову прямо. Закат окрасил его лицо в бархатный персиковый, а сквозняк задел тюль и кончики его волос. Лисса должна бояться этого грозного взгляда, ведь сейчас несчастный медведь прилетит в неё с трёхкратной скоростью, но не могла отвести глаз. Что-то родное, что она ощущала, когда росла в семье, подёрнулось изнутри, будто ещё живое. Ей чудится, что она глубоко увязла в ностальгическом спокойствии, и секунды, обозревая момент тишины, замедляются. До тех пор, пока Леви не наклонился за игрушкой и не отправил в обратный полёт. Тут Лисса выплыла из затуманенного состояния и, увернувшись, кинула следующее, что попало под руку. Вспоротая собачка обронила на пол свои пуховые внутренности и врезалась в стену за Леви. Комната заполнялась обломками вещей, когда-то радовавших своей целостностью, а сейчас — радовавших крайней степенью инвалидности своего состояния. Размахивание топором, разумеется, очень бодрило и вселяло приятную негу усталости, но напоследок пришлось похмеляться от бури эмоций. Лисса приводила дыхание в порядок, стоя с зажатой рукоятью. Почему-то теперь ей не казалось сделанное весёлым. Расфокусированным взглядом пуговичных глаз на неё уставился заяц без лап. Леви подошёл к ней, чтобы посмотреть, в чём дело, и столкнулся с таким же взглядом, но принадлежавшим Мелиссе. Для него на полу валялась разодранная игрушка. Для неё это было напоминанием несбывшейся мечты. — Кажется, это было ошибкой, — только и смогла она выдавить. — Вдруг, оно ещё пригодилось бы… — Брось. Смысл теперь-то переживать? Понадобится — купишь новое. И не смотри на меня так. Я не понимаю тебя. Какие-то херовы игрушки могут так сильно тебя задеть? Да уж, он и правда не понимал. Но стоит ли объяснять? Он уже оставил след в этом мире, и для него дети — это обуза. Леви — воин до мозга костей. В конце концов, у него свой отряд, ему есть, за кем присматривать, к кому проявлять заботу, пусть и своеобразную. — Я думала, мне станет спокойнее, но сейчас я хочу вернуться на полчаса назад. — Ты не изменила своё будущее тем, что разнесла кучу ничего не значащего шмотья и крашенных деревяшек. — Ты бы не хотел детей, так ведь? Они молчали друг на друга. Лисса знала ответ, и от этого ещё больнее. — Это безрассудно. — Знаю, — обречённо вздохнула она. — Зря я всё это начала… Оставь меня, пожалуйста. В брошенной фразе непозволительно много сожаления и разочарования. Если бы Мелисса захотела, ей бы не понадобился камень, чтобы утопиться. Сердце достаточно тяжёлое, чтобы потащить ко дну. Оно и сейчас тянуло её вниз, заставив бросить топор и сесть на пол, уткнувшись подбородком в колени. Почему так трудно понять саму себя? Могла ли она тогда сетовать на то, что её не мог понять Леви? Глупо всё вышло. Нужно это обдумать. И, наверное, зря она его прогоняет. Леви ощутимо был раздражён больше обычного, но на что? На то, что она такая нерешительная и наивная? На то, что она запуталась в своих желаниях? Или на то, что позволил себе более грубые выражения, чем стоило? Он схватился за ручку двери, но не дёрнул. Решил, что несмотря на слова, она нуждалась в нём сейчас. — Я не должен был говорить так, — произнёс он, сев рядом на корточки. — Всё в порядке, — буркнула в колени, даже не посмотрев. — Ты сказал правду. Не твоя вина, что она мне не по душе. Только прошу, не думай, что я такая слабая, раз не могу не жалеть. — Я и не думал. — Нет, думал. У тебя на лице написано. — Прекрати. Ты знаешь меня хуже, чем я тебя. — Вообще-то, я пытаюсь! Иногда мне действительно сложно предположить, что у тебя на уме или что ты сделаешь в следующую секунду. Его это достало. Пререкаться, спорить — есть ли занятие бессмысленнее? Ему скоро уходить, и он не хотел расставаться на плохой ноте. — Ты знала, на что идёшь. Я не заставляю тебя быть моей. — Всё, — К собственному удивлению, её голос зазвучал наигранно и резво. Можно было сколь угодно винить в этом перепады настроения от нестабильной психики, что ей принесла работа в Созидании, но было ясно — это от того, что он назвал её своей. — На, вот, помолчи. Она впечатала остатки плюшевого мишки ему в лицо. Дура, этот кусок ткани и ваты на полу валялся, а она уже не первый раз за вечер злила сильнейшего воина человечества. По лицу капрала стало ясно, что это с рук не сойдёт, и лучше бы ей спасать свою трусливую шкуру. Играючи ойкнув, она подорвалась с места, но куда там её скорости до реакции капрала. Он тут же без усилия прижал Мелиссу, вдавив её лопатки в пол. К этому всё и шло изначально. К тому, чтобы её волосы оказались раскинуты вокруг головы, запястья — стиснуты его руками, а над лицом — его тень. Они замерли, обескураженные или влюблённые, или всё вместе, ведь никакое доступное слово не способно описать поднявшуюся волну вожделения. Легче выдержать удар молнии, чем не поддаться во власть этого чувства. Леви отпустил её руки, чтобы они сжали его рубашку у воротника, чтобы притянули его к себе, ниже, чтобы Лисса чуть подняла лицо навстречу, чтобы их губы сомкнулись нетерпеливо и истомлённо. В мире не было места приятнее, чем под ним. Солнце разлило рядом золото, но его сияние и яркость навряд ли сравнились бы с блеском их глаз, когда они неверяще отстранились, словно убеждаясь, что это не сон. Леви смотрел в глаза напротив, видя запертого, скованного себя. Если заточение, то только такое, мучительное, тянущееся, едва заметно пульсирующее чернотой, что порождено её глазами, соскользнувшей со скулы прядью волос, ресницами, каждым полулунным завитком. Она замечала его потайное замешательство, чувствовала, не видя даже. Тонкие механизмы души странным образом преобразовывали его эмоции в её и наоборот, и они на мгновение стали частью одного целого, неразрешённого, невыясненного. Если можно было стать ещё ближе, теснее, чтобы не осталось между ними пространства, недомолвок и обид, то Мелисса этого яростно хотела. Она положила ладонь ему на затылок и привлекла, жадно целуя, желая его всего себе и чувствуя то же самое в его движениях. Вновь коснуться его губ — упасть с верёвочного моста без перил. Так же легко и волнительно, страшно, но хочется быть покорённой этой стремительно снижающейся высотой. Ей жизненно необходимо или продолжать лететь вниз, или зависнуть на полпути над пропастью, и она сама столь же непостоянна, сколь её желания — послушна, поддаётся быстрому темпу, позволяет вести, но через секунду подчиняет своему неспешному ритму, растягивая, касаниями к напряжённой шее томит, просит тлеть немного дольше. Её рука тихой змеёй скользнула по жёсткой рубашке со спины, сползая от ворота до поясницы, вынуждая представить, каково это — провести кончиками дрожащих пальцев по позвонкам? Сколько времени уйдёт, чтобы впитать собой, руками каждый миллиметр его кожи? Запомнить её неровности, в полной мере насладиться теплом… Наверняка, это было бы гораздо