Зверь

Все в подземелье так или иначе думали о поверхности. Чаще всего с интересом, не оставляя попыток вспомнить, возродить в памяти запахи времён года, ощутить волны свежего ветра на коже, представить, что отражают глаза людей под светом небес. В подземельях даже самые светлые глаза отражали мглу сыпучего потолка с торчащими, как острые пальцы, корнями. Взгляд покрывал невидимой копотью плена всё, на что падал. И всех, на кого падал. Глаза Мелиссы и без того всю жизнь стелили мглой, являли собой ночное небо, но не то, какое обычно воспевают в стихах, тёмно-синее, богатое на звёзды и кометы, романтичное и лиричное, нет. Реальное ночное небо. Топкое, без слепящих бриллиантовых точек, неизведанное. Но взгляд, к удивлению, был добрым, даже слишком. В Созидании этими глазами она научилась ненавидеть. И сейчас она больше всего ненавидела Яна. — Ты, — спокойно, отчаянно контролируя себя, произнесла. — Это ведь ты пустил слух, да? То, что она не успела осуществить. То, из-за чего накрылся весь их план. — Слух? А, ты об этом… — Ларсон наконец прокрутил ключ в замке и запер кабинет. Деловито и повседневно. Для него не случилось ничего необычного, словно по-другому и быть не могло — день сменяется ночью, птицы по зиме улетают на юг, Ларсон стал заведующим. — Пускать слухи — это не надёжно. Всегда есть риск серьёзно подставиться. Я убедил их своим поведением. Остальное за меня сделала людская болтливость. Сознайся я прямо, меня бы тут же повязали, между прочим. — Сознаться? Да тебе даже не в чём сознаваться. Не ты крушил склад. — Не я. Так что спасибо за то, что проделала всю грязную работу за меня. Дам тебе пирожное после работы, хорошо? — Пошёл ты. Снисходительная плутовская улыбка заставила её испытать приступ тошноты. Если и существовало что-то хуже ощущения утраченной власти над ситуацией, то это был Ян собственной персоной. Новый заведующий, казалось бы, забыл об этом мимолётном утреннем разговоре сразу, как только отвернулся от Мелиссы и направился по своим делам. Нельзя позволить ему уйти вот так. Может, их план и накрылся, но она перешагнёт через себя ради цели. «Давай поговорим», — слишком дипломатично, и он не обязан соглашаться. — «Пожалуйста, посотрудничай с нами!» — слишком жалко, и она не обязана делать заинтересованный вид. — Подожди, — остановила его Лисса, не очень-то рассчитывая на успех. — Пирожное после работы… Твоя персона мне не импонирует, но я уверена, что ты из тех людей, которые способны на поступки по совести. Место заведующего приготовлено мной, а ты занял его. Ты мне, выходит, должник. Я ведь немного попрошу, если мы увидимся после работы и обсудим наши… взгляды на функционирование Спецсектора? До того, как Ян повернул голову, она успела сглотнуть ком в горле. Придумывание манипулятивных речей отбирало больше энергии, чем Лисса могла позволить себе на растрату. Ключ звонко брякнул в его женственной небольшой ладони, сопроводив заинтересованное «договорились». Лисса провела языком по пересохшим губам, чувствуя подобие облегчения. Способно ли место вытягивать жизненные силы из человека? Каждый день она просыпалась другой, словно к утру теряла кусочек души во сне. Поверила бы, если кто сказал, что над её клубком тела по ночам стояло шестеро сектантов и приговаривало заклинания на неизвестном языке. Лисса знала, что нельзя выбраться из боя, ничего не потеряв, но от новости к новости лишь укреплялся вопрос — достаточно ли в ней сил? Достаточно ли её, чтобы отправить место-вампир в недры преисподней, откуда оно и родом? Взгляд находил и снова терял на полу рассматриваемую точку, пока наматывались нити мыслей на катушку сознания. Ей предстоит тяжёлый день. Хотя когда дни вообще бывали лёгкими? — Вот ты где, — добрался Корней. Никакой реакции на его появление не последовало, и это его насторожило. — Эй, ты чё? Порядок? Ещё секунду постояв в мнимом покое, она дёрнула головой, будто выныривая. — Из этого кабинета должен был выйти ты, а не этот козлина. И всё из-за того, что я не успела вовремя додуматься до того, до чего успел он. — О чём ты? — Я о том, что если бы начальство подозревало тебя в инциденте на складе, то тебя пристроили бы к себе поближе. На пост заведующего. По полу потянуло сквозняком, как это часто бывало здесь. Из разветвлений коридоров плыл свет, приглашая изучить источник. Жаль, что внутри неё самой свет стремительно гас. — Это, конечно, жёсткий косяк, но рано ставить крест. Мотай сопли на кулак или злись, или делай и то, и другое, сколько влезет, только к следующему шагу будь собранной. Лисса чуть выдвинула нижнюю челюсть вперёд, не сдержав злость и двинулась за Корнеем. Не было нужды озвучивать, куда они идут. Расписание должно было висеть на доске. — А у тебя уже, я смотрю, готов следующий шаг… — недовольно пробубнела она, поспевая за ним. — Ага. Видел я уже доктора Ларсона по дороге сюда, значит, перетереть вы успели. Второй раз провернуть схему с подставой зава нам не дадут. Понимаешь, к чему я? Раз нельзя убрать, значит, надо превратить сраных врагов в союзников. Так что ты ему сказала? — Корней завернул к лестнице, ступая по неровным каменным ступеням. Огромный и крепкий, он занимал много места в узком пространстве. Должно быть, Сет постарался и откормил его, когда взял в Спецсектор. Более того, наверняка Корней принимал что-то подобное тем капсулам, которые сейчас дают вместе с обедом сотрудникам, чтобы нивелировать последствия недостатка солнца. — Мы договорились переговорить с ним вечером. Нужно решить, кто из нас пойдёт. Откровенно говоря, он меня жутко раздражает, так что… Намёк был ясен, и всё же Корней не был готов услышать подобное. Всё это время он видел, как Мелисса контролирует себя и делает ровно то, что нужно. Неужели в этот не совладает? Что-то из ряда вон. Напрягает. Он ещё не понимал, что это не последний раз. И не последний за сегодня. — Решим, — лишь сказал он, останавливаясь у расписания в поисках своего имени. Палец Мелиссы пробегался, преодолевая чернильные препятствия в виде строк таблиц и фамилий, по исписанным листам вслед за его взглядом. — Мы что, сегодня с доктором Бальмом? — Похоже на то. Они переглянулись. Кроме того, что Бальм был тем самым лысым стариком с козлиной бородкой и неприятной наружностью, он был одним из приближённых к Сету людей. И за распределение выходных и отпускных дней отвечал никто иной. — Придётся что-то придумывать… Что-то — значит, что-то угодное ему. Заходя позже в операционную, она туже затянула узел маски на затылке. Корней Дольц должен был следить за состоянием подопытного, а Льюци Бальм обязался контролировать Мелиссу, чтобы та не убила подопытного ненароком, задев важные структуры. Ей предстояло удалить паразита из головного мозга, и уж нейрофизиолог, кем и являлся Бальм, в этом деле более подкован. Понадобилось два вдоха и шесть ударов сердца, чтобы привыкнуть к запаху формалина, Лисса приблизилась к столу и осмотрела присутствующих. Кроме них в комнате находилось ещё четверо, все — личные ассистенты доктора Бальма. — Все готовы? — вместо приветствия задала вопрос доктор Картер. Подопытный отозвался протяжным воем и всхлипываниями. Тряпка, обтянутая через рот вокруг головы, не давала ему произнести ни слова, но он всё равно пытался что-то донести присутствующим. — Нет, ты молчи. Я не тебя спрашиваю. Доктора улыбнулись под масками, а мясо только громче зарыдало, выпутываясь, вырываясь из тугих ремней. — Да не волнуйся так, посмотрим на твой богатый внутренний мир, всего-то. Давайте, приступаем. Доктор Дольц приложил смоченную эфиром ткань к носу дрожащего и отворачивающегося подопытного. Пришлось всё же закрепить ремни и на ногах, а хотел справиться без них. Излишняя жестокость Корнею не присуща, хотя в особо плохие дни позволял себе больше грубости, чем обычно, за что серьёзно раскаивался после. Это не то, чем он гордился, но то, в чём отдавал себе отчёт. Мокрые веки подопытного стали двигаться всё медленнее, пока вовсе не закрылись. Подождав ещё недолго в резком холодном свете кристальной лампы, они стали вскрывать череп. Шансы на выживание минимальны, но затем Льюци и был здесь, чтобы