дольше, чем заняло у неё изучение медицинских трактатов. Одно ей известно точно — все несовершенства человеческого организма можно было простить только за то, что этим телом можно было чувствовать другое тело, и что на губах и пальцах так много нервных окончаний. Но чудилось, всё равно чудилось, что мало, недостаточно, что можно было обнять его крепче, слиться в нераспутываемый клубок. Оттого она согнула одну ногу, лодыжкой и бедром шевеля ткань его штанины. Его ладонь тут же огладила горячую голень, сдвинула подол со вшитым кружевом, оголила острое колено, придавливая к себе твёрдо, не оставляя шансов отстраниться. Будто она позволила бы себе. Его касания тёплые и сухие, как к хлопку, её — плавные и гладкие, как к поверхности озера. Сосуды шеи стучали под его влажными губами часто, и Мелисса не могла и не хотела сдерживать вздох, повернув голову в сторону, хватая приоткрытым ртом воздух. Поцелуи ошпаривали, спускались к ключице, туда, где был ворот платья, до того, как был сдвинут грубыми пальцами. Это был первый за долгое время момент, когда пропало желание оглянуться назад, на подёрнутое запахом старых книг прошлое. Потому что сейчас создавались новые воспоминания, на которые ей захочется обернуться в будущем, окунуться в затопленные рыжим солнцем руины надежд. Как нежно, и страшно, и как искрится всё её естество рядом с ним, как вгрызаются половицы в позвоночник, она запомнила всё. Чтобы лёжа на кровати в доме под землёй перенестись и осесть там, в доме снаружи, гадая, что случилось бы дальше, будь у них в распоряжении больше времени. «Я хочу тебя, но…» Нет. Слишком грубо, слишком развращённо, не идёт ни в какое сравнение с тем, что она чувствовала. — Я хочу разделить вечер с тобой, но… — Она положила ладони на его гладко выбритые щёки, направляя, вынуждая посмотреть в глаза. — Я хочу, но у тебя были дела. Встретившись с чем-то, отдалённо напоминающим разочарование, она ободряюще, словно говоря, что у них будет ещё время узнать друг друга под одеждой, улыбнулась и поцеловала в нос. — И между прочим, от близости могут появиться дети. Или кто-то передумал? Ну надо же… Неслыханное непостоянство. От собственного нарочито-серьёзного, отчитывающего тона стало смешно, и она ухмыльнулась. Леви стёр эту ухмылку одним движением — ущипнул за талию, чем заставил её втянуть воздух сквозь зубы, и следом добавил: — Я бы никогда не обременил нас так. Ей пришлось смириться, ведь в глубине души она была согласна. Мелисса жалела, что остановила его. Оказалось, не так уж и много времени им отведено. Теперь придётся воевать за каждую минуту. Кто-то крупным кулаком пару раз долбанул входную дверь. Что за… У неё заслуженный выходной, пусть проваливают, кто бы там ни был. Стук переместился на окно. Рама опасно звякнула. Лисса раздражённо, одним движением вскочила с кровати и распахнула шторы. С той стороны на неё уставился Корней, недовольно сложивший руки, мол, может, откроешь уже? — Ты навела шороху, знаешь? — прозвучало вместо приветствия. — За обедом ни о чём другом не говорили. Почему не пришла? — Хочу побыть одна. У тебя что-то важное? — Не. Хотел узнать, как всё прошло и пожелать удачи вечером, когда пойдёшь к Сету. Вспомнив об этом, она поделилась своими опасениями касательно посещения господина. В прошлый раз он определял ложь по пульсу. Велика вероятность, что в свете последних событий он решит проверить её ещё раз. Если бы она приняла что-нибудь, снижающее частоту сердцебиения, то смогла бы отправиться к Сету без страха быть пойманной. В фармакологическом отделении где-то однозначно была коробочка с необходимым ей препаратом. Корней по началу наотрез отказывался, объясняя, что с такими вещами не играют, можно навредить себе, но Мелисса убеждена — от одного раза серьёзных последствий не будет. После недолгого спора, Корней всё же уступил. Как только он вернулся с капсулой в кармане, Лисса сразу её приняла, чтобы подействовало ближе к вечеру. Поразительно, как что-то настолько маленькое могло управлять чем-то настолько серьёзным, как человеческое сердце. Вытащив из нагрудного кармана выглаженного халата часы на цепочке, она сверилась со временем. Ровно в шесть, ни минутой позже, она постучала в необходимую дверь и услышала разрешение войти. — Это вы, — Сет был приятно удивлён, но сдержан. — Присаживайтесь. Я скоро закончу. Послушно расположившись за столом напротив, она быстро огляделась — словно пытаясь затмить стены, пышные томы книг подпирали друг друга на стальных полках. В углах стояли, ублажая взор, растения, очевидно, ненастоящие. «Кругом пылесборники, — подумывала она, — Но воздух свежий, насколько он может таковым быть под землёй. Или это лимонный запах маскирует?» — Итак, проанализируем ваши действия на испытании, — Он достал папку с отчётами, нашёл там Мелиссу и пробежался по тексту. — Должен признаться, я рассчитывал, что вы примените метод лоскутов, потому как мы отработали его с вами лишь единожды. Образовали бы красивую культю двумя кожными лоскутами, и тогда испытание было бы пройдено успешно. Но вы пошли по иному пути. В подобных случаях я предпочитаю выносить решение о прохождении испытания по состоянию пациента, но учитывая специфичность ситуации, считайте, что вы справились. Наконец. Это всё, что она хотела услышать. — Однако не спешите радоваться, — осадил он, — Одну ошибку вы всё же допустили: следовало попросить предоставить вам одноразовый скальпель для иссечения подкожного нерва. Помните, что пилящие движения недопустимы. Пациента будут значительно больше беспокоить фантомные боли. Несмотря на это, при всей амбициозности прецедента, вы обошлись малой кровью. Он мог вовсе остаться без ноги. Папка захлопнулась. Сет взглянул гордо и светло. — Знаете, как говорят мои подчинённые? Врачи с поверхности всё знают, но ничего не умеют. До определённого момента в обучении наши стажёры всё умеют, но ничего не знают. Вы же с этого момента всё знаете и всё умеете. Добро пожаловать в инфекционное отделение спецсектора, доктор Картер. Они улыбнулись, по-разному вложив в мимику искренность, и Мелисса энергично пожала протянутую ладонь. — Благодарю. Для меня честь, — слегка поклонилась, изображая скрываемую радость. — Первое время вы будете привыкать к условиям, поэтому я поручу вам несложную работу. Спустя две недели, когда вы полностью освоитесь и адаптируетесь, будете заниматься исследовательской деятельностью и выполнять задания, которые я заранее пришлю через одного из работников. Можете быть свободны, но я был бы рад, если бы вы составили мне компанию и выпили чай. Он предлагал, хотя мог бы приказать, и Лисса была бы обязана притворяться ещё неизвестно сколько. Или это входит в проверку? — Понимаю, что с моей стороны не вежливо отказываться, но я хотела бы отдохнуть ещё немного. Если вы не возражаете… — Само собой. Тогда ответьте