повысить их… И это само по себе было явным противоречием. О нём не ходили слухи, но все знали, что этот человек неоправданно безжалостный в отношении мяса. Льюци, впрочем, протирая корешки своей коллекции записей самых разных экспериментов, никак не считал их чем-то сверхзлостным. Ну, кроме той серии изучений зрительного анализатора. Там он, пожалуй, и правда перегнул. Можно было сначала хотя бы выколоть глаза, а не рассекать слизистые на живую да втыкать иглы. Ему бы и самому легче работалось, но до чего было сладостно наблюдать за полнокровными склерами, слышать приглушённые тряпьём вопли… Как говорят на поверхности, хорошо фиксированный подопытный в обезболивании не нуждается. Лисса стала методично, шаг за шагом, пробираться через мозговые оболочки. Пальцы у неё осторожные, тонко чувствовали каждый бьющийся сосуд, огибаемый тупоконечными ножницами. Тут она бы, пожалуй, справилась и сама, но спустя битые полчаса поисков цисты, передала дело доктору Бальму. Сама же отошла от стола ненадолго, собирая мысли в кучу. Выходя в стерилизационную и приспуская маску, она с шумом выдохнула. Рукавом стёрла пот на виске. Плевать на операцию, ей нужно заручиться поддержкой Бальма для дальнейших действий, и если она ничего не придумает, то в их плане будет существенный провал. — На случай, если ты влезешь в авантюру, предупреждаю: каждый понедельник я буду покупать чай в лавке возле ларька с табаком к северу от рынка. Когда нужно будет встретиться, но слишком опасно идти в штаб, направляйся туда. Понедельник… Слава богиням, этот день недели легче запомнить, чем остальные. Когда-то Лисса считала себя не более чем жалкой тенью воскресенья. Считала, что не может стоять рядом с сильнейшим воином человечества, что не достойна этого места, что не сможет справиться. Следом думала, что капралу не нужна подле себя такая, как она, а уже днём позже, не спросив, поцеловала его на прощание через тонкую материю маски. Сколько не оглядывалась назад, всё больше осознавала — в ней было много сокрытого эгоизма и желания контролировать. Что, если отсюда же и шёл альтруизм? Помогать слабым — подтверждать свою силу. Уставившись сквозь окно в операционную, она серьёзно задалась вопросом: может, теперь она действительно на своём месте? Может, сюда она шла всё это время? И это тянущее чувство пустоты, с которым она начинала свой день и заканчивала… Оно воет, уже с месяц не оставляет её даже во сне, требует унять, унять скорее эти муки, утолить тоску по разрушениям, чужой боли и страданиям. Может, когда-нибудь именно здесь оно наконец исчерпает себя? — Нашли? — возвращаясь к столу, спросила она. Металл проворачиваемых инструментов в руках доктора ослепил её на мгновение. — Да, — ответил Бальм. — Слишком глубоко, вряд ли нам удастся понаблюдать за ним живым. — Так может нам его разбудить? Шесть пар ошеломлённых глаз уставились на доктора Картер. Корней не ожидал, что идею озвучит именно она, а ассистенты и Бальм не ожидали, что эта идея вообще прозвучит, тем более от неё. — А что? — невинно огляделась Картер. — Если ему всё равно не жить, так пусть хоть развлечёт нас напоследок. Корней сильно напрягся, его опущенные брови и широко раскрытые глаза отражали много чего, от недоверия до ярости, но он не смел возражать. Руководила операцией Мелисса, и перечить ей не просто бесполезно — опасно. Он убрал пропитанную эфиром ткань с лица подопытного и убрал катетер, продолжая оценивать давление и сердцебиение. Льюци же оживился. Трещины морщин вокруг глаз так и разгладились. Ассистенты по его указу туже затянули ремни, пока доктор Картер привычно осторожно разъединяла ткани мозга. Оставалось надеяться на то, что Льюци запомнит её. Впрочем, она бы солгала, если бы сказала, что сделанное — чистый расчёт на получение от него восхищений и дальнейшей поддержки. О том, чтобы сделать нечто подобное, Лисса грезила с того момента, как обнаружила в себе гигантскую пустоту, что требует чужих мучений. Стоило мясу очнуться и закричать, разрывая связки, она отчасти поняла, почему у доктора Бальма