на один вопрос: как вам удалось всё вспомнить? Или, быть может, вы ничего и не забывали? Держи лицо. Держи, чёрт возьми, лицо невозмутимым. Горло обожгло от подступающего страха, и если она сейчас, в самый ответственный момент не подавит его, то других моментов уже и не будет. Вспомнила ли, не забывала? Да он сам не уверен. Это блеф, определённо блеф. Нельзя медлить, думать, спотыкаться о слова. Сету ничего не известно и до последнего не будет известно. — Извините, я вас не совсем понимаю. О чём речь?.. — почти взаправду растерявшись, уточнила она. — Бросьте это невинное выражение лица. Вам задан вопрос. Потрудитесь дать на него исчерпывающий ответ, доктор Картер. Пока не скажет ничего конкретного и обличающего, все вопросы его пустые и призваны проверить, а не выяснить. — Как удалось всё вспомнить? А я… Я что-то должна была забыть? Холодная война их взглядов могла бы покрыть корочкой льда всё помещение с его книжными полками, муляжами растений и пламенем ламп. Лисса не пыталась вести себя нормально, как обычно. Пытаться значит притворяться. Чем меньше контролируешь себя, тем меньше выдаёшь. Так работает природа телодвижений: хочешь слиться с толпой — отчаянно скрываешься, и этим притягиваешь больше внимания. На воре и шапка горит. Она же, напротив, должна быть естественной. Так, как если бы действительно забыла. — Вы были неосторожны, один из докторов заметил вас. Это моё последнее предупреждение. Дальше вы сознаётесь либо мне, либо истязателю. Снова общая фраза, нельзя поддаваться на неё. Если Мелиссу действительно видели, то самое худшее произошло, дальше только наказание или смерть. Она по-настоящему всё потеряет только тогда, когда признается. Нужно ещё побороться. — Сознаться в чём? Я даже не понимаю, что вы хотите от меня услышать… Нельзя вспомнить стихотворение, которое никогда не читал, понимаете? Вы можете сколько угодно требовать с меня непонятно что, но толку с того, если я не знаю, что вам нужно… — Всё ещё не верите. Что ж, может я освежу вашу память. В ночь со вторника на среду на предыдущей неделе вы прошли мимо окон дома доктора из нейрофизиологического отделения. Он отметил, что двигались вы в сторону боен. Мне продолжить? — Да, продолжить! — Она вдарила по столу, теряя терпение. — Что по-вашему я делала в бойнях? Пила чаёк с кучкой праха на дне? О, да, это стоит того, чтобы нарушать комендантский час. Но мне всё же интересно, чем там ещё можно заняться, и как это связано с вашими туманными подозрениями в том, что я что-то вспомнила. Может, теперь ваша очередь дать мне ответы? Что такого я должна была забыть? Вы что-то со мной сделали? Потому что лучшая защита — нападение. Господин Сет полупрозрачно улыбнулся. Тот, кого он ищет — не Мелисса Картер. — Хорошо. Вы свободны. Всё ещё отчасти злая на несправедливое недоверие к своей персоне, Мелисса поднялась, устало выдохнула пожелание хорошего вечера и вышла. Дверь тихо закрылась за спиной. Когда она отошла достаточно далеко и убедилась, что никого рядом нет, тогда и решила бросить актёрство. Страх, почуяв слабину, навалился, придавив её плечом к стене, облепил внутренности пульсацией. Беспорядочно вдыхая и выдыхая, она сомкнула веки. Всё равно взор заволокло дымкой. Всё хорошо. Никто ничего не знает. Это была провокация. Она всё сделала правильно, иначе бы живой из кабинета не вышла. Всё обошлось, утешала себя, всё обошлось. Гул коридора с его ровной каменной дорожкой и искусными колоннами никак не успокаивали её. — И что ты ему наплела? Корней сидел на стуле, расставив ноги и смотря на булочку с марципаном, что мягко надорвалась на две половины в руках Мелиссы. Пористый мякиш пах по-домашнему сладко. Если бы не её напарник, так и голодала бы сегодня. Сил поднять себя на ноги и дойти до столовой не нашлось. — Начала возмущаться, что понятия не имею, чего ему от меня надо… Пульс не щупал, а у меня теперь голова болит. О том, как кроме головной боли она успела пару раз испытать то, что пациенты обычно называют перебоями в работе сердца, она решила не упоминать. Надкусила булочку, и жить стало чуть проще. — Ты просто охуеть как испытываешь судьбу. Смотри не заиграйся, — предостерёг он. — Сегодня тебе крайне повезло. — Это не везение, это мастерство. Ну да ладно, — Лисса поджала ноги под себя, удобнее пристраиваясь в кресле. — Порадуешь меня новостями? — Да, я нашёл двоих людей. Помнишь, как в Созидание пробралась девушка и искала своего отца, попутно угрожая всем пулей? — Конечно. Она и мне угрожала. — Её отец всеми фибрами души ненавидит Сета. Его заставили переработать, не выпускали на поверхность, из-за этого дочка и сделала глупость. Он и его друг теперь с нами. — Отлично, — не скрывая удовлетворения, произнесла она. — Осталось найти ещё хотя бы человек триста пятьдесят, чтобы иметь шансы. — На поиски уйдёт просто дохера времени, ты в курсе? А если донесут — головы не сносить. Да. Рано или поздно, им не посчастливится наткнуться на верного пса Сета, и тогда он может сдать всех разом. — Сколько работников в инфекционном отделении? — Триста шестьдесят восемь, — сказал Корней и тут же всё понял по заигравшим пламенем идеи глазам, — Святые стены, ты же не думаешь, что это сработает? — Ещё как сработает. Сместим заведующего отделением, на его место выдвинем тебя и будем тихонечко внушать массам, что на земле работается лучше. Убедим аккуратно, исподволь. Народ даже не поймёт, как они оказались на нашей стороне. — Красиво обрисовываешь, а на деле — тут и там подводные камни. Ты, вот, вправить рамки норм докторишкам с промытым мозгом сможешь? — Корней, — Она отставила крепкий чай на тумбу. Глоток всё ещё обжигал горло. Невольно подумалось, что Леви оценил бы глубину вкуса. Горько вздохнув, переключилась: — Если очень захочу, я найду способ и быку шею свернуть. И ты сможешь с моей помощью. — Ладно, положим. А как собираешься сместить заведующего? Он мужик душевный, доверие к нему есть. — Нет-нет, — Лисса буднично надкусила булку и сделала заявление: — Он отмывает деньги за заказы. — Эм… — смутился Корней, — Нет, не отмывает. — Ты не понял. Я говорю, что он отмывает деньги за заказы. Скоро все об этом узнают. Ясно? Говорила она поставлено и надменно, но лицом была холодна. Увидь Корней озлобленное лицо с брызжущей решительностью в глазах, удивился бы меньше. — Предложи идею получше или перестань на меня так смотреть. А предложить тебе нечего, так что… Она стряхнула крошки с рук, встала и подвинула кресло к столу, чтобы они могли склониться над листом бумаги и обсудить план. Корней расчертил схему того, как работает отделение, ответственное за заказы. Вельможи, чиновники и главные мерзавцы всея региона Сины приходили со своими отмороженными вопросами и идеями, прихватив мешочек золотых — оплата вперёд. Дежурный доктор составлял заявление, которое потом вместе с остальными отправлялось через несколько человек на стол к Сету. Формировали собрание, заказы распределяли между заведующими всех отделений. Те проводили опыты, оформляли результат и сдавали туда, где всё началось. — Тогда смотри, — Лисса взяла карандаш в руку и стала объяснять, делая пометки на схеме, — После окончания смены крадём деньги и заявления. Штуки три для начала. Потом ставим лабораторию на уши, чтобы заведующий был вынужден пропустить собрание, на котором распределяют заказы. Один очень жадный человек, который тем временем останется на собрании, возьмётся отнести выделенные заведующему инфекционным заявления. Здесь мы перехватываем этого человека, даём три украденных заявления. Вся кипа оказывается у заведующего, так мы на всех документах с результатами получим печати. А когда те же ходячие кошельки придут утолять любопытство снова, просто украдём заявления и деньги. Не получив результат, они побегут жаловаться и в итоге сами всё расскажут господину Сету. Ну как? Корней не мог найти ошибки, но уровень опасности затеи запредельный. Везде нужно будет умудриться остаться незамеченным, ещё и как-то подкинуть деньги заведующему. Мутное дело. — И кто этот «один жадный человек»? — А, это Аммон Кинден. — С чего бы… — С того, что у меня есть то, что нужно ему. Она вспомнила все перепалки между Аммоном и Амадеем. Сомнений не было, между ними конфликт, стоивший одному из них чего-то дорогого. Аммон был тем ребёнком, которому всегда было мало игрушек. Он отбирал их у плачущих сверстников, потому что мама всегда говорила: «В первую очередь нужно думать о себе, а потом уже о других». Впрочем, убеждаться в том, что малыш правильно понял её слова, она не спешила, и винить её за это было глупо. Кто не делает ошибок? Однако такая ошибка предвещала своеобразное счастье Аммону и несчастье всему его окружению. Да плевать он хотел, чья эта деревянная машинка. Захочет, заберёт себе что угодно. В его руках мог бы оказаться весь мир, если бы он возжелал, но пока он хотел лишь его часть. Это потом, через несколько лет, когда он вырастет, вырастет вместе с ним и его детская ладошка, а в ней появится свободное место для того, что он ещё не присвоил. Пресыщение? Не существует таких слов. Гувернантка не научила. Зато научила другому: медицина — это кладезь незанятых ниш. Человечеству много что известно о собственных организмах, но то — капля в море по сравнению нераскрытыми загадками. И самое загадочное в человеке — это его мозг. Сложность мозга, как он понял ещё в академии, заключалась во многом: во-первых, никто не знает о том, как он работает, из чего состоят мысли, почему люди видят сны. А во-вторых, никто и не пытался всё это выяснить, потому что религиозные фанатики, будь они прокляты, не разрешают вскрывать черепа даже покойникам. Но ниши всё же существовали. Если они не заняты, то Аммон сильнее всего на свете хотел их занять. Хотя это «сильнее всего» смещалось каждый вечер перед выходными. Потоки денег, пока что не его денег, постоянно крутились в местах, называемых подпольными игорными клубами. Значит, на время утолить свою жажду получить то, что ему не принадлежит, можно было именно там. Удивительно, но на тот момент он уже был не одинок, хотя и девушку он заполучил только по одной причине — захотел. Очередной пункт в списке, не более. Ему было не важно, что ей нужно от него. Даже если она такая же меркантильная, как он сам, Аммон не смел её в этом винить. Карты, однако, изменили ему в тот самый день, когда, прикуривая сигару, он наслаждался обществом своей дамы и выигранной суммой. Победа за победой, пока в клубах вонючего дыма не появилась расплывчатая фигура Амадея, и с той самой секунды начались проблемы всей, мать его, жизни. Аммон проиграл один раз. Потом второй. Бросил вызов, чтобы вернуть своё, и снова проиграл. Амадей собирался было уйти с кругленькой суммой на руках, но тут Аммон решил совершить самую большую ошибку — предложить сыграть на тридцать тысяч золотых. Больше ему нечего было отдавать. Невозможно же, чтобы фортуна и на четвертый раз повернулась к нему задом? — Тридцать тысяч золотых, — расцвёл Амадей, — И твоя женщина. Дама, конечно, поначалу возмутилась. Она не какой-то приз, чтобы её ставить на победу! Но… Чёрт, кто получит её, у того в кармане будет и тридцать тысяч золотых. Неплохой расклад. Как не посмотри, со всех сторон выигрышный. Так Аммон потерял деньги, которых у него даже не было. Судьба зарядила ему поставленный удар по эго. Теперь он был вынужден найти сумму, а самые высокие зарплаты выдавали в Созидании. Спецсектор стал ему почти домом, ведь здесь он мог обходить правила чокнутых фанатиков, и одновременно с тем стал тюрьмой — сколько ему придётся вкалывать, чтобы отдать долг Амадею? Да ведь даже когда отдаст… Он здесь застрял, и это не было хорошо и не было плохо. Хуже всего, скорее, то, что он застрял тут с Амадеем. Остальное ему было по душе. Но, возможно, вскрывать черепа людям было бы приятнее на поверхности, где никто не мог бы отнять кое-что, цена чему в разы выше тридцати тысяч — свободу. Из всей этой истории Мелисса могла догадываться только о её конце: Аммон — должник. Этой информации достаточно. — Доброго дня, доктор Кинден, у вас есть минутка? — перехватив его после ужина на пути домой, поприветствовала она. — Я хотела побеседовать с вами о том, что произошло в лифте тогда… — Можете рассказать обо всём господину Сету, — остановился он, но телом не повернулся к ней. Не собирался задерживаться. — Он знает, что такие уж у нас с Амадеем отношения. Не можем жить спокойно. — Нет, на самом деле, я хотела спросить, правильно ли я поняла, что вы нуждаетесь в деньгах? Аммон скривил лицо. Факт не из приятных, особенно для него. — Вам почём это знать? Мои дела только мои. Всего доброго. — У меня есть столько, сколько вам нужно. Встал. Врёт же, наверняка. Да и зачем бы Лиссе помогать после того, как он исполосовал ей спину собственной рукой, а до этого чуть не утопил в кипящем котле? — Откуда у обычной девушки такая большая сумма? Она улыбнулась самой простой и добродушной из всех улыбок, на какие была способна, а после недель в спецсекторе способна она была не на многие. — Как вы знаете, я одна из тех, кто остановил эпидемию пепельного недуга. Миллионы людей бы погибли, но мы хорошо постарались. Правительство щедро наградило нас. Скажите, сколько вам нужно. — Пятьдесят тысяч золотых. Пятьдесят тысяч? Недурно. Аммон, верно, совсем больной, раз смог влететь вот так. После покупки дома у неё осталось достаточно денег, чтобы не работать до конца жизни, но столько… Нет, столько у неё нет. — Идёт, — уверенно заключила она. — Пятьдесят тысяч золотых. Дело за малым — мне нужно попасть в банк на поверхности, чтобы выписать чек на ваше имя. Аммон улыбнулся, и пухлые щёки стали привычно розовыми. Ладошки с детства выросли