такая страсть к причинению боли. Где-то глубоко под здравым смыслом было ясно, что происходило — она лишь отыгрывалась за своё несчастье, делала то, о чём думала с первого шага за пределы изолятора. Спроси Мелиссу кто, считает ли она это правильным, не раздумывая ответила бы — нет, но совладать с собой невозможно, как невозможно приказать себе испытывать те или иные эмоции. Удовлетворение, получаемое от наблюдения за страданиями, было естественным и родным, тёплым, сладко-острым на вкус. Подопытный во всю заметался, удерживаемый всеми присутствующими, и даже так ему удавалось шевелить головой, мешая Картер работать. Должно быть, это адски больно, когда ножницы сдавливают и режут что-то внутри черепа… Интересно, больнее ли это, чем пытки и прожжённые эмоциями нервы? Хотела бы она спросить, но столп крика мешал, будучи настолько сильным, что у Мелиссы зарябило в глазах. Ни перерывов на вдох, ни перерывов на сглатывание. Только бесплодные попытки вырваться. Она посчитала это за ответ. Чувство довольства распирало до того момента, пока подопытный не умер. Когда осипший крик прекратился, тишина ещё недолго звенела. Отвлекшись на секунду от дела, Лисса, не вынимая инструментов, метнула взгляд на ремни на руках. Те чуть посветлели и истончились в местах, где растянулись. Удивительно. Ещё немного, и они бы треснули. Корней бросил стетоскоп и вышел. Его присутствие здесь теперь не имело смысла. От Лиссы не скрылась злость в его движениях. Прикрыв глаза, она продолжила аккуратно вытягивать цисту, изредка обращаясь к ассистентам, прося ещё немного отодвинуть окружающие ткани. Вскоре после того, как для подопытного всё закончилось, закончилась и работа для Мелиссы. Буднично бросив перчатки и размотав голову от тканей, она вошла в ассистентскую, где ждал Корней, попутно заполняя карту хода операции. — Ты как будто обиделся, ей-богу. Внимательно следя за тем, как его рука выводила буквы, она продолжала развязывать, снимать части костюма и встречать полное игнорирование. — Эй, да что с тобой? — Со мной? Что, блять, со мной? Кажется, это ты только что отдала указание расправиться с мясом. Дело лишь в этом? Как инфантильно с его стороны. — Чего? Нужно ли напоминать, что ты занимаешься тем же большую часть жизни? А теперь ещё и обвиняешь меня? Ты приложил руку к стольким смертям, неважно, жестоким или нет… Всякая смерть жестока, как её не измеряй. Ты растил культуры бактерий, которые выкосили целые поселения. Видел ли ты, как умирают там? Думаешь, им не было больно? Моя подруга в тридцати сантиметрах от моих глаз разбивала своё лицо о стекло, её всю сводило судорогой, она не могла дышать, а я ничего не могла сделать. Что хочешь сказать? Ей не было больно?! Отвечай! Чернильная точка на строке заполненной карты. Корней сложил бумаги в нужном порядке, спокойно поднялся и встал напротив Мелиссы. — Если бы я не занимался этим, моя собственная семья кончила бы ещё хуже, чем поселенцы. И не пизди, что поступила бы иначе на моём месте. Мне нет оправданий, но я по крайне мере знаю, что делаю и какие от этого последствия. Поэтому я и ищу способы выбраться отсюда. А работал я здесь для любимых. Они смотрели друг другу в глаза достаточно долго, чтобы выказать большую часть мыслей без слов, но на всякий случай озвучили: — Я тоже не просто так отдала указание. Нам нужна поддержка Льюци, чтобы идти дальше, если ты не в курсе. — Меня обмануть можно, но себе не ври. Я всё видел. Тебе понравилось. Он обошёл её, оставив думать о сказанном, и на мгновение остановился в дверях, когда Лисса крикнула: — Откуда тебе знать? И что это меняет?! — Это меняет мою возможность доверять тебе. Лисса сдавила влажную ладонь в кулак, став единственной живой душой в ассистентской. Херня всё это. Если Корней не понимал, доверять ей или нет, то это исключительно его проблема. Она знала, точно знала — в глубине души ничто не способно погасить её желание выбраться. Сколько бы криков мяса не заполнило дыру внутри, по-настоящему насытят её только крики, выплюнутые Сетом вместе с кровью. И всё же… Как