и исхудали, а щёки так и остались двумя красными наливными яблоками. На взрослом лице выглядело жутко. — Я всё понял. Поразительно, где же вы столько ума понабрали с нашей первой встречи? Пытки положительно влияют на кровоснабжение тканей мозга из-за централизации кровообращения? Это нужно проверить… — Вы за или против? — перебила она его. Сколько можно распинаться? Во время прореживания он вёл себя точно так же, оттого сейчас Лисса едва держалась, чтобы не заехать ему в пах с размаху. — Похоже, я ничего не теряю. И, признаться, я давно подумываю о том же, о чём и вы. Мелисса протянула ладонь для рукопожатия. Это в который раз доказывало ему, что она с ним наравне, не ниже. Пожалуй, теперь Аммон был готов это признать. Впервые пересекая порог комплекса зданий, выделенных под инфекционное отделение, она ожидала всего самого худшего. Что её будут толкать плечом, проходя мимо, провожать отвергающим взглядом, ни во что не ставить, использовать, как девочку на побегушках, или как-либо ещё показывать своё отношение. В конце концов, это она, жалкая, ходила со следами ожогов на шее, убила мясо, убила доктора Моннора. Слишком много ошибок тянулось за фамилией Картер, и она была уверена, что заслужила каждый упрёк в свою сторону, хоть и не собиралась спускать это с рук. Но вот Мелисса уже прошла до своего блока, а все, кто встречался на пути, желал доброго утра и поздравлял с прохождением испытания. Кроме людей её встречали плакаты и стенды. Врачи неспешно готовились к началу рабочего дня, разбирали паровые механизмы, разносили оборудование, перчатки, маски, планшетки — словом, всё, что должно было пригодиться для двух вещей: исследования бактерий и создания условий для экспериментов на мясе. На первое время Сетом было приказано выращивать чистые культуры бактерий, которые затем будут использовать более опытные врачи в экспериментах. Часть колоний бактерий будет уходить на заражение некоторых деревень для контроля численности населения. Её до сих пор мутило от этого факта. Вполне вероятно, что содионовая бактерия, от которой погибла Тереза, появилась где-то за одним из этих лабораторных столов. Парень, коллега по несчастью, которому досталась та же работа по накоплению бактериальной массы, поделился тем, что даже если кто-то в заражённой деревне выживает, его непременно отвозят в спецсектор из какой бы то ни было дали. — Так исследуют резистентные способности человека, — разъяснил он. — Кстати, имя — Ян, но ты будешь называть меня доктором Ларсом. На секунду оторвав взгляд от пересчёта пробирок в штативе, Лисса покосилась на коллегу. Представился он как-то слишком заносчиво. Были бы волосы достаточно длинны (хотя по мужским меркам он входил в категорию «заросший»), непременно бы смахнул их назад. Взбесить её чуть ли не с порога — это талант. — Имя — Мелисса, но ты будешь называть меня доктором Картер, — передразнила она, — Не обязательно быть таким высокомерным. Ты, вообще-то, тоже занимаешься мартышкиным трудом, мы тут вдвоём стоим. — Я здесь временно, а ты ну явно надолго. Это не плохо, к твоему сведению. Кто-то должен выполнять рабскую работу. Знай своё место. Они стояли в разных углах лаборатории спиной друг к другу, но когда развернули головы, кислотно ухмыльнулись, и расстояние будто перестало существовать. Ян выглядел моложе неё на год-два, вздёрнутый нос делал его лицо похожим на девичье, хотя для Лиссы он больше походил на шута, чем на милое прекрасное создание. — Маску надень, не то культуры загрязнишь, — упрекнула она, не забыв выплюнуть: — Доктор Ларс. Лучше вернуться к своим делам. Ругаться, объяснять, что через две недели её здесь не будет, и доказывать, кто есть кто, — пустая трата времени. На столь очевидные провокации Мелисса предпочитала не вестись. Пусть молодняк самоутверждается, как ему угодно. Ян послушался и натянул маску на переносицу, несмотря на то, что без особых последствий мог сделать это пятью минутами позже, когда закончит пересчёт материала. — Знаешь, Мелисса, иногда это всё кажется таким… необязательным, понимаешь меня? — Нет. — Смысла продолжать разговор с кем-то, кто не достиг нужного для диалога уровня развития, она не видела. — Вот ты как относишься к животным? По виду, тебе нравятся кролики и белочки. — Может, если молчать, он перестанет отвлекать? Кролики, белочки… Какое это отношение имеет к… Да хоть к чему-нибудь? Тишина затянулась, и Ян вновь задал вопрос: — А что насчёт мяса? Я имею в виду говядину, баранину… Ты любишь мясо? — Да, — соврала она. Если кто узнает правду, а слухи дойдут до Сета, вряд ли он это проигнорирует. — Значит, тебе не жаль животных. Люди убивают их ради пропитания, но почему-то не додумались убивать ради науки. От неожиданности она сбилась со счёта где-то на семьдесят первой пробирке. Нет, это неслучайно. Ян действительно полагал, что вместо людей для исследований можно использовать животных. Значит ли это, что методы Сета ему не близки? — Организмы животных отличны от наших, — противопоставила она, — Никогда не узнаешь, насколько эта разница велика, пока не сравнишь. А сравнить можно только одним способом. — За это не переживай. Эластичность сосудов, количество камер сердца, подкожно-жировая клетчатка и мышцы у нас с собаками и кошками считай что общие, я лично проверил, за что господин Сет и определил меня в спецсектор. В его понимании животные не далеко ушли от людей. Или люди не далеко ушли от животных… Ян почти признался, что не согласен с Сетом. Самое время задать наводящие вопросы и убедиться в правдивости его взглядов, но… Ни в ком и ни в чём нет уверенности. Лисса должна проявить терпение. Намёки Яна должны стать более понятными, прежде чем она раскроет свои планы. И как Корней это делает? Как находит людей и предлагает им встать против господина? Как не боится подставиться? Выдох с закрытыми глазами. Снова пробирки: раз, два… К поглощённым толстыми стенами крикам подопытных, что доносились из соседнего корпуса, Лисса привыкла быстро. Уже через пару дней перестала рефлекторно поворачивать голову на звук, а спустя неделю и вовсе считала вопли чем-то обыденным, что не стоило её внимания. Иногда выпадала возможность потренироваться и провести операцию, но не чаще одной в день-два. Обычно это было что-нибудь простенькое — удалить флегмону, вскрыть кожный абсцесс… Ничего и близкого по сложности с испытанием. Отчасти это огорчало. Поэтому она особенно радовалась, когда ей разрешали удалять абсцессы из внутренних органов или прооперировать остеомиелит. В перерывах между обязанностями Лисса могла заняться делом более полезным, чем разглядывание пёстрых планшеток с выросшими разноцветными колониями. Обычно к концу дня, когда внимание её коллег уже расфокусировано, она листала трактаты, подбирая подходящую бактерию, на основе которой можно было бы вывести другой, более патогенный штамм, устойчивый и к антисептикам, и к высоким температурам. Это займёт недели, так что начинать нужно сейчас, чтобы культуры были у неё на руках в день, когда потолок подземелий обрушится, похоронив местную историю. Вечерами в лёгкие рабочие дни они с Корнеем засиживались в лаборатории и разговаривали то о плане, то о жизни, делились мыслями о том, чем займутся, когда выберутся, могли обсудить своих сослуживцев. В ход диалогов шло всё, что могло скрасить рутинные действия, доведённые у них до автоматизма — пробирку с питательной средой в левую, бактериальную петлю в правую, и вести штрихованными движениями для равномерного распределения на чашке. Приедалась такая работа очень быстро, зато, выполняя её, Мелисса могла поближе узнать Корнея. Он родился в подземном городе. Его небо пожизненно чёрное и угольное на вкус. В детстве он был тем ещё доходягой, ел мало, дрался много, но когда его нашёл и откормил господин Сет, он вымахал за несколько месяцев. Корнею пришлось принять предложение вступить в спецсектор, да и Сет никогда не предлагал — только внушал необходимость согласиться. Но будучи лидером, он всегда был честным со своими будущими подчинёнными. Не недоговаривал о том, что если стажёр не справляется, от него либо избавятся, либо поставят в охрану или другим персоналом, не обещал простого заработка. Корней решил, что пора вступать в спецсектор, когда пришёл на рынок за буханкой хлеба, но торговцы снова поменяли цены, и ему не хватило всего пары монет. Он всю жизнь был заперт под землёй, хотел посмотреть на широкое нескончаемое небо, но, прижатый обстоятельствами, заперся на второй замок — в Созидании. В каком-то смысле, Лисса тоже заперлась самостоятельно. Прокрутила ключ в скважине и выбросила в глубокие воды озера, зная, что плавала она плохо. Корней интересовался тем, зачем она убила Кайла, надеялся выведать подробности истории из первых уст, но Лисса всегда отвечала односложно — превышенная самооборона. Остаток вечера после этого вопроса они проводили в строгом молчании, смешанном со звоном сосудов и еле слышным треском проворачиваемых винтов микроскопа. Она любила оставаться в лаборатории в одиночестве. На самом деле, невозможно быть там совершенно одной — в руках и на полках, в термостатах и на стеллажах тебя всегда окружают миллионы бактерий. Неосторожное движение — и они, живые, расползутся по поверхностям. Наверное, потому ей и нравилось быть здесь. Необходимость держать атмосферу детских яслей, быть осторожной и спокойной, чтобы не совершить ошибку… Это должно было распалять желание куда-то девать энергию, порождённую нескончаемой яростью, но почему-то напротив, лишь резонировало с внутренней пустотой. Вскоре они заполучили необходимые заявления в обход господину Сету. Тот мужчина, которого нашёл Корней, отец заключённой ныне девушки каким-то образом смог выкрасть два документа и деньги. Лиссу не слишком интересовало, как он это провернул. Главное, что теперь она держала в руках бомбу замедленного действия. Умывшись и сбросив с себя волнения прошедшего дня, она услышала напряжённый стук в дверь, словно кто-то с той стороны не контролировал эмоции. На то, как обычно стучался Корней, не похоже. Предчувствие кричало — что-то нечистое. Комендантский час начался уже давно. Если и был кто на улице, то это или патруль, или кто-то настолько важный, что общепринятые правила на него не распространяются. К своему страху и риску она открыла дверь и встретилась со светлыми женскими глазами, густо обрамлёнными рыжими ресницами. — Ни слова. Идём за мной. Я покажу тебе, что скрывает господин Сет. Низкая, астеник, с широкой грудной клеткой, — отметил внутренний доктор, — почти как у страдающих бронхиальной астмой. Лисса уже встречалась с ней, но только глазами и издалека, когда девушка пялилась на неё в столовой и там, на предыдущем собрании. И, кажется, это о ней постоянно говорил Амадей. Как он её называл? Вивиан? — Сейчас комендантский час. Иди домой, — строго отослала её Лисса и принялась закрывать дверь, как вдруг её выдернули за запястье на крыльцо босой. — Идём. Они огибали внезапно поубавившихся патрульных за несколько переулков. Настораживает. После всего произошедшего причин ослаблять охрану просто не было. Вифианна вела Мелиссу ловко, словно заранее могла предугадать шаги мужчин в тёмной форме, состоящей из жилета с широким ремнём, штанов и грубых ботинок. Так ли незаметны были они сами, будучи в платьях, оставляя за собой вездесущий шлейф подола, бросающийся в глаза? Если бы им можно было надеть брюки… Они перебрались через мост, раскинутый над потоком прозрачной, проявляющей илистое дно, воды. В ней плыли тёплые блики фонарей и кристаллов на дубе. Будучи без обуви, Лисса чувствовала каждое брёвнышко моста и остерегалась подцепить занозу — занесёт в рану чего, а потом заляжет на дни, если не недели, и плакал тогда их план. — Кто ты? Куда мы? — Меня зовут Вифианна, — лишь ответила она, продолжая тянуть за запястье, натягивать кожу своими пальцами-скальпелями, будто хотела надрезать. Они подобрались к столовой и пригнулись недалеко от неё в место, где земля спускалась к реке. Окна здания жухло светились жёлтым. — Чувствуешь? — слышала шёпот Мелисса, наклоняя голову, как Вифианна, ухом к земле. Сначала не было ничего, но, отсеяв гул подземелий, начала кое-как различать вибрацию и неуловимый стук колёс. Настолько неуловимый, что казалось, она его придумала просто потому, что знала источник. — Да… — Что-то везут в столовую. В такое время… Как думаешь, что там могут делать? Лисса и без того знала. В этой части спецсектора для неё больше не осталось вопросов, но сама Вифианна была тем ещё кроссвордом. Попробовать завербовать её? Или оставить это Корнею, чтобы не рисковать самой? Она наделала слишком много ошибок, чтобы ещё одну ей спустили с рук. — Не знаю и не хочу знать, — Лисса отвернулась. Нет, совершенно точно, нужно не привлекая внимания удалиться. — Мы можем пойти заглянуть. Или же стоило уйти громко… Откроется ли тогда хотя бы одно слово кроссворда? — Что за бред собачий? — Мелисса вскочила, отряхнула юбку и локти платья, раздражённая одновременно и тем, что запачкалась, и предложением незнакомки. — Ты о чём думаешь? Это просто столовая. Представь себе, здесь есть люди, которым нужно работать, и в круг твоих интересов их работа входить не должна. Совать нос не в своё дело, тоже мне… Сет даёт тебе недостаточно заданий? Или его-то ты и подозреваешь? Охрана! Вифианна раскрыла глаза, и в этом не было ни доли притворства. Этот вариант событий в списке всех возможных был у неё на последнем месте. — Сюда! Здесь нарушители! Мелиссе абсолютно всё равно на то, что она тоже оказалась в незавидной группе нарушителей. Босые ноги красноречиво указывали подоспевшему охраннику, что её нахождение здесь изначально не