Корней узнал? На перерыве они встретились за углом здания. Что за странная привычка — курить в месте, где и так нет воздуха? Одни маслянистые земные испарения. Корней, однако, не слишком много знал о том, что бывает и другой воздух. В самый первый раз надкусил холодный ветер, когда прошёл испытание, и ему разрешили недолго постоять на улице. Это была самая прекрасная зима в его жизни — талая грязь и пыль заполоняли дороги и тропы (каменную кладку на территории тогда ещё не проложили), ледяная корка на голых шершавых ветвях вонзалась своим видом в глаза, а сбоку долетал сигаретный дым одного из сотрудников. В тот же день его угостили парой затяжек. Он попросил ещё. И ещё. Может, вся его тяга к курению — способ напомнить себе о той, первой зиме? Дым душил его туже стоялого, как болотная тина, воздуха подземелий. В понимании Мелиссы табак — опора, вызванная слабостью. Как можно позволить завёрнутой в бумагу траве распоряжаться твоим состоянием? Глупость та ещё. И она никогда не пробовала сигарет не только потому, что мама запрещала, а общество осуждало, нет. Не пробовала, потому что знала, что сразу подсядет. Ей, бесхребетной, опора очень бы пригодилась. — Сегодня после работы или я, или ты, — словно ничего не произошло утром, рассуждала она, скрестив руки и подбираясь к Корнею ближе, — должны убедить Яна присоединиться. Просто к слову, если это буду я, то я могу и убить его ненароком. — Ну так возьми и не убей. Так сложно, что ли? — Он раздражённо выдохнул и поднёс сигарету ко рту. Кончик загорелся красным. — Я с трудом научилась врать. Притвориться, что мне кто-то нравится — другой уровень искусства. Это уже не ложь, а лицемерие. Не очень-то приятное занятие. — Ага. Ты знаешь, мне как-то тоже не слишком приятно было помогать нашим ковыряться в документах предыдущего зава, но нас никто не спрашивал, а? Лисса куснула щёку изнутри. Им нельзя ругаться сейчас, не в тот момент, когда предыдущая идея провалилась. Но уступать и потакать, как делала почти всю сознательную жизнь, больше не могла. — Ладно. Так и быть. Идём на компромисс и делаем так, как я сказала, — рассудила она. Корней остановился на полпути затяжки, услышав, какой гениальный выход она нашла. Очень интересно… Он одними глазами удивлённо и презренно показал всё своё отношение к этому предложению. — Идём вместе, хорошо? — Говорить будешь ты, и забудь про свои идиотские отмазки. Мне всё равно, нравится тебе Ян или нет, стоит вопрос о том, как нам выбраться отсюда, а не о твоих предпочтениях. — Вот именно! Стоит вопрос о том, как выбраться. Если буду говорить я, шансы на успех упадут. — Эй, я ценю, что основные идеи зарождаются именно в твоей голове, но если бы ты иногда и роль исполнителя примеряла, было бы вообще охеренно, что думаешь? Лисса ничего не ответила. Она немало сделала для их цели, так что его слова были правдой лишь на половину. Не хотела говорить себе или ему, но на самом деле ей просто напросто было страшно. Страшно, что её предыдущие действия — брошенные слова, пощёчина — возымеют последствия, и Ян откажется от всего, что ему можно будет предложить. Она не переживёт ещё одну неудачу. Лучше выдрать себе волосы руками, чем снова оступиться. Когда беспокойство накалилось достаточно сильно, она выцепила из его руки сигарету и долго затянулась. — Фу, — она выплюнула дым и бросила бычок под сапог, — Ну и отрава. Это был последний на сегодня перерыв. Пора возвращаться. «Операционное поле дважды обработано раствором йода. Выполнены параллельные разрезы кожи длиной 4 см. Вскрыт череп…» Бумажная волокита, без исключений лежавшая в обычных больницах на медсёстрах, в Спецсекторе перекладывалась на самих хирургов, но только в отдельных случаях, коим был сегодняшний подопытный. Лисса провела рукой по лбу, опираясь головой в ладонь. «Спустя 45 минут обнаружено округлое упругое образование с жидким содержимым. Образование извлечено не повреждённым. На этапе выхода отмечено резкое падение АД, пульс нитевидный…» Это первый раз, когда она исказила информацию в протоколе, и второй раз, когда она лгала чернилами. Первый был в дневнике, когда криво выводила себе алиби. Рука дрожала, сердце ныло и слёзы катились по кисти ладони. Не хотела, видят богини, не хотела опускаться так низко. Сейчас никаких слёз, вздрагиваний, надсадного дыхания, ничего не переворачивало душу, если от неё ещё что-то осталось. Тянулись себе прописные строки, рождались термины и цифры, умирал безымянный: утром — на операционном столе, а вечером — в её протоколе. Взгляд на часы. Пора поторопиться, иначе не успеет к Яну. «Реанимационные мероприятия в течение 32 минут безуспешны. Время смерти — 10.05» Они с Корнеем встретили друг друга на лестничном пролёте недалеко от корпуса, где за рельефными стенами слышно капала вода, а по углам прорастала плесень. Она вышла за ним, он — за ней. Оба без слов направились на нужный этаж. Через главное здание, где не пахло бы тошнотворной затхлостью, не пошли, чтобы не привлекать внимание. Ставя ногу на проржавевшие сетчатые ступени, Лисса хотела было избавиться от окостенелого напряжения между ними, размышляла, что можно было сказать, но все мысли сходились к одному. — Мне можно доверять, Корней, — перебив звонкий стук обуви по железу, озвучила она. Изнутри фразы прорезалась обречённость. — Я не засыпаю без мысли о казни сам знаешь кого, и никакое… удовлетворение от экспериментов на грани пыток не заставит меня остаться здесь. Он боялся этих слов. Теперь воспоминания в голове стали ещё ярче. — Да-да, я в курсе. Тот уёбок говорил то же самое, и где он теперь? Греет жопу на месте секретаря заведующего венерологическим отделением. Заставляет заражённое мясо насиловать беременных, описывает влияние патологии на плод. — Ты о ком? Корней остановился, вынуждая встать на полушаге и её. Посмотрел, как на наивного ребёнка, сверху вниз. Лестница умножила разницу в росте. — Ты же не думаешь, что за все эти годы, я не пытался вырваться? Ни с кем не группировался? Я уже давно заработал достаточно, чтобы свалить. Подумав на эту тему впервые только сейчас, Лисса спрятала взгляд в прутьях перил. Было ясно, что он не сидел сложа руки всё это время. Копил денег, вынашивал план побега и, как выяснилось, пробовал его реализовать в одиночку и с посторонними, но что-то пошло не так. Ему важно, чтобы Мелиссу не втянуло на ту же тропинку, что и остальных. Должно быть, он сильно испугался, когда прозорливым взглядом нашёл в её интонациях, движениях, глазах то, что уже видел раньше, перед тем, как всё рушилось. — Если выбор падёт между свободой и душевным равновесием, я выберу первое. Не сомневайся во мне. — Тогда сделай так, чтобы у меня не было поводов, мать его, сомневаться. Сделает. Она уже была на пути к этому. Заправляя за ухо прядь пропитавшихся местным запахом волос, она вошла за Корнеем в южное крыло корпуса. В начале дня у этого кабинета она сокрушалась на судьбу. Сейчас — готовилась исправить ошибки. Постучав, морально настроилась и установила себе несколько правил. Никаких оскорблений. Никакого рукоприкладства. Не дружественный, но хотя бы располагающий к сотрудничеству тон. Горьким опытом она поняла, что миру не нужны дипломаты, и будь ты трижды альтруистом, найдётся тот, кто решит пнуть тебя и оскорбить за добрые намерения. Но даже если сегодня её оскорбят или спровоцируют, она не станет кусаться в ответ. — Войдите. Лисса прошла первой и осмотрелась. Для Корнея здесь было мало нового, но и он успел отметить изменения. — Не думал, что ты настолько самовлюблённый, — отпустил он комментарий, надеясь, что Мелисса не вскипит сию же секундно от увиденного. — Насколько? — искренне поинтересовался Ян, и его выражение лица стало одним с выражением лица на портрете за ним. На его портрете. — Не бери в голову. — Не собирался, — Ян вернулся глазами к свидетельствам и картам, методично проставляя печати на них. — Так вы, значит, в одной лодке? И недавний погром дело рук не одной Картер… Да, следовало подозревать. О том, что их группа больше, чем двое человек, намеренно умолчали. — Можете сделать чай, пока я заканчиваю с этим, — Ян кивнул на быстрые шелестящие страницы, каждую из которых прижимал печатью. — Спасибо, обойдёмся без этого, — стараясь не позволить себе язвительные интонации, заявила она и встала у стола. С чаем они тут застрянут, а ей хотелось расправиться с делом быстро и безболезненно, как раздавливают ногой насекомое. — Помнишь, что ты сказал тогда? Якобы я упускаю шанс поработать в команде. Что это значило? — Притормози. Ты даёшь ответы, а не задаёшь вопросы. Стук печати. Следующий лист. Стук. Следующий лист. Лисса отчаянно боролась с собой, чтобы не разрисовать его наглую морду, выдерживала злосчастный бюрократический ритм и дышала носом. — Итак, в чём смысл погрома склада? Рассказать правду — гигантский риск. Предугадать, что случится после этого, на грани невозможного, слишком большой разброс. Самый худший вариант — тот, в котором Ян незаметно переключает рычаг под столом и вызывает охрану. Дальше последуют допрос и казнь. Готова ли она так подставить себя и тех, кто за ней? — Мне не нравилось то, с какой целью этот склад содержался, я против заражения мяса. — Бесконечные «я» и «мне» должны обезопасить хотя бы остальных. Ещё можно избежать вплетения Корнея в эту историю, если станет слишком опасно. Скажет, что заставила его и угрожала. — И я против методов господина Сета. На деле, конечно же, Лисса уже не так была против методов. Она просто была против Сета. Ива в центре деревни — никакое не сердце Спецсектора. Настоящее сердце Спецсектора вечно передвигалось по нему, правило под землёй и на земле, надевало очки с толстыми линзами и собирало длинные серебристые волосы в пучок. Пока оно бьётся, ничто не позволит ей уйти. — Тебя вдохновила моя идея опытов над животными? — Нет, — честно ответила она. — Просто я всё ещё вижу в мясе людей. — И не совсем честно продолжила, — Никогда не хотела заниматься чем-то подобным. В отличие от вас двоих, я в Спецсекторе выполняю роль замены Кайла. Вы вступили сюда добровольно. Меня же держат насильно. Чужая боль всегда ощущалась как собственная, сильно подавленная, словно накрытая толстой тканью. Всегда. Первый десяток калечащих операций и экспериментов так и отдавали жалостью к страждущим, но потом что-то случилось. Иссяк ресурс, в душе перемкнуло. Сострадать такому большому количеству живых стало невозможно и суицидально. Ложь всё — не видела она людей. Сплошь и рядом один конвейерный материал. — Нас всех держат здесь насильно в некотором роде, так что мы скучаем по поверхности, хотя многие даже не помнят, как очутились тут, — поддержал Ян, — Но лично я тоже считаю странным использование мяса в качестве материала… Так значит, из всего произошедшего, повлиять на тебя смогли только пытки? Прореживание с таблетками не сработали? — Нет. — Я понял. Прореживание и на меня по началу повлияло слабо. Чем дольше работал, тем больше притуплялось ощущение того, кем на самом деле является мясо. Но сейчас не о том. Итак, погром склада — всего лишь бунт… Глупый ход, но допустим. Тогда как вы собирались бороться с методами Сета? — Довольно, — нетерпеливо бросила Лисса, с неприязнью двинув челюстью. — Я рассказала достаточно. Твоя очередь отвечать: что ты имел в виду под упущением возможности поработать в команде? Как Ян и полагал. Он мог сколько угодно пытаться забрать главенствующую роль в разговоре, но Лисса не позволит ему находиться у поводьев слишком долго. — Ах, это? Картер, ты же знаешь, что борьба с методами господина Сета приравнивается к борьбе с ним. Я вижу только один способ устранить его: для этого нужно вызвать обвал. Это… радикально и действенно, думалось Лиссе. Если просто убить Сета, его место сразу займут самые прыткие и хитрые из его приближённых. Но если сделать так, чтобы недры земли поглотили Спецсектор… — Амбициозно. А зачем для таких целей команда? Ты теперь заведующий. Выбирайся за Спецсектор, закупай взрывчатку, устанавливай и верши местный конец света. — Команда за тем, что в одиночку я буду раскладывать взрывчатку следующие десять лет. Перетаскивать мало по мало всё необходимое с поверхности одному? Я начал делать это ещё полгода назад. Не собрал и десятой доли. Вот он, шанс. Если советовать и направлять, то только сейчас. Потом возможности может и не быть. Лисса шлёпнула ладонями по столу и внушительно заговорила: — Тогда сделай вот что: промывай мозги своим подчинённым. Заставь их думать, что Сету это место больше не принадлежит, что он не имеет власти ни над кем из них, настрой всех против. Когда народ обозлится достаточно, раздай указания. Три сотни человек всяко соберут бомбы быстрее, чем мы втроём. А если согласуешь свои действия с нашими, то мы все получим то, что хотим. Утолим своё чувство справедливости и выберемся на поверхность. Сделка? Лисса протянула руку, в который раз подавив отвращение. Притворяться действительно тяжелее, чем врать. Ян сжал её ладонь и потряс в воздухе, триумфально улыбаясь. Она ещё минуту будет думать о том, что означала эта улыбка — предвкушение результата или собственную победу, но придёт к выводу: неважно это всё. Действительно важно то, что они нашли точку соприкосновения. И не убили друг друга.

***

Понедельники, которые так нелюбимы Мелиссой, для Леви превратились в нечто сакральное. Он и словами такими-то не пользовал. Недавно обнаружил в кабинете у Эрвина не виденную им раньше книгу: бордовая твёрдая обложка, блестящие буквы впаяны в переплёт, идиотское, воняющее пафосом название — «Сакральные тайны». Художественная литература, на которую Эрвину редко хватало времени. — На свои купил? Безумец, — подметил Леви, принимая во внимание дорогой внешний вид книги. Командор не сразу понял, о чём он. Проследил за взглядом на полку, где стало на один корешок больше. — Подарок от офицера Карена, — со снисходительной улыбкой на усталом лице, какое он носил, пока не был на виду у своих солдат, Эрвин вспомнил момент вручения книги. Такая глупость… Скоро экспедиция. Когда ему успевать читать сюжеты? Взглянув на сдержанную мимику офицера, Смит так и не смог определить: искренний ли подарок, или всё же злая шутка? На том приёме, где ему и вручили книгу, уже все — от ефрейторов до генералов —окончательно выяснили, что произошло в Легионе прошедшим летом. Кто-то считал, что Мелиссу Картер надо подать в розыск. Мол, договор Созидания с Легионом положено считать недействительным, раз там нет печатей властей. Другие полагали сложившиеся обстоятельства честными и справедливыми — подписи сторон на бумагах-то есть, большего и не надо. Тема, однако, совсем недолго крутилась на языках. Обласканные новостями правительства о повышении жалованья, военные не сосредотачивались на старых драмах. Книга появилась в кабинете командора. Мелисса в объятиях Леви так и не появилась. Он не позволял себе забыть о том, где и когда они условились встретиться в случае необходимости. Понедельник, утро, чайная лавка с южной стороны центрального рынка. Почти что мантра. Неделя начиналась не с его пробуждения и облачения в форму, нет. Неделя начиналась только после визита лавки. И если он не увидел там по меньшей мере её лицо, не ощутил присутствия любимой женщины, то начало недели можно было знаменовать как самое паршивое. Бывало так, что самолично не мог прийти — своих дел с исчезновением Мелиссы у него не убавилось. Тогда отправлял рядовых в гражданской одежде, а позже встречал побледневших солдат, и все как один мотали головой, сухими губами выговаривали: «Картер сегодня не было». Никто не хотел приносить капралу плохие новости. Просто приходилось. Очередной сакральный понедельник. Под белым октябрьским небом редкие стаи чёрных ворон. В окна лавки набивался предзимний свет, сжимался до бликов на маленьких баночках с травами, разложенных по стеллажам. Ни в одном из отражений не было Мелиссы. Леви вышел, купив небольшой мешочек, какого хватит до следующего понедельника. Новая паршивая неделя начала свой ход. Честно, с каждым разом, с каждым пресным посещением лавки (не видеть бы её лет пять) надежд оставалось всё меньше. Скоро и последние улетят с воронами на юг. Капрал ещё не подозревал, что через неделю ему предстоит сжимать не треклятый мешочек, а её руку.