предполагалось. Она внимательно проследила за его реакцией на Вифианну, но если тот и знал о её необычной роли в спецсекторе, то ни единым мускулом этого не показал. Значит, о принадлежности Вифианны к контролирующей группе Лисса узнает, только посмотрев, как с ней обойдутся дальше и отпустят ли. За единократное нарушение комендантского часа полагалось трое суток одиночной камеры. Может быть, если бы Аммон заранее сказал о составе нулевого отряда и его назначении, Лисса бы разобралась в ситуации намного раньше. Корней упоминал только о том, что нулевой отряд действительно существует и что это не просто слухи. По крайней мере в этот раз всё обошлось. Скоро ей должно было не свезти. Чувство того, что ещё немного, и высшая сила выставит ей счёт за израсходованную удачу, не покидало даже перед сном, вплоть до последних секунд перед провалом в темноту и умиротворение. В одном из корпусов инфекционного отделения раньше была библиотека. Со временем её перенесли в другое место, а пустующий зал заполнили высокими стеллажами с множеством полок, на каждую из которых поставили табличку с буквой. Все выращенные бактерии складировали здесь, разделяя зал на зоны с соответствующими условиями. Не меньше нескольких сотен чаш. Опасное место. Через десять минут сюда стекутся все сотрудники, а вместе с ними и заведующий. Когда он отправился на собрание, Корней и Мелисса дождались, пока единомышленники отвлекут коллег и выпроводят их из склада под разными предлогами. Корней подпиливал ножку одного из стеллажей, а Лисса разматывала заранее подготовленную толстую нить. — Не переборщи там, — предупреждала она. — Иначе нас даже не бактерии убьют, а удар по макушке. — Сам знаю. Давай нитку. Завязав кончик на подпиленном фрагменте, убедился в том, что не развяжется. Другой конец Мелисса привязала к ноге. Нить они сплели вместе, по тому же принципу, по какому изготавливают шовный материал. Ушла треть катушки, и ещё треть на пробу. Зато теперь они могли устроить погром на расстоянии, не оказавшись в числе главных подозреваемых. Первым вышел Корней, завязывая разговор со всеми, кто направлялся на склад. Лисса вышла спустя пару минут, неся стопку чаш. Шаги аккуратные, медленные, делала вид, что боится оступиться с ношей на руках. Оказавшись достаточно далеко, она со всей силы дёрнула ногой. Шум оглушил, заставив вздрогнуть, несмотря на то, что она ожидала его заранее. Звон стекла о каменные плиты не смогли притупить даже плотные стены. Все услышавшие его ринулись посмотреть, в чём дело, и за это время Лисса успела скрыться в подсобке пока никто не заметил. Быстро скатав нить, осмотрела ногу — останется небольшая синяя полоска гематомы, но всё удалось, и она никого не встретила по пути. — Ну здравствуй. Только не это. Глаза постепенно привыкали к полумраку, и она различила сотканные из тени и света вздёрнутый нос и отросшие волосы. — Что там за шум был? — поинтересовался Ян. — А ты пойди и узнай, раз у тебя шило в заднице. Тусклая лента из света позволила его зубам коварно блеснуть. — Кто-то тебе давал право разговаривать таким тоном со мной? Извинись. Как же раздражает, просто невозможно терпеть. Ещё и каким-то образом нарисовался именно здесь, именно сейчас, именно он, ставя под угрозу всё. Свободная ладонь Лиссы сжималась и разжималась от злости. Она подавила желание швырнуть в него чашки с бактериями. И желание харкнуть в лицо тоже подавила. Но сил на то, чтобы подавить желание дать пощёчину, не хватило. Доктор Ларс замер с отвёрнутым лицом. Удивлённо раскрытый рот быстро растянулся в улыбке, но Ян тут же сжал губы в полоску, взбешённый её действием не меньше, чем она — его. — Я думал мы одного поля ягоды, Мелисса. Ты упускаешь отличный шанс поработать в команде. Прискорбно. Один я не справлюсь, как и ты. Хлопнув дверью, он побежал за остальными, чтобы воочию разглядеть домино из опрокинутых стеллажей и пол в осколках. Заведующий в тот день явился запыхавшимся. Раздавал указания и весь остаток дня менял расписание, исходя из того, как изменилось количество рабочего материала. Планы на недели вперёд — коту под хвост. А заявления с собрания, до которого он не дошёл, окликнутый сотрудником, ему передаст Аммон. Но сначала он подберёт те два документа, что были украдены. Лисса не знала, почему, но шли часы, а её работу в лаборатории никто не прерывал, вознамерившись доставить прямиком к Сету на ковёр. Ян мог бы уже трижды доложить на неё, и основания были хорошие. Отчего-то тянул… Или вовсе не собирался сдавать? Когда кто-то вошёл внутрь, она было подумала, что вот и пришло время разбираться с новыми трудностями, отрицать свою вину и выпутываться из передряги, но не пришлось. Аммон сразу за приветствием решил поиздеваться: — Значит, с Вифианной вы теперь знакомы. Первая встреча прошла не очень-то хорошо, да? Лисса опустила маску. Пусть видит, как она разгневана. Пусть темнота синяков под глазами, морщинка между бровями и острые зубы дадут ему знать, как она, чёрт возьми, зла. — Вы должны были мне сказать раньше. Предупредить. — Должен был? Неужели? — Просто в такие моменты, помните: если меня поймают, я потащу вас за собой. Я нашла способ вывернуться из лап нулевого отряда до того, как узнала, что Вифианна — его часть. Найду и способ превратить вашу жизнь в сущий кошмар, будьте уверены. И это не угроза. Это факт. Лисса натянула маску обратно на переносицу, не отрывая взгляда, и демонстративно вернулась к протоколам. Аммон, однако, не спешил уходить. — Её закрыли. Выйдет теперь через два дня… Не может быть. Ручка упала на стол, а Мелисса настороженно повернула голову к Аммону. Она ошиблась? Вифианна была обычным сотрудником? Можно было вербовать? — …Но да, вы правы в своих предположениях. Она руководит нулевым отрядом, — наконец закончил он мысль. Ему определённо нравилось доставлять неудобства и смотреть, как человек изводит себя догадками. — Из-за того, что вы придали делу огласку, господину Сету пришлось её наказать по правилам, иначе бы все узнали, что у неё есть привилегии. Боюсь представить, какой лютой ненавистью она вас теперь ненавидит. Вы сделали то, что сделало бы любое преданное господину Сету лицо, укрепили свою позицию перед ним, но нажили себе врага. — Да меня и так окружают враги. Одним больше, один меньше. — Право, не одними противниками вы окружены. Хотя и друзьями бы я нас не назвал. Не после того, какую боль я вам причинил. Ей показалось? Это сожаление? Как же размыты его интонации… И лицо раздражает. Детское совсем, невинное, доброе. Плотно же маска приросла. — Всё в порядке. Вы выполняли приказы. — Думаете, мне жаль? Нисколько. Извините, но заставлять вас страдать было приятным лакомством. Немного более приятным, чем делать всё то же самое по отношению к другим здешним. Где-то она уже слышала это, но не могла вспомнить, где. И ей точно известно, что последует дальше, если уточнит: — Отчего так? — Разве вы не знаете? — Аммон подошёл поближе к столам, рассмотрел чашки с колониями бактерий. Довольно интересно, рассудил он. Как мельчайшие организмы создавали цветные, мягкие структуры, или бледные, твёрдые стержни на питательной среде? Но человеческий мозг, несомненно, был интереснее и таинственнее, чем понятные очерченные поля микроорганизмов. — Вы были такой чистой. Совсем не вровень тем отбросам, каких мне передают на воспитание. Половину из них же, бездомных, забрали прямо с подземного города — эти так вовсе не имеют манер, глотку перегрызть готовы любому. Но вы… Из другого теста. У вас в крови благородство, запятнанное лишь случайными ошибками. В вас было ещё, что ломать. О таких людей приятнее всего вытирать ноги. Последняя фраза расставила всё по местам. Это говорил ей Леви. Настолько давно, что она боялась вспомнить себя в те времена. — Заявления в том ящике, — Мелисса кивнула головой и ткнула кончиком ручки в угол лаборатории, где стоял один из длинных столов с единственным отделением под столешницей. — Впредь говорите мне об опасностях заранее. Это правда важно. Вы должны понимать. — Само собой. Она впервые не хотела оставаться одна, потому что когда Аммон ушёл, воспоминания завесили ей взор. Боль ссадин и синяков, щекочущие шею сзади кончики неровно обрезанных ножом волос, разорванное ухо, тёплый душ и Леви слишком близко, чтобы отрицать его присутствие. Она бросила ручку и уронила лицо в ладони. Скоро. Нужно только чуть-чуть потерпеть. Богини, дайте сил справиться. Всё случилось так, как они предполагали: компромат на заведующего был собран, осталось дождаться, когда его снова поставят на дежурство в отдел заказов. Между тем, Корней и Лисса подолгу обсуждали, как строить фразы и незаметно проталкивать через них идеи отказа от спецсектора. Корней всё отвергал и отвергал предложения, обосновывая это тем, что он так никогда не сказал бы и не скажет, а Мелисса бросала по комнате комканные бумажки и называла рогатым. Прямолинейность его не терпела замысловатых туманным слов и подтекстов, но иначе было нельзя, поэтому он всё скажет, как бы не отрицал. И будет говорить уверенно, мановением руки подчёркивая ключевые слова. Она бы соврала, если бы сказала, что такие вечера не были весёлыми. На фоне общего упадка сил, отсутствия общения на внерабочие темы, по-дружески оскорблять кого-то было одним из лучших моментов дня. Она всегда могла вставить своё любимое «отвергаешь — предлагай» и смотреть, как кривилось его лицо, потому что ему нечего предложить. Среди них двоих он был больше исполнителем, чем мозгом команды. Роль исполнителя Мелисса потеряла, родившись женщиной и будучи вынужденной носить юбку, что неизбежно выделяло её среди остальных, а выделяться равно подставляться. Право на ошибку потеряно, за следующий недочёт — смерть или хуже: место в камере подопытных. Корнея, впрочем, такое разделение ролей устраивало. Он понимал, что сейчас их союз — старая задачка под названием «дилемма заключённого». Если каждый будет думать об общем благе, оба будут в выигрыше. — Мы обязательно должны выпить с тобой в баре, когда выберемся, — заключила она, вытаскивая чистый лист из папки. Корней удивился тому, что она предложила это раньше него. — Я запомнил. До тех пор, пока чиновник не пришёл за результатами, которых нет, потому что заявление и деньги загадочным образом нашли у заведующего в кабинете, Мелиссу мучили два вопроса: какое наказание его ждало? Он однозначно потеряет пост, но как далеко зайдёт Сет? И как так вышло, что по отделению прошёлся слух о причастности доктора Ларса к погрому? Второе её интересовало даже больше. День пришлось жить в убивающем неведении, пока один за другим проходили собрания и собирались советы. На одних из них расследовали факт воровства казённых денег, на других рассматривали новую кандидатуру, и при возможности Аммон вставлял своё слово, делая это лаконично и ёмко. Тут упомянул, что пару раз заметил, как заведующий инфекционным отделением отлучался от рабочего места вне перерыва. Там обмолвился, что доктор Корней Дольц проявлял ответственность и преданность, в отличие от провинившегося заведующего. Одного предложения было достаточно, чтобы господин Сет хотя бы задумался. Он доверял своим приближённым, и они были готовы на всё за него. Кроме Аммона, конечно. Всё, что у Аммона было в его жизни, он получал потому, что просто хотел, и место рядом с господином сюда входило. — Я замолвил словечко за Корнея, как вы и просили. Остальное покажет время. — Есть шансы? — Вполне. Но вас там в инфекционном полным-полно, и кандидатов достаточно. Даже вас, доктор Картер, на каком-то этапе рассматривали как нового помощника заведующего. Всё, что от меня зависело, я сделал. Ночью пришла мысль, что можно было бы заставить Корнея облажаться в чём-то. Например, попасться патрулю на пути в бойни. Может, тогда на него обратили бы внимание, и сунули бы под бок, ближе к себе, на место заведующего, чтобы было удобнее наблюдать? Тогда она вскочила с кровати, наспех оделась и поняла, что как бы то ни было, уже слишком поздно. Нового заведующего наверняка выбрали. Если её идея и сработала бы, то теперь это не важно. Разозлившись на собственную нерасторопность, Мелисса пнула табуретку, перевернув. Нужно было только сообразить раньше, чёрт возьми! Теперь она должна терпеливо ждать утра, которое станет решающим. Нервная, она проснулась раньше, чем обычно. Пришлось ещё прождать с полчаса, чтобы не прийти слишком рано, но как только время пробило, она быстрым шагом метнулась на улицы. Взлетая по ступеням лестниц и мчась по проходам в корпус, всё никак не могла совладать с собой. Железная дверь поддалась легче обычного и впустила её во внутреннюю сеть отделения. Подбежав к кабинету заведующего, чтобы рассмотреть табличку, она обнаружила пустую рамку — ещё не успели поставить новую. Чёрт, но ей нужно, нужно знать, кто там, ради чего был весь этот риск! Она так и остолбенела у кабинета, смотря на лакированную рамку, не зная, как быть и у кого поинтересоваться, и не заметила, как её задела раскрывшаяся дверь. — О, прошу прощения. Не ушиблись? Ушиблась, но это не самое страшное. Особенно, если принять во внимание тот факт, что фразу произнёс знакомый голос, только принадлежал он не Корнею. Лисса развернула голову, потирая плечо. — Ты? Что ты там делал? Сама понимала, но не хотела верить в то, что этот самоуверенный нахал действительно дослужился, так ещё и сделал это, хоть и косвенно, благодаря Мелиссе. Вот же шкет… Все труды, все старания, для чего? Для того, чтобы его нос стал ещё ближе к небу от поднятого в гордости подбородка? — Ты должна называть меня доктором Ларсом, — растянул он, и если бы волосы были достаточно длинными, непременно взмахнул бы ими. — Теперь это